Сахара: древнее население

Впервые сахарские народы начинают фигурировать в истории благодаря сведениям, оставленным нам Геродотом (V век до н. э.) и Диодором Сицилийским (I век н. э.).

Послания, которые жители древней Сахары собственноручно запечатлели на скалах, сменились рассказами греческих и римских географов и историков о жизни и нравах этих ливийско-берберских кочевников, пасших скот по всей Сахаре — от Нила до Атлантического океана.

Около 1000 г. до н. э. Сахара постепенно начинает приобретать свой нынешний облик; от века к веку пустыня распространяется все дальше. Если греки, карфагеняне и римляне и делали попытки исследовать эти области, то о них тем не менее мало что стало известно; к тому же сообщения древних исследователей не всегда выглядят правдоподобными. Геродот оставил довольно точные сведения о ливийцах. Он указал путь из страны гарамантов в страну атлантов, рассказал о жилищах, сложенных из брусков соли, — способ, возможный лишь при чрезвычайно редко выпадающих осадках; описал форму этих жилищ, сохранявшуюся на протяжении долгого времени. Подробно рассказав о кочевниках-ливийцах, жителях побережья Средиземного моря, Геродот затем перешел к описанию обитателей "Ливии диких зверей», людей, живших в дюнах.

И здесь кончаются его сведения: «По ту сторону, — пишет он, я ничего больше не знаю, но рассказывают, что эта земля населена великанами, пигмеями, чудовищами. Никто не может побывать там, такая там стоит жара».

Карфаген прокладывает первую транссахарскую трассу Карфаген был первой средиземноморской державой, где поняли, что Сахара это не просто страна под палящим солнцем и ее жители вовсе не дикари. Не стремясь ни притеснять, ни подчинять их себе, Карфаген сумел сделать их союзниками, прельстив возможностью прибыльной регулярной транссахарской торговли.

Существовало, однако, ошибочное мнение, будто бы пунические купцы сами пересекали Сахару и бывали в Черной Африке. Но они не испытывали в этом никакой необходимости, не говоря уж о том, что в ту эпоху цивилизованным жителям Средиземноморья Сахара все еще представлялась неведомой страной, сулившей мало хорошего, во всяком случае, подобное путешествие могло длиться много месяцев и было бы весьма рискованным. Экзотические товары из стран Черной Африки доставляли на север континента длинные ливийские караваны, регулярно преодолевавшие 3 тысяч километров по пустыне. Разумеется, дорогу держали под своим контролем гараманты, которым путешественники каждый раз платили высокую пошлину. Интересно, что право взимания пошлин удерживалось туарегами вплоть до XX века.

Поток товаров из Черной Африки в Карфаген состоял главным образом из слоновой кости Судана и Нигера, золотого песка, карбункулов и изумрудов, страусовых перьев и яиц, а также чернокожих рабов. Последних захватывали во время набегов ливийско-берберские кочевники, которые приводили затем пленников на рынки севера.

Главным материковым центром зарождавшейся транс-сахарской торговли служил не сам город Карфаген, а нынешний ливийский оазис Гадамес, в 600 км югу от Триполи и от Лептис-Магна. Отсюда доставленные с юга товары было нетрудно переправлять во все ливийско-финикийские города побережья и в различные грузовые порты на пунической территории.

Самым оживленным начальным пунктом транс-сахарского караванного пути на Средиземном море был в то время Лептис, расположенный гораздо ближе к Феззану, чем Карфаген. Предназначенные для вывоза товары доставлялись прямо на большие пристани Лептиса и грузились на корабли, отправлявшиеся в Европу и на Ближний Восток.

И Гадамесе находились представители крупных карфагенских торговцев, которые принимали и оплачивали африканские товары. Часть из них обменивалась на соль, иберийскую медь, североафриканские гончарные изделия, финикийскую стеклянную посуду, этрусские вазы, расписные ткани, роскошную одежду и оружие.

Напротив, за грузы, прибывавшие из современного Мали, платили деньгами, чем и объясняются находки пунических монет в Мавритании и в других областях Гвинеи.

Суданское золото добывалось в горной области, которая разделяет долины Бажане и Нигера, граничит на севере с бассейном р. Тинкиссо и примыкает к последним отрогам вулканических массивов Фута-Джаллон и к сланцевым холмам плоскогорья страны мандинго.

Отроги Фута-Джаллон, господствующие над руслом Тинкиссо, представляют собой огромные каменистые плоскогорья, внезапно заканчивающиеся обрывистыми утесами, образованными из первичных вулканических пород. Древние жители этих мест обнаружили здесь богатые золотоносные жилы. Добывавшиеся ими самородки и золотой песок пополняли карфагенскую казну, проделав предварительно путь, проложенный колесницами гарамантов.

На месте этих разработок были найдены многочисленные неолитические мастерские и орудия труда для добычи руды, а также развалины укрепленных деревень, расположенных на труднодоступных возвышенностях, где 3 тыс. лет назад жили суданские рудокопы и металлурги.

Лейтенант Деплань, обследовавший в 1906 г. район Фута-Джаллон, обнаружил здесь гербовый щит своеобразный ритуальный знак жреца, приносящего в жертву животных. Эта эмблема, вырезанная над наличником двери одного из вождей седианке, воспроизводила изображение пунического божества. А в Тамба, древнем суданском городе на берегу р. Бажане, ему удалось получить от главы одной старинной семьи копию четырех текстов, написанных новопуническнми письменами и благоговейно хранящихся в качестве священного талисмана, оставленного предками.

Гражданский чиновник П. Гебхард продолжил раскопки, которые начал Деплаг на плоскогорье Тимбис, и среди тщательно отделанных неолитических орудий труда нашел керамический осколок с выдавленными на глине пуническими буквами; очевидно, это было официальное клеймо торгового дома из Карфагена, который ввозил керамику в Черную Африку.

На Ливийском побережье, где заканчивались транссахарские караванные дороги, было мало факторий Карфагена, но они процветали.

В Каракасе пунические купцы обменивали тунисское вино на лекарственное растение сильфиум, которое росло в Ливийской Сахаре и пользовалось большим спросом в метрополии.

Но самой процветающей и самой деятельной пунической колонией был Лептис, начальный пункт главной транссахарской трассы (гарамантской), называвшийся в римскую эпоху Лептис-Магна. Корабли «Королевы Средиземного моря» регулярно бросали в его гавани якоря. Здесь одновременно могли швартоваться 60 судов. Мощный маяк указывал путь лоцманам, а в случае опасности вход в порт перекрывался тяжелой цепью.

Этот ливийский порт, в котором выходцы из Финикии жили еще до основания Карфагена, быстро превратился из торговой фактории в большой афро-средиземноморский город, административный и экономических центр, ставший для Карфагена тем же, чем для греков была Кирена. По сравнению с Великим Лептисом Оэа и Сабрата выглядели небольшим приморскими поселениями. Глинобитные хижины и лачуги из пальмовых веток, сложенные сицилийскими и ливийскими рыбаками на месте нынешнего Триполи, сменялись через каких-нибудь сто километров дальше на восток храмами и дворцами с великолепными колоннами, длинными улицами и просторными площадями, по которым двигалась пестрая оживленная толпа: греки в изящных хламидах; финикийские и пунические купцы, одетые в длинные туники и остроконечные колпаки, с драгоценными кольцами на руках; курчавые ливийцы, явившиеся из пустыни, чьи странные одеяния из козьих шкур, окрашенных в красный цвет, придавали этой толпе чисто сахарский колорит.

В Лептисе можно было все продать и все купить.

Он стал чем-то вроде порто-франко, где контрабандные товары из греческой и египетской Киренаики свободно обменивались на «стандартные» изделия карфагенских ремесленников, шедшие вне всякой конкуренции.

Большим спросом пользовались у эллинских купцов, в частности, драгоценные украшения, вышитые подушки и ковры, пурпур, которые изготовлялись в пунических мастерских, расположенных поблизости от Меринкса (остров Джерба). Купцов с Востока привлекали в основном чернокожие рабы, которых гараманты доставляли связанными прямо в порт на колесницах, пересекавших Сахару.

Пути проникновения римлян в Сахару Караваны, перевозившие товары между побережьем Триполитании и центральными и западными африканскими областями, уже примерно в течение тысячелетий ходили по одним и тем же дорогам, там, где было больше источников воды.

Во время военных походов на Фезанию (Феззан) римляне — им тогда еще не был известен верблюд — безусловно пользовались теми же дорогами, которые еще и сегодня ведут от побережья в глубь континента.

Проконсул Корнелий Бальб Младший в 19 году до н. э. проследовал по дороге, которая начинается в Сабрате, проходит через Джебель-Нефуса, затем ведет в Гадамес (древний Сидамус), а оттуда пересекает в направлении с северо-запада на юго-восток Хамаду-эль-Хамру, затем спускается в Шати и через Рамлу в Мурзуке выходит в Джерму, к уэду Эль-Аджаль.

Легат Валерий Фест в 69 г. до н. э. проехал по центральной дороге, которая из Триполи или из Хомса спускается в Мизду (античное Мусти), затем пересекает Джебель-Гариан, проходит через Герия-эль-Гарбия, Табунию, Даэду, Эль-Баб и выходит в Шати, где и соединяется с западной дорогой.

Третья, восточная дорога, самая длинная, но и самая удобная и, следовательно, наиболее оживленная начинается в Триполи или в Хомсе, пересекает область Ирфелла, проходит через Бу-Нджем, через берберский оазис Сокна в Джофре, где кончаются караванные пути от заливов Сирта, и, преодолев Джебель-Сауда, также выходит к уэду Эль-Аджаль.

Возможно, именно этой дорогой воспользовался в правление Домициана легат Септимий Флакк, когда после победы, одержанной над насамонами, он пересек страну своих союзников — гарамантов и вошел в страну эфиопов.

Трасса этих трех основных путей проникновения римлян достаточно точно определяется в тех местах, где они создавали выдвинутые вперед военные посты, чтобы обеспечить безопасность сообщения, а именно в Гадамесе, Герия-эль-Гарбия, Бу-Нджеме. В Гадамесе — оазисе, где начинается караванная дорога, ведущая на юг и к Нигеру через Гат, сохранились многочисленные свидетельства римского владычества, в том числе надпись времен Александра Севера. Величественные развалины античных укреплений типа оппидум обнаружены также в Герия-эль-Гарбия и в Бу-Нджеме. Кроме этих остатков значительных римских памятников можно назвать лишь мавзолей к юго-востоку от Эль-Баба и мавзолей и римские могилы в Джерме.

Цель военных походов Рима в Сахару — захват владений в Африке вплоть до Нумидии и Мавритании.

После того как римская держава сломила сопротивление гарамантов, последним пришлось подчиниться. Но это же привело и к более важным последствиям: гараманты, подобно другим народам Северной Африки, соприкоснулись с римской цивилизацией.

Несколько римских купцов, находившихся под покровительством Рима — урны с их прахом обнаружены при раскопках, — добрались до Гарамы. Они развернули там торговлю и ввели такой образ жизни, который постепенно вызвал приток ремесленных изделий и Рима. В то же время под руководством купцов местные жители приобретали исключительную сноровку в строительном искусстве, до сих пор им не известном.

Образец таких построек обнаружили на Зинкекре, западном отроге раковины Гарамы. Стены этого сооружения построены из кирпичей, уложенных правильным рядами на фундаменте из отесанных камней, перемежающихся с огромными глыбами. Следы подобных построек угадываются и в оазисе Джерма. Специальная система укреплений превращает Зинкекру в настоящую крепость, естественные подступы перекрыты громадными оборонительными сооружениями, а склоны нависают над уэдом Эль-Аджаль.

В период господства в Северной Африке вандалов, преемников пришедшей в упадок Римской империи, гараманты вновь обрели полную независимость, так как воины с севера не рисковали углубляться в Великую пустыню… Гараманты сохранили непокорность и тогда, когда Северная Афрнка была завоевана византийскими императорами, теперь уже принявшими христианство. Больше того, гараманты объединились с другими ливийскими и берберскими племенами, чтобы сражаться с византийскими войсками. Эта война мало кому известна, хотя и запечатлена в эпической поэме "Иоанниды» римского писателя Кориппа. К сожалению, никто из современных литераторов или африканистов еще не взялся перевести и прокомментировать подлинную «Илиаду» североафриканской истории.

Лишь в 665 г. арабы под предводительством Укбы бен Нафи проникли в Центральную Сахару, заняли Гараму, обложили данью (350 рабов) и приступили к насильственной исламизации всего местного населения.

Если приход арабов и означал конец эры гарамантов, то он тем не менее вызвал новый расцвет транссахарских связей, благодаря чему Магриб смог вписать самую увлекательную страницу в историю своих отношений с Черной Африкой.

Приход арабов и сфера распространения туарегов в своей монументальной работе «Туареги Ахаггара» Анри Лот рассматривает некоторые древние географические сведения, заимствованные из арабских источников.

Они свидетельствуют о том, что приход арабов в Северную Африку обогатил ее топонимику. При них страна принимает название Либуани, Лубия и Либия, а гараманты вообще не упоминаются; Гарама превращается в Джерму, ее население — в таварга, хэввара, тарака и, наконец, в тарга; со временем это слово примет форму «тарги», которая во множественном числе звучит как «туареги».

Из различных источников выявляется одно главное обстоятельство, а именно устойчивость границ государства туарегов. Как свидетельствуют наскальные рисунки «периода лошади», как подтверждает Птолемей и вслед за ним такие арабские авторы, как Ибн Хаукал, ал-Бакри, Идриси, Абу-л-Феда, Ибн Халдун, Лев Африканский, история знает одно-единственное сокращение сферы распространения «людей под покрывалом» после вторжения арабов. Кроме того, она отмечает отказ туарегов от прежних походов в Феззан и от своей древней столицы Гарама; перемещение некоторых племен; какие-то потрясения внутреннего порядка, приводившме к переходу того или иного племени из одно района в другой; удачи и поражения на южной границе при соприкосновении с державами Мали и Сонгай; приход в район Томбукту новых захватчиков, таких, к марокканцы и фульбе. Отметим при этом, что появление арабов в Западной Сахаре, приведшее к очень серьезным переменам в жизни берберских племен годдала, месуфа, санхаджа и других, и в частности к быстрой исламизации и арабизации, не нарушило целостности блока туарегов. Разве что к югу от Адрар-Ифорас поселились зената кунта и несколько племенных объединений того же происхождения, которые подверглись туарегизации и ныне живут к северу от Тахвы.

Территория туарегов в начале нашей эры, населенная ливийцами-гарамамтами и родственными племенами, не изменилась и к XIX в., когда здесь появляются первые европейцы. Историческая преемственность представляется даже гораздо более тесной, чем это предполагали до сих пор, под влиянием весьма смелых, но не доказанных лингвистических гипотез, приписывавших некоторым племенам азиатское или какое-то иное происхождение. По мере того как умножаются археологические находки и проясняется смысл текстов, всплывают малоизвестные факты. Существует не только географическое, но и культурное единство туарегов, несмотря на неизбежное влияние извне. Лингвистические исследования А. Бассе о территориальном распределении диалектов зената и туарегского лишь подтверждают эти предположения. Когда-нибудь социологам и географам придется высказать свое мнение о подобном явлении, нам же представляется, что оно безусловно связано с рельефом и природой этой страны. Факты кажутся относительно простыми. Вначале туареги занимали горные массивы на севере страны, которые вскоре, как только начались военные столкновения с египтянами, персами, греками и даже римлянами, превратились в неприступные крепости. Позднее либо рост населения, либо поиски новых пастбищ заставили туарегов установить свою власть сначала над массивом Адрар-И-форас, а затем над Аиром. Будучи пленниками Сахары и не имея возможности завоевать более богатые земли на северо-западе, они подчинились законам пустыни в рамках кочевого образа жизни, который они без сомнения вели во все времена. По мере того как наступала пустыня, туареги перемещались к югу в поисках лучших пастбищ. Разумеется, Нигер не мог не стать целью их экспансии и их естественной южной границей, ибо именно здесь выращивали зерно, которого так не хватало кочевникам, не знакомым с земледелием. С обоих флангов их защищала пустыня, так что продвижение к югу полностью зависело от военного превосходства туарегов, которым они, впрочем, обладали благодаря лошадям. И туареги действительно достигали Нигера. К XIV в., а быть может и раньше, первые пришельцы переправились через реку и обосновались на ее берегу в области Гурма, не переступив, однако, границы, определенной присутствием многочисленного чернокожего населения или слишком влажным и не подходящим для белых климатом.

Цитируется по изд.: Гаудио А. Цивилизации Сахары. Десять тысячелетий истории, культуры и торговли. М., 1985.