Раскопки в Тосампоро

Рано утром 1 октября выезжаем к месту раскопок. Паш маршрут пролегает через места древних стоянок Ноцкаман, Тосампоро, Оннэмото, мыс Носапп, предполагает осмотр остатков айнских полуподземных жилищ — татэана, составляющих группу Нисицукигаока. Древних памятников здесь много. Только в районе Тосампоро, по подсчетам японских археологов, обнаружены остатки более 1200 древних жилищ, относящихся к различным эпохам: от раннего дзёмона (7 тысяч лет назад) до XVIII столетия. Столь высокая концентрация древних памятников в одном месте и на сравнительно небольшой площади необычна. По-видимому, прав профессор Токийского педагогического института Явата Итиро, утверждая, что «такого места для археологических раскопок в Японии нигде больше не найти». Именно это «созвездие» древностей послужило основанием для министерства просвещения определить район Тосампоро в качестве учебного полигона для археологической практики студентов сначала Токийского педагогического института, а затем и университета Цукуба. Силами этих учебных заведений исследования в Тосампоро ведутся вот уже десять лет.

В 1977 году на стоянке Тосампоро I работали студенты университетов Цукуба, Васзда и Хоккайдо. Руководил раскопками археолог Усио Маэда. К моменту нашего приезда студенты раскопали два жилища № 6 и № 7 и приступили к расчистке третьего, обозначенного на общем плане стоянки под № 1. В эту работу включились и мы.

На современной поверхности хорошо был виден довольно большой котлован древнего жилища. Он занимал площадь около 200 квадратных метров. Приступая к раскопкам, котлован разделили специально изготовленными пластмассовыми колышками на метровые квадраты. Так было удобнее вести раскопки и с максимальной точностью фиксировать находки. Разделенный на квадраты раскоп в соответствующем масштабе был повторен на планшете.

Поквадратно сантиметр за сантиметром разбиралось заполнение жилища, освобождалось от глины и песка. Каждый шаг в работе воссоздавал живые картины давно ушедшей жизни. Кроме орудий из камня и кости, черепков глиняных сосудов, которые стали попадаться уже в верхнем слое, расчистили много глубоких ямок. Эти ямки располагались с небольшими интервалами по контуру жилища: здесь когда-то стояли деревянные столбы, служившие опорой для кровли жилища. У одной из стенок удалось проследить дополнительный ряд ямок, а между ними — углистую полосу. Возможно, здесь находились нары.

Большой радостью для всех было открытие очага. Когда появились камни очажной кладки, расчистка стала особенно тщательной и осторожной. Это позволило сохранить все детали конструкции очага. Древние люди разместили его почти в самом центре жилища. Для очага в полу была выкопана овальная яма, дно которой обмазано глиной, а по сторонам вертикально поставлены каменные плиты. Получилась настоящая каменная печь, простая и удобная. В этой печи сохранилось большое количество золы, угольков и мелких пережженных косточек. Вокруг очага обнаружили черепки глиняного горшка, обломок кремневого ножа, скребок, костяной остроконечник, раковины моллюсков, расколотые кости животных. Некоторые из них оказались обгорелыми. Интересно, что кости тюленей и оленей лежали вместе.

Каждое найденное орудие, черепок, раковина, скопление углей, ямки, темные углистые прослойки — следы сгоревшего дерева — решительно все наносилось на план. Для удобства и точности фиксации каждая из находок в процессе раскопок отмечалась особым флажком на небольшом металлическом стержне, который втыкался в землю. Не были забыты даже самые мелкие осколки косточек. Они, как и отдельные предметы или их сочетания, важны для общей оценки жилого комплекса.

Следует отметить, что нередко кухонные и очажные отбросы для реконструкции экономических и социальных структур древних обществ даже гораздо важнее, чем ценные находки. Русская и советская археологическая наука всегда уделяла особое внимание таким «мелочам».

Академик М. П. Погодин, подчеркивая значимость рядового археологического материала, отмечал: «... Узкое окошко в церковной стене, та или другая линия в резных или лепных украшениях, какая-то дверь, лоскуток заскорузлой кожи, знак, вырезанный на камне, обломок глиняной вещи или медный крестик, старый кирпич — также памятники, в некоторых случаях гораздо более драгоценные, нежели золотое монисто или серебряное ожерелье» (Погодин М. П. Судьбы археологии в России.— В кн.: Труды I Археологического съезда. Т. I, Спб., 1871, с. 36.).

После I съезда археологов России, на котором были сказаны эти слова, прошло более ста лет. За это время произошли коренные изменения в археологии, возросли ее возможности, расширились виды ее источников. Определяя уровень и способы хозяйства той или иной древней системы, советские археологи сейчас широко используют фаунистические и растительные остатки, всесторонне изучают древние орудия труда, а также природную среду, в условиях которой проходило ее развитие, привлекают этнографические материалы.

Многие методы, разработанные советской археологией, используются сейчас зарубежными исследователями, в частности и японскими коллегами.

Рис. 13. Стоянка Тосампоро. Котлован древнего жилища.

На третий день раскопок, когда после тщательной зачистки обнаружилась твердая, как бы намеренно утрамбованная и обмазанная глиной поверхность настоящего пола, мы смогли представить, каким было это большое (13X12 метров) пятиугольное в плане полуподземное жилище (рис. 13). Для его сооружения в земле рылась обширная яма с отвесными стенками, которые обшивались деревом. Над стенами возводилась пирамидальная крыша из плотно пригнанных друг к другу бревен. Снаружи крыша, очевидно, покрывалась сухой травой, а затем засыпалась землей. На самом верху имелось отверствие для выхода дыма. Оно, по-видимому, служило и входом в жилище, так как, несмотря на тщательность поисков, обычного входа или каких-либо его следов обнаружить не удалось.

Жилище это по своей конструкции напоминало полуземлянки, распространенные в прошлом у гиляков (нивхов), коряков, камчадалов.

В. И. Иохельсон в своей богато иллюстрированной монографии «The Koryak» дает такое описание жилища приморских коряков: «Чтобы выстроить подземную юрту, роется круглая яма в 1 — 1,5 м глубиной, в которой закладываются стены в виде восьмиугольника, но с неровными сторонами. На восьми углах вкапываются столбы высотой в рост человека, между ними вбивается два вертикальных ряда расколотых бревен; все скважины между ними законопачиваются сеном. В верхушках 8 основных столбов сделаны гнезда, в которые вставляются шипы поперечных балок. Верхние концы вертикальных стен вставляются в выемки этих балок... В центре жилища врываются четыре главных столба. Они поддерживают крышу юрты и образуют квадрат. В больших юртах диаметр этих столбов более 30 см, а высота от 5 до 7 м. На верхних концах их выдалбливаются гнезда, в которые вставляются две поперечные балки, в выемки на их концах вставляются две другие балки, так что все четыре образуют верхнюю квадратную раму. От этих балок до верхних перекладин нижних стен накладываются полубревна, составляющие потолок... Все щели потолка и стен тщательно конопатились сеном и засыпались землей» (Iochelson W. The Koryan. N. J., 1908, p. 453—460.).

Далее В. И. Иохельсон сообщал, что посередине одной из боковых сторон юрты пристраивались сени в виде узкого коридора, крытого жердями, которые затем засыпались землей. Высота «сеней едва в человеческий рост». Земляной пол их делался слегка наклонным к дверям юрты. Входить в юрту через эти «сени» можно было только в летнее время, в период рыбной ловли и охоты на морского зверя, то есть с начала мая до конца октября. В конце октября, когда байдара вытаскивалась из воды на берег, дверь в «сени» закрывалась, прочно закладывалась сухой травой и засыпалась землей. Теперь, чтобы попасть в юрту, нужно было спускаться по бревну-стремянке, которое специально ставилось вертикально к отверстию в крыше. Стремянка делалась из расколотого вдоль бревна, на гладкой стороне которого через интервалы в 30—40 сантиметров долбились зарубки-ступени.

Очень тяжелые вещи, а также больных и немощных стариков поднимали и опускали в жилище при помощи ремней.

«Посередине земляного пола юрты в 50 см от стремянки ближе к стене с сенями сооружался очаг из продолговатых каменных плит, положенных на расстоянии 50—-60 см друг от друга. Причем тот, кто опускался или поднимался по стремянке из юрты, был всегда лицом к огню... Внутри жилища, на стороне, противоположной сеням, за опорными столбами устраивался помост из досок, высотой от 30 до 60 см. Сверху он покрывался тюленьими и оленьими шкурами и служил спальным местом для гостей. Такие же спальные места устраивались и вдоль боковых стен юрты: справа для хозяина, слева для его братьев, родственников.

По углам юрты, а также в местах между спальными пологами хранились предметы домашнего обихода, охотничье снаряжение, рыболовные снасти и другие необходимые в хозяйстве инструменты...» (Васильев Б. А. Медвежий праздник.— Сов. этногр., 1948, № 4, с. 94-104.).

Должно быть, так выглядело и древнее жилище в Тосампоро. Это была такая же полуземлянка с центральными опорными столбами, поперечными балками, деревянным перекрытием и земляной насыпью сверху. Так же посредине жилища располагался очаг, сооруженный из вертикально поставленных каменных плит. Правда, мы не нашли здесь ни сеней-коридора, ни обычного входа. Но, как уже отмечалось, такой вход использовался только в летний период, в остальное время для этих целей служило дымовое отверстие землянки. Недаром, например, в языке гиляков понятия «входить» и «выходить» из дома выражаются словами, буквально означающими «нырнуть» и «вынырнуть», что вполне соответствует способу входа и выхода через дымовое отверстие.

Не исключено, что жилище в Тосампоро было зимним, а поэтому и имело один верхний вход-выход.

Кто же мог построить этот дом и когда? На эти и многие другие вопросы ответил собранный в процессе раскопок материал.

Прежде всего было установлено путем сравнения находок в Тосампоро с вещественным материалом других, ранее изученных, памятников Хоккайдо, что раскопанное жилище, как и жилище № 6 и 7, принадлежит населению так называемой охотской культуры. Фрагменты глиняной посуды, обнаруженные на полу жилища, существенно помогли утвердиться в этом мнении. Терпеливо складывая отдельные черепки, японским археологам удалось восстановить почти целый сосуд. Он оказался горшковидной формы с толстым венчиком и рельефными аппликациями. Такие сосуды типичны для поселений охотской культуры IX— XI веков. В этот период и был построен дом в Тосампоро, и, судя по кухонным остаткам, люди жили в нем довольно долго.

Об охотской культуре сегодня можно рассказать многое. Поселения этой оригинальной культуры были известны давно, но долгое время их относили то к айнской культуре, то к культуре раковинных куч или даже эскоалеутской, а то приписывали легендарным тончам либо карликам-коропоккуру. Лишь в 1935 году японский археолог Коно Хиромити впервые использовал термин «охотская культура», подчеркивая тем самым специфические особенности ее поселений, отличие от других культур, прежде всего от островной культуры айнов.

Интересна эволюция самого термина «охотская культура». Сначала появилось название «охотская прибрежная культура», затем — «охотскоморская прибрежная культура», далее — «охотская керамическая культура» и, наконец,— «охотская культура».

Такое название не случайно. Поселения охотской культуры, как правило, располагались вдоль побережья Охотского моря в небольших удобных бухтах и лагунах, чаще всего в устье рек. Люди строили большие полуземлянки, в которых могло жить 20 человек. Жилища эти были теплыми, хорошо защищали от зимней стужи и холодных ветров. Кроме таких зимних домов сооружались и легкие летние постройки типа шалашей или индейских вигвамов, куда жители переселялись в теплое время из душных полуземлянок.

Рис. 14. Костяные наконечники гарпунов охотской культуры.

Сохранившиеся орудия и многочисленные фаунистические остатки рассказывают нам, чем занималось население побережья Охотского моря. Экономической основой охотской культуры был морской промысел. Широкое развитие получили охота на тюленей, сивучей, китов, а также рыболовство. Для охоты на морских животных использовались костяные наконечники гарпунов двух видов: зубчатые и поворотного типа. Гарпуны оснащались каменными лезвиями, сделанными из кварцита, базальта, кремня, а иногда обсидиана. Позже стали появляться лезвия из железа. О развитии рыболовства свидетельствуют находки рыболовных крючков и каменных грузил. Применялись простые и составные рыболовные крючки. Простые крючки изготовлялись из костей крупных животных (форма их напоминает латинскую букву U) и из рога оленя (в форме V). Составные крючки монтировались из жальца-стержня, сегментовидно перекрывающегося с дугой, или из двух стержней, срезанных под углом и соединенных вместе. Найдены также крючки, длина которых достигает 20 сантиметров. Эти орудия могли использоваться для ловли крупной рыбы, такой, например, как тунец.

Рис. 15. Рыболовные крючки.

Какую рыбу употребляло в пищу охотское население, гадать не приходится. Рыбьи кости, обнаруженные на стоянках, позволили специалистам-ихтиологам определить виды рыб. Оказалось, что в зимнее время жители поселений охотской культуры ловили главным образом треску, окуня, терпуга, сельдь, а летом — камбалу. Любопытно отметить одну деталь: костные остатки лососевых представлены очень скудно. Можно предположить, что в прошлом лосось не шел такими большими косяками, какие известны у берегов Северного Хоккайдо в последние столетия.

Много интересного рассказали и кости млекопитающих. С самых ранних по времени горизонтов в культурных отложениях поселений встречаются кости кита. Следовательно, охота на этих крупных млекопитающих уходит в глубокую древность. Среди ластоногих преобладают кости тюленей, морских котиков и морских львов (сивучей). Причем, что интересно, чаще встречаются кости взрослых сивучей. Не свидетельствует ли это о селекционном подходе при охоте на морских животных, когда практиковалась какая-то система сохранения молодняка?

Наряду с промыслом морского зверя и рыболовством получила развитие и охота на суше. Охотились на оленя, медведя, волка, лисицу. Кроме того, среди фаунистических остатков довольно часто встречались кости собак и свиней. На поселениях Моёро у города Лбассири, например, обнаружили 300 черепов собаки, причем на многих из них имелись следы от ударов, нанесенных острым орудием. По мнению японских археологов, это указывает на то, что мясо собак служило дополнительной пищей охотского населения, как это было у народов соседних районов, например гиляков, корейцев. Установлено также, что кости свиней на поселениях охотской культуры принадлежали породе, которая не была распространенной на Японских островах, а, как думают исследователи, ввозилась с материка. В частности, такая порода свиней была известна в I тысячелетии до нашей эры в районе Владивостока.

В зависимости от географических и экологических факторов на отдельных поселениях охотской культуры Хоккайдо видовой состав фаунистических остатков менялся. В соответствии с этим наблюдались изменения в комплексах, форме охотничьих орудий и даже в материальной культуре в целом. Основываясь на этих локальных чертах, японские археологи выделяли на побережье Северного Хоккайдо шесть групп памятников (территориальных объединений) охотской культуры: Нэмуро, Сирэтоко, Абассири, Кавадзири, Соя (центр Вакканай), Рэбун (центр Кабукай). Кроме того, Харуо Ойи называет еще одну региональную группу охотской культуры на острове Рисири.

Каждая локальная группа людей занимала определенную территорию, имела постоянное центральное поселение и несколько сезонных летних лагерей. По подсчетам Харуо Ойи, такие территориальные группы могли объединять 100 человек. Численность населения отдельных поселений и групп, по-видимому, во многом зависела от экономического потенциала освоенной местности, а сезонное и географическое распределение ресурсов обусловливало характер деятельности людей. Например, на поселениях группы Нэмуро, в окрестностях которых водились большие стада оленей, кости этих животных представлены довольно широко и составляют почти 20 процентов, тогда как на поселениях острова Рэбун их нет совсем. Состав фаунистических остатков на поселении Кабукай (остров Рэбун) позволяет нам представить, конечно в общих чертах, каким было меню его жителей. Зимой в пище преобладали треска, терпуг, сельдь (80%), охотились на морских котиков, сивучей, тюленей (15%), ловили морских ежей (3%), не отказывались от собак и свиней (2%), летом ловилась камбала, бычки и другая мелкая рыба (около 40%), а также крабы (2%) и птицы (баклан, альбатрос). Кроме того, на поселении обнаружены кости медведя (5%) и пяти китов.

Круглый год население охотской культуры занималось сбором раковин съедобных моллюсков и морской капусты. Почти на каждом поселении вблизи жилищ можно видеть большие кучи раковин. В основном это раковины устриц (Ostrea gigas) и моллюска литорина (Littorina sp.), обитающих в прибрежной зоне.

Трудно, конечно, представить, чтобы морские охотники и рыболовы, а также собиратели раковин моллюсков и морской капусты не выходили в открытое море. Но для этого требовались лодки. И они были У жителей поселений охотской культуры. На костяных игольниках и на глиняных сосудах сохранились рисунки со сценами охоты на китов. На них изображены большие лодки, которые могли вместить 8—10 человек. Кроме того, на поселении Кабукай найдены глиняные модели лодок. Лодки изготовлялись из досок, достигали в длину 5—6 метров, были рассчитаны на выход в открытое море и, очевидно, предназначались для рыбной ловли.

Рис. 16. Костяные игольники охотской культуры.

Целый набор костяных и каменных инструментов — ножей, скребков, шильев, проколок — предназначался для разделки убитых животных и рыбы, а также для обработки шкур.

Жители поселений охотской культуры, как уже отмечалось, имели разнообразную глиняную посуду. Они еще не знали гончарного круга, но ручным способом умели лепить сосуды разных форм: горшковидные, шаровидные, в виде банок и кубков. Все такие сосуды имели плоское дно. Лишь на стоянке Онкороманай, расположенной в районе мыса Соя и относящейся к раннему периоду охотской культуры (430±70 лет нашей эры), найдена остродонная и круглодонная посуда.

Рис. 17. Глиняные сосуды, найденные на стоянке Онкороманай.

Обжигали глиняные горшки в больших кострах. Из-за низкой температуры (около 500°) обжиг получался неровным, а цвет керамики неярким.

Перед обжигом сосуды украшались. Узор наносился при помощи шнура, оттиски которого делались на мокрой глине (шнуровой орнамент), или тонкой палочкой прочерчивались горизонтальные линии, насечки (линейный орнамент), или фигурным штампом выдавливались овалы, треугольники, х-образные фигуры, медвежьи лапы и т. д., или налепливались тонкие глиняное ленты — аппликации.

На керамике различных территориальных групп поселений острова Хоккайдо отмечены локальные вариации орнаментальных сюжетов.

В целом мы имеем дело не с примитивной культурой прибрежных собирателей, какую, например, застали европейские путешественники в XVI—XVII веках на Огненной Земле, а с развитой системой приморского хозяйства как особого вида экономики. В сравнении с хозяйственно-культурными укладами континентальных охотников этот вид хозяйственной деятельности был более прогрессивным, более эффективным и в большей степени обеспечивал демографическую устойчивость населения.

Морским зверобоям уже не нужно было бродить по лесам в поисках добычи. Они селились в тех местах, где находились лежбища ластоногих. Морской промысел давал им возможность заготовлять пищу впрок, он привел к прочной и постоянной оседлости, что обусловило появление больших полуподземных жилищ и даже поселков каменного века.

Естественно, что в процессе формирования новой культуры изменения произошли не только в экономике, но и в мировоззрении населения, его идеологии.

На поселениях охотской культуры острова Хоккайдо собраны богатые коллекции разнообразных предметов искусства. И особенно много изделий из резной кости: фигурки и изображения морских животных (кит, сивуч, тюлень), медведей, рыб, птиц. Работу древних мастеров отличают большое художественное мастерство и превосходное знание биологических свойств животного мира. Сюжеты такого изобразительного творчества отражают не только экономическую направленность хозяйственной деятельности населения охотской культуры, не только эстетические принципы людей той далекой эпохи, но и, что более существенно, идеи, понятия, воплощенные в предметах искусства.

Можно, конечно, только сожалеть, что великолепные образцы искусства охотской культуры не собраны в одном месте, а рассеяны по различным музеям и частным коллекциям.

С первыми такими художественными изделиями из резной кости я познакомился в доме Ясуо Китакамаэ.

Однажды, возвращаясь в Нэмуро с осмотра раскопок древнего айнского поселения, на повороте к берегу моря Ясуо Китакамаэ вдруг резко затормозил и предложил выйти.

— Смотрите,— сказал он, указывая в глубь бухты, где почти у самой линии горизонта виднелась узкая полоска.— Это остров Бэнтэндзима. Когда мне было 15 лет, я нашел там чудесные вещи, вырезанные из кости. Они должны Вас заинтересовать. Находки хранятся у меня дома, приглашаю Вас посмотреть.

И вот один из вечеров мы провели в доме Китакамаэ.

Это был типичный японский дом с необходимыми элементами модернизации, соответствующей духу времени. Изящные раздвижные стены-перегородки — сёдзи, позволяющие компоновать различные варианты комнат — то спальню, то гостиную, низкий стол на коротких ножках — сувари-пухуэ, такой же низкий комод, маленькие подушки для сидения — дзабутон, на которых с моими длинными ногами без должного навыка сидеть по-японски было трудно, поэтому для меня поставили кресло. Когда входишь в такое помещение, испытываешь чувство легкости и простора: во-первых, нет ничего лишнего, а во-вторых, хрупкие стены не создают замкнутого пространства, их как бы не существует. Все предельно просто. По я бы сказал, это какая-то особая, роскошная простота.

Небольшой уютный кабинет Ясуо Катакамаэ тем не менее обставлен в европейском стиле. Вдоль стен выстроились книжные шкафы. В них много редких книг. Привлекают внимание дореволюционные русские издания «Истории Сибири» Г. Ф. Миллера, «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова, Н. В. Стеллера, давно ставшие большой библиографической редкостью. С интересом рассматриваю альбом уже пожелтевших фотографий старого Южно-Сахалинского музея и его экспозиций: коллекция каменных орудий, найденных в районе Холмска, костяные изделия из Невелвека...

Наконец, Ясуо Китакамаэ достает из шкафа небольшую коробку:

— А вот это находки с острова Бэнтэндзима, о которых я Вам говорил.

Рис. 18. Женская статуэтка с острова Бэнтэндзима.

Я держал в руках фигурку — еще одно безмолвное свидетельство старой истины: вещи долговечнее людей. Люди уходят, после них остаются вещи и продолжают жить своей таинственной жизнью... Ощущение именно такой ускользающей тайны рождала скульптура женщины, оставленная на древней стоянке острова Бэнтэндзима около тысячи лет назад.

Рис. 19. Костяной игольник с острова Бэнтэндзима с изображением сцены охоты на кита.

Футляр для костяных игл, сделанный из кости крупного животного, привлекал внимание тем, что на одной из его сторон была выгравирована сцена охоты на кита. Охотники в большой лодке с силой гребут, стараясь приблизиться к киту. Кит ранен, в него вонзились два копья и гарпун, но он еще силен и мощно тянет за собой лодку с охотниками. Видно, как от ее быстрого хода рассекаются волны. Сцена эта в деталях напоминает рисунки коряков, опубликованные в свое время В. И. Иохельсоном, и дает возможность полнее представить китовый промысел.

Познакомился я также с коллекцией скульптурных изображений, найденных на стоянке Оннэмото, расположенной в полутора километрах к западу от мыса Посагтп. Особое впечатление произвели фигурки тюленей, медведей и лисиц. Не восхищаться этими подлинными произведениями искусства просто было невозможно. Следует отметить, что в одном из жилищ стоянки Оннэмото на полу обнаружили угли. Радиоуглеродным анализом установлено: люди жили здесь в IV веке нашей эры. Исследователи, таким образом, получили надежную датировку этих интересных скульптурных изображений.

В последние годы в научной археологической литературе широко используется понятие «неолитическая революция», что означает переход к земледелию, к скотоводству как к новым типам хозяйственной деятельности. Нередко при этом культуры земледельцев противопоставляются культурам охотников и рыболовов. Нет сомнения, переход к земледелию означал коренные изменения в экономике. Земледельцы в своем развитии опередили своих собратьев, оказавшихся в менее благоприятных природных условиях. И все же, как мы теперь знаем, древние охотники и рыболовы не были «дикарями», какими их пытаются иногда изображать зарубежные историки.

На обширных пространствах Северной Пасифики складывались и развивались не менее яркие и самобытные культуры, которые внесли свой вклад в мировую цивилизацию. К числу таких самобытных культур относится и охотская культура морских зверобоев, рыболовов и собирателей.

Где лежат истоки этой культуры? Кто ее носители? Эти вопросы все еще вызывают споры.

Цитируется по изд.: Василевский Р.С. По следам древних культур Хоккайдо. Новосибирск, 1981, с. 59-74.