Новгород Великий (Рыбаков)

История Новгорода — это, во-первых, история одного из крупнейших городов средневековой Европы, а во-вторых, история необозримой страны, раскинувшейся от Балтики до Ледовитого океана и Урала. Когда впоследствии, при Иване III, Новгородская земля влилась в состав Московского централизованного государства, то сразу удвоила его размеры.

Истоки новгородской истории уводят нас в отдаленное время славянской колонизации севера, когда славяне-земледельцы медленно осваивали всю зону лиственных лесов Восточной Европы.

В своем расселении славяне долго не выходили за пределы этой пригодной для земледелия обширной области, доходившей до озер Чудского и Ильменя и до костромского Поволжья. Далее на север лежала зона безбрежной хвойной тайги, редко заселенной местным неславянским населением, жившим здесь со времен неолита и занимавшимся преимущественно охотой и рыболовством. Родовые поселки славян не заходили в эту суровую зону.

Вот именно здесь, на пограничье двух ландшафтных областей, где на протяжении сотен километров пришли в соприкосновение славянские и угро-финские племена, предки эстонцев, карелов, вепсов, коми, удмуртов, и возникла цепь древних городков, окаймлявших самые северные земли, до которых добрались в эпоху родо-племенного строя славяне. Таковы Псков и Изборск близ Чудского озера, Новгород на Ильмене, Белоозеро, Ростов. Одни из них возникли еще в догосударственную пору и были центрами тех или иных племенных союзов, другие же были поставлены как «новые города», как северные фактории Киевской Руси. Вероятно, к их числу и относился Новгород, возникший в IX в. Сложение государственности на юге изменило судьбу этих порубежных городов. Русские дружинники перешагнули в IX—X вв. границу двух ландшафтных зон, удерживавшую пахарей, и углубились в тайгу, открывая неведомые земли, встречаясь с различными народами и привозя в Киев вещи, изготовленные кузнецами Урала.

В поисках дани драгоценной пушниной русские доходили до Северной Двины, Белого моря, Мезени, Печоры и до самого Ледовитого океана. Меха редкостных зверей, охотничьи соколы, моржовая кость — «дорог рыбий зуб» — вот что привлекало русских землепроходцев в тайгу и заполярную тундру, где «путь был зол», где они «идоша непроходными месты, яко не видеша ни дний, ни нощи, но всегда — тьма».

В летописи помещен большой список различных племен и народов, издавна плативших дань Руси; добрая половина их была связана с Новгородом или входила впоследствии в состав его владений: Чудь, Норома, Ямь, Чудь Заволочская, Пермь, Печора, Югра. Отношения с этими племенами были, как и при колонизации Ростово-Суздальской земли, сравнительно мирными. Конфликты, которые изредка возникали между новгородцами и местным населением, носили частный характер и никогда не кончались жестокими массовыми расправами и истреблением народа, как это бывало в эпоху раннего и позднего средневековья в других странах (от Европы до Америки включительно). Местная знать вливалась в русское боярство (например, Чудин и его брат Тукы). О далеких северных связях Новгорода очень интересно рассказал летописцу боярин Гюрята Рогович в конце XI в.: «Я послал своего отрока (дружинника. — Б.Р.) в Печору — это люди, дающие дань Новгороду, — и оттуда он поехал в Югру, соседящую на севере с Самоедами. Югорцы рассказали моему отроку о том, что три года тому назад они обнаружили чудо на берегу океана: там, где огромные горы, возвышающиеся до небес, подходят к заливу океана («в луку моря»), был услышан говор и крик многих людей... Язык их был нам неизвестен, но они, указывая на наше железное оружие, жестами просили отдать его им. И если кто-нибудь давал им нож или топор, то они взамен давали ему меха. Путь к этим горам лежит через непроходимые пропасти, через снега и леса; поэтому мы не всегда доходили туда; кроме того, мы знаем, что есть люди и еще далее на север...»

Если мы взглянем на карту побережья Ледовитого океана, то без труда определим те места, о которых летописец беседовал с Гюрятой, — высокие горы подступают к «луке моря» только в одном месте, где есть пролив Югорский Шар и поблизости — мыс Русский Заворот, где отрог Урала, хребет Пай-Хой, подходит к берегу залива. Земля, расположенная прямо на «полунощи» от этого русско-югорского комплекса географических названий, — это Новая Земля. Так благодаря древним новгородцам мы узнаем о том, что далеко за Полярным кругом, на Новой Земле, в конце XI в. еще сохранялся неолитический облик хозяйства и именно новгородцы познакомили эти далекие племена с новой культурой.

Следами сухопутных дорог новгородцев в северо-восточные земли являются многочисленные погосты, основанные ими для сбора дани; список их был составлен уже в 1137 г. Есть они на Северной Двине (погосты Ракунь, Усть-Емец, Усть-Вага, Тойма) и на ее притоке Ваге (Ведь, Пуйте) и еще далее на восток (погост Пинега и Помоздин, погост на Вычегде близ р. Ижмы), где до сих пор живут потомки древних новгородцев, сохранившие русский костюм и обряды, но в многовековом отрыве от своей родины утратившие свой язык, — «ижемцы» говорят теперь на языке коми. Самой отдаленной колонией Новгорода была Вятская земля. Новгородцы принесли на север земледелие, и позднее на Двине и на Ваге появилось много боярских вотчин и монастырей, двигавшихся вслед за крестьянской колонизацией из Новгородской и Ростовской земель. В своих тысячеверстных путях новгородцы часто ходили на ладьях и «ушкуях» по рекам и морям. К Югорскому Шару и русскому Завороту они, вероятно, плавали на кораблях но океану, делая в общей сложности путь в 5000 км, равный путешествию из Новгорода в Лондон и обратно. Летопись говорит о «кругосветном» плавании вокруг Европы через Киев и Новгород, Ла-Манш и Гибралтар, называя балтийско-атлантический отрезок его путем «из Варяг в Греки».

Сам Новгород был построен на наивыгоднейшем перекрестке торговых путей, важных как для Киевской Руси, так и для всей Северной Европы. Почти полтысячелетия он был для Руси своеобразным «окном в Европу».

Одна из древних былин так описывает пути, расходившиеся от Новгорода:

Реки да озера к Нову-городу,

А мхи да болота к Белу-озеру,

Да чистое поле ко Пскову;

Темные леса Смоленские...

Широка мать-Волга под Казань шла,

Подале того — и под Астрахань...

Из-под белого горючего из-под камешка

Выбегала мать Днепра-река

Да устьем впадала в море Черное...

Из Новгорода вниз по Волхову через Ладожское озеро и Неву легко было попасть в Швецию, на Готланд или в земли балтийских славян. Из Новгорода через Ильмень и Мсту попадали на Волгу и шли в Болгарию, Хазарию и далекие земли Востока. А третий путь — «из Грек в Варяги» — пролегал из Византии и Киева вверх по Днепру, через волоки, затем Ловатью в Ильмень и неизбежно вел в Волхов через Новгород.

В благоприятном положении Новгорода у истоков Волхова заключались противоречия его будущего: с одной стороны, Киев, «мать городов русских», всегда зорко следил за своим новым городом, и киевские князья посылали сюда наместниками своих старших сыновей, чтобы крепче держать эту международную пристань в своих руках. С другой стороны, удаленность от Киева, широчайшие связи с десятками могущественных и богатых стран и богатства собственной земли давали Новгороду возможность роста, усиления, а следовательно, и независимости.

Та ранняя пора, когда городок на Волхове был далекой факторией Киева, отразилась частично в феодальном делении Новгородской земли. Обычно каждое русское княжество составляло «тьму», т. е. десять «тысяч», десять военно-финансовых округов; каждая тысяча делилась на «сотни». Новгородская же земля составляла всего лишь одну тысячу, делившуюся на сотни, расположенные веером вокруг Новгорода радиусом в 200—300 км. Значит, Киев не признавал Новгород равноправным другим частям Руси (например, Волыни или Смоленщине) и рассматривал его лишь как одну десятую часть какого-то целого (может быть, самой «Киевской тьмы»?). Правда, город тоже составлял десять сотен, т. е. еще одну тысячу, но все же до полного десятитысячного комплекта было далеко.

Новгород расположен на двух берегах Волхова, недалеко от истока этой реки, вытекающей из Ильмень-озера. Древнейшее местоположение было, очевидно, на левом берегу, где стоит кремль и где в названии Волосова улица хранится память о языческом боге скота и богатства — Волосе-Велесе. Почти у самого озера, вне города, стоял идол Перуна, поставленный по приказу киевского князя в конце X в. Вокруг Перуна, как гласит древнее предание, горел неугасимый огонь; раскопки обнаружили вокруг идола восемь костров. Вплоть до XX в. у жителей Новгорода сохранялось доверье, что, проплывая мимо Перыни, нужно бросить в воду монету, как бы в жертву древнему богу.

Левобережный древний комплекс был, по-видимому, связан с «русинами» из Киева, составлявшими гарнизон пограничной крепости. На правом берегу Волхова находился Славенский холм, связанный в большей степени с местным племенем словен.

Бурный рост города быстро привел к плотному заселению обоих берегов, соединенных знаменитым Великим мостом через Волхов, игравшим важную роль в истории города: здесь сходились на бой враждующие стороны после шумного веча, здесь бесчинствовал былинный Васька Буслаев, здесь приводились в исполнение смертные приговоры — осужденных сбрасывали с моста в волховские глубины. Новгород XI—XIII вв. был большим, хорошо организованным городом. Его кремль, выросший вдвое, был укреплен каменной стеной и включал в себя Софийский собор (являвшийся также и хранилищем государственных документов) и епископский двор. В южной части Кремля другой новгородский былинный герой — богатый купец Садко Сытинич — построил большую Борисоглебскую церковь.

Напротив Кремля находились торг, вечевая площадь, Ярославово дворище, дворы иноземных купцов и церкви купеческих корпораций (Иван на Опоках, Богородица на Торгу, Варяжская божница). Берега Волхова были поделены на пристани и густо уставлены кораблями и лодками разных стран и городов. Судов на воде было так много, что иногда во время пожара огонь по ним переходил с одного берега на другой. По периферии города располагались монастыри. Юрьевский монастырь, построенный Мстиславом, возвышался, как башня, при въезде в город с юга, со стороны Ильменя, а для плывших с севера такими воротами города являлся Антониев монастырь. Город был вымощен деревянными мостовыми, относительно которых существовал даже специальный Устав о замощении улиц.

Новгородские летописцы были более, чем их киевские собратья, внимательны к своему родному городу и постоянно сообщали читателям о жизни Новгорода. Мы знаем о городских пожарах, о грандиозных наводнениях, когда воды Волхова затопляли город и жители сидели на крышах своих хором, знаем о годах засухи и неурожаев, когда приходилось покупать жито в Суздальской земле. Очень много для понимания истории Новгорода, его культуры и быта дали многолетние раскопки экспедиции А.В. Арциховского. Выявлены жилые усадьбы, улицы, дома, мастерские, боярские терема. Найдено множество предметов — от инструментов ремесленников до золотых печатей и тончайшего «узорочья».

Особый интерес представляют знаменитые берестяные грамоты — письма простых горожан, написанные по самым различным поводам. То это короткая просьба дать взаймы гривну, то приглашение на похороны, записка к жене с просьбой прислать чистое белье, долговые расписки, челобитные, завещания, любовные письма, стихи или избирательные «жеребья» с единственным именем на всем листе. Ни один из средневековых городов Европы не может похвастаться таким разнообразным эпистолярным фондом, который создавался ремесленниками и торговцами, домашними хозяйками и боярами.

В XII—XIII вв. Новгород Великий был огромным городом, основное население которого составляли ремесленники самых разнообразных специальностей. Здесь были и кузнецы, и гончары, и мастера золотых и серебряных дел, и множество мастеров, специализировавшихся на изготовлении определенного вида изделий, — щитники, лучники, седельники, гребенщики, гвоздочники и т. п. Иногда имена ремесленников попадали в летопись, а иной раз мы узнаем о них по подписям на их изделиях. Так, например, известны два великолепных серебряных сосуда, изготовленных, возможно, для посадников; на них есть подписи: «Братило делал», «Коста делал». Новгородцы славились как искусные плотники, и в раскопках найдено много остатков деревянных домов и резных украшений. Целый «конец» Новгорода назывался Плотницким, а многие улицы долго хранили память о селившихся кучно ремесленниках: Щитная, Кузнецкая, Кожевники, Гончарная и др. Ремесло, существовавшее первоначально как работа на заказ, в XII в. все больше связывалось с рынком. По всей вероятности, наиболее богатые из мастеров торговали своей продукцией на главном торгу Новгорода, как это хорошо известно для более позднего времени.

Важную роль в жизни города играла и внешняя торговля. Новгород был связан с Киевом и Византией, с Волжской Болгарией и прикаспийскими странами, с Готландом и всей Южной Прибалтикой. В самом Новгороде были иноземные торговые дворы — «Немецкий», «Готский», а новгородский двор был, например, в Киеве. На городском торгу можно было купить и изделия ремесленников этого города, и продукты, привезенные крестьянами из окрестных деревень, и множество разнообразных заморских товаров из стран Востока, Западной Европы, других русских княжеств, Византии. Выгодное географическое положение Новгорода способствовало развитию внешней торговли, которая была делом не только купцов, но и бояр и новгородской церкви. Далекие торговые экспедиции, требовавшие оснащения кораблей и большой вооруженной охраны, сплачивали боярско-купеческие круги и выдвигали их сразу на видное место. В новгородском былинном эпосе эти далекие плавания опоэтизированы: в 1070-е годы появилась былина о плавании к Корсуню (Херсону) в Крыму, былина о Садко, богатом госте, которая очень живо рисует и быт самого Новгорода Великого в XII в. и плавание 30 кораблей по синему морю.

Несмотря на ремесленно-торговый характер основной массы населения Новгорода, реальная власть принадлежала в городе и в стране боярам-землевладельцам, вотчины которых находились как в пределах новгородских «сотен», так и в далеких колониях — в Заволочье, на Двине и Ваге. В силу особенностей Новгородской земли боярство было прочно связано с внешней пушной торговлей, и это придавало ему большую экономическую силу и корпоративную сплоченность. Вплоть до начала XIII в., пока у рубежей Новгородской земли не появились немецкие рыцарские ордена, Новгород не знал постоянной угрозы внешней опасности, и военные резервы боярства могли расходоваться на охрану торговых караванов, тысячеверстных путей и отдаленных факторий-погостов. Важными форпостами Новгорода были Псков и Ладога, боярство которых иногда принимало участие в политической жизни своего «старшего брата», но иногда проявляло и самостоятельность.

В Новгороде Великом постоянно кипела классовая борьба «черных людей» против бояр, ростовщиков и монастырей и борьба различных групп боярства между собой; непрерывно возрастало сопротивление власти Киева. Особенно заметно было это стремление к обособлению от Киева на ранних этапах. Оно приобретало характер общегородской борьбы всех слоев я групп, объединенных общими задачами. Наличие таких общих задач несколько отодвигало на задний план классовую борьбу, так как боярство демагогически использовало вечевые собрания, предъявляло нелюбимым князьям обвинения в том, что они «не блюдут смердов», и изображало свою борьбу за власть как общую борьбу за новгородские вольности.

На протяжении XI в. новгородское боярство много раз проявляло свою волю в отношении великих князей и тех князей-наместников, которых Киев посылал в Новгород. Мы помним, как гордилось новгородское боярство победоносным походом на Киев при Ярославе Мудром и теми грамотами, которые закрепляли новгородские вольности в 1015 г. В последнюю четверть XI в. существенно изменилась летописная формула извещения о начале княжения нового князя; ранее говорили: великий князь киевский «посади» князя в Новгороде. Теперь стали говорить: новгородцы «введоша» князя себе. Летопись запестрела такими фразами: «бежа князь», новгородцы «выгнаша князя», «показаша путь» князю. Первым изгнанником оказался Глеб Святославич, выступивший против всего города в защиту епископа и, как мы помним, собственноручно зарубивший волхва. Новгородцы его «выгнаша из города, и бежа за Волок, и убиша и Чудь». Это произошло в 1078 г. Появилась новая система «выкармливания» князя. Новгород приглашал к себе юного княжича из семьи влиятельного князя и с ранних лет приучал его к своим боярским порядкам. А если великий князь пытался сменить такого вскормленника и заменить его по давней традиции своим сыном, то боярство горой вставало за своего князя. Так было с Мстиславом Владимировичем, сыном Мономаха, который с 12 лет княжил в Новгороде. По прошествии 14 лет, в 1102 г., Святополк Киевский пытался заменить его своим сыном, но новгородское посольство вступило с великим князем в великую «прю» и довольно дерзко заявило ему: «Если у твоего сына две головы, то посылай его к нам!»

Мстислав остался в Новгороде и даже породнился с новгородским боярством, женившись вторым браком на дочери посадника.

Новое значение в это время приобретает и важный пост посадника, так сказать, премьер-министра в боярской республике. Ранее посадник был доверенным лицом великого князя, посланным из Киева. В XII в. посадников новгородцы выбирают сами из среды наиболее знатного боярства, а в XIII в. утверждается тезис, что «новгородцы в князьях и посадниках вольны». При Владимире Мономахе была сделана последняя попытка круто обойтись с новгородским боярством. Когда Мстислав был отозван отцом на юг, а в Новгороде остался его сын Всеволод, то боярство стало, очевидно, держать себя слишком независимо. Владимир и Мстислав совместно вызвали в 1118 г. всех новгородских бояр в Киев, заставили их присягнуть на верность, а некоторых бояр, провинившихся в каких-то незаконных конфискациях, оставили в столице и заточили. Среди заточенных был новгородский сотник, боярин Ставр. О нем была сложена похожая на былину новелла, рисующая привольное житье боярина в Новгороде:

В Нове-городе живу да я хозяином,

Я хозяином живу да управителем...

У меня ли у Ставра у боярина

Злата, серебра стоят кованы ларцы,

Крупну жемчугу бурмицкому несть числа.

Приехав по вызову князя Владимира в Киев (как и в летописи), боярин Ставр посмеивается над киевским боярством, да и над самим великим князем. В Новгороде в эти годы строилась новая крепостная стена, заложенная еще Мстиславом в 1116 г., «более прежней», и вот новгородец иронически отзывается об укреплениях Киева:

Ой, глупые бояре, неразумные,

Они хвалятся градом Киевом...

А что это за ограда во Киеве

У ласкова князя Владимира?

У меня ли у Ставра широкий двор

Не хуже будет города Киева!

Далее былина рассказывает, что Владимир, разгневавшись на хвастливого новгородца, посадил Ставра в «погребы глубокие». Летопись ничего не сообщает о его дальнейшей судьбе, а былина-новелла вся посвящена ловким и смелым действиям ставровой молодой жены, одурачившей князя и добившейся освобождения своего мужа.

Однако расправа с новгородским боярством ради поддержания престижа молодого князя Всеволода Мстиславича не остановила сепаратистских стремлений Новгорода, Всеволод (1118—1136 гг.) был последним князем, при котором Киев вмешивался во внутренние дела Новгорода.

Всеволод Мстиславич довольно долго выполнял различные военные поручения Новгорода, а в 1132 г., после смерти Мстислава, он, соблазнившись перспективой приобрести крупный удел на юге, поскакал в Переяславль, но продержался в этом городе лишь несколько часов — к обеду его уже выгнал оттуда Юрий Долгорукий, его дядя.

Князь Всеволод вернулся в Новгород, рассчитывая, очевидно, на поддержку посадника Петрилы Микульчича и архиепископа Нифонта. Но здесь он застал необычайное брожение как в городе, так и по всей земле новгородской: боярство, по всей вероятности, в свое время заключило с ним договор о пожизненном княжении, чтобы еще раз не сталкиваться с тяжелой рукой Мономаха, как это было на втором году (1118 г.) княжения юного Всеволода. Теперь новгородцы, псковичи и ладожане, собравшись все вместе, припомнили ему его обещание («хощу у вас умрети») и в наказание за легкомысленную поездку в Переяславль «выгнаша князя Всеволода из города». Однако с полпути его вернули.

Новый конфликт созрел два года спустя, когда Всеволод снова пытался ввязаться в южные дела. При обсуждении похода на Суздаль прения на вече приняли острый характер. «Почаша молвити о Суждальстеи воине новгородци и убиша муж свои и вергоша с мосту».

Во время самого похода произошла смена посадников, и сторонник Всеволода Петрила был устранен. Поражение, понесенное новгородцами в битве на Ждане-горе в 1135 г., еще более обострило недовольство Всеволодом, втянувшим Новгород в эту невыгодную войну.

К бурным 1135—1136 гг., которые иногда называли даже «Новгородской революцией», относятся два очень важных документа, посвященных делам купеческих корпораций. Рассмотренные вместе с летописью, они могут отчасти помочь нам в выяснении княжеской политики в последние критические годы существования княжеской власти в Новгороде.

Оба документа подправлялись потомками в XIII—XIV вв., но первоначальное ядро их предположительно можно выделить.

В 1135 г. при посаднике Мирославе князь Всеволод составил «Рукописание», посвященное льготам и привилегиям купеческого братства при церкви Ивана на Опоках, построенной среди новгородского торга в 1127—1130 гг. Издавая этот документ, князь, очевидно, рассчитывал на поддержку купечества.

«Рукописание» отчетливо утверждает и защищает права богатого купечества, «пошлых купцов». При церкви Ивана на Опоках учреждался совет из трех старост. Купцы выбирали двух старост, а от «житьих» и «черных людей» был только один, да и то не выборный, а официальное лицо, боярин тысяцкий. Ивановскому братству давались самоуправление и суд по торговым делам, независимые от посадника. Стать членом гильдии мог богатый купец (или сын богатого купца), вносивший большой вклад в 50 гривен. В пользу Ивановского братства шли таможенные пошлины с воска, привозимого в Новгород со всех концов Руси. Гильдия имела свой общинный праздник 11 сентября, когда из общей казны тратили (очевидно, на устройство пира) 25 гривен серебра, зажигали в церкви 70 свечей и приглашали служить в церкви самого владыку, получавшего за это гривну серебра и сукно. Праздник братства Ивана на Опоках длился целых три дня. Такие совместные праздники членов купеческих гильдий или ремесленных цехов были характерны для всех средневековых городов Европы и Востока.

Тем временем в начавшейся феодальной раздробленности и распрях князей Новгород попытался сказать свое слово в общерусской политике — посадник Мирослав Гюрятинич ездил в Южную Русь мирить киевлян с черниговцами. Князь Всеволод, остававшийся в Новгороде, давал противоречивые рекомендации относительно того, с кем из соперников надо быть Новгороду в союзе.

Недовольство князем со стороны новгородских бояр возрастало одновременно с сознанием их собственного могущества. Кроме боярства и купечества, в Новгороде было еще две силы, на которые мог бы положиться князь в поисках опоры для своего пошатнувшегося престола, — церковь и «черные люди». С «черными людьми» у Всеволода были враждебные отношения, что и было ему потом поставлено в вину. Оставалась церковь, являвшаяся в Новгороде значительной экономической и политической силой. И вот создается второй документ Всеволода Мстиславича, в котором он частично зачеркивает привилегии, только что данные купечеству. Это — Устав князя Всеволода о церковных судех... и о мерилах торговых. Устав был обнародован таким образом: на заседание княжеского совета в присутствии бояр, княгини и архиепископа были приглашены десять сотских, бирюч и два старосты; один из них — Иванский староста Васята. В Уставе очерчен круг людей, подвластных церкви, и состав тех преступлений, которые подведомственны церковному суду (развод, умыкание, чародейство, волхование, ведовство, ссоры между родными, ограбление мертвецов, языческие обряды, убийство внебрачных детей и др.).

Но начинается Устав с того, что князь определяет, кому он вверяет суд и мерила торговые: на первом месте оказывается церковь Святой Богородицы на Торгу, далее Софийский собор и епископ и лишь на третьем месте «староста Иваньский». Текст здесь не исправен — после упоминания о Богородицкой церкви написано: «В Киеве и митрополиту»; это явное недоразумение, так как в Киеве не было такой церкви, а новгородская божница в Киеве носила имя Михаила. После уточнения некоторых экономических деталей (какие оброчные статьи получают Иванский поп и сторож) говорится, что старосты и торговцы должны управлять «домом святого Ивана», «докладывая владыке», т. е. дела купеческой корпорации ставятся под контроль новгородского архиепископа.

Церковь Богородицы на Торгу была заложена князем Всеволодом вместе с владыкой Нифонтом в 1135 г. Зимою Нифонт ездил в Киев: Устав Всеволода, пожалуй, правильнее датировать началом 1136 г., когда и церковь на Торгу уже была построена и владыка вернулся из своей дипломатической поездки. Новый документ (если только он верно понят нами) укреплял связи князя с церковью и ее влиятельным главой — архиепископом, но должен был вызвать недовольство новгородского купечества, корпоративная церковь которого — Иван на Опоках — оказалась отодвинутой на второй план, а на первое место выдвинулась новопостроенная Богородицкая церковь, созданная князем и владыкой.

Дальнейшие события показали, что князь просчитался: 28 мая 1136 г. по приговору веча (с участием псковичей и ладожан) Всеволод был арестован и вместе с женой, детьми и тещей посажен в епископский дворец, где 30 вооруженных воинов стерегли его (а заодно, может быть, и владыку?) два месяца. В июле Всеволода выпустили из города, предъявив ему обвинения: 1. «Не блюдет смерд»; 2. Зачем в 1132 г. польстился на Переяславль?; 3. Зачем первым бежал с поля боя в 1135 г.?; 4. Зачем склонял к союзу с Черниговом, а потом велел разорвать этот союз?

С этого времени вольнолюбивый Новгород Великий окончательно становится боярской феодальной республикой. Красочность записей 1136 г., сделанных в летописи, как предполагают, ученым, математиком Кириком, показывает события 1136 г. особенно выпукло, но, как мы видели, приход новгородского боярства к власти фактически совершился раньше. После изгнания Всеволода, нашедшего приют у «младшего брата» Новгорода, во Пскове, в Новгород был приглашен Святослав Ольгович из Чернигова. Кипение страстей в Новгороде продолжалось — то новгородцы сбросят с моста какого-то боярина, то архиепископ откажется венчать нового князя и запретит всему духовенству идти на свадьбу, то какой-то доброхот изгнанного Всеволода пустит стрелу в Святослава, то какие-то мужи новгородские тайно пригласят Всеволода опять вернуться к ним. Когда же тайное стало явным, «мятеж бысть велик в Новгороде: не восхотеша людье Всеволода». Бояре — друзья Всеволода — или бежали к нему во Псков, и их имущество подвергалось конфискации, или платили огромную контрибуцию. Очень важно отметить, что 1500 гривен, собранные с «приятелей» Всеволода, были розданы купцам, чтобы они могли снарядиться на войну с Всеволодом.

Последние князья Новгорода (быть может, за исключением Мстислава Удалого) являлись по существу наемными военачальниками. Новгород Великий в XII—XIII вв., управляемый боярами, был ареной напряженной классовой борьбы. Обособление его от власти киевского князя сказалось в том, что боярское правительство все чаще стало принимать участие в усобицах в других землях, а это сильно ухудшало положение и крестьян и городского люда, на плечи которых ложилась вся тяжесть междоусобных войн, разорявших страну и затруднявших подвоз хлеба из более хлебородных земель.

Восстание 1136 г. было далеко не единственным. В 1209 г. вспыхнуло восстание против посадника Дмитра Мирошкинича. Его сокровища были разделены восставшими «по зубу, по 3 гривне по всему граду».

В 1229 г. «простая чадь» Новгорода возмутилась против архиепископа Арсении и тысяцкого Вячеслава. «Възмятеся всь град», — пишет летописец и рассказывает далее, как народ прямо с веча двинулся с оружием против боярских и владычных дворов. Был поставлен другой архиепископ, и в числе его помощников оказался оружейник Микифор Щитник.

Богатый ремесленно-торговый город, столица огромной земли, границы которой терялись у берегов Ледовитого океана, Новгород на протяжении XII — начала XIII в. быстро рос, развивался, расширял свои торговые связи, создавал своеобразную культуру.

Наиболее близкой аналогией Новгороду в Западной Европе является Флоренция, богатая торгово-аристократическая республика, внутренняя история которой тоже полна борьбой феодальных партий, борьбой бедных горожан с ростовщиками и патрициями.

История Новгорода не была так трагически прервана татарским нашествием, как это случилось с Киевом, Черниговом и другими городами. Новгород успешно отбился от немецких рыцарей и легче, чем другие земли, перенес утверждение татарского ига, но и на Новгороде тяжело сказались первые десятилетия татарского владычества на Руси.

Новгород Великий играл очень важную роль в истории Руси, Западной Европы и далекого Северо-Востока, куда вместе с новгородской мирной колонизацией проникало русское ремесло и русское земледелие. Этим был подготовлен путь дальнейшего продвижения в Сибирь.

Цитируется по изд.: Б. А. Рыбаков. Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв. М., 1982.