Буэнос-Айрес и провинции в 1810-1815 годы

Отношения между Буэнос-Айресом и провинциями стали напряженными с началом правления Первой хунты. Столица, после того как Первая хунта переняла полномочия и права вице-короля, хотела не только руководить правительством, но и назначать интендант-губернаторов, посылать армии для признания ее власти, устанавливать дипломатические отношения с другими странами и, естественно, собирать налоги, главными из которых были таможенные пошлины. Мы уже говорили, что благодаря сбору налогов Буэнос-Айрес обеспечивал нужды национальной армии, государственного аппарата, вел пропаганду революции, посылал дипломатических представителей и т. д.

Тем временем в провинции очень быстро росло ощущение того, что Майская революция лишь заменила деспотизм Мадрида деспотизмом Буэнос-Айреса; это привело к ряду последствий.

[73]

Наибольшая ненависть исходила из Лимы, находившейся в руках роялистов, однако она была очень далеко. Среди территорий бывшего вице-королевства наиболее острое соперничество с Буэнос-Айресом всегда вел Восточный берег. Напомним, что Монтевидео, который обладал лучшей бухтой, чем Буэнос-Айрес, с колониальных времен надеялся стать воротами для этой части Америки.

Поэтому в Монтевидео (к тому же находившимся в то время в руках роялистов) и на равнинах, которые его окружают, начали серьезно оспаривать централистский режим Буэнос-Айреса. Это движение возглавил Артигас - каудильо, пользовавшийся большой популярностью в народе, очень упорный, талантливый и знакомый с принципами североамериканского федерализма. Его

противостояние с Буэнос-Айресом проявилось на Ассамблее 1813 г. и во время Тукуманского конгресса, на который Артигас не прислал делегатов.

Идеи, политическая и военная деятельность Артигаса оказали влияние не только на Восточный берег, но и на прибрежные провинции, находившиеся на побережье (Энтре-Риос, Корриентес, Санта-Фе), и в определенный момент также на Кордобу. Оппозиция Артигаса была важна со всех точек зрения.

Во-первых, количественно - потому, что Артигас обладал достаточной властью, чтобы отнять у Буэнос-Айреса реальный контроль над такой важной частью бывшего вице-королевства, какими были вышеуказанные провинции. Во-вторых, качественно - потому, что его несогласие базировалось на четком политическом мировоззрении, вдохновляемом североамериканским опытом.

Нужно, конечно, размышлять о том, была ли политика Артигаса верной на тот момент или нет, поскольку здесь отсутствовали условия, существовавшие в Соединенных Штатах. Например, в бывших североамериканских колониях имелись помимо губернатора, которого обычно присылала английская корона, местные законодательные собрания, состоявшие из влиятельных лиц и занимавшиеся законотворчеством вместе с губернатором. Таким образом, существовал опыт прото-демократического правления. И что еще более важно, структурно колонии состояли из маленьких городов и деревень, где население, в большинстве своем грамотное, благодаря чтению местных газет участвовало в формировании общественного мнения. Так обстояли дела до и после североамериканской революции, что

[74]

создало основу для демократии, которая родилась позже, начиная с президентства Вашингтона.

В вице-королевстве, напротив, городов было мало, и они располагались в сотнях километров друг от друга; не существовало широкого общественного мнения, и большая часть населения оставалась неграмотной. Отсюда возникали огромные трудности для установления структуры власти, которая соответствовала бы демократическому проекту, осуществлявшемуся в то время в Соединенных Штатах. Отсутствовали условия для развития политических партий, - те условия, которые сформировались в США и породили североамериканскую демократию, какой мы знаем ее сегодня.

Но в любом случае Артигас выражал важные региональные настроения, суть которых заключалась не только в протесте против чрезмерного централизма Буэнос-Айреса, но и в существовании региональных особенностей. Не надо забывать, что бывшее вице-королевство состояло из совершенно различных территорий - у Верхнего Перу не было ничего общего с Парагваем, северо-западные провинции современной Аргентины не имели ничего общего с Буэнос-Айресом. Этнический состав, ландшафт, тип производства, характер жителей были различны в каждом из этих случаев; существовали зависть, симпатии и сильно укоренившийся регионализм, который в конце концов нашел воплощение в явлении каудильо. Поэтому с ростом влияния Майской революции федералистские настроения укоренились в общественном мнении аргентинских провинций и воплотились прежде всего в фигуре Артигаса.

Кроме того, само движение обладало характеристиками, свойственными этим землям. В то время как в бывших британских колониях Северной Америки существовало уважение к закону, унаследованное от английской традиции, аргентинское колониальное прошлое было отмечено с середины XVI века (тогда эти земли даже еще не были достаточно заселены) большим количеством беспорядков, бунтов, мятежей и выступлений против властей, имевших репутацию авторитарных или тиранических. Второй губернатор Тукумана, Херонимо Лунс де Кабрера, был обезглавлен своим преемником Гонсало де Абреу, которого, в свою очередь, обезглавил его преемник, Эрнандо де Лерма, и т. д. Такой традиции не существовало в Соединенных Штатах, что придавало политическим противостояниям определенную мягкость.

[75]

В 1815 г. произошла первая народная революция против центральной власти, когда в провинциях вспыхнуло нечто вроде всеобщего восстания против назначения Альвеара Верховным правителем. Он был смещен два или три месяца спустя. В действительности уже в 1812 году благодаря скрытому содействию Сан-Мартина и Альвеара Первый триумвират был отстранен от власти, и сформирован Второй триумвират. Ранее, 5 апреля 1811 года, Большая хунта, возглавляемая Сааведрой, укрепила свои позиции благодаря народному выступлению. Таким образом, существовала традиция разрешать противоречия с центральной властью не только силой убеждения и в результате дискуссий, но и вооруженным путем.

[76]

Цитируется по изд.: Луна Ф. Краткая история аргентинцев. М., 2010, с. 73-76.