Нусантара в древности

На облик культуры и общественных институтов древних государств Индонезии и Малайзии, как и большинства древних обществ континентальной части ЮВА, повлияли связи с Индией. В истории становления любой цивилизации внешние контакты, культурный обмен и фактор внешних влияний являются одним из необходимых условий ее прогресса и жизнеспособности. В этом смысле и юго-восточноазиатская цивилизация, развивавшаяся по соседству с двумя очагами древневосточной культуры, индийским и китайским, не составляла исключения. Существование к рубежу н.э. огромных империй древности (Римской, Кушанской, Парфянской, Ханьской) обусловило развитие устойчивых торговых связей между Западом и Востоком. Страны Юго-Восточной Азии закономерно становились звеном в этой системе мировой торговли, возрастал спрос на товары, относящиеся к природным богатствам региона: драгоценные металлы, различные редкие лесные и морские продукты, пряности и благовония.

На рубеже н. э., к началу контактов с Южной Азией, определивших восприятие черт и заимствование опыта древнеиндийской цивилизации, австронезийское общество в Западной Индонезии и Малайзии уже имело самобытную культуру высокоразвитого земледелия и мореходства и находилось в процессе формирования государства. Собственные тенденции социального развития в ходе распада старой общинно-родовой структуры привели к появлению здесь атрибутов государственной власти и эксплуататорского общества. Оформлялась своя, возникшая независимо от индийской, номенклатура терминов, относящихся к социально-классовому делению, своя титулатура. Австронезийская земледельческая община появилась и эволюционировала как самобытный социальный организм. Еще до распространения индийских религий — буддизма и индуизма — здесь существовали условия для религиозно-идеологического обоснования государственной власти. Большую роль в этом играли местные традиции культа предков и аграрных верований, развивалось культовое искусство.

В сфере производственной и материально-бытовой культуры это общество имело ряд черт, свойственных плужным земледельцам жаркого пояса и объединявших его не только с родственными и регионально близкими древними культурами Индокитайского полуострова и Южного Китая, но и с дравидско-мундской культурой Южной и Восточной Индии. В известной мере это относится также к сфере духовной культуры и религиозных традиций. Для восприятия народами юго-восточноазиатского региона влияния древнеиндийской цивилизации на рубеже и в первые века нашей эры имело значение то, что с древнейшего периода и до первого тысячелетия до н. э. включительно часть Индостана, а именно бассейн Ганга и район к югу от него (равно как и бассейны Янцзы и Сицзяна), в культурно-этническом отношении составляла с современной ЮВА единое целое.

Влияние древнекитайской цивилизации по сравнению с древнеиндийской носило более ограниченный характер. Наиболее активные формы это влияние приняло в ходе военно-политической экспансии китайских империй (с III века до н.э. до середины I тысячелетия н.э.) на юг, прежде всего в область расселения древних вьетов и некоторых других австроазиатских этносов. Культурная ассимиляция «южных варваров» и внедрение китайских административных и религиозных норм глубоко отличали это влияние от индийского. Последнее носило преимущественно мирный характер, связанный с торговым, культурным и политическим интересом к странам ЮВА со стороны ряда государств Индостана в I тысячелетии н.э. (империи Гуптов, империи Сатаваханов и других государств) и с религиозно-миссионерскими целями буддийской церкви.

Появлению новых типов крупных морских судов, более приспособленных к условиям парусного плавания в водах муссонной Азии, сопутствовало повышение интереса Индии к странам Южных морей, островным районам как источнику ценных товаров и как к полю деятельности религиозных культуртрегеров. Возможно, торговцы, а с ними и брахманы-священнослужители положили начало оживленным связям Индии и ЮВА в первой половине I тысячелетия н. э., когда существенно возросли двусторонние контакты, в том числе между индийскими государствами и Индонезией.

Широкое соприкосновение с культурой Индии повлекло за собой восприятие элементов более древней и развитой индийской культуры, с помощью которых окончательно оформились институты раннегосударственных образований на территории Нусантары.

К эпохе Гуптов (IV—VI века) древнеиндийская цивилизация достигла высокого уровня развития, ее достижения становились достоянием общемировой культуры. Буддизм, возникший как своего рода религиозно-философская система, на рубеже новой эры претерпевает такие изменения, которые способствовали его превращению в мировую религию. Древнеиндийский брахманизм принимает форму индуизма с развитой иерархией богов и философской системой. Многие реалии духовной жизни индийцев закономерно вошли в культуру стран ЮВА, находившихся в сфере индийского влияния. Это были: литературный язык (классический санскрит и пали), системы письма (деванагари и паллава-грантха, другие), эпические сюжеты и литература («Махабхарата» и «Рамаяна», сказания о богах — пураны), доктрины буддизма и индуизма, всевозможная религиозно-философская литература и мифологические сюжеты, элементы культа и культовая иконография, храмовое строительство, элементы законодательства (в том числе изложение принципов управления государством), эстетика и т. д.

К настоящему времени теория широкой индийской колонизации, которая была призвана объяснить феномен индийского влияния, опровергнута большинством специалистов и не имеет убедительного подтверждения. Бесспорных следов наличия индийских колоний в Индонезии нет. Наиболее аргументированное объяснение археологических и письменных памятников, связанных с индийской культурой на островах Нусантары, как и на большей части континентальной ЮВА, исходит из того, что это все свидетельства регулярных религиозных, политических и торгово-дипломатических контактов. На острова Малайского архипелага прибывали представители различных индийских сословно-кастовых групп: вайшьев (в лице торговцев), брахманов (представителей духовенства), кшатриев (лиц из знатных княжеских родов). Они жили в торговых факториях, буддийских монастырях и религиозных поселениях, при дворах местных правителей.

Так как основная сфера индийского влияния в Индонезии и в регионе в целом — сфера духовной культуры, а ее главные ценности находились в основном в руках духовенства, то понятно, что именно этот слой индийского общества был в первую очередь проводником культурного влияния. Большую роль играли придворные брахманы-первосвященники и монахи-буддисты в оформлении государственной идеологии и системы культов в ранних государствах Нусантары. Одним из путей распространения индийского культурного влияния были смешанные браки. Яванские и малайские правители придавали большое значение возведению своей генеалогии к индийским эпическим и историческим персонажам.

Индийская культурная «экспансия» в Юго-Восточную Азию происходила из различных областей Южноазиатского субконтинента и через остров Ланка. Однако следует выделить роль Коромандельского побережья и Восточной Индии. Историко-этническая и географическая ориентация юга и востока Индостана с глубокой древности обусловила морские и сухопутные связи с ЮВА и передачу именно через эти области многих элементов индоарийской культуры.

Связи Юго-Восточной Азии с Индией не носили сугубо одностороннего характера. Торговцы из Индонезии и Индокитая прибывали на Индостанский полуостров, где они могли образовывать поселения в торговых городах. Активная роль «культуры-реципиента» во многом определяла сам характер восприятия элементов индийского влияния. Мореходы, купцы и паломники с Явы, Суматры, из Малайи, достигавшие индийского побережья, не только приносили на родину знания о культуре древней Индии, об ее социальных и религиозных традициях, но также в свою очередь способствовали знакомству индийского общества с австронезийскими реалиями.

Усвоение достижений индийской культуры не было хаотичным и во многом предопределялось развитием самобытных начал в культуре древних и раннесредневековых государств Нусантары.

Классические памятники культовой архитектуры и изобразительного искусства индонезийского средневековья явились результатом гармоничного приспособления буддийских и индуистских норм и канонов к местным условиям и традициям. Индийские по происхождению реалии становились достоянием местной культуры преимущественно в тех случаях, когда в ходе ее развития появлялась объективная потребность JB их усвоении. Так, местная титулатура впитала более развитую индийскую систему обозначений, хотя сохраняла и местные термины, была воспринята индийская письменность, послужившая вскоре развитию собственного литературного языка. В древних государствах и крупных государственных объединениях Нусантары в I—VII вв. почитание индуистских божеств стало формой религиозного возвеличивания монарха и его предков и постепенно наполнялось традиционными элементами культа предков и веры в духов. Вместе с тем в Индонезии, как и в некоторых странах Индокитая, был высок авторитет древней буддийской культуры. Перекрестки международных торговых путей, проходивших в водах Западной Нусантары, были средоточием крупных буддийских общин, центров буддийской учености.

Происходил своего рода отбор элементов индийского влияния. В ходе его реализации с самого начала многое оказалось неприемлемым, чуждым, многое претерпело существенную трансформацию для того, чтобы прочно войти в местную культуру. Например, индийское традиционное деление общества на касты не привилось здесь как обще-социальный институт, хотя были известны наименования больших сословно-кастовых групп — варн, применявшиеся в литературе и официальных документах и соседствовавшие с местными понятиями об общественной структуре. Ее основой являлась собственная социальная ячейка — сельская община (вануа, деса), отличавшаяся от индийской.

Из-за неравномерности темпов социально-экономического и культурного развития островных территорий, пестроты этнического их состава элементы индийского влияния воспринимались в различных местностях в разных масштабах и с разной степенью интенсивности.

Цитируется по изд.: История Индонезии. Часть 1. Авт.: Г.Г. Бандиленко, Е.И. Гневушева, Д.В. Деопик, В.А. Цыганов. М., 1992, с. 20-23.