Мнимая советская республика

Народными комиссарами (уполномоченными) были назначены следующие господа: Иностранных дел — д-р Липп (Н. С. П.); Внутренних дел — Сольдман (Н. С. П.; Здравоохранения и Социального обеспечения—Гагемейстер (Н. С. П.); Народного просвещения — Ландауэр (анархист); Финансов—Сильвио Гзелль (анархист); по поенным делам—Рейхгардт (коммунист, исключенный из К. П. Г. за нарушение дисциплины); Юстиции—Кюблер (Крестьянский Совет); Продовольствия — Вютцельгофер; по жилищным делам—д-р Вадлер.

Только внимательно присмотревшись ко всей этой публике, получаешь верное представление о дико нелепых деяниях этой Советской республики. Правительство это не было ни избрано, ни санкционировано рабочими. Господа, принимавшие участие в заговоре, взаимно себя избрали. На степень политической опытности внимания не обращалось. Так осуществился этот подбор путанных голов и неустойчивых характеров. Известные факты и материалы позднейших судебных процессов дают следующие портреты наших классических героев:

Ландауэр среди всех этих людей был почти единственным человеком с политическим прошлым. Он издал ряд исторических трудов, прорабатывающих интересный материал, но продиктованных идеалистическим пониманием истории. Ландауэр был анархистом, т. е. индивидуалистом и анти-государственником, и поэтому совершенно не годился для руководящей роли государственного деятеля. Революция, к которой он примкнул по этически-бунтарским соображениям, привела его к конфликту с собственными основными воззрениями. Это принуждало его к фразерской, путанной и неустойчивой политике. Он не имел перед собою ясного, ведущего к цели маршрута, и поэтому не мог быть руководителем.

Мюзам был связан с Ландауэром. Он был эпигоном поэтов из кафе и кабачков веселых времен Петера Гиля, разрешавшихся время от времени, в атмосфере голода, пьянства, разврата и самодурства, залихватскими песнями и дерзкими частушками, направленными против общества. Богема была его стихией, а это значило, что в политике он — дитя. Его трогательная наивность влекла к нему. Но когда он делал политику... Боже, о боже!..

Д-р Линн ничего не делал, кроме того, что компрометировал Советскую республику бестолковыми официальными писаниями. После нескольких дней его пребывания в правительстве, было установлено, что он психически болен и должен быть помещен в лечебницу.

Сильвио Гзелль стал министром финансов, благодаря своим познаниям, в области денежного обращения. Последнее верно. Но он был анархистом, основателем секты, строившей свои воззрения не на классических учениях анархистов Прудона, Бакунина или Штирнера, а возвращавшейся к физиократам и отчасти к Генри Джорджу с его земельной реформой. Гзелль создал теорию под лозунгом: «Вольные деньги — вольная земля», с помощью которой пытался разрешить капиталистическую проблему, как проблему денег. С помощью создания подвижкой денежной единицы Гзелль хотел устранить дисконт и тем самым эксплуатацию. Как пресловутые мелкобуржуазные экономисты он занимался симптомами капиталистической болезни, не умея понять ее сущности. Эта его попытка установить социальное равновесие напоминает попытку удержать в равновесии весы, доложив на чашку свой собственный язык. Ему не хватило времени, чтобы применить этот мудрый метод, иначе Советской республике пришлось бы пережить прелюбопытную финансовую передрягу.

Доктор Вадлер — ноябрьский социалист. Во время войны [Первой мировой] он служил в чине лейтенанта в правовом отделе баварского Военного Министерства. В качестве такового был связан с Промышленным Бюро в Брюсселе, о котором сам говорит, что оно, будучи органом Рейнско-Вестфальского Треста железо-стальных промышленников, являлось средоточием самого ярого пангерманизма. Вадлер работал вполне в духе этого пангерманистского учреждения. Он в особенности выдвинулся во время принудительного переселения бельгийских рабочих в Германию. Когда в Людвигегафене эти рабочие забастовали, он категорически возражал против всяких уступок и заявил, что бельгийские рабочие не должны пользоваться правом стачек и подлежат наказанию по законам военного положения. Там, где сталкивались интересы военного ведомства и военных промышленников, он выступал решительно на стороне крупной индустрии. «И даже больше, чем было необходимо»,— как выразился один капитан в своих свидетельских показаниях.

Весной 1919 года Вадлер неожиданно превратился в пурпурно-красного якобинца, созревшего для руководства министерством Советской республики. Ренегату отомстил суд, приговорив его к 8-ми годам исправительного дома.

Кюблер. Того же калибра был Конрад Кюблер—владелец книгоиздательства и организатор крестьянских союзов. Ему было поручено министерство юстиции.

Согласно его показаниям на суде, он сначала отказывался принять это назначение, но затем согласился, чтобы предупредить вступление на этот пост кого-либо из более радикальных элементов. Он, таким образом, нес заботу о том, чтобы в этой мнимой Советской республике могла вольно хозяйничать старая классовая юстиция.

Сидя уже в Советском правительстве, этот тип связался с президентом полиции Штеймером и комендантом города Дюрром — оба состояли на службе Советского правительства, чтобы «изменить, если возможно путем применения силы, создавшееся гнусное положение». Дюрр заявил, что на республиканские отряды охраны он может положиться. Ему, мол, достаточно 700—800 человек, чтобы покончить со всей этой историей. Было решено послать депутацию в Бамберг и запросить правительство, возьмет ли оно все дело в свои руки, если такие то, «имя рек», лица будут устранены. Мюнхенским вождям они намеревались поставить ультиматум; в случае, если бы они отказались добровольно уйти, Предполагалось применить насилие. Затем Кюблер поехал в Бамберг, но там он ничего не добился, так как тем временем сорвалась попытка переворота 13-го апреля.

Суд был признателен этому «благородному» человеку, и вынес ему оправдательный приговор.

Никиш, учитель народной школы, примыкал к левому крылу правых социалистов. Именно после его доклада 3-го апреля аугсбургские правые социалисты потребовали провозглашения Советской республики. Перед судом сей муж заявил, что он не является сторонником Советской республики и всегда держался убеждения, что в течение ближайших лет и десятилетий Советская республика может быть, пожалуй, использована, как государственная форма, но что, во всяком случае, при современных условиях необходим компромисс между советским строем и ландтагом. Вопреки этому воззрению, он принимал участие в основании Советской республики и провозглашении «диктатуры» пролетариата, причем занимал даже ответственнейший пост председателя Центрального Совета рабочих и солдатских советов Баварии. Перед судом этот храбрец уклонялся от ответственности за мероприятия Центрального Совета, выдвигая следующие доводы: ведь, ответственными за эти мероприятия должны считаться также и остальные 70 членов Центрального Совета, часть которых ныне занимает видные государственные посты. Свои полномочия председателя Центрального Совета он сложил, как только было принято решение подвергнуть буржуазную прессу цензуре. Верно то, что он был за путч 4-го апреля и входил в правительство, которое себя самого считало органом диктатуры пролетариата, но он в то же время был противником применения какого бы то ни было насилия. Как только Бамбергское правительство предприняло ряд шагов, направленных против Советской республики, Никит поставил себе единственной задачей — вступление в переговоры с правительством Гоффмана. Таким образом, он поступил так же, как и остальные путчисты: восторгаясь до небес, они, приступили к перевороту, чтобы затем стремительно свернуться и увянуть, как только надвинулись неизбежные последствия, предсказанные коммунистами и, прежде всего, товарищем Левинэ.

Толлер был, в качестве председателя Центрального Совета, фактически главою Советского правительства. Этические побуждения привели его во время войны в ряды независимой социал-демократии. Он принадлежал к тем натурам, которые, отдаваясь на волю волн собственного воодушевления, совершенно не знают, куда их несет поток. К этому присоединялось безграничное пламенное честолюбие, которое делало его слепым к реальной действительности. Профессор Бобер сказал как-то о нем, что бог в гневе своем сделал его политиком. И он вполне прав. Политика Толлера была мятущейся, непосредственной, безрассудной. Его темперамент совершал скачки от одного полюса к другому, от радостного героизма к жалкой слабости. От падения его оберегало только чувство самолюбия. Так как ему недоставало понимания политических задач момента, он мелочными средствами стремился в политической борьбе к достижению преходящего успеха, впадая при этом в крайнюю демагогию. В его темные очи были влюблены все кисейные барышни, в его пафос — все политические девственницы. Со своими длинными локонами и шпагой кавалера на боку, он был живым воплощением романической фигуры прекрасных рыцарских времен.

Политическое соображение всех этих людей выявилось в их первом же великом деянии. Состряпав Советскую республику, они поторопились прикрыть ее наготу праздничными одеждами. 7-е апреля, — первый день существования этой Советской республики, — было объявлено днем национального торжества. Мюнхен пережил голубое утро красных знамен и красных розеток, шествий и военной музыки, фраз, фраз и фраз. Советская республика существует. Она стала действительностью. Всюду господствует тщеславная радость. Ни одной мысли о том, что теперь приближается вся серьезность классовой борьбы рабочего класса, ни одной мысли о жестоких последствиях всего начинания. Пурпурно-красный плакат красуется на всех углах: Диктатура Пролетариата! Буржуазия была свергнута... с Помощью одного плаката. Рабочий класс был посажен в седло, благодаря фокус-покусам политических авантюристов, сам не сделав для этого ни малейшею усилия. И это называлось диктатурой пролетариата. Причастность пролетариата выразилась только в том, что ему подарили еще один праздник. Правительство и не подумало о том, чтобы созвать фабзавкомы Мюнхена, представить им на утверждение свой мандат и затем немедленно приступить к подготовке созыва Всебаварского съезда Рабочих Советов, который избрал бы правительство и предначертал ему программу действий. Ничего подобного. Бавария — Советская республика, но Советы бессильны по-прежнему. Они как бы совершенно не существовали для правительства. В Баварии существовала диктатура пролетариата, но пролетариат в ней, как и раньше, оставался только объектом законодательства. Он должен был удовлетвориться тем, что вписал в свой календарь еще один праздник.

Правительство не думало и о мобилизации рабочих для защиты революции. Ведь, революция уже сделана!

Этим дилетантам от политики мнимое казалось реальным. Рабочий класс достиг господства, и буржуазия была уничтожена при посредстве фраз из их воззваний. Вполне конкретная действительность контрреволюции стала для них документом, на котором вождь республиканских отрядов охраны, этого краеугольного камня мюнхенской белой гвардии, обязывался «охранять» город Мюнхен и весь пролетариат и заявлял, что войска «дружной стеной стоят за социал-коммунистическую Советскую республику».

Ни намека на вооружение пролетариата, ничего напоминающего уничтожение старого аппарата власти. Дворцовая гвардия правительства, состоявшая из подозрительных элементов, существовала по-прежнему. Буржуазная классовая юстиция продолжала функционировать, как будто бы ничего не случилось. В министерствах остались прежние начальники департаментов и т. д.

Ничего не сделав для охраны и обеспечении революции, правительство приступило к практической работе. Оно правильно поняло, что первоочередной задачей Советского правительства является социализация. Но и здесь оно поторопилось обнажить перед всем светом свой никчемный забавный дилетантизм. Каковы могли быть первые, само собой разумеющиеся, мероприятия в области социализации? Взятие на учет банков, что делало капитал зависимым от государства, передача крупных и средних предприятий рабочему классу, учет средств существования и средств производства и распределение среди населения предметов первой необходимости, согласно определенным нормам. Но правительство было далеко от этого. Оно социализировало не социальный базис, а далекие ответвления социального дерева. Уже 7-го апреля это сборище литераторов, эстетов и ресторанных политиков «социализирует» университет. Ну, разумеется, для рабочих это — самый жгучий вопрос. Затем последовала «социализация» прессы, о чем так же, как вообще о методах социализации в мнимой Советской республике, мы еще упомянем в дальнейшем. Непосредственно капиталистами они решили заняться только после того, как будет разрешен вопрос заработной платы. Обращение банкнот было прекращено, и получение денег по чекам ограничено определенной суммой. Фабзавкомы переняли контроль над управлением производством.

Остальные неотложнейшие мероприятия последовали под давлением обстоятельств. Только 10-го апреля добились рабочие вооружения. Правительству удалось собрать для этой цели лишь около 600 винтовок, которыми были снабжены, главным образом, рабочие завода Маффей. Было опубликовано предписание о сдаче буржуазией оружия. Оно имело самый жалкий успех. Буржуазия достаточно отчетливо видела бессилие мнимо-советского правительства сообразно этому действовала.

Были раскрыты контрреволюционные заговоры. Это привело к созданию революционного трибунала. Он должен был заседать беспрерывно и был составлен из 28 судей. Каждые 7 судей представляли собой суд. К ним присоединялся один присяжный поверенный с совещательным голосом. Необходимые присяжные поверенные разыскивались путем публикации в газетах (!). Судей должны были выделить социалистические партии.

Первый случай, которым занялся трибунал, касался высших почтовых чиновников, установивших тайную телефонную связь с правительством Гофмана в Бамберге. Этот факт был доказан. Приговор: оправдание. Обоснование: контрреволюционный акт был предпринят уже в дни брожения, предшествовавшего провозглашению Советской республики. Здесь сказывается влияние сотрудничества с патентованными юристами, которые обрабатывали здравый, но еще неуверенный рассудок пролетарских судей и превратили орган самозащиты революционного пролетариата в юридическую комедию...

Была декретирована грандиозная реформа жилищного дела. Для выполнения не сделано было ни малейшего шага. Был примят ряд постановлений, призванных служить делу пролетариата и коренному изменению общественных и производственных отношений. Но они только украшали бумагу и эффектно блистали с плакатных будок ярко красным своим шрифтом.

Что было причиной невыполнения? Прежде всего — самая власть мнимо-советского правительства существовала только на бумаге. Правительство было постольку господином своих постановлений, поскольку последние не встречали сопротивления. Оно не решалось подвергнуть испытанию свою власть, и поэтому оставляло широкий простор агитации контрреволюционных элементов. Во-вторых, полная бессистемность начинаний, причина которой лежала и во всей политической обстановке, и в пестроте состава лишенной руководящих принципов и ясного понимания политических задач клики «народных уполномоченных». Внутренний развал обрекал правительство на гибель. При этом не помогало даже то обстоятельство, что вовне Советское правительство имело довольно большой успех. Во всей Верхней Баварии Советская республика была признана. Рабочие и Крестьянские Советы взяли в свои руки контроль аппарата управления. Во многих местах рабочие вооружились. Им недоставало только единых директив. Что было напорчено в столице, то потенциально должно было отозваться во всей стране.

Цитируется по изд.: Вернер П. Баварская советская республика. М., 1924, с. 31-39.