Москва при сыновьях Калиты (Назаревский, 1996)

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Преемник Иоанна Калиты, его сын Симеон, прозванный Гордым (1340-1353), соединил рассудительность и практическую ловкость своего отца с властительным характером. Получив от хана ярлык на великое княжение Владимирское, торжестве но венчался на него во Владимире и принял «под руце свою» всех остальных русских князей и заставил младших братьев «целовать у отняго гроба крест» на том, что они все будут заодно и станут чтить его во отца место, имея общих врагов и друзей. Когда новгородцы послали в Москву посадника Кузьму Твердиславича сказать: «еще, господине, на столе в Новгороде не сел еси у нас, а уже сильно деют твои бояре», Симеон в наказание за то, что новгородцы захватили в Торжке московских бояр, пошел походом на Новгород, присоединив к себе других удельных князей и даже всероссийского митрополита Феогноста. Посадники и тысяцкие по требованию московского князя явились к нему и, босые, на коленях, просили у него милости; он взял с Новгорода черный бор и посадил там своих наместников.

[48]

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

[49]

Он умел дать почувствовать свою сил у и энергию даже русско-литовским князьям, которые спрашивали у него разрешения на женитьбу на северно-русских княжнах. Походом своим под Смоленск он заставил Литву «Со многими дары просить мира». «Князи же все –  рязанские, тверские, ростовские – толики подручны себе име, яко вся по его глаголу творяху». Совершенно естественно, что великий князь такого характера окончательно принял титул великого князя всея Руси и постоянно величался им; его же наименовали «Гордым».

В его правление выступают на историческое поприще два великих лица: преподобный Сергий и митрополит Алексий; первый при нем основывает свой Троицкий монастырь, а второй готовится в Богоявленском монастыре вступить на Кафедру всероссийских митрополитов.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

В 1352 году Россию посетила страшная гостья – «черная Смерть», занесенная в Европу из Индии чума. Она обошла всю Россию и появилась в Москве. Для характеристики ее опустошительности летопись указывает на то, что в Белозерске и Глухове во время чумы не осталось ни единого человека все до одного перемерли. Чрезвычайно заразительная болезнь обнаруживалась кровохарканьем; кожа умирающих сплошь покрывалась темными пятнами; на третий день следовала смерть. По словам летописи, священники не успевали отпевать покойников. Каждое утро они находили по 20-30 мертвецов в своих храмах и затем опускали по 5-10 трупов в одну могилу. Вследствие прилипчивости язвы, многие стали убегать от умирающих, даже самых близких людей; но было довольно и таких, которые показывали самоотвержение и страх Божий и до конца служили

[50]

умиравшим. Церкви и монастыри в это время, по духовным завещаниям, на помин души умиравших, обогатились всякими вкладами и земельными имуществами. В марте 1353 года скончался митрополит св. Феогност и погребен в Успенском соборе (в приделе вериг апостола Петра), «об едину стену с митрополитом Петром Чудотворцем».

Едва минули «святительския сорочины», как в полном цвете лет тридцати шести скончался и великий князь, успев перед смертью постричься и принять схиму под именем Созонта.

В это княжение впервые появляется в Москве тряпичная бумага, начинающая заменять пергамент. На этом новом материале написан договор Симеона с братьями и его духовное завещание. Приводим отрывок из этой грамоты. Достойна глубокого внимания заповедь умиравшего: «слушать владыки Алексея и старых бояр, дабы не престала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла».

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

К этой грамоте привешена серебряная позолоченная печать; она на одной стороне имеет изображение св. Симеона с соответствующей надписью; на другой стороне слова: «печать князя великаго Семенова всея Руси».

По смерти великого князя Симеона Иоанновича Гордого на мо-

[51]

сковский престол вступает его брат Иоанн II, по выражению летописи, «христолюбивый, кроткий, тихий и милостивый». Слабый здоровьем, он не походил характером ни на отца своего Калиту, ни на брата своего. Если в Москве «не погасла свеча, и не престала память его родителей», о чем заботился в своем духовном завещании Симеон Гордый, то это зависело оттого, что вокруг московского князя и его стола дружно и деятельно сплотились митрополит Алексий и старые бояре московские.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Особенно важна была церковно-государственная поддержка князю со стороны владыки св. Алексия. Крестный сын Иоанна Даниловича, постриженник старшего брата преподобного Сергия, настоятеля московского Богоявленского монастыря Стефана, св. Алексий за свой ум и книжность оставлен был митрополичьим наместником и епископом Владимирским, и митрополит Феогност при жизни своей избрал его своим преемником на митрополичьей кафедре. Получив в Царьграде от патриарха поставление в митрополиты, св. Алексий, как проницательный и усердный русский патриот, более своего предшественника, грека, способствовал укреплению могущества Москвы и сделался первосоветником и руководителем мягкого характером Ивана Ивановича в делах политических. Воскресенская летопись, в 1357 году, говорит, что когда св. Алексий 18 августа, готовясь к путешествию в Золотую орду для исцеления Тайдулы, стал служить молебен у гроба святителя Петра, «се тогда загореся свеща сама собою у гроба Чудотворца Петра; митрополит же, пев молебен со всем клиросом, и свечу ту раздроби и раздасть народу на благословение, и того же дни поиде в орду)). Исцелив в орде жену хана Чанибека от слепоты, первосвятитель получил в дар татарский конюшенный двор в Кремле, где он

[52]

после построил Чудов монастырь, привез из орды перстень Тайдулы (он имел значение печати, на коей был изображен дракон), хранящийся и теперь в патриаршей ризнице, и грамоту, освобождавшую все русское духовенство от податей.

По возвращении своем из орды, первосвятитель с восторгом был встречен великим князем и народом. Восьмилетний князь Димитрий, будущий куликовский герой, со слезами благодарности приветствовал митрополита следующими словами: «о, владыка, что ти воздам противу труду твоему, имже нам мирное житие даровал?» И действительно, митрополит Алексий сделался могущественным защитником Москвы пред ордою.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

О построении Чудова монастыря известно следующее. За несколько лет до своей кончины, именно в 1365 году, святитель Алексий на месте подаренного ему ханского двора воздвиг монастырь с храмом в честь чуда архангела Михаила с приделом Благовещенским. Здесь он приготовил себе гроб и вручил монастырь попечению великого князя. Сюда он призывал преподобного Сергия; здесь

[53]

возложил на него золотой крест с парамандом и уговаривал его стать его преемником на Всероссийской первосвятительской кафедре.

Святитель обстраивал Москву новыми монастырями, хотя их постройка относится к предшествующему времени. Кроме Чудова монастыря, он построил Андрониковский монастырь на берегу Яузы, по обету, данному им на Черном море во время бури. Местность эта носила наименование Болвановской. По ней приезжали с болваном ханским, или басмой, ордынские послы. Она также вела во Владимир и Суздаль.

Этот обетный монастырь был построен в 1360 году. Святитель перед этим ходил к преподобному Сергию посоветоваться относительно исполнения обета. Тот дал ему для построения монастыря своего ученика Андроника. Место было избрано в семи верстах от Кремля, на высоком берегу Яузы. Преподобный Сергий, вместе со святителем Алексием, благословил место закладки. В следующем 1361 году был готов каменный храм, сохранившийся доселе, как памятник того времени. Сюда первосвятитель поставил привезенный из Царьграда нерукотворенный образ Спасителя. Преподобный Сергий, князья и святители Москвы посещали этот монастырь. Под руководством преподобного Андроника воспитались его преемник по игуменству преподобный Савва и знаменитые художники-иконописцы Андрей Рублев и Даниил, основатели художественной московской иконописной школы. В этом монастыре почивают под спудом мощи двух первых его игуменов. Монастырь был обнесен стенами и так же, как и другие предмосковные монастыри, стал служить фортом для московской крепости.

Третий монастырь основан был митрополитом по просьбе сестер его Евпраксии и Юлии-Алексеевский, на Стоженке, где теперь Зачатиевский монастырь. При Василии III он был перенесен на Чертолье (от Черторый-ручей, роющий овраги); а когда его место было отведено в XIX столетии под храм Христа Спасителя, он был перенесен за Красный пруд, где и теперь находится. Монастырь этот основан был в честь ангела митрополита Алексия. Сверх этого, святитель оставил память о себе и тем, что приобрел подмосковное сельцо Черкизово, которое, по его собственному выражению, «было куплено на его серебрецо». Он скончался в княжение Димитрия Иоанновича Донского и погребен в основанном им Чудовом монастыре, где в серебряной раке почивают его святые мощи.

Москва в этом монастыре хранит до сего времени драгоценнейший манускрипт этого великого первосвятителя: переведенный им

[54]

с греческого языка и переписанный его собственной рукою Новый Завет. Кроме этого, от святителя дошло до нас его духовное завещание. Выше мы воспроизвели с изданного покойным митрополитом Леонтием Нового Завета отрывок из Евангелия о распятии на кресте и смерти Иисуса Христа. Новый Завет святителя Алексия, кроме важности его в многоразличных отношениях, есть свидетельство того, что в Москве в XIV веке, несмотря на татарское иго, уже зачиналось основанное на изучении греческого языка образование, и что самое искусство письма, по сравнению с прежним письмом московских великокняжеских дьяков, сделало уже значительный шаг вперед.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Евангелие написано на пергаменте в восьмую долю листа, в два столбца мелким полууставом и содержит в себе четвероевангелие, деяния и послания апостольские, апокалипсис и краткий месяцеслов. По мнению специалистов, текст Нового Завета составляет или новый перевод с греческого, или новую редакцию такового. Прожив при греке митрополите Феогносте в качестве его наместника двенадцать лет, он мог основательно изучить греческий язык. Св. Алексий скончался на 85 году своей жизни. Об обретении его мощей Никоновская летопись говорит: «в княжение великаго князя Василия Васильевича при святейшем Фотии митрополите Киевском и всея Руси (1431 год), обвалися верх церковный во время священныя литоргии, священнику еще не изшедшему из алтаря; но невредим бысть. И тако тоя церкви место очистивше, начаша копати, хотяще основати новую церковь каменну; и еще копающе обретоша

[55]

священное тело Алексия митрополита Киевскаго и всея Руси, еще же и ризы его целы». При раке святителя хранятся его саккос, епитрахиль, подризник и посох. Примечательны украшающие саккос эмалевые и черневые дробницы. В их медальонах, кроме изображения Спасителя, Богоматери, Иоанна Предтечи и других святых, мы видим двух сиринов и геральдического орла с сиянием вокруг головы. Это последнее изображение схоже с эмблематическими орлами на рельефах Дмитриевского собора во Владимире.

При Иоанне Иоанновиче мы видим в истории Москвы первую внутреннюю смуту, которая, может быть, разыгралась оттого, что этот великий князь был слишком мягкосердечен. Прибывшие в Москве на полную оседлость боярство приобрело тог да в думе великого князя очень большое значение. Особенную силу имел московский тысяцкий, заведовавший и ратными, и земскими делами. При Симеоне Гордом московским тысяцким был знатный боярин Василий Протасьевич Вельяминов, происходивший от варяжского выходца Шимона, сын которого Георгий был тысяцким в Ростове при Владимире Мономахе, отце основателя Москвы. Другой тоже знатный боярин Алексей Петрович, по прозванию Хвост, вероятно, потомок того, который упоминается еще в начальной летописи, завел какую-то крамолу против великого князя Симеона. Очень возможно, что он завидовал Вельяминову, притязая на сан тысяцкого.

Великий князь отобрал у него недвижимое имущество и изгнал его из Москвы и, в договорной с братьями грамоте, обязал их не принимать к себе на службу этого крамольного боярина. Но Иван II, вероятно, по мягкосердечию, после смерти брата не только воротил Алексея Петровича, но и сделал его московским тысяцким. Это обстоятельство, соединенное с гордым характером его, привело к катастрофе. Очевидно, оно не могло не волновать больших бояр и в особенности сильного рода Вельяминовых. З февраля 1356 года, когда звонили к заутрене, на городской площади подняли тело убитого боярина Алексея Петровича. Подозрение в этом пало на враждебных ему бояр. Но убитый тысяцкий, как заметно, имел много сторонников даже между обывателями Москвы, так как возникли в народе волнения и мятеж. Вследствие этого два больших боярина Михаил Александрович и зять его Василий Вельяминов, сын упомянутого Василия Протасьевича, с женами и детьми, воспользовавшись последним зимним путем, отъехали в Рязань.

Однако отъезд этих бояр, имевших за себя значительную партию, по-видимому, был неприятен великому князю: в следующем

[56]

году он позвал их назад на службу к себе; а потом семье Вельяминовых удалось опять завладеть саном тысяцкого в Москве, в лице того же Василия Васильевича.

Если при Симеоне Гордом в Москве заведено было живописное и литейное дело, то при Иоанне II у нас заведена чеканка монеты. По крайней мере, до сих пор еще не найдено ни одной монеты ни его старшего брата Симеона Гордого, ни его отца Иоанна Калиты, а имеются лишь монеты Иоанна II.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Монеты этого великого князя, до нас дошедшие, имеют пять

[57]

различных чеканов. Его серебряные деньги, кроме русской подписи: «Княз великаго Ив-на Иван.», на обороте в знак нашей зависимости от орды, имеют татарскую легенду, состоящую из подражения монете хана Бердибека или Кульпа-хана.

Но для нас в геральдическом отношении особенно интересны пулы, или медные монеты, Иоанна II. Как видно из приводимых рисунков, на двух из них изображен витязь, поражающий мечом дракона. На второй монете чудовище кидается на князя.

При Димитрии Донском этот витязь будет изображаться на коне с копьем в руке, а в последующие княжения дракон будет уже извиваться под копьем и конем витязя. С течением времени этому конному витязю, в память основателя Москвы Георгия Владимировича, будет придано значение св. Георгия Победоносца. Так сначала зарождался, а потом развивался герб Москвы. Интересно также и отдельное изображение витязя в остроконечном шеломе, в правой руке у него-меч, в левой-ножны.

Иоанн II, называвшийся Красным, скончался 13 ноября 1359 года, 33 лет от роду, оставив двух малолетних сыновей Димитрия и Ивана и племянника Владимира Андреевича. Душевная грамота скончавшегося князя делит московские владения между этими тремя князьями. В их у делах были рассеяны владения вдовствующих княгинь. Москва осталась в общем владении князей, и ее доходы разделены между ними на трети.

Распоряжения духовного завещания относительно движимого имущества свидетельствуют, что богатства этого московского князя, в сравнении с его предшественниками, значительно увеличились. Здесь, кроме золотых шапок или корон, барм, цепей кольчатых, всякой драгоценной одежды, более перечисляется икон в золотых с каменьями окладах, золотых шишаков, золотых сабель с драгоценными обязями, стаканов царьгородских, бадей с серебряною наливкой, стад коней, жеребцов и кобылиц и проч. Заупокойные вклады Иоанна II на церкви были щедрее прежних. Великий князь

[58]

«дает свободу, ку да кому любо», то есть выпускает на волю своих чиновных слуг, именно, казначеев, тиунов и посельских со всеми их семьями и родственниками.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

В Оружейной палате хранится цепь золотая кольчатая, врана (с чернью . Она состоит из 116 плоских колец, украшенных чернью, и весит 1 фунт 23 золотника. Это та цепь «золотая врана с крестом золотым», которую Иоанн II в своей духовной грамоте передает сыну Димитрию, вместе с золотой шапкой и бармами, под коими исследователи разумеют шапку и бармы Мономаха.

Приводим выше именную печать Иоанна Иоанновича с изображением его ангела, святого Иоанна.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Таким образом, до кончины Иоанна II протекло212 лет со времени основания Москвы, и она уже выросла не только до степени сильного города, но и могущественного центра государственно церковного и даже культурного тяготения для всей Руси. В ряду многосложных причин ее возвышения большое значение имеет характер ее князей. Род их хранит у себя духовные черты своего предка благоверного Александра Невского. В них преобладает практический разум и твердость воли; но в них не угасла и доблесть героя вы. Всматриваясь в лица державных правителей Москвы, мы не видим в них однообразия. Вслед за религиозно-святым основателем Московского княжества Даниилом Александровичем ид т решительный, подвижный, предприимчивый Юрий Данилович, а за ним спокойный, рассудительный, хозяйственный и усердный к созданию храмов Иоанн Калита, потом умный и энергичный Симеон Гордый, затем кроткий и набожный Иоанн Красный и, наконец, героический Димитрий Донской.

[59]

История Москвы при великом князе Димитрии Иоанновиче (родился 1350 году, скончался в 1389 году), вступает в новую эпоху могущества и величия. Сын Иоанна Красного Димитрий остался, по смерти отца, девятилетним отроком. Но в его малолетстве «не погасла свеча», о которой заботился Симеон Гордый. Вокруг государя-отрока опять сплотились митрополит Алексий и старые московские бояре, и свет государственного могущества Москвы стал разгораться еще более.

Димитрий Константинович Суздальский захватил в 1360 году великокняжеский престол «не по отчине и дедине», но продержался в стольном Владимире недолго; он был изгнан в Суздаль московскими боярами. Несмотря на то, что в орде, где тогда, по выражению летописи, происходила «замятию), этот князь получил ярлык на великое княжение, святитель Алексий и московские бояре добились того, что хан Мурат признал великокняжеское достоинство за юным Димитрием. Но старший его соперник опять не хотел уступать Москве. Тогда ее бояре посадили государя-отрока «на коны», «пошли ратью на соперника» и заставили того снова бежать в Суздаль, а московский князь вошел в стольный град Владимир и торжественно сел на столе отца и деда. Двоюродный брат Димитрия, князь Владимир Андреевич, обязался держать под братом своим великое княжение «честно и грозно и быть под его стягом».

«Смирив и взяв волю свою» над суздальским князем, который выдал за него свою дочь, княжну Евдокию, Димитрий Иоаннович начал приводить под свою власть всех других князей русских, а «которые не повиновались его воле, и на тех начал посягати». Одних он «смирял до зела)) силою, как, например, могущественного тверского князя Михаила Александровича; других приводил к повиновению духовным оружием. Так, преподобный Сергий в Нижнем Новгороде затворил церкви и заставил тамошнего князя Бориса сделать угодное московскому князю; а строптивого Олега Рязанского тот же преподобный Сергий тихими и кроткими речами впоследствии склонил к заключению с Москвою вечного мира. Вошедши «в размирье» с Великим Новгородом из-за грабежей его ушкуйников на Волге, Димитрий принудил новгородцев силою оружия заплатить Москве «черный бор)) в количестве 8000 рублей. Тверской князь приглашен был в Москву, был судим здесь и «содержался в истоме велицей на Гавшином дворе (в Кремле))). Впоследствии этот князь, «видя свое изнеможение, понеже вся Русская земля возста на него), с челобитьем просил у московского великого князя мира, «даяся во всю волю его). Особым договором великий

[60]

князь тверской обязался считать себя младшим братом Димитрия, наравне с Владимиром Андреевичем Серпуховским; когда московский князь выступит в поход, и тверской князь садится на конь «без ослушанья».

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Давая такую силу принципу единства Руси под властью Москвы, Димитрий Иоаннович и внутри государства возвышал значение и крепость своей власти, доведя ее до степени царского могущества. После смерти тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, в 1374 году , Димитрий Иоаннович навсегда отменил сан тысяцкого, предводительствовавшего земскою ратью и напоминавшего народу вечевые времена. Сын этого боярина, крамольный Иван Вельяминов, изменивший великому князю и бежавший в орду, когда появился в Серпухове, был схвачен и привезен в Москву. Димитрий, несмотря на то, что у изменника была знатная родня, приказал казнить его: ему отрублена была голова на Кучковом поле где теперь Сретенский монастырь. Это первая в Москве публичная казнь, по замечанию летописи, произвела сильное впечатление на народ. После того был казнен и купец гречин Некомат. Память об этой казни, как видим, отразилась даже на штемпелях монет Димитрия Донского.

[61]

[Иллюстрация]

Штемпеля монет

[62]

Даже и в церковных делах Димитрий Иоаннович давал едва ли не преувеличенное, впрочем, значение своей власти. Это сказалось после смерти св. Алексия митрополита. Великий князь очень полюбил Коломенского священника, по прозванию Митяя. Он отличался высоким ростом, окладистою бородою и вообще сановитою наружностью. Будучи наделен громким, чистым голосом, он, отличаясь красноречием, пленил великого князя своей службой и сладкими беседами. Димитрий взял его в духовники себе и сделал своим печатником. Любимец князя стал сильно величаться и щеголять дорогими светлыми одеждами и многочисленной свитой. Когда умер Иван Непийца, архимандрит придворного Спасского (на Бору) монастыря, великий князь велел поставить на его место своего любимца. «Еще до обедни был мирской поп, а после обедни - архимандрит», - говорили современники о таком быстром возвышении. Но Спасская архимандрия была для Митяя только ступенью к высшему сану. Несмотря на то, что митрополит Алексий перед своей смертью не хотел признать Митяя своим преемником, этот последний, по смерти святителя, переселился на митрополичий двор. И когда, вероятно, в угоду великому князю, было получено от константинопольского патриарха извещение, что он готов посвятить его в митрополиты, но нерукоположенный еще Митяй стал возлагать на себя белый клобук и митрополичью мантию и во время богослужения восседал в алтаре на первосвятительском седалище; ему служили и его сопровождали митрополичьи бояре и отроки. С духовенством он обходился гордо и строго, а провинившихся и непокорных сурово наказывал и смирял железными веригами.

Во главе недовольных стали епископ Суздальский Дионисий и два знаменитых игумена: преподобный Сергий и его племянник Феодор. Они вошли в сношение с сербом Киприаном, «человеком весьма книжным», которого в Константинополе поставили в митрополиты для Юго-западной Руси, и призвали его в Москву. Но великий князь заключил его под стражу и затем выслал из Москвы. Митяй, грозясь разорить Троицкий монастырь, отправился в Цареград, но во время плавания, вблизи цели своего путешествия, умер. Великий князь не принял на митрополию посвященного после того в митрополиты Пимена и отослал в заточение в Чухлому, а потом сам признал митрополитом Киприана.

Понятно, что великий князь такого характера и таких стремлений должен был горячо и энергично заботиться о возвращении России ее государственной независимости и об охране ее от всяких покушений на нее. Всем известны его попытки к свержению татар-

[63]

ского ига и его достославные битвы с Мамаем на Воже и на Куликовом поле. Мы оставляем без повторения известные подробности о том, как пред этим походом прощался Димитрий Донской с Москвою, как кланялся у Архангела Михаила гробам предков, как расставался со своей княгиней и т. д. Взамен этого мы даем изображение великого князя пред битвой на Куликовом поле с Мамаем.

Минуя се указанные рассказы, мы должны сказать о борьбе Димитрия Донского с могущественным литовским князем Ольгердом. Будучи шурином Михаила Александровича Тверского, этот воинственный князь предпринимал три похода на Москву, но каждый раз был отбиваем и должен был, «озираясь семо и овамо», возвращаться в свою землю.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Совершенно понятно, что при таком подъеме политического могущества Москвы в княжение Димитрия Иоанновича, она, и как город, не могла уже остаться в прежних своих размерах и самом наружном виде. Число ее населения умножилось; Кремль, взамен пре-

[64]

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

[65]

жних дубовых стен Калиты, был окружен каменной крепостной стеной, с железными воротами, бойницами и башнями; храмовая история Москвы, обогатившись новыми монастырями и храмами, раздвинулись; в Москве начинают появляться новые и развиваться старые отрасли техники.

Подземные исследования Кремля с его тайниками и палатами, быть может, дадут материалы для истории Кремля и при Димитрии Донском. Вот что из летописей известно о построении каменных стен Кремля.

В 1365 году Кремль, посад и заречье были опустошены страшным пожаром, известным под именем всесвятского, потому что он начался от церкви Всех Святых (близ нынешнего храма Христа Спасителя, разобранной при его постройке). Предшествующая засуха и сильнейший ветер в день пожара способствовали его распространению. Головни и даже целые бревна с огнем перекидывало через десять дворов. В одном месте заливали огонь, а в десяти загоралось снова. В какие-нибудь два часа весь город сгорел, и никто из жителей не успел спасти своего имущества. По поводу этого пожара летопись дает свидетельство о тогдашнем составе города, именно в ней говорится: «загореся сверху (Москвы-реки), от Чертолья, и погоре посад весь, Кремль и Заречье». Несмотря на то, что в следующем году в Москве был сильный мор, шестнадцатилетний Димитрий и его двоюродный брат Владимир Андреевич «замыслиша ставити город Москву камею». В 1367 году Кремль был уже обнесен каменными стенами с башнями и воротами: Никольскими, Фроловскими (Спасскими), Константино-Еленинскими (пониже, теперь не существуют) и Алексеевскими. Угольная башня против нынешнего Москворецкого моста была названа Свибловской, по имени одного из главнейших тогдашних бояр Феодора Свибла. Сказание того времени указывает на части крепости: в ней были забрала градные, стены каменные, врата железные, стрельницы, около рвы.

Каменный Кремль придал Москве огромное значение. У же с самим планом такого ее укрепления Никоновская летопись (IV, 8, 15) связывает то, что великий князь с того времени «начал приводить в свою волю всех князей русских, а которые не повиновались его воле, и на тех нача посягати». В следующем уже году все ясно поняли важность новой каменной крепости для Москвы. Поднятый Михаилом Тверским Ольгерд Литовский, обозначая свой путь огнем и мечом, подступил к Москве. Димитрий с боярами засел в Кремле в осаде. Три дня литовский князь простоял под Москвой, но города взять не мог и, сжегши посад и окрестности, отправился во-

[66]

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

[67]

свояси. И второе нападение его на Москву, после восьмидневной стоянки у Кремля, тоже было безуспешным.

Даже Тохтамыш, победитель Мамая, захвативший Москву врасплох, не мог взять силой каменного Кремля. Великий князь, потому, что среди других князей оказалось «неодиначество и неимоверство», не мог выйти навстречу татарам и, не имея достаточно ратных сил, должен был ради их собирания уйти из Москвы в Кострому. В Москве же чернь, разграбившая боярские погреба со старыми медами, подняла бунт и едва успокоилась, когда в Москву явился воевода Димитрий Остей. Татары три дня делали приступы и по лестницам взбирались на стены. Но москвичи энергично отбивали эти приступы: они лили на татар кипяток, бросали на них громадные камни и, что примечательно, впервые стреляли из ружей и пушек.

Существовало предание, будто несколько сот крестьянок, спасаясь от татар, явились в Москву и просились в Кремль, но из опасения голода не были туда пущены. Тогда они на правом берегу Москвы-реки сделали деревянный сруб, окопали его рвом и здесь защищались от татар. От этого будто эта местность получила название «Бабьего городка». Но это название могло произойти оттого, что эта болотистая топкая местность была укреплена сваями, которые забиваются бабами или копрами.

И Тохтамыш, подобно Ольгерду, должен был бы уйти от нового Кремля; но его коварство отдало ему в руки эту новую русскую твердыню. На четвертый день Тохтамыш послал сказать осажденным, что он пришел не на них, а на их князя; он желает только, чтобы они вышли к нему навстречу с небольшими дарами; а ему хочется лишь посмотреть город; он же даст москвичам мир и любовь. Русские князья, захваченные и обманутые татарами, поклялись, что те говорят правду. Но когда москвичи с крестами и хоругвями вышли из Кремля, татары вероломно бросились на них, стали их рубить саблями и ворвались в самый Кремль. Начались страшные сцены убийства, грабежа и поджогов; граждане, застигнутые врасплох, метались во все стороны. Избиение прекратилось, когда «руки татар утомились, плечи измолкли и сабли их притупились». Многие искали спасения в храмах; но татары разбивали их двери и, посекши христиан, расхищали церковную утварь и обдирали дорогие украшения с икон.

Варвары разграбили богатства, многими годами накопленные в боярских дворах, и склады товаров в домах сурожских купцов, суконников и других торговых людей. Насытившись грабежом

[68]

и убийством и захватив огромный полон, состоявший преимущественно из здоровых мужчин, молодых женщин и девиц, татары зажгли город и таким образом привели его в окончательное разорение. При этом погибла огромная масса книг и хартий, снесенных в храмы и наваленных там «до стропов» или сводов. «Дотоле, ­ говорит летописец, город Москва был велик и люден: он кипел многолюдством и богатством; славой и честью превзошел все грады Русской земли; в нем обитали князья и святители. А в свое время отошла слава его и вся честь в единый час изменилась, когда он был взят и позжен». Однако татары, узнав, что против них уже собираются русские рати, так же воровски ушли, как и пришли.

Когда Димитрий с братом своим Владимиром возвратился в Москву, то проливал горькие слезы, смотря на разрушенную Москву. езде лежали кучи трупов и стояли обгорелые развалины церквей и домов. Он немедленно принялся созывать из лесов разбе-

[69]

жавшихся жителей, возобновлять город и очищать его от трупов; велел давать по рублю за восемьдесят тел людям, занимавшимся погребением их. Роздано было 300 рублей; число погребенных простиралось до 24 000, да кроме того, много народу сгорело во время пожара или потонуло в реке. Если определить число уведенных в неволю москвичей хотя в 25 000, то Москва лишилась в это нашествие до 60 тысяч своего населения. Но органическая сила Москвы была уже так велика, что и эта глубокая рана зажила скоро.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

С княжением Димитрия Иоанновича связано было основание в Москве следующих монастырей: Вознесенского, Симонова, Рождественского и церкви Рождества Богородицы, что на Сенях во дворце.

Симонов монастырь был основан на месте одного из сел боярина Степана Кучка племянником преподобного Сергия Феодорам. Первоначальный (Старый Симонов) монастырь имел храм Рождества Богородицы, близ Медвежьего или Лосиного (впоследствии Лизин пруд) озерка; а когда боярин Симон из рода Головиных пожертвовал землю для монастыря, то он был перенесен на новое место, где построен был храм Успения. Преподобный Сергий много раз останавливался здесь и своими руками выкопал пруд. В Старом Симонове погребены павшие на Дону иноки - витязи Пересвет и Ослябя. Когда Феодор был возведен в архиепископы Ростова Великого, настоятелем монастыря сделался св. Кирилл Белозерский.

Высоко-Петровский монастырь основан в 1380 году. Возвратившись после Куликовской битвы, Димитрий Донской устроил этот монастырь при существовавшей со времен Калиты в селе Высоцком церкви Боголюбской Богоматери. Приписывают Димитрию Донскому основание и монастыря Николы Старого, отчего идущая мимо него улица и соответствующие ей ворота в Кремле были названы Никольскими. Из приходских церквей этому государю принадлежит построение церкви Всех Святых на Кулишках (болото), для поминовения воинов, убитых на Куликовом поле.

Рождественский монастырь на полугоре, под которой протекала речка Неглинная, основан в 1386 году супругой князя Андрея Серпуховского княгиней Марьей Кейстутьевной, матерью Владимира Храброго. Она была погребена здесь. Невестка ее княгиня Елена, в иночестве Евпраксия, дочь Ольгерда Литовского, завещала монастырю вотчины свои и в их числе озерное Косина.

Находящаяся внутри кремлевского дворца церковь Рождества Богородицы построена великой княгиней Евдокией в память Куликовской битвы, происходившей 8 сентября, в день этого праздни-

[70]

ка. Та же великая княгиня, принявшая иночество под именем Евфросинии, основала и Вознесенский монастырь. Возникший уже после смерти Димитрия Донского, в 1407 году, он был построен на месте княжего терема, откуда, глядя на Замоскворечье, великая княгиня глазами, полными слез, с прощальными причитаньями, провожала своего супруга и русскую рать на Дон. Вознесенский монастырь, вместо Спаса на Бору, сделался усыпальницей для великих княгинь, княжен, цариц и царевен, от времени Евдокии до XVIII столетия. Таковых гробниц здесь 35. При Димитрии умер и погребен у Спаса на Бору св. Стефан Пермский, просветитель зырян.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Правление Димитрия важно для Москвы в деле насаждения и развития различного рода отраслей техники. В это время введено было у нас огнестрельное оружие и заведен был «свой зелейный», или пороховой, завод. Примечательно, что наша столица доволь-

[71]

ствовалась своими русскими строителями, иконописцами и литейщиками. Чеканка монеты сделала еще шаг вперед. От времени Донского до нас дошел целый ряд монет серебряных (денег) и медных (пуль) с очень разнообразными штемпелями, кои свидетельствуют, что в это время только еще искали эмблемы для московского герба. Здесь мы видим двух мифологических животных, поднявших друг на друга оружие, и изображение казни (вероятно, вышеупомянутого Вельяминова) и даже разных птиц и животных. Надписи на монетах то русские, то арабские, как знак еще несвергнутого монгольского ига.

Образование в Москве поддерживал митрополит св. Киприан, человек «вельми книжный». Он привез к нам много сербских рукописей, сам переводил с греческого Служебник, Псалтырь, Лествицу Иоанна и творения св. Дионисия Ареопагита, составил 9 грамот юридического содержания и положил начало летописному своду по княжениям, так называемой «Степенной книге», написал житие св. Петра митрополита и в четырех посланиях Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому рассказывал обстоятельства своей жизни, важные для истории спора о Русской митрополии. Этот святитель причтен был к лику святых и почивает в Успенском соборе.

Недолго прожил сам великий государь: скончался он еще будучи в цвете (39) лет, хотя от природы отличался он сильным телосложением и цветущим здоровьем. Летописцы особенно хвалят его за умеренность жизни и целомудрие.

Составитель жития Димитрия очень трогательно и поэтично описывает плач по нем супруги его: «увидевши супруга своего мертвым на одре лежащим, - говорит биограф Димитрия, ­ великая княгиня начала плакать, ударяя руками в грудь свою; огненные слезы лились из очей... Зачем, - воскликнула она, - умер ты, дорогой мой, жизнь моя, зачем оставил меня одну вдовой?.. Куда зашел свет очей моих? К у да скрылось сокровище жизни моей? Цвет мой прекрасный, зачем так рано увял ты? Что же не смотришь на меня, не отвечаешь мне? Рано заходишь, солнце мое, рано скрываешься, прекрасный месяц, рано идешь к западу, звезда моя восточная! Где честь твоя, где власть твоя и слава? Был государем всей Русской земли, а ныне мертв и ничего не имеешь в своем владении! Много примирил стран, много одержал побед, а ныне побежден смертью!.. Юность еще не оставила нас, еще старость не постигла нас!.. Зачем оставил меня и детей своих?.. Крепко уснул царь мой... не могу разбудить тебя!..»

[72]

Этот плач художественно рисует задушевный характер этой святой и примечательнейшей женщины древней Руси. Дочь образованного суздальского князя, для которого инок Лаврентий составил список нашей Начальной летописи, она сама отличалась начитанностью и умом; иначе, умирая, великий князь не вручил бы ей такой большой власти над детьми и государством.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Высокорелигиозная, она была еще до принятия монашества глубокой подвижницей; аскетизм вой скрывала под видом внешнего блеска: по свидетельству современника, она всюду являлась с веселым лицом, одевалась в великолепные одежды и даже носила по нескольку платьев, чтобы казаться дородной. Когда это стало смущать других и даже одного из сыновей ее, именно Юрия, тог да только она раскрыла детям тайну своей жизни. Она открыла часть своей одежды на груди, и сыновья увидели, что от чрезмерного воздержания, от усиленных подви-

[73]

гов, тело ее иссохло, почернело и прильнуло к костям. Такими глубоко симпатичными чертами рисуется нам личность этой святой княгини. Памятником ее является образ архангела Михаила, который был заказан ею одному иконописцу, по случаю явления ей этого Архистратига, и был поставлен ею в храме Рождества Богородицы на государевом дворе, на Сенях. Мощи святой княгини, в иночестве Евфросинии, почивают в соборе Вознесенского монастыря.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Но обратимся к кончине самого великого князя. Чрезвычайное напряжение сил, особенно на Куликовом поле, заметно надломило его могучие силы и преждевременно свело в могилу. Димитрий Иоаннович, по словам современников, был величав и красив; он

[74]

имел замечательное дородство; волосы на голове были черные, густые, глаза светлые, огненные ...

По весне 1389 года Димитрий Иоаннович тяжело занемог, и первой его заботой было составить новое духовное завещание, в замену первого, написанного в 1370 году. Свидетелями этой «душевной грамоты» были преподобный Сергий, игумен Севастьян и десять знатнейших бояр: Боброк-Волынский, Тимофей Вельяминов, Иван Родионович Квашня, Александр Остей, Федор Кошка, сын Андрея Кобылы и его внук Иван, Федор Свибл и другие. Приводим отрывок этой душевной грамоты в уменьшенном виде и печать великого князя.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Земли Московского княжества, а также великокняжеская казна делятся между пятью сыновьями шестой родился уже после составления духовной, за несколько дней до смерти отца). Прежде всего в этом акте последней воли умиравшего государя обращает на себя

[75]

внимание неслыханное прежде распоряжение: Димитрий благословляет старшего сына великим княженьем Владимирским, как своей отчиной, и, устраняя от нее старших своих родичей, закрепляет ее в нисходящей линии, а старшему, по сравнению с младшими сыновьями, дает более земель доходов и имущества.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

Мелкие московские князья должны жить в Москве. Этим усиливается блеск нашего двора и расширяется влияние великого князя во владениях других князей, а народ привыкает смотреть на них, как на служилых у мо-

[76]

сковского князя, каковыми они впоследствии и стали делаться". Важную власть над детьми Димитрий Иоаннович вручает своей супруге. Боярам напоминает их верную службу, а также, «как родился пред ними, воевал врагов, землю Русскую держал, любил их самих и детей их, с ними скорбел и веселился». Вероятно, это завещание составлено под влиянием преподобного Сергия, по крайней мере, как сказано в документе, оно было писано пред лицом сего игумена.

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

В перечислении московских сел, урочищ и угодий мы находим следующие: Сокольничий путь, село Напрудское, Рогож, луг Ходынский с мельницей, Елох, Крутицу и другие. В ряду золотых вещей упоминаются ювелирные и басменные вещи русских и даже, может быть, московских мастеров, как, например, пояс золот Макарова дела, также пояс Шишкина дела. В Оружейной палате хранится панцирь Димитрия Донского.

[77]

На другой день по кончине, то есть 20 мая, Димитрий Иоаннович был погребен в Архангельском соборе, вблизи от могил деда и отца своего. Печальный обряд, за отъездом митрополита Пимена в Царьград, совершал гостивший в Москве греческий трапезундский) митрополит Феогност, с русскими епископами и игуменами.

В числе совершавших погребение был святой основатель Троицкого монастыря преподобный Сергий.

Надпись над надгробием гласит: «В лето от сотворения мира) 6897 от Р. Х. 1389), мая 19-го дня, преставися благоверный князь великий Димитрий Иванович Донской».

[ИЛЛЮСТРАЦИЯ]

[78]

Цитируется по изд.: Назаревский В.В. Из истории Москвы 1147 – 1913. М., 1996, с. 48-78.