Джунгария и Восточный Туркестан под Цинской господством

В середине XVIII века Цинская империя после длительных кровопролитных войн разгромила ослабленные внутренними междоусобицами Джунгарское ханство (1756 г.) и Восточно-туркестанское теократическое государство (1759 г.). Завоевание Джунгарии сопровождалось почти полным истреблением ойратов — коренного населения страны (см. [66, с. 268; 69, с. 425; 97, с. 43}). По одним данным, их было истреблено свыше 1 миллиона человек (66, с. 268], по другим — свыше 560 тысяч, а оставшиеся в живых 30—40 тысяч бежали в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию (69, с. 462]. Китайский историк середины XIX века Вэй Юань писал, что погибло 3/10 населения Джунгарии, 4/10 вымерло от эпидемий и 2/10 спаслись бегством на территорию России (см. (90, с. 38]). Гибелью десятков тысяч мирных жителей, разрушением многочисленных исторических и архитектурных памятников сопровождалось и завоевание Цинами Восточного Туркестана. Экономике края был нанесен серьезный урон.

Во вновь присоединенных странах применялись стандартные для Цинов методы удержания населения в покорности. Китайский историк Шан Юэ характеризовал их следующим образом: «Кроме кровавой резни маньчжурские правители применяли в отношении различных народов страны также коварную политику угнетения и разжигания национальной розни, прибегали к подлому способу, „править варварами руками варваров", натравливая национальности друг на друга и вызывая у них взаимную вражду. Особенно усердствовали они в северо-западных районах, насаждая неприязнь и кровавую месть между монголами и китайцами, между монголами и дунганами, между китайцами и дунганами с целью беспрепятственного угнетения этих национальностей» [91, с. 553]. В отношении неханьских народов Джунгарии и Восточного Туркестана, конкретизировал другой китайский ученый, Люй Чжэнь-юй, «цинские правители проводили пагубную, совершенно иную, чем в отношении монголов, политику эксплуатации. Они не только поддерживали ламаистов и буддистов в угнетении мусульман, но и не допускали последних в область науки и в правительственный аппарат, тормозили их культурное развитие, а также способствовали созданию презрительного отношения к ним и их религии. Одновременно они проводили политику беспощадного вооруженного подавления» (123, с. 115].

В административном отношении территория Джунгарии (Тяньшань бэйлу) и Восточного Туркестана (Тяньшань наньлу) была разделена на девять округов: Илийский, Тарбагатайский и Урумчинский — в Джунгарии, Кашгарский, Яркендский, Хотанский, Аксу-Ушский, Кучарский, Карашарский — в Восточном Туркестане. Кроме того, в последнем было выделено два княжества — Турфанское и Комулское.

Урумчинский округ был включен в состав пров. Гань-су и тем самым передан в ведомство цзун-ду (наместника) провинций Шэньси и Ганьсу [138, с. 12].

Остальные округа образовали в рамках Цинской империи отдельную административную единицу под властью цзянцзюня (генерал-губернатора), ставка которого находилась в Кульдже. Ему непосредственно подчинялись илийский, тарбагатайский и кашгарский цаньцзань дачэни (управители). В ведении последнего находилась вся Кашгария, ставка его располагалась в г. Кашгар. Высшими чиновниками в округах Восточного Туркестана являлись баныии дачэни (управляющие). Они подчинялись кашгарскому цаньцзань дачэню. Баньшн дачэни назначались также в Турфан и Комул, где был сохранен институт наследственных уйгурских князей.

В руках высших цинских чиновников была сосредоточена вся военная и административная власть в крае. Их назначали исключительно из маньчжуров (табл. 1).

Таблица I

Национальный состав цинских чиновников в Джунгарии и Восточном Туркестане за 1760—1874 гг.*

* [153, с. 179—180].

** Китайские имена зачастую носили и маньчжуры. Поэтому определить национальную принадлежность чиновника с китайским именем без дополнительных сведений (которыми мы не обладаем) невозможно.

Кроме того, для ведения судебных, налоговых и финансовых дел, а также для командования маньчжурскими знаменными войсками и китайскими гарнизонами назначались многочисленные чиновники из маньчжуров и китайцев. Общая численность цинских чиновников в Джунгарии и Восточном Туркестане составляла 1200 человек. Из них 468 человек находились в Илийском, 65 — в Тарбагатайском, 354 — в Урумчинском округах, 259 — в Кашгарии (в восьми городах), 32 — в Турфанском и 22 — в Комулском княжествах (см. [41, цз. 2, л. 9—20]).

Цзянцзюнь в качестве жалованья ежегодно получал 3 тысячи лянов серебра и 9 тысяч цзиней зерна, цаньцзань дачэнь — 1 тысяч ляпов серебра и 4680 цзиней зерна. Жалованье чиновника самого низшего ранга составляло 31,5 ляна серебра и 2880 цзиней зерна, кроме того, ему полагалось на «поддержание бескорыстия» 300 лянов серебра. Даже наиболее низкооплачиваемый солдат- маньчжур (пехотинец) получал значительно больше, чем местный крестьянин-нздольшик. Солдату причиталось ежегодно 12 лянов серебра, основного довольствия и 4,4 ляна надбавки вместо зерна и натурального пайка в 352 цзиня зерна (см. [66, с. 288]).

В Джунгарии и Восточном Туркестане цинское правительство широко осуществляло традиционный принцип китайских императоров «управлять варварами руками самих варваров». С этой целью использовались представители местных феодальных кругов, за которыми были сохранены их привилегии, земли, скот. Для привлечения на свою сторону часть из них была наделена Цинами наследственными титулами (цзюньван, гуну бэйлэ и бэйцзи). Получение такого титула давало право передавать по наследству принадлежавшие им земли.

Многие местные феодалы привлекались к выполнению различных административных функций. Среди таких «туземных» чиновников-беков была установлена трехступенчатая градация (хаким-бек, ишик-ага-бек, казначи-бек). Эти должности приравнивались к должностям сановников соответственно третьего, четвертого и пятого классов маньчжуро-китайской администрации. За службу беки получали от цинских властей земельные наделы, не облагавшиеся государственными налогами. Местную феодальную администрацию в каждом округе возглавлял хаким-бек. В Или иском округе данная должность была наследственной [66, с. 273]. Все прочие беки не имели права передавать по наследству ни должность, ни причитавшиеся по ней земли.

Цинская администрация в Джунгарии и Восточном Туркестане обращалась с беками довольно бесцеремонно, смещая их или понижая в должности по собственному усмотрению. Иногда это делалось в демагогических целях: наказание особо ненавистного народу бека призвано было смягчить массовое негодование и продемонстрировать «справедливость» маньчжуро-китайских властей. В то же время нестабильность положения беков порождала в их среде недовольство. Довольно часто они принимали активное участие в открытых антицинских выступлениях.

Кроме громадного бюрократического аппарата для поддержания своей власти цинское правительство держало в Джунгарии и Восточном Туркестане большое количество войск. При императоре Цяньлуне (1736— 1796) общая их численность составляла 41627 человек. Из них 17202 находились в Илийском, 2 тыс. — в Тарбагатайском, 15850 — в Урумчинском округах Джунгарии, 4721 —в Кашгарии, 1030 — в Тур фа иском и 824 — в Комулском княжествах Восточного Туркестана (см. [41, цз. 2, л. 13—20)). Величина этих отрядов менялась в зависимости от политической обстановки в крае. Например, в 1828—1829 гг. после подавления восстания ходжи Джахангира численность цинских войск в Кашгарии возросла на 6500 солдат [81, с. 44]. Маньчжуро-китайские войска в значительной степени содержались за счет ренты-налога, собиравшейся с крестьян (см. (66, с. 276]).

Основная тяжесть налогового бремени падала на плечи беднейшей части населения — крестьян-дехкан Джунгарии и Восточного Туркестана. Превращение в главный налог подушной подати больно ударило по бедным — как правило, многодетным — семьям, пользовавшимся небольшими земельными участками, и было весьма выгодно для крупных землевладельцев (см. [129, с. 110]). Фискальная политика, поборы местных феодалов, злоупотребления властей, ростовщический гнет — все это неуклонно вело к разорению крестьян, вынужденных за долги отдавать землю и своих детей. Налоги и поборы взимались цинскими властями с крайней жестокостью. Обычной практикой были избиение и даже казни недоимщиков (см. [129; с. 109]). Мрачную картину безысходного горя бедняков — обираемых, унижаемых, избиваемых — нарисовал в своей поэме «Газат дар мулки Цин» («Священная война против Цинов») современник описываемых событий уйгурский поэт Бил ал Назим4 [140, с. 96].

Серьезно сказалась на экономическом положении края финансовая политика Цинов. Неограниченный выпуск медной монеты, за счет которой казна закупала у населения зерно, товары местного ремесленного производства и скот, приводил к постоянному падению ее курса (см. [129, с. 103, 105]). От этого в первую очередь страдали бедные слои населения Джунгарии и Восточного Туркестана. В то же время открывалось практически неограниченное поле деятельности для спекуляций и злоупотреблений цинских чиновников, торговцев, ростовщиков и помещиков. Результатом было неуклонно растущее напряжение в отношениях между эксплуататорами и эксплуатируемыми.

В торгово-финансовой сфере деятельность цинских властей была направлена на пополнение доходов казны как за счет поступлений от налогового обложения торговли, так и посредством приспособления сферы товарного обращения к потребностям военно-бюрократического аппарата. Торговые сборы, ранее поступавшие прежним владетелям страны, перешли в распоряжение цинских завоевателей. Широкое распространение получила практика обязательных казенных закупок. При этом путем произвольно устанавливаемых цен власти обирали крестьян и ремесленников как Джунгарии, так и Восточного Туркестана. Цинское правительство установило государственную монополию на яшму и изделия из нее, ценные меха и прочие драгоценные товары. За вывоз их из Джунгарии и Восточного Туркестана и продажу частным лицам грозили конфискация имущества и прочие суровые наказания [81, с. 14].

Политика Цинов в сфере торговли была откровенно дискриминационной по отношению к коренным жителям края. Местные купцы и торговцы были лишены права свободного передвижения. Так, казахам, проживавшим в Джунгарии, не разрешалось реализовывать свои товары в пределах Восточного Туркестана, Также был строго запрещен уйгурским купцам выезд в районы Джунгарии, где проживали казахи. Любое нарушение этого закона строго каралось [129, с. 107—108]. Уйгурским купцам не разрешалось останавливаться в одном месте с китайскими.

При реализации товаров местным жителям запрещалось самовольно устанавливать цены на них. Особенно это касалось казахов [129, с. 106]. Последние обязаны были продавать свой скот по цене, установленной, цинскими властями. Казахам также запрещалось покупать металлические изделия [81, с. 15].

Все указанные ограничения не распространялись на китайское купечество. Его привилегированность сказывалась и при сборе налогов с торговли: китайские купцы облагались ими в меньшем размере, чем местные [81, с. 17].

Поощряя китайское и ограничивая местное купечество, Цины преследовали и экономические и политические цели. Расширение поля деятельности китайского торгового капитала сулило казне дополнительные доходы. Внедрение его на присоединенных к империи территориях было важным шагом по пути их экономической ассимиляции. Ставя же преграды торговой деятельности местного населения, цинское правительство стремилось помешать установлению связей между различными частями края, а также увеличить свои доходы путем развития казенной торговли. Подобная политика вызывала, естественно, серьезное недовольство в тех слоях коренного населения, которые так или иначе были связаны с рынком.

В связи с расширением торговых отношений между Китаем и зарубежными странами в Джунгарию и Восточный Туркестан с середины XIX века стали шире проникать китайские и западноевропейские товары, что отрицательно сказалось на развитии местного ремесленного производства.

В период цинского господства внешняя торговля Джунгарии и Восточного Туркестана целиком перешла в руки китайских купцов, а внутренняя также в значительной мере зависела от них. Местное купечество, играя роль посредника, реализовывало их товары в отдаленных районах края. Находясь в зависимости от китайского торгового капитала, местные торговцы не смогли усилить свои позиции во внешней торговле.

На почве расширения влияния торгового капитала в Джунгарии и Восточном Туркестане распространилась откупная система. В руки откупщиков попадали целые районы.

Тяжесть феодально-налоговой эксплуатации усугублялась произволом, мздоимством и вымогательствами насквозь коррумпированного чиновничьего аппарата, поборами откупщиков, ростовщическим гнетом (см. [144, с. 51]). «Китайские мандарины, чиновники, ростовщики и купцы... — писал советский историк П. И. Фесенко,— путем налогов, поборов, откупов, ростовщичества, взяточничества и обманов самым наглым образом обирали основные массы дехканства и аратства Синьцзяна» [106, с. 82].

Таким образом, установление цинского господства в Джунгарии и Восточном Туркестане привело к серьезному ухудшению положения основной массы коренного населения. Национальное угнетение сочеталось со значительным усилением всех форм эксплуатации.

Потрясения, которые испытывала Цинская империя в 50—60-х годах XIX в. (восстания тайпинов, няньцзю- ней и др.), резко обострили обстановку на ее далекой западной окраине. Ослабление контроля со стороны центральных властей привело к разгулу самоуправства местных чиновников. После начала восстания дунган в провинциях Шэньси и Ганьсу в 1862 г. Джунгария и Восточный Туркестан фактически оказались отрезанными от остальных провинций страны. В условиях практически полного прекращения финансирования из Пекина илийский цзянцзюнь в 1862—1864 гг. перешел к проведению новой налоговой политики, выразившейся в увеличении размеров старых налогов и обложении населения новыми поборами. На выколачивание налогов были брошены воинские части (см. [144, с. 51]). Эти мероприятия стали последней каплей, переполнившей чашу терпения народов Джунгарии и Восточного Туркестана. Ответом на них стали массовые восстания.

Цитируется по изд.: Ходжаев А. Цинская империя, Джунгария и Восточный Туркестан (Колониальная политика Цинского Китая во второй половине XIX века). М., 1979, с. 19-26.