Флоренция купеческая

Во Флоренции купцами называли себя лица, подвизающиеся в многообразных формах деловой активности, к которым относились текстильное предпринимательство, руководство банковскими филиалами и обменом монеты, ростовщичество, управление загородными виллами и земельными участками, финансирование государства и другие виды деятельности. Принадлежность к купечеству давала возможность отделить себя, с одной стороны, от феодально-рыцарских слоев, уделом которых являлись война, грабеж и праздность, с другой стороны - от ремесленников, непосредственно занимающихся физическим трудом. Чем бы и в каких соотношениях ни занимались деловые люди Флоренции, называющие себя купцами, коммерция в тех или иных формах составляла универсальную и эффективную основу их деятельности.

И хотя на Флоренцию распространялся обычай зажиточных городских семей Италии XIV-XV вв. предназначать сыновей к разным поприщам деятельности, здесь им всем прививали навыки к торговле с детства. К занятиям торговлей приобщались уже в начальных городских школах “абако”, штудируя учебник, составленный флорентийцем Франческо ди Пеголотти, а также трактат Джованни да Уццано «Книга о торговле и обычаях других стран». Представители этой среды не отрицали необходимости знания латыни и греческого языка, но полагали, что мальчику “следует немного поучиться счету”, то есть искусству составления деловых писем, бухгалтерии, всему циклу ремесел, связанных с обработкой шерсти. Но как бы ни складывались обстоятельства жизни, флорентийские купцы следовали правилу: “Боттега и есть подлинная школа”.

В этом городе почти невозможно было найти горожанина, который так или иначе не был бы втянут в коммерческие дела разных уровней и масштабов. Стремление участвовать во внешней торговле особенно заметно в XIII - первой половине XIV в. Как правило, флорентийские купцы совершали активные торговые обороты, в которых участвовали товары разного ассортимента. Один из братьев Корсини, которые в возрасте 22 лет уехали в Англию торговать сукнами, писал и своей книге: “Я, Никколо де Корсини, выехал из Флоренции, чтобы отправиться в Лондон, 22 апреля 1344 г. с целью войти в нашу компанию. В этом же году 1 октября я выехал из Ярмута с тюками сельдей в город Бордо, что в Гаскони, чтобы продать их; я вернулся в Лондон в мае 1345 г. и сразу отправился с сукнами в Лиссабон в Португалии, прибыв туда в августе 1345 г., а 1 января 1346 г. отбыл оттуда в Брюгге с поручением от компании, откуда через месяц вернулся в Лондон”. Те, кто не имел возможности осуществлять внешнеторговые операции, действовали в локальных масштабах, но и в этом случае торговля являлась неотъемлемой чертой их образа жизни, если судить по их хозяйственным книгам. Бернардо Макиавелли, отец великого Никколо, по роду своих занятий являлся нотариусом. Но он почти не упоминает о профессиональной деятельности в своей книге, она вся посвящена управлению земельными участками за городом и торговым операциям. Ограничиваясь местным рынком и сбывая главным образом продукты со своих подёре, мессер Бернардо продавал вино в кредит мелким оптовым виноторговцам, оливковое масло, скот, изредка мед, но главный продукт его сделок - льняное полотно. Все сделки носили незначительный характер, были невелики по объему и не обеспечивали семью большими капиталами, но составляли важнейшую сторону деятельности флорентийского нотариуса. То же самое можно сказать о ювелире (золотых дел мастере) Одериго ди Креди и других флорентийцах. И даже мелкие ремесленники, члены младших цехов, при случае отважно и энергично пускались в коммерческие предприятия. Двое изготовителей карданных щеток основали в 1370 г. мастерскую, получили небольшую прибыль и вложили ее в операции с шерстью, хотя и не были членами цеха Лана; одновременно они приторговывали в Пизе яблоками и медом, ссужали мелкие суммы под проценты, и, в результате всего, к концу жизни стали довольно богатыми предпринимателями. Торговая прибыль уравнивала возможности горожан, принадлежащих к разным социально-экономическим прослойкам, - вопреки узкопрофессиональным, ремесленным принципам разделения труда. Шанс скорого обогащения при благоприятной конъюнктуре, равно как и возможность поддержать или несколько улучшить состояние семьи путем медленного методичного накопления в малых, но гарантированных торговых оборотах, придавали особую притягательность занятиям коммерцией в среде деятельных горожан Флоренции.

Проповедники-доминиканцы, которые пользовались особым авторитетом в этом городе, начиная с XIV в. представляли торговлю как необходимый элемент общества, цитируя и развивая соответствующие тезисы Фомы Аквинского: “Руки и плечи в активной земной жизни есть купцы, мастера, работники, которые извлекают выгоду из земли или земных благ, но из милосердия к своим собратьям они должны, насколько это можно, свое мастерство полностью использовать”. Сами горожане видели в торговле не только основу экономического процветания своего государства, но и главную предпосылку политической стабильности и коммунального единства. Джованни Медичи, отец Козимо, заявлял: “Я хочу заниматься торговлей и ничем не возвышаться над другими горожанами. Я знаю, что торговля есть начало и основание республики нашей, что ею государство прославляется, а по имени нашей Коммуны хвалят и наши товары, и поэтому, если я стану беден, то и республика наша не возвысится” Подлинный панегирик торговле и купцам, составляющим базу, на которой основано государство, содержится в “Истории Флоренции” Грегорио Дати. Кризисное состояние своего государства они видели прежде всего в упадке торговой деятельности, о чем свидетельствует купеческая литература конца XV в.

Сознание деловых людей Флоренции представляло коммерческую деятельность не только как решающую доминанту, формирующую правильный образ жизни, но и как основу идеала “доброго купца” (buono mercatore). Богатый магнат Джованни Ручеллаи писал в XV в.: “Напоминаю вам, чтобы в жизни общественной и во всех делах вы заслужили звание истинных купцов”. Если человек не занимался торговлей, он не мог соответствовать комплексу качеств “buono mercante”, и это всегда вызывало настороженность окружающих. В архиве Франческо Датини имеется письмо, в котором служащий предпринимателя из Прато описывал их общего знакомого по имени Симоне. Этот Симоне представал из описания как привлекательная личность: общителен, образован, знаток Данте и любитель сонетов. Но автор письма убеждается в том, что “торговлей он не занимается”, живет на ренту, и сразу же приходит к неблагоприятному выводу о моральных качествах Симоне: “Симоне обладает большими претензиями и не совсем чист от пороков, я думаю о нем как о противоядии, которое можно употреблять только раз в месяц и на кончике ножа”.

Понятие “добрый купец” явно противопоставлялось иным моделям поведения, одна из которых наиболее рельефно выделена в “Домашней хронике” Донато Веллути как “куртуазия” - комплекс качеств мота и потребителя, отказавшегося от коммерции и погрязшего в праздности и развлечениях, свойственных феодально-рыцарским кругам. Следование куртуазным образцам приводило к остановке процессов накопления, непроизводительному рассеиванию средств и превращению делового человека в рантье, предпочитающего комфортное и безопасное существование полному хлопот, опасностей и упорного труда пути наживы и приумножения состояния.

В сознании деловых людей Флоренции занятие коммерцией являлось достойной уважения деятельностью, предпосылкой и исходным пунктом нравственных добродетелей. Между тем, церковная идеология в эту эпоху, руководствуясь положениями Фомы Аквинского, пыталась только оправдать купцов, признавая тем самым их деятельность и образ жизни как бы изначально отмеченными печатью греха. Даже св. Фома, начавший дело реабилитации тех, кто занимался коммерцией, отдавал предпочтение обществу, живущему сельскохозяйственным трудом, поскольку земледелие “чище” торговли. Однако Фома признавал, что торговля нуждается в оправдании, поскольку жадность к наживе и устремленность к прибыли, характерные для нее, трудно совместимы с нравственными установлениями христианства. Тем, кто непосредственно занимался коммерцией в торговой республике Флоренции, не было необходимости оправдывать свою деятельность, составляющую основное содержание их жизни, более того, она становилась для них мерилом и исходной точкой всех достоинств человека. У них не только не появлялось сомнений в правомерности своей профессии и соответствующего ей образа жизни, они возводили ее в степень идеала и мерила достоинств и недостатков людей.

Второй по важности формой деятельности, многое определяющей и образе жизни и менталитете флорентийских купцов и предпринимателей, становилось текстильное производство, развитие которого положило начало процессам накопления в этом городе. Во Флоренции лишь немногие представители пополанской среды не имели отношения к изготовлению шерсти, шелка или льна. Боттега по производству шелка или шерсти являлась необходимым и желанным приобретением, к которому стремились все деловые люди, охотно скупая помещения в городе, чтобы непосредственно организовать там текстильное производство или сдавать их в аренду под шерстоткацкие боттеги. Помещения с соответствующим оборудованием скупались ими в 30-е годы XIV в. по цене от 350 до 500 флоринов, а арендная плата, которую за них взимали, составляла от 22 до 33-40 флоринов в год. Частота подобных сделок в первой половине XIV в. свидетельствовала об их выгодности и активном вложении капиталов в производство тканей. При всем том авторы купеческих записок и хозяйственных книг очень мало внимания уделяли в них текстильному производству, даже если оно являлось основой их деятельности и благосостояния. Чаще всего дело просто ограничивалось констатацией факта наличия, приобретения или сдачи в аренду мастерской, с крайне лаконичным ее описанием - в том случае, если оно вообще имелось. Это пока трудно объяснить, учитывая, что в сознании деловых людей занятиям сукноделием или изготовлению шелка отводилась, наряду с торговлей, роль отправной точки в карьере богатого накопителя или подъеме экономического могущества семьи.

Важность текстильного производства как исходного этапа карьеры делового человека учитывалась в системе флорентийского образования. Прохождение практики в текстильной боттеге являлось ее необходимым звеном для многих. Дати вспоминал: “Я пошел в боттегу, закончив счетную школу... Было мне 13 лет”. Донато Веллути с большими надеждами взирал на будущее своего сына, который “с 9 лет был помещен в боттегу по производству шерсти, а затем в кассу. Когда ему исполнилось 12 лет, я дал ему в руки приходно-расходную книгу всего нашего имущества, и он вел ее, руководил и управлял всем, словно имел за плечами 40 лет”. Практика в боттеге предусматривала изучение циклов сукнодельческого производства (“ремесел цеха Лана”), а также основ коммерции, бухгалтерии, систем мер и весов в Италии и других странах, курсов монет, основ навигации и географии. Обучение в боттеге считалось более важным, чем познания в латыни, и в возрасте 13-14 лет мальчика обязательно отправляли в мастерскую, даже если он не успевал к тому времени закончить курс начальной счетной школы, не говоря уж об училищах более высокой ступени.

Богач Джованни Ручеллаи, обеспечивший нескольким поколениям потомков возможность безбедно жить на ренту, был убежден в том, что даже господа, имеющие рыцарское звание, должны начинать с производства тканей, не дающего, в отличие от торговли, ни громкой репутации, ни баснословных прибылей в одночасье. У него брезжило представление о том, что слава, созданная торговой прибылью, в какой-то степени “колосс на глиняных ногах”, если не опирается на ремесленную производственную основу: “На самом деле вы должны стать владельцами боттег - botthegai, то есть, как это и положено всем, кто занимается изготовлением шерстяных и шелковых тканей, вы должны иметь базу своих прибылей во Флоренции более, чем в торговле, деньгах и кредитах вне её”. Ручеллаи рассматривал текстильную мастерскую как определенную точку опоры в стихии случайностей, которым подвержены капиталы в торгово-финансовой сфере. Налаженное и охраняемое цеховыми уставами производство шерсти и шелка во Флоренции представлялось также надежным якорем спасения в случае краха или катастрофы в торговых предприятиях. В 1420-1423 гг. торговля шелком в Испании у Грегорио Дати балансировала на грани банкротства. Выход из критической ситуации он видел в том, чтобы “устроить новую боттегу с Микеле”, и этот испытанный прием не подвел

его: “Я стал получать прибыли от изготовления тканей, и мы с Микеле хорошо наживались”. Из рассуждений Джованни Медичи, образцового делового человека в городе на Арно, следовало, что обретение навыков в изготовлении тканей и устойчивость определенного образа жизни, средоточием которого является боттега, зачастую важнее количества получаемых прибылей, а репутация истинного купца определяется не только богатством, но и комплексом деятельности, реализующейся в ремесленной мастерской с элементами мануфактурного производства.

В боттеге видели спасение в периоды кризисов экономики и политических потрясений, что особенно заметно во второй половине XV в., когда среднегодовой выпуск продукции 270 боттег уменьшился до 200 кусков сукна. Бакалейщик Лука Ландуччи был удручен наметившейся тенденцией к свертыванию деловой активности: “Никто не хотел работать, боттеги закрывались, и бедные не могли найти работы ни в Лана, ни в Сета. В скорби пребывали и головы, и члены нашего общества”. Пессимистическим настроениям такого рода противостояло упорное желание преодолеть отчаяние и бездеятельность, ярко выраженное в проекте политических реформ сторонника Савонаролы Доменико Чекки. “Надо устроить так, чтобы имел возможность открыть хотя бы одну боттегу тот, кто этого хочет”, а если “каждый богатый откроет 2-3 боттеги и станет накапливать из года в год прибыли, то он призовет тех, кто теперь неимущ, а они восславят того, кто дал им работу”.

Будущее Флоренции, когда она станет, по обещаниям Савонаролы, “Божьим городом”, для производителя шелка Чекки, как, видимо, и для большинства последователей реформатора, заключалось в хорошо устроенных боттегах и развертывании предпринимательской активности. Доменико Чекки понимал, какие аргументы могут противопоставить ему воображаемые оппоненты, указывающие на невозможность расширения производства тканей из-за трудностей сбыта при отсутствии собственного порта, но он готов был эти аргументы отразить: “Вы увидите, как все начнет улучшаться день ото дня оттого, что мы станем делать в два раза более материй, чем делаем сейчас. И все это мы с Ьожьей помощью сбудем... не надо сомневаться в том, что при наличии у нас готовых товаров, найдутся новые торговые пути и поднимется попутный ветер в наши паруса”. Таким образом, можно прийти к выводу о том, что члены крупных торгово-финансовых компаний понимали важность и необходимость производственной основы в деле накопления капитала. Два вида деятельности: коммерция, понимаемая также как ростовщичество и банковские операции, и изготовление тканей в совокупности определяли главные доминанты образа жизни и поведения, устойчивые представления и критерии этических оценок в кругах тех, кто непосредственно ими занимался.

Кроме активных форм деятельности в сфере рыночных отношений и текстильного предпринимательства важное место в повседневной жизни деловых людей Флоренции занимало все, что было связано с их значительными инвестициями в земельную собственность, городскую недвижимость и государственный долг. В рассматриваемый период - на протяжении двухсот лет - богатые жители города целенаправленно и упорно стремились расширять свою земельную собственность. Главный принцип, которого при этом придерживались, - собрать в единый массив земли, находящиеся в каком-то определенном месте (podere). Чаще всего этим местом был приход в контадо, откуда род начинал свое происхождение. При этом часто купцам и банкирам приносило удовольствие “возвращение на землю”, нравилось уподоблять себя феодальному сеньору, от которого зависит целая округа. Сознание горожан воспринимало связь с землей неоднозначно. Они не упускали возможности обогащения за счет доходов со значительных комплексов земель, что представлялось им менее рискованным, нежели нажива за счет торговли и предпринимательства. Семейство Рикасоли в Тоскане, сконцентрировав в руках 154 подере площадью 1107 стайоров, обогатилось от спекуляций недвижимостью и продажи продуктов питания, заняв во флорентийском налоговом кадастре 41-е место в числе 46 ведущих фамилий города. Предприниматели, успешно действующие в сфере активных форм накопления, даже такие звезды первой величины, как Палла Строцци и братья Перуцци, никогда не пренебрегали выгодой от торговли продуктами сельского хозяйства во Флоренции.

Однако далеко не всегда представители богатого пополанства руководствовались только возможностью извлекать прибыли из земель. Зачастую их стремление обзавестись земельной собственностью имело иные цели: земельные фонды играли роль гарантии капитала, вложенного в торговлю и производство. На земельном имуществе основывался принцип ответственности в компаниях, они выступали в качестве залога, под который брали кредит, и средства возмещения долгов, создавали материальную базу репутации, необходимой для получения кредита. Кроме того, виллы за городом служили показателем стабильности социального положения во флорентийском обществе, символом возвышения в системе городской иерархии. Наконец, загородное поместье являлось непременным атрибутом быта состоятельных флорентийцев, вносило хлопотливое, но приятное разнообразие в их образ жизни, позволяя отвлечься от городских дел и забот, связанных с профессиональными видами деятельности. Горожане всегда были склонны в идиллических тонах описывать свои загородные владения, прямое подтверждение тому - картина Муджелло, созданная Джованни Морелли. Даже трезвомыслящий и расчетливый нотариус сер Лапо Маццеи склонен был при описании вилл впадать в тон восторженной идеализации: “Я шел босиком в сверкающем радостном воздухе под звон цепов. А токи были столь чисты и аккуратны, что мне хотелось танцевать и прыгать, как косуле, на горы крупных зерен, которые, казалось, ждут пустых амбаров. Здесь нет ни цикад, ни больших мух, ни тарантулов, которые причиняют столько неприятностей в других местах”. Тяга к земле имела в сознании горожан еще более глубокие корни: они видели в земле источник питания, обеспечивающий им повседневное существование, средство выживания. Участок с домом, пекарней, виноградником и огородом за 100 флоринов представлялся деловым людям надежной гарантией выживания потомков при любых ударах судьбы и неблагоприятных обстоятельствах. Кроме того, виллами за городом обзаводились, “чтобы семье было куда убежать, если случится эпидемия чумы”.

Флоренция была одним из самых богатых городов Европы, однако в XIV-XV вв. перед ней часто вставала реальная угроза голода, а со страниц “Книги” торговца зерном Доменико Ленци предстают мучительные трудности снабжения города и контадо продуктами питания во время голода, когда общество, основанное на товарно-денежных отношениях, превращалось в иной мир, где господствовала общая собственность и принципы уравнительного распределения, утверждаемые диктаторскими методами, поскольку коммунальное управление в это время сосредоточивалось в руках специально избранной чрезвычайной комиссии. Этот орган конфисковывал в городе все излишки продовольствия, устанавливал на него монопольные цены и вводил специальные талоны, по которым можно было купить хлеб и другие продукты. Доменико Ленци описывал события 1329 г., но и по истечении почти двух столетий картина мало изменилась, о чем свидетельствовали записки Луки Ландуччи о недороде 1497 г. При таких обстоятельствах участок земли действительно давал гарантию выживания в условиях часто случавшихся неурожаев.

Тенденции к возрастанию прослойки рантье стали в деловой среде Флоренции более заметны к середине XV в., и одной из причин этого роста стало сращивание богатых олигархов с государственным аппаратом, в частности, путем вложения средств в Монте - государственный банк Флоренции. Из-за напряженной внешнеполитической ситуации в конце XIV - начале XV в., приведшей к войнам с папским престолом, с миланскими Висконти, с Пизой, государственный долг Флоренции постоянно возрастал: в конце XIV в. он составлял 3 млн флоринов, а в 1425 г. уже 8 млн. А вложения в государственный банк приносили в среднем 7-8% прибыли в год, гарантированных государством, не требующих никакого риска и напряжения сил. Монте способствовал консолидации патрицианской верхушки, объединяя в ней старые и новые фамилии Флоренции. Альберти, Альбицци, Барди, Перуцци, Риччи, Строцци делали значительные вложения в Монте и побуждали Синьорию вести соответствующую их интересам политику.

В исторической литературе существует давний и нескончаемый с пор о том, какие виды деятельности преобладали в среде деловых людей города на Арно: занятия торговлей и текстильным предпринимательством или стремление стать земельными собственниками и рантье. На наш взгляд, следует подчеркнуть тот факт, что флорентийские граждане всегда старались совмещать многие виды деятельности. Многообразие занятий флорентийских купцов поражает исследователей вплоть до наших дней. Никколо Альберти, глава известной фирмы, руководил торговыми и банковскими операциями в масштабе всей Европы; имея филиалы почти во всех городах Италии, Англии, Франции, на о-ве Майорка, он стал главным кредитором папского двора, всю жизнь выполнял важные дипломатические миссии, покровительствовал людям искусства, строил палаццо, церкви, монастыри.

Разнообразие функций, которые приходилось выполнять деловым людям, осознавалось ими как необходимый, если не основной залог успеха деловой карьеры. Джованни Ручеллаи учил своих детей: “Добрый отец фамилии не захочет все деньги иметь в одном месте... хранить их надо вложенными в разные места. В случае войны или других потрясений ты потеряешь их в одном месте, но сможешь извлечь из другого; если фортуна подведет тебя в одном месте, то будет удача в другом”.

Обращает на себя внимание тот факт, что ручной труд не исключался из комплекса занятий деловых людей: до середины XV в., как уже говорилось, даже богатые и знатные молодые люди обучались в боттегах всем стадиям текстильного производства. Флорентийские купцы отделяли себя от ремесленников, как от бедных людей, вынужденных заниматься тяжелым и грязным физическим трудом, как от социальных низов, “младших”, занимающих невысокое место в городской иерархии. Однако еще нельзя в полной мере говорить об антагонизме между предпринимателями и работниками, поскольку он не принял еще завершенные формы. Джованни Морелли не стыдился того факта, что его дед своими руками красил сукна, сыновья Донато Веллути проходили практику в боттеге и знали весь цикл производства сукна. С другой стороны, нельзя усматривать в настроениях флорентийских купцов “средоточие ремесленного мироощущения”, поскольку они все-таки не занимались непосредственно физическим трудом, оставляя для себя лишь общее руководство процессами изготовления тканей; они преодолевали узкопрофессиональные принципы ремесленного разделения труда и вырывались за пределы цеховой структуры, занимаясь торговлей, предпринимательством и банковским делом. И их сознание, отрываясь от профессионально-цеховой замкнутости и традиционности, было еще свободно от подчинения капиталистической организации труда, в полной мере реализующей весь комплекс противоречий между трудом и капиталом.

Многообразная деятельность, имеющая целью накопление капитала, воспринималась теми, кто был ею занят, как труд, составляющий содержание их земного пути. Труд представлялся им универсальной основой образа жизни не только в плане профессиональных занятий, которым следует себя посвятить, но и как постоянное преобразование собственной несовершенной природы. Наихудшими пороками им представлялись лень, вялость и нерадивость, и эти недостатки надо было побороть любой ценой. Не только обогащение было целью их обширной и разнообразной работы, которая не перестает удивлять исследователей спустя столетия. Молодой Лоренцо Строцци восхищен не столько богатством, которое накопил его дядя, сколько полнотой реализации его личности на деловом поприще: “Он был человеком с большим пониманием и смекалкой, честно ведя при этом дела нашего дома. Собрав в руках все нити и секреты дела, он достиг в нем большого разумения и божественного совершенства, за что следует воздать ему величайшую благодарность”.

Элементы капиталистических отношений, возникающие во Флоренции, отличались спонтанным характером, не достигали зрелости, не отливались в классические формы, поэтому в сознании деловых людей можно наблюдать противоречия: богатые флорентийцы понимали, что “наибольшую прибыль надо получать с возможно меньшими затратами”, но наряду с этим пониманием им не чужда была мысль о том, что “... пусть ты и не получишь иной раз выгоды, делая [что-либо], но зато не утратишь привычки к торговле и делам”. Клирики в этом городе, особенно доминиканцы, развивали идеи Фомы Аквинского о ценности труда как основного источника существования, как фактора, оправдывающего, обеляющего любой вид торговли ради прибыли, что особенно проявилось в рассуждениях Джованни Доминичи: “Если ты достаточно обеспечен, все равно не держи руки праздными, если можешь - работай, если не можешь - молись”.

В их среде понятие “negotium” - профессиональный труд, ставший содержанием земной жизни - приобретало особую ценность, ради него следовало пожертвовать любым видом отдыха, развлечения, даже сном и едой. Они порицали все виды азартных игр, чрезмерные развлечения и удовольствия. Более того, они неуклонно сокращали время, отводимое для молитв. Пожалуй, единственный вид досуга, который они оценивали положительно, - занятия науками, словесностью, искусством, и они с удовольствием предавались этим занятиям, если приходилось уйти от дел из-за возраста или болезни. При их напряженной, все возрастающей деятельности особую ценность приобретало земное время, которое они воспринимали как непрерывно текущее из прошлого будущее, исчисляя его ритмы не каноническими праздниками, а сроками платежа, часами и днями работы или путешествия. Как туго сжатая пружина, держало оно в напряжении сознание купцов, требуя постоянного ускорения в делах: “Делайте свои дела вовремя, потому что время - самая дорогая из всех вещей, которыми мы обладаем... Перед тем, как заснуть, вспомните, что было сделано за день, и если в чем-то обнаружили небрежность, сейчас же примите меры, ибо лучше потерять сон, чем упустить время, то есть порядок и последовательность действий. Сон, еду и прочее всегда можно наверстать, и только упущенное время - нет”. За утилитарной связью “время - деньги” проступало понимание поступательного хода времени - вместо представлений о цикличности и мгновенности земного времени, свойственных обыденному сознанию средневековья. Было необходимо предусматривать, рассчитывать и планировать дела. Бремя активного труда, заполняющего земную жизнь, осознавалось деловыми людьми не как кара за прегрешения, от него ожидали награды на земле в виде прибыли, богатства, обеспеченной жизни, а после смерти - царства небесного. Все виды созерцания, развлечения, как и бесцельное существование рантье, ассоциировались с праздностью - матерью всех пороков, противной не только людям, но и Богу. Труд и время труда ценились не только потому, что могли обратиться в деньги; в них вкладывали определенный морально-этический смысл, в них видели гарантию оптимального для предпринимателя и накопителя образа жизни, спасение от пороков, залог надежды на новые успехи и подъемы в случае неудач, в них находили удовлетворение и радость.

В отличие от ремесленников, флорентийские купцы и сукноделы соединяли и согласовывали различные звенья производства и сбыта, осуществляли руководство и контроль над предприятиями и филиалами, организовывали обороты торгового капитала. Квинтэссенцию своего делового призвания они усматривали в тяжких обязанностях по руководству (comandare, provedere), имея в виду управление людьми и обстоятельствами. Они стремились взять на себя ответственность по поддержанию порядка в том мире, который полностью зависел от их ума и воли. Такое мироощущение искало опоры в соответствующих религиозных санкциях, в сентенциях Фомы Аквинского о богатом как распределителе (dispensatore) благ среди бедных, как руководителе (minisiratore), поставленном Богом над этими благами, чтобы греховное и слабое от пороков человечество не расхитило, не рассеяло, не употребило их во зло. Эти тезисы, в частности, получили основательное развитие в уже упоминавшемся трактате Джованни Доминион. Ум управляющего, освобожденный от жестких регламентирующих норм корпоративных уставов и обособившийся в какой-то мере от физического груда, нуждался в особой степени интеллектуализации, обозначаемой в купеческой литературе, как правило, термином “prudenza” - предусмотрительность, или, в более широком толковании, “здравомыслие” - способность к рациональному упорядочиванию жизненных обстоятельств в зависящем от воли руководителя комплексе дел. “Прекраснейшая вещь - предусмотрительность, поэтому всегда будьте рассудительны во всех своих делах” “Prudenza” как рациональное начало противопоставлялась в сознании флорентийских купцов эмоциональным порывам и губительным страстям, “ибо тому, кто рассудителен, во всех отношениях лучше, чем тому, кто поступает по страсти и первому побуждению”. В детях следовало воспитывать уравновешенность, подавлять аффекты и страсти. А в зрелом возрасте купец и предприниматель должен “десять раз подумать о разного рода вещах, прежде чем принять решение” Иррациональные явления вызывали у них даже некоторое раздражение: “По строгом размышлении, то, что разумно объяснимо, не может быть чудесным, а то, что кажется нам чудесным, на самом деле разумно объяснимо...” Разумность возводилась в сознании представителей пополанства в ранг моральной добродетели: “Лучше уж потерпеть убыток от случая и неразумной фортуны, чем от недостатка собственной предусмотрительности”, - таково жизненное кредо флорентийских купцов, на котором строилось все их поведение.

Руководитель стремился к большей самостоятельности в мышлении и поступках. Флорентийцы не пренебрегали чужим опытом, но в любом случае предпочитали действовать по собственному разумению и опираясь на “мудрость и практику старших” и лишь в последнюю очередь - на книжные познания (letterati). В семьях деловых людей очень заботились о воспитании самостоятельности, поскольку детям с 14 до 21 года приходилось часто отправляться из дома в далекие филиалы банков и торговых контор, набираться там опыта, накапливать капиталы. В процессе отделения руководящей деятельности от физического труда предусматривалось преобладание рациональных начал над чувственными, вырабатывались индивидуалистические позиции, основанные на самостоятельности воли, которые, будучи порицаемы средневековым религиозным мышлением, в сознании представителей богатого пополанства начинали наполняться позитивным содержанием.

Сфера дел, центром которой стремились стать деловые люди, осмысливалась как вечная борьба с фортуной (fortuna). Это понятие употреблялось в разных значениях, например, могло обозначать благоприятные обстоятельства. Однако чаще всего судьба представала как фактор изменчивости и непостоянства мира и нередко воспринималась в негативном плане - как слепая случайность, совокупность неблагоприятных явлений, не всегда поддающихся управлению. С точки зрения Джованни Морелли вся жизнь человеческая есть вечное противостояние “предыдущей и настигающей людей фортуне”. В обыденном

восприятии флорентийцев XIV-XV вв. фортуна соединялась с Божьим промыслом лишь в таких неотвратимых случаях, как смерть, эпидемии, стихийные бедствия. В делах же по управлению хозяйством и семьей фортуна и воля Божья чаще выступали автономно друг от друга. Такое понимание возникало из потребности исключить из управляемого собственной волей мира трансцендентные силы, заменяя их проявления каверзами фортуны. Ведь Божьей воле человек противиться не может, а злой судьбе, выражающей лишь слепое стечение обстоятельств и случайностей, можно и должно было противостоять. Именно по этой причине “Воспоминания” Морелли представляют не что иное, как своеобразный учебник по борьбе с фортуной, с описанием ее ударов и способов, какие для этой борьбы следует предпринять. Этот флорентиец, переживший страшную эпидемию 1348 г., знал, что от чумы нет никаких лекарств, и тем не менее заполнял множество страниц медицинскими рекомендациями лишь по той причине, что “лучше бороться и все-таки применить все имеющиеся средства, чем пребывать в бездействии”.

Диапазон мер, предлагаемых для борьбы с фортуной, в образе которой чаще всего фигурировали неблагоприятные экономические обстоятельства, был достаточно широк: тщательный анализ и планирование всего, что касается деловой сферы, предусмотрительность и умеренность, опыт и квалификация. Такое понимание отношений с фортуной знаменовало отказ от идеи предустановленной гармонии и подчинения всего единичного абсолютной воле, царящей над миром. Флорентийские деловые люди были склонны к контактам, общению, диалогу чуть ли не со всем миром. Их контакты не ограничивались семьей, консортерией (крупное родовое объединение), цехом; значительный круг общения определялся участием в компаниях, объединяющих не только родственников, но и других компаньонов, служащих (факторов), вкладчиков, клиентов. Группы делового общения на основе компаний предполагали тесные личные контакты, от которых очень многое зависело, особенно при отсутствии специальных органов, регулирующих торговые и финансовые отношения 1, неразвитости международного права и взаимодействии с представителями феодальной среды, применяющей по отношению к “проклятым ломбардцам” право силы. Особенно возросла роль личного общения и делового доверия во второй половине XIV в., когда семейные компании стали расширяться, все больше включать в себя посторонних лиц и увеличивать круг инвесторов. Это порождало необходимость в контактах с людьми проверенными, надежными, о которых собирали самую полную информацию, заручались рекомендациями лиц, которым абсолютно доверяли, прежде всего близких родственников. Богатый банкир папского двора Филиппо Строцци почти весь персонал неаполитанского отделения фирмы набирал по рекомендациям матери и других родственников.

В последней четверти XIV в. все большую роль в обществе флорентийской Коммуны стали играть политические фракции и группы, что было связано с усилением олигархических начал в государстве. Д. Кент, подробно рассматривая этот процесс на примере политической группировки Медичи, пришла к обоснованному выводу, что такого рода фракции основывались именно на персональных, а не на “конституциональных” отношениях, их членов связывали личные контакты, амбиции и взаимные обязательства, а не единая идеологическая платформа. Особыми сообществами являлись все чаще возникающие в первой половине XV в. эрудитские кружки, где купцы объединялись с учеными, прелатами и гуманистами. В 90-е годы XIV в. такой кружок образовался вокруг богатого сукнодела из Прато Франческо Датини и объединял любителей Данте и чтения на volgare. В него входили факторы и компаньоны Датини, нотариус сер Лапо Маццеи - весьма образованная и незаурядная личность, а также эрудит и знаток Данте - Аньоло дельи Альи из Пизы, известный новеллист Франко Саккетти. Веспасиано де Бистиччи подробно рассказывал о таких кружках, образовавшихся в первой и второй половине XV в. вокруг очень богатых олигархов: Козимо Медичи, Палла Строцци, Никколо д’Уццано. Интересно отметить, что зачастую в одной такой группе, объединенной интеллектуальными интересами, меценатством и любовью к искусству, могли состоять непримиримые политические противники, например, Козимо Медичи и его антагонист Ринальдо дельи Альбицци.

Отношения, которые объединяли членов компаний, различных кружков, чаще всего определялись в купеческой литературе как дружба, развитию и укреплению которой деловые люди Флоренции уделяли огромное внимание в повседневной жизни, о чем свидетельствуют их записки. Процедура установления и дальнейшего поддержания дружеских контактов была разработана до деталей, особенно в записках тех деловых людей, которые по разным причинам не могли опереться на могущественный и разветвленный семейный клан. Скрупулезность предписаний проведения совместных пиров и подробный регламент обмена дарами не могут не привлечь внимание исследователей. Но, несмотря на это, дружеские отношения в среде деловых людей, хотя и сопровождались сентиментальными признаниями и изъявлениями нежных чувств, тем не менее не становились аналогом родственных связей, не уподоблялись свойственным консортериям отношениям клиентелы, покровительства, вассалитета. Стороны стремились придерживаться паритетных начал и отнюдь не идеализировали друзей и дружбу. Паоло да Чертальдо писал: «Начав одаривать друга, рассчитывай, чтобы и дальше продолжать это. А если продолжать не сможешь, то и не начинай, ибо твой друг, привыкнув получать от тебя дары и вдруг не имея их, подумает о тебе: “Он стал бедным”, или “Он слишком возвысился и не помнит больше обо мне”». Вместе с тем, деловые люди оберегали в дружбе свою независимость, заботились о том, чтобы друзья “не начали угнетать и подчинять” их, стремились подняться над узами дружбы, а не раствориться в них. Джованни Ручеллаи признавался: “Меня гораздо больше устраивает услужить самому, чем просить [друга] об услуге для себя, скорее сделать друга обязанным себе, чем обязаться самому” “Если хочешь иметь друзей, - писал Джованни Морелли, - старайся не впадать в нужду и не зависеть от них. Если будут наличные средства, то найдутся и наилучшие друзья. В любом случае сохраняй состояние свободы, опирайся на собственный ум, направляй и поддерживай себя сам”.

Дружеское расположение часто приобреталось деньгами или надеждами на политическое возвышение, что особенно проявлялось в разного рода политических фракциях. Козимо Медичи открывал в своем банке неограниченный кредит для тех, кого хотел привлечь (например, для мессера Палла Строцци, живущего не по средствам). “Новых горожан” Флоренции, недавно переселившихся в город из контадо и быстро разбогатевших, он привлекал возможностью получить доступ к политической карьере (Мартелли, Джинори, делла Стуфа). Однако исследования той же Д. Кент показали, что даже и в том случае, когда союзники Медичи были подкуплены своим патроном и очень многим ему обязаны, они сохраняли столь свойственную флорентийцам независимость мнений, часто открыто выступая против того, что было угодно их патрону, но не согласовывалось с их убеждениями и честью. Так Дьетисальви Нероне и Аньоло Аччайуоли отделились в 1466 г. от фракции Медичи и составили ей оппозицию, поскольку отход от республиканских институтов и норм жизни не соответствовал их убеждениям. То же самое можно сказать и о Луке да Панцано ди Фиридольфи, представителе старой и знатной флорентийской фамилии, резко порвавшем с представителями дома Медичи и открыто выразившем им свое несогласие.

Второе место после дружеских в этой среде занимали добрые отношения с соседями, и на этот счет также имеются подробные рекомендации. Сохранение добрых отношений с соседями было особенно важно во Флоренции, поскольку гонфалоны (территориально-административная единица города) играли очень существенную роль в политической жизни города. Во-первых, списки на высшие государственные должности Коммуны составлялись от гонфалонов, и претенденты на эти посты стремились завоевать популярность в своем квартале, среди соседей, чтобы их имя было внесено в списки на соответствующие должности. Во Флоренции были часты ситуации, подобные той, какую довелось пережить Маттео Строцци, который вынужден был прервать успешно начатую политическую карьеру и отправиться в изгнание из-за происков враждебно настроенных к нему соседей. Во-вторых, мнение соседей учитывали при составлении налоговых кадастров, при определении такс обложений и займов, на что указывали и Джованни Морелли, и Джованни Ручеллаи, и в этом плане добрососедские отношения были весьма выгодны для граждан.

Деловые, дружеские и соседские отношения считались идеальными, если можно было рассчитывать на полное доверие сторон. Доверие в делах экономило время и деньги при отказе от заключения контрактов у нотариусов в Мерканции, с их обременительными формулами, а во взаимодействии с персоналом далеких филиалов без доверия нельзя было обойтись вовсе. Стремление к доверию никогда не исключало в высшей степени свойственной купеческому разуму осторожности, поэтому круг лиц, которым можно было верить, обозначался четко: богатые, удачливые и, конечно, предусмотрительные в делах люди, не знающие банкротства, о которых в купеческой среде распространяется “добрая молва” (buona fama). Потеря репутации приносила не только позор и нравственное крушение в узкой деловой среде, где все знали друг друга, но великие материальные издержки - утрату кредитов. Когда дела Грегорио Дати потерпели крах в Испании, он более всего был озабочен не потерями капитала, а “злыми языками многих”. Таким же образом вел себя магнат Палла Строцци: когда о нем пошла молва, что он не сможет вернуть огромные долги, он устроил торжественную и пышную процедуру уплаты долгов во дворе одного госпиталя при огромном стечении народа. Несомненно, что в узкой и не столь многочисленной среде деловых людей “добрая молва” играла роль своеобразной рекламы, о чем не забывал предупреждать сыновей Джованни Ручеллаи: “Напоминаю вам, дети мои, что пользующийся доброй молвой купец не будет иметь отбоя от покупателей, что между мастерами более ценится хорошая репутация, нежели богатство” Приобретение репутации и доверия требовало выполнения определенных правил поведения, составлявших кодекс купеческой чести, которого флорентийцы старались придерживаться как в своем родном городе, так и за его пределами.

Их заповеди чести еще в значительной степени сопряжены с традициями ремесленно-цеховой психологии и соображениями религиозного толка. Но наряду с духовными санкциями честного поведения приводятся и мотивы светского характера: прибегать к ростовщичеству, воровству и обману нельзя не только, чтобы не погубить свою душу, но и потому, что в противном случае “и с тобой не будут говорить прямо и честно, а станут оскорблять тебя недоверием и опасаться тебя, и уже невозможно будет исправить этот вред”. Джованни Ручеллаи обосновывал правила честной наживы с позиций рационального практицизма: “Чтобы найти кредиторов и не было отбоя от покупателей, во что бы то ни стало внушите вашим факторам желание делать дела честно, с разумением и осторожностью, дабы избежать ссор, разногласий и судебных тяжб”. Заповеди честной наживы соответствовали религиозным, в частности, томистским, доктринам того времени, но их нельзя в полной мере объяснить только этим моментом или пережитками бюргерской добропорядочности. Кодекс чести купца соответствовал отношениям в рыночной сфере. Такого рода отношения в делах были позднее характерными для лиц, занятых в процессах первоначального накопления капитала в самых разных странах.

Судя по запискам флорентийских купцов, они испытывали подлинную страсть к тому, чтобы вступать в диалог со всем миром, налаживать контакты с самыми разными людьми и устанавливать с ними взаимопонимание. Не напрасно они стремились развивать в детях мягкость, приветливость, общительность, любезность, умение прибегать к спасительным компромиссам. Паоло да Чертальдо учил, как следует преодолевать последствия ссор и восстанавливать испорченные отношения с людьми: “Старайся не оскорблять никакого человека, но если случится, что тебя обидят, то не демонстрируй веселого вида, чтобы не усилить злобу твоего врага против тебя, но не будь также раздраженным или гневным. А если случится так, что ты оскорбишь соседа или чужого и возникнет возможность помириться, скажи ему, что опечален случившимся и оскорбил его непреднамеренно. Избегай в таких случаях чванства”. Он учил, что даже осуждая кого-либо, следует делать это “с большим умом, рассуждением и мягкостью, соблюдая время и место, говорить при этом надо с некоторой нежностью, а не с высокомерием и надменностью, чтобы избежать ссоры”. Джованни Морелли давал очень похожие наставления, учил оставаться на позициях конформизма и бесконфликтности: “Будь хорош со всеми. Не говори ничего против какого-либо лица и не соглашайся слушать, когда о ком-то говорят плохо, а если дурное скажут о твоем враге, то либо промолчи, либо выскажись о нем хорошо, привыкай вести себя приветливо с каждым согражданином, старайся любить их всех и демонстрируй им свою любовь, а если не можешь, все равно держись с ними дружественно и ровно”.

Даже с персонами “non grata” в этой среде стремились организовать отношения конструктивно, подробнейшим образом разрабатывая, например, формы отказа назойливым просителям-должникам: говорить с ними нужно ласково и вежливо, лицо иметь приветливое, обставить отказ множеством оправдывающих обстоятельств. Все единодушно требовали подавлять черты натуры, негативно влияющие на установление контактов: зависть, мстительность, агрессивность и порывистость в отношениях с людьми. Эти этические правила реально воплощались в поведении людей, стремящихся возвыситься в этом городе.

Целью диалога, в который купцы вступали с друзьями, соседями, согражданами, противниками и врагами, являлось достижение компромисса любой ценой как альтернативы насилию, социальной вражде и категоричности авторитарного начала.

При этом в морально-этических наставлениях деловых флорентийцев имелся и не менее тщательно разработанный кодекс недоверия, определяющий круг лиц, который признавался чужим и враждебным. Помимо феодальных сеньоров, с которыми невозможно взаимодействовать по законам товарных отношений, поскольку они применяют по отношению к купцам меры произвола и насилия, к “чужим” относились лица, не соответствующие образу жизни доброго купца. Прежде всего сюда причисляли опасных авантюристов, склонных к слишком рискованным или преступным методам обогащения; наравне с ними из орбиты делового доверия исключались банкроты. Кроме явных преступников, предателей, фальшивомонетчиков, убийц, содомитов, клеветников и не верящих в Бога, нельзя было доверять тем, у кого эмоции превалируют над рассудком. К ним добавлялись моты и растратчики, стремящиеся, как уже говорилось, к куртуазному образу жизни. Наконец, следовало остерегаться незнакомых людей.

В основу морально-этических представлений флорентийцев как купцов и товаровладельцев в большей степени ложились факторы, противостоящие отношениям феодального господства и подчинения, но служащие также и препятствием мошенничеству, обману и неумеренному стяжательству. Необходимость обрести свою нишу в сфере деловых отношений препятствовала безраздельному преобладанию обмана, произвола и насилия, к которым невозможно свести всю деятельность первых купцов и предпринимателей, что дает основание не считать сплачивающие начала в деятельности флорентийцев лишь эфемерным идеалом.

Цитируется по изд.: Город в средневековой цивилизации Западной Европы.  Том 2. Жизнь города и деятельность горожан. М., 1999, с. 101-117.

Примечания

1. Торговый трибунал “Мерканция” был основан во Флоренции в 1406 г.

Источники и литература

Питти Б. Хроника / Пер. с ит. З.В. Гуковской. Л, 1972.

Bisticci V. Vite di uomini illustri del sScolo XV. Firenze, 1859.

Cavalcanti G. Istorei fiorentine. Firenze, 1838. T. 1-2.

Dali G. Istoria di Firenze dal 1380 al 1415. Norcia, 1904.

Guidi G. II govemo della citt£-Repiiblica di Firenze del primo Quatrocento. Firenze. 1981. T. 1.

Kend D. The Rise of the Medici faction in Florence 1426-1434. Oxford, 1978.

Mazzone U. “El buon govemo”: Un progetto di riforma generale nella Firenze savonaroliana. Firenze, 1978.

Monti A. Les chronigues florentines de la premiSre revolts populaire £ la fin de la commune (1354-1434) Lille, 1983.

Morelli G. Ricordi. Firenze, 1956.

Velluti D. La cronica domestica scritta tra il 1367 e il 1370. Firenze, 1914.