Новгород и Тверь: проблемы хронологии (Лапшин, 2009)

Создание на основе дендрошкалы вещевой хронологии средневекового Новгорода — одно из важнейших достижений русской археологии второй половины XX в. Ее неоспоримыми преимуществами является как протяженность во времени (более 500 лет), так и массовость находок, позволяющая проводить статистическую обработку материала. Совпадение хронологии отдельных раскопов в разных частях Новгорода позволяет говорить об ее объективности для территории города в целом.

В силу своей уникальности новгородская шкала широко используется археологами для датировки памятников как на территории всей Древней Руси, так и на сопредельных. Между тем допустимость распространения хронологии Новгорода на всю территорию Восточной Европы следовало бы еще доказать. Проведенная в последние годы синхронизация погребальных памятников Северо-Запада и материалов Новгорода позволяет с уверенностью утверждать, что новгородская хронология распространяется на всю территорию Новгородской земли (Лесман 1984, 1988). Благодаря созданию дендрошкалы Смоленска выявлены определенные хронологические отличия материалов города (Асташова 1999), однако недостаточная количественная представительность однотипных находок делает этот вывод сугубо предварительным. По-видимому, большой хронологической спецификой обладают памятники Поволжья за пределами основной территории Древней Руси (Город Булгар 1988, 1996), но отсутствие влажного слоя, сохраняющего органику, делает их трудносопоставимыми с дробной ярусной хронологией Новгорода.

Одной из актуальных проблем средневековой археологии является выявление хронологических различий между Новгородской землей и княжествами Северо-Восточной Руси. Предпосылкой для сравнения является разработка дендрошкал для ряда городов с влажным культурным слоем (Ростов, Москва, Тверь и др.). Очевидную трудность составляет несопоставимость масштабов раскопок, проведенных в этих городах по сравнению с Новгородом.

Что касается раскопа Тверской кремль-11, то дополнительные ограничения накладывает хронологическая узость дендрошкалы: с 1280-х по 1430-е гг., т. е. всего полтора столетия. Поэтому с новгородской шкалой приходится сравнивать чаще всего не периоды бытования тех или иных типов целиком, а их ранние или поздние даты. Неравнозначно качество слоя: в восточной части раскопа, примыкающей к песчаной возвышенности, дерево, пригодное для дендроанализа, почти не сохранилось, что лишает часть коллекции находок узких дендродат. Слои первой половины XV в. в значительной степени пострадали от перекопов XVIII в. Тем не менее хронология раскопанного участка кремля охватывает важнейший период в истории средневековой Твери — конец XIII — начало XV в.

Следует учитывать, что Тверь территориально тесно связана с Новгородской землей. От Твери до новгородской границы, проходившей по реке Тверце у с. Медна (современное Медное), было всего 28 км (Кучкин 1984б: 151), а ближайшим к Твери городом, даже более близким, чем собственные пригороды, был новгородский Торжок (80 км по той же Тверце). Добавим, что хронология культурного слоя Торжка, несмотря на его удаленность от столицы (450 км водным путем), целиком укладывается в новгородскую шкалу (Малыгин 1992: 6–9).

Следует еще раз упомянуть, что принцип выделения строительных горизонтов в Твери иной, нежели в Новгороде. В Твери нет привычных для Новгорода многочисленных ярусов мостовых. Здесь мостить улицы начали только с рубежа XIV–XV вв. Поэтому строительные горизонты выделялись по опорным постройкам-комплексам с наибольшим количеством датированных спилов и их стратиграфическому соотношению. Ранее, в разделе 1.3, говорилось об определенной условности привязки каждой отдельной находки к определенному строительному горизонту, поэтому разница в один строительный горизонт не бралась в расчет как отклонение от новгородской шкалы. Впрочем, привязка к ярусам новгородских мостовых «по нивелиру» не менее условна.

Обратимся к наиболее массовой и представительной категории среди индивидуальных находок — стеклянным браслетам. В большинстве древнерусских городов наибольшее количество браслетов отмечено в первой трети XIII в. Ю. Л. Щапова выделяет два основных типа распределения браслетов. В городах, подвергшихся монгольскому разгрому или не имевших собственного стекольного производства и получавших браслеты из Киева, наблюдается резкое исчезновение этой категории украшений. В городах, имевших собственное производство и не пострадавших от монгольского нашествия, наблюдается плавное уменьшение количества браслетов. В Новгороде на вторую половину XIII — XIV в. приходится около одной трети находок (Щапова 1972: 173–174). В Смоленске, не пострадавшем от монголов, наибольшее количество браслетов отмечено в первой трети XIII в., тем не менее во второй половине XIII в. они стремительно выходят из употребления (Асташева 1999: 116). В Полоцке браслеты исчезают в начале XIV в. (Щапова 1972: 114).

Материалы Твери демонстрируют своеобразие городской культуры: здесь пик употребления стеклянных браслетов приходится на первую треть XIV в., что сближает Тверь с Нижним Новгородом и Булгаром. В Нижнем Новгороде высокий процент совстречаемости в комплексах стеклянных браслетов и кашинной керамики указывает на то, что основная масса браслетов выпала в культурный слой в XIV в. (Лапшин 2005а: 92). В Булгаре основная часть стеклянных браслетов происходит из слоя золотоордынского времени (вторая половина XIII — XIV в.). При этом из 17 подвергшихся анализу браслетов 11 изготовлено из стекла по русской рецептуре, в том числе 10 из них относится к золотоордынскому времени. Остальные браслеты, судя по рецептуре стекла, привезены из Византии и Закавказья (Полубояринова 1988: 193). Сближает Тверь и Булгар также соотношения двух наиболее массовых форм браслетов — гладких круглых и крученых, как следует из таблицы, составленной по данным Ю. Л. Щаповой (Щапова 1972: 105, табл. 10) и М. Д. Полубояриновой (Полубояринова 1988: 191) (табл. 23).

В то же время по цветовой гамме тверская коллекция браслетов наиболее близка новгородской (Щапова 1972: 106, табл. 11). С Новгородом Тверь сближает и время исчезновения стеклянных браслетов: ярус 8 (1369–1382 гг.) в Новгороде (Полубояринова 1963: 171; Щапова 1972: 106) и горизонт 5 (1364–1385 гг.) в Твери. Немногочисленные находки в вышележащих слоях и в том и в другом случае, по-видимому, связаны с перекопами.

В настоящее время нет данных для заключения о месте изготовления тверских браслетов, им вполне мог быть Новгород. После открытия в Булгаре стеклодельной мастерской XIV в. (Полубояринова 2006) нельзя исключить поступление части браслетов и оттуда. Ответ на этот вопрос может дать только спектральный анализ значительной серии образцов.

Интереснее другое — ярко выраженное несовпадение динамики изменения городской моды в Северо-Восточной Руси (Тверь, Нижний Новгород) с тенденциями, характерными для Новгородской земли. Этот вывод имеет практическое значение для хронологических штудий археологов, изучающих города Северо-Востока, особенно с сухим культурным слоем. Однако отметим, что в Ростове — древнейшем центре Северо-Восточной Руси — хронология основных категорий массовых находок (стеклянных браслетов, шиферных пряслиц, амфор) соответствует новгородской (Самойлович 2000). По-видимому, население молодых центров с запазданием воспринимает общегородскую моду на ношение стеклянных браслетов, но исчезновение этого украшения из обихода происходит синхронно в Новгороде и городах Северо-Востока.

Остановимся еще на одной хронологически значимой группе находок — пряслицах из розового шифера. Пряслица из розового шифера производились в районе Овруча на Волыни. Мастерские возникли в конце X в. и прекратили существование в 1240 г. (Розенфельдт 1964: 221), после чего наблюдается полное исчезновение шиферных пряслиц в городах, подвергшихся монгольскому разгрому, или резкое сокращение их числа в северных городах, избежавших нашествия, как например, в Новгороде (Колчин 1982: 174). Находки шиферных пряслиц, количественно сокращаясь от яруса к ярусу, отражают уже не закономерности ввоза, а закономерности пережиточного бытования. Тем не менее на Неревском раскопе в послемонгольских слоях найдено в общей сложности около 300 шиферных пряслиц, или около 10 % от их общего числа (Рыбина 2001: 67–68).

В Твери пряслица из шифера преобладают по сравнению с поделками из местных пород камня еще в первой четверти XIV в. Массовое выпадение их в культурный слой падает на горизонт 7 и, вероятно, связано с летописным пожаром 1327 г. во время взятия Твери московско-татарскими войсками, закончившегося избиением и выводом основной массы городского населения. Шиферные пряслица, по-видимому, задавали моду: в нижних горизонтах биконическая форма преобладала среди не только каменных, но и глиняных изделий. Позднее начинают преобладать дисковидные, а среди глиняных — и шаровидные пряслица.

Тверские находки показывают значительное запаздывание верхних дат многих типов металлических украшений (табл. 24).

Особенно показательна находка клада из 23 перстней, в состав которого входили ювелирные изделия пяти типов: дротовые рубчатые замкнутые (по новгородской шкале — 1096–1268 гг.), ложновитые (1006–1313 гг.), плетеные ложновитые c утолщенной наружной стороной и узкой сплошной замкнутой внутренней стороной (1055–1382 гг.) (Седова 1981: 123, 125–127; Лесман 1990: 51, II. 12). Пластинчатые разомкнутые решетчатые считаются специфически вятическими украшениями (Арциховский 1930; Равдина 1965). В Новгороде один экземпляр решетчатого перстня найден в слое 60–70-х гг. XII в. (Седова 1981: 130), в костромских курганах — в комплексе XII — начала XIII в. (Рябинин 1986: 67). Перстни фигурносрединные печатные с шестиугольным неорнаментированным щитком по курганным материалам датируются XII — серединой XIII в. (Недошивина 1967: 271). Таким образом, клад по новгородской шкале, которой не противоречат курганные комплексы, должен датироваться 1096–1268 гг. Его тверская дендродата — 1300–1311 гг.

Бурная история Твери обусловила большие людские потери среди горожан. Они сопровождались неизбежным притоком сельского населения с его более архаичной культурой. О многих типах украшений, относимых традиционно к домонгольским, мы судим по курганным находкам. Но при этом почти ничего не знаем об уборе сельских жителей монгольской поры, когда курганный обряд отмирает. В таких крупных центрах, как Новгород, приезжие быстро воспринимали элементы городского убора, в частности имитационные украшения, отлитые в каменных формочках (Седова 1978а). В малых городах, по-видимому, динамика смены моды была иной, более замедленной.

Каждый из типов по отдельности представлен единичными экземплярами, и их поздние датировки можно посчитать статистически недостоверными. Однако в сумме набор украшений весьма выразителен: он дает представление о консервативном укладе жизни людей, которые пережили в «медвежьих углах» монгольское нашествие и постепенно вливались в жизнь молодого городского центра.

При привязке находок к узким хронологическим периодам выявляется значительная специфика столицы одного из великих княжений Северо-Восточной Руси. Это молодой центр, в котором городская культура формируется весьма неравномерно. Достаточно напомнить, что мостовые на тверских улицах появляются на 450 лет позднее, чем в Новгороде. Мода на стеклянные браслеты, при несомненных тесных и разнообразных связях с Новгородом, достигает своего пика с опозданием на столетие. Очень долго продолжают бытовать деревенские украшения «курганного типа», которые мы привыкли относить к домонгольскому времени. Кузнечное дело, производство оружия и орудий труда, напротив, полностью соответствуют передовым технологическим схемам, хотя динамика их смены происходит замедленно, что представляется результатом постоянного негативного воздействия золотоордынского ига, чувствовавшимся здесь гораздо более непосредственно, чем в Новгородской земле.

Цитируется по изд.: Лапшин В.А. Тверь в XIII – XV вв. (По материалам раскопок 1993-1997 гг.). СПб., 2009, с. 140-143.