Страна басков: государственные и традиционные учреждения

Во главе обширного «посева» семей в трех основных областях стояли старинные представительные органы власти, которые уже после окончания средневековой эпохи упорно продолжали свое существование: лабурский Билцар установил, передавая законы то в одну, то в другую сторону, связь, одновременно гибкую и сильную, с частными собраниями в приходах, или, точнее, в крестьянских общинах, которые также играли в баскскую пелоту. Они традиционно посылали на «блицарское» собрание своих «аббатов». На самом деле, речь шла об абсолютно светских делегатах, славных крестьянах или горцах, но их обряжали, для данного случая, в духовное, или «аббатское» платье, что было не более чем фантазия. При королевской власти любили такие семантические маскарады, настолько вошедшие в обычай, что забывали о том, что они изначально были фарсовыми и прикрывали собой подлинное содержание.

Над этими неуступчивыми учреждениями, остававшимися полуавтономными, зацвело, не всегда успешно, начало монархической централизации. Герцог д'Эпернон, могущественный на юго-западе, который до того был помощником и выполнял все поручения Генриха III, борясь с анархией принцев, прилагал усилия к тому, чтобы поставить Билцар в подчинение к бальи, главного королевского представителя в Лабуре. Бальи же, чья власть почти передавалась по наследству, пользовался некоторой независимостью и не всегда выступал покорной марионеткой центральной власти, как того, вероятно, желал д'Эпернон. В 1660 году юный Людовик XIV приехал во французскую Страну басков, чтобы там взять в жены Марию-Терезу. После произошедших волнений он жаловал региону некоторый суверенитет. В этом тексте он отныне поставил Билцар в подчинение к desiderata бальи, которого в свою очередь опекал интендант. Эти изъявления королевской воли

_____

Пожелания (лат.).

[125]

потребовали много энергии для составления редакций. До какого предела они на самом деле были воплощены в жизнь? Это вопрос перевода королевских приказов, возможно, не во всех случаях ясно «переданных» на языке местных жителей, который был очень трудным для тех, кто говорил по-французски...

Что касается религиозной (и антирелигиозной) жизни в Северном Ёскади, то начиная с 1567-1569 годов королева Жанна д'Альбре решила навязать, не без принуждения, бескомпромиссный кальвинизм своим подданным в Беарне и Нижней Наварре. Беарнцы, чья культура была более проницаемой для влияний, согласились, часто неискренне, принять новую доктрину. Баски же, сильные своей языковой изоляцией, остались стойкими перед инициативой дамы из По. Они не чувствовали срочной нужды избавиться от католицизма. Однако, Жанне и ее преданному слуге Жану де Лейцаррага мы обязаны появлением перевода на баскский язык Нового Завета, сделанного на основе французского протестантского варианта. Эта основная публикация, появившаяся на свет... в Ла Рошели в 1571 году, явилась одним из первых памятников письменной литературы на местном языке в западных Пиренеях.

Примерно сорок лет спустя религиозные противоречия обозначили удивительный контраст между Южным Ёскади и Северным Ёскади. Два баска с юга, Игнатий Лойола и Франциск-Ксаверий, - один основал Орден иезуитов, а второй обеспечил ему мировую славу (в Азии, в частности). По правде говоря, эти два человека не были озабочены тем, к какой национальности они изначально принадлежали в дни своего детства; и наоборот, в Байонне, городе если не баскском, то, по меньшей мере, наполовину замешанном на языковой принадлежности к северным баскам, появились некоторые из первых ростков янсенизма. Одним из первых адептов этой доктрины был Дювержье де Оран: он родился в маленьком главном портовом городе будущего департамента Пирене-Атлантик в 1581 году, и он зашел так далеко, что на несколько лет (1612-1614) поставил своего друга Корнелиуса Я нее на («Янсениуса») во главе колледжа в Байонне. Байоннская семинария Ларессор оставалась еще при Людовике XV «зараженной» августинианством. Истоки различий в судьбах этих двух регионов, выходящих за масштабы ре-

[126]

гионов, очевидно, идут издалека. С одной стороны - Пор-Рояль и Париж, с другой стороны - Мадрид и Рим, через посредничество Корнелиуса Янсена и Игнатия Лойолы, тянули каждый в свою сторону паству по обе стороны Пиренеев. Обеим сторонам пришлось приспосабливаться, каждой для своих целей, к специфическим требованиям той или иной доминирующей культуры: испанскому и иезуитскому влиянию в Бильбао, французскому и склонному к янсенизму обществу в Байонне.

Меньшей славой пользовалось дело о колдовстве, разразившееся в 1609 году в Лабуре; и во время этого дела проявилось истинное отношение в регионе к местным, или «обобщающим» властям. Случаи колдовства здесь, как и в других местах, сами по себе не были чем-то необычным. Но кажется, что в 1609 году конфликты между кланами в Сен-Жан-де-Люс, между двумя основными группировками, между отстраненными от муниципальной власти и ее держателями, сподвигли их главных действующих лиц к тому, чтобы выдвигать друг против друга серьезные обвинения. Королевская власть в лице своих представителей на местах не преминула вмешаться в это дело, будто бы всего лишь с целью подтвердить свои полномочия. Напротив, духовенство данного диоцеза и испанская инквизиция (по другую сторону границы) показали себя беспристрастными и с пониманием отнеслись к подозреваемым. Французские власти передали дело Пьеру де Лайкру, судье из Бордо, чьи предки-баски достигли успехов в торговых делах. Де Ланкр был безжалостен и страдал навязчивыми идеями; он взялся за дело с удивительным усердием и показал себя виртуозом в области пыток и казней. Жертвами его преследований стали в нескольких случаях, но таких было меньшинство, не сравнимое с остальными, настоящие колдуны и колдуньи; они до того беспрепятственно жили на земле, где господствовала древняя культура, и рационализм, идущий из Франции, был от них еще далек и не успел «модернизировать» эти земли. На местах люди были немногим менее жестокими, чем судьи, к тем, кого они подозревали в сверхъестественных способностях. В отношении колдунов люди легко устраивали погромы, более или менее спонтанные, с убийствами, незаконные, и они были еще более опасными, чем те законные процедуры, конечно, жестокие и мучительные, которые проводил де Ланкр. К большому

[127]

облегчению, после 1622 года ситуация стала более спокойной. Судьи перестали надоедать «волшебникам», которые, однако, продолжали свою тайную деятельность, как в Лабуре, так и в других местах, отныне не рискуя подвергнуться издевательствам или быть «поджаренными».

Шабаши и костры перестали нагнетать страсти в этой маленькой стране. Лабур, однако, полностью не успокоился: в царствование Людовика XIV и Людовика XV на местах люди постоянно жаловались на налоговый произвол властей, будь то новые или старые подати; а еще из-за налогового права на кожи, табак, нотариальные акты; и наконец, из-за продажи недавно организованных предприятий, которые жители Лабура пытались сбыть по завышенным ценам, требуя денежной суммы за «соглашение о повинностях», установленное раз и навсегда. Билцар, в свою очередь, любой ценой пытался сохранить свое существование; королевские представители пытались повлиять на ход процедуры выборов в этот орган, но их полное незнание местного языка нимало не способствовало таким попыткам манипуляций сверху.

Отсутствие дворян (которые, как кажется, были малозаметными для народа) и духовенства на собраниях Блицара вызывало, помимо всего прочего, постоянное негодование со стороны представителей администрации. Их, происходивших из других провинций, королевская власть «забросила» в эти места. Итак, в глазах этих людей присутствие двух привилегированных сословий должно было быть само собой разумеющимся на любом региональном собрании, претендующим на звание представительного органа. Возможно, баски в этом предвосхитили знаменитую фразу Сиейеса: «А что такое третье сословие?» В Лабуре же третье сословие уже было если не «всем», то, по меньшей мере, центром всего.

В Суле обозначились вначале значительные противоречия между сообществом баскских общин, состоявших поголовно из католиков, и парламентом (беарнским) Наварры, который основал Людовик XIII с резиденцией в По; этот высокий судебный орган в большинстве своем состоял из гугенотов; такова была воля Его Величества, в противовес, или по принципу «ты мне, я тебе», чтобы вновь ввести королевской волей в 1620 году католицизм в Беарне (эта область со времен Жанны д'Альбре остава-

[128]

лась практически под монопольным контролем гугенотов). Поэтому национальные вопросы, какими бы незначительными они ни были в данном случае в Суле, не дожидаясь современных кризисов (посмотрите на ситуацию в Ирландии), самым запутанным образом переплелись с религиозной борьбой.

Около 1691 года вопрос о По изменился: парламент в По стал на 100% католическим благодаря политике увольнений, которую проводил Людовик XIV. Жители Суля, преданные католицизму, смогли наконец, без церемоний, принять королевский указ, изданный в том году; в этом указе их освобождали от защитной эгиды, которую разворачивал над их головами парламент Бордо, и передавали их в ведение наваррского высокого суда в По, территориально находившегося ближе. В свою очередь великодушные судьи из По согласились отныне использовать местные обычаи Суля для разбора любого спорного вопроса именно в этом районе.

Давление централизации стало чувствоваться несколько позже, во время кризиса 1727-1733 годов; в этот самый период Сильвье (полуавтономное представительное собрание простолюдинов в Суле) перестало существовать из-за враждебных действий со стороны королевской власти (правителя и интенданта); королевскую власть в данном случае поддержали дворянство, духовенство, некоторые именитые горожане. В данном конкретном случае, против обычного, монархический централизм не был направлен против дворян: напротив, он обрушился на учреждение, включавшее в себя местных простолюдинов.

Начиная с XVII века репрессивная деятельность против местных свобод породила в противовес «различные движения»: с 1650 по 1660 годы Шурио, лабурский синдик в Блицаре, спорил с Уртюби, честолюбивым бальи, поддерживавшим интендантскую службу Гиени и парламент Бордо, фуражиров деятельности монархии. Справедливо отметить также, что Блицар шел по пути вырождения. Накануне революции 1789 года он был в полном упадке.

Но здесь речь шла только о Представительной ассамблее Лабура, находившейся в упадке. С другой стороны, в Суле в XVII веке в нескольких приходах затаили злобу на Труавилля (Тревиль у Александра Дюма). Этот «враг баскского народа» происходил из семьи торговцев; находясь у

[129]

короля на службе, он стал крупным военным и обогатился за счет легкого получения королевских земель (по правде говоря, они состояли из общинных владений). Восстание против Тревиля, для которого он послужил скорее предлогом, поднялось под руководством кюре Матала; его войско, состоявшее из нескольких тысяч крестьян, не устояло перед королевской армией. Матала отрубили голову, несмотря на тщетные просьбы епископа о его помиловании. Официальное прощение было выпущено в 1661 году, как только Матала оказался вне игры. Эта амнистия узаконила новые отношения между различными силами, установившиеся в регионе. Они были неблагоприятны для местных свобод, которые сократились, но полностью не были уничтожены. В обоих случаях, и с Шурио, и с Матала, мятежники выступали за местные законы («Эрлег» или «Эррилеж»). Не стоит исключать также враждебный настрой по отношению к городам: в частности, Матала выдвигал обвинения, скажем так, против «мегер» из Молеона, другими словами - офицеров, дворян или именитых граждан этого небольшого городка. Если верить ему, то они вошли в сговор с парламентом Бордо против сельского населения.

Суль и Лабур были слегка обезличены французской властью. И напротив, в центре Нижняя Наварра оставалась королевством в буквальном смысле слова; учреждения там были более устойчивыми и престижными, чем в обеих вышеупомянутых областях. В порядке наследования наваррское государство было передано Альбре, затем Бурбонам, а после 1589 года - королю Франции. Катастрофа 1512 года разорвала все связи между обширной территорией Южной Наварры, отошедшей к Испании, и северной частью того, что было когда-то единым Наваррским королевством. Еще продолжает существовать государство-придаток (конечно, речь о Нижней Наварре), которое само по себе соединяет долинные земли, состоит из нескольких небольших областей, в то время как Суль и Лабур каждый сам по себе составляют одну небольшую область, в свою очередь являющуюся федерацией приходов. Офранцуживание (конечно, лишь частичное) этой Нижней Наварры не обходилось без некоторых затруднений в период после 1589-1600 годов, когда государем Наварры Альбре-Бурбон стал сам Генрих IV: «Король Франции и Наварры». Однако процесс шел: в 1620 году под личным давлением Людовика XIII канцеля-

[130]

рия (Нижней) Наварры слилась, поневоле, с независимым советом Беарна, и таким образом сформировался парламент По, находившийся на беарнской территории, и отныне его назвали, чтобы польстить северным баскам, «парламентом Наварры». Это слияние басков-католиков и гугенотского Беарна спровоцировало (как мы уже видели) некоторые трения, которые продолжали существовать и впоследствии, в наше время, в том, что касается проблемы департамента - единого или двойного... Еще одна деталь: в Нижней Наварре в течение всего этого периода существовали свои собственные монеты, на основании чего жители гор дошли до того, что, о святотатство!, определяли на них Генриха IV как «короля Наварры и Франции», против канонической формулировки («король Франции и Наварры»). Эти местные деньги были отменены фактически начиная с 1634 года, но периодически все же появлялись в последующие годы, но затем в 1663 году они были официально упразднены. После этой даты было несколько попыток их восстановления. Таким образом, региональные учреждения подверглись нападкам, но только в плане чеканки монеты. В остальном они стойко держались, и конечно, лучше, чем в Суле.

Также в этом контексте функционировали сеньоры-посредники (Грамоны) и представительные органы региона (штаты Наварры).

Кстати о сеньорах-посредниках: из знатного местного рода Грамон происходила любовница Генриха IV Коризанда. В ответ король пожаловал Грамонам должность генерального правителя Беарна и Наварры, и эту должность занимали один за другим восемь представителей этого рода: это была роскошная плата! Правитель, таким образом избранный из членов знатного местного семейства, получал солидные денежные подношения, причем вполне на законном основании, от представителей трех сословий Нижней Наварры, собирающихся регулярно на свои ассамблеи. В благодарность за это герцог де Грамон играл роль успешного заступника при версальском дворе, где он ходатайствовал по просьбам жителей Пиренеев, являвшихся его «подданными». Без него они бы не так преуспели: система Людовика XIV, привлекавшего ко двору в Версале местных магнатов, оказалась не «только» плодящей паразитов.

[131]

С другой стороны существовали представительные собрания: «штаты Наварры» (мы бы более охотно назвали их, даже рискуя шокировать читателей, «провинциальными штатами Наварры») были основаны Генрихом д'Альбре в 1523 году, то есть спустя двенадцать лет после «катастрофы 1512 года». Бурбоны, став королями Франции, нисколько не пытались разрушить это коллективное учреждение, притом что они, ничтоже сумняшеся, упразднили, например, в XVII веке штаты в Нормандии. Наваррские штаты находились под контролем практически наследственной олигархии. Они не состояли из представителей одного сословия, не основывались на присутствии только сельских жителей, достаточно демократично настроенных, как это было на собраниях в Суле или Лабуре, что придавало им скромное очарование. Они вынуждены были терпеть присутствие в своих рядах, помимо представителей третьего сословия, большого количества дворян, что давало ассамблее в целом некоторую возможность «на элитарном уровне» противостоять «господину интенданту». Они собирали в королевскую казну налоги со всевозможных товаров; ассамблея настояла на том, чтобы установить разумную сумму налога, так что в 1779 году в Нижней Наварре каждый житель платил всего от 6 до 7 ливров налога, для сравнения, средний француз платил от 15 до 23 ливров.

Если говорить о косвенных налогах, можно отметить в 1685 году попытку королевской службы по сбору налога на соль («габель») захватить некоторые соляные копи в Нижней Наварре. До того времени они принадлежали общине местных жителей. Ответной реакцией на насилие со стороны королевских сборщиков налогов было народное восстание, двое предводителей которого были повешены по приказу жестокого интенданта Фуко. Но спустя два года государство вернуло соляные копи их бывшим владельцам. Любопытными и частыми были такие методы при старом режиме, и трудно их понять нашими современными умами. Предводителей казнят..., а затем, чуть позднее, удовлетворяют их требования! Попытаемся представить себе такое в «Рено» или в «Национальном обществе французского кредита» во время забастовки...

Существенному укреплению централизма в XVIII веке способствовало дорожное ведомство: в Нижней Наварре и Лабуре (1778 год) оно взяло на себя строительство дорог,

[132]

конечно, для выгоды населения, но в ущерб местным учреждениям, таким как Билцар, который, на самом деле, немного заботился о местных трактах. Добавим в тот же « централизаторский» список введение новых полицейских формирований в ограниченном количестве, они стали «коннополицейской стражей». Это вполне законно в стране, где было мало воров, зато много разбойников. В 1784 году стал даже рассматриваться проект о слиянии трех баскских провинций с Беарном: этот замысел, в то время не реализованный, предвосхитил создание в дальнейшем департамента Нижние Пиренеи, что заслуживает сожаления с точки зрения баскской истории, как считают националисты в наше время. В любом случае постоянство королевской власти и ее учреждений обеспечивалось в последние столетия старого режима бальи, относившимся к военному дворянству, и его помощниками, начальниками полиции и судьями по уголовным делам; эти обязанности часто передавались из поколения в поколение в одной семье.

Перипетии административного управления отражались на неспешном ритме жизни пастухов, основанной на перегонах стад на горные пастбища и эксплуатации огромных общинных выгонов. Когда завезли кукурузу, которая появилась уже с 1570 года, это дало мощный толчок развитию местного сельского хозяйства. Кукуруза - это капризное растение, требующее много сил и труда; расширение площадей, отданных под эту культуру, логично сопровождалось ростом количества рабочей силы. Растущее потребление мяса в городах, где уровень жизни повысился, привело, в другой стороны, к посадке репы, или турнепса; они были предназначены на корм скоту во время зимнего содержания его в стойле 5; это было типично для нового севооборота, более интенсивного. Таким образом, до XVIII века включительно наблюдается развитие как животноводства, так и растениеводства. Отсюда неминуемо происходят конфликты между оседлыми крестьянами и пастухами; последние хотят неприкосновенности общинных лугов, также они желают сохранить право прохода для своих заблудившихся или перегоняемых животных, в том числе по засеянным или засаженным землям, рискуя вызвать гнев земледельцев; можно подумать, что эти события происходили на Диком Западе! Однако, в не-

[133]

которых пунктах между оседлыми крестьянами и пастухами-кочевниками, между Каином и Авелем, наблюдалось согласие (не всегда безоблачное). На самом деле, и те, и другие участвовали в общей борьбе с деревьями, в вырубке пиренейских лесов, которые пали жертвой одновременно и распашки целины, и чрезмерного выпаса. Кроме того, древесина без всякой меры поставлялась для удовлетворения аппетитов кораблестроителей и кузнецов, любителей древесного угля (поскольку век каменного угля еще не наступил). Что касается рыболовства в Стране басков (из Сен-Жан-де-Люс, в частности), о развитии которого за океаном мы знаем, то оно происходило в виде сменявших друг друга циклов: китобойного цикла, начавшегося в Средние века в Гасконском заливе, затем в течение XVII века продолжившегося на Шпицбергене и в Гренландии из-за уничтожения китовых популяций в ближайших водах; затем был тресковый цикл, у Ньюфаундленда и в других местах, достигший кульминации в период между 1500 годом и Революцией, а затем в XIX веке мода на этот промысел проходит; и наконец, цикл сардин, он более типичен для нашего времени, несмотря на то, что был открыт в годы царствования Людовика XV.

«Событие» 1789 года в Стране басков последовало за дворянским выступлением: штаты Наварры и парламентарии в По были когда-то в плохих отношениях между собой. Однако, им удалось создать единый фронт, и небезуспешно, чтобы защитить местные свободы от незаконного вмешательства монархического централизма. Революция застала штаты и парламент врасплох и без особых трудностей сразу вывела их из игры.

На выборах в генеральные штаты в 1789 году встала лишь одна более или менее важная проблема - о Нижней Наварре. Она всегда требовала от Франции статуса независимого королевства. В принципе она была согласна послать своих делегатов к Людовику XVI, но не на заседание генеральных штатов как таковое. Катастрофа же, по мнению сторонников местной этнической традиции, была, однако, в другом. Менее чем за год, начиная с той ночи 4 августа 1789 года, были по очереди уничтожены, потому что были «привилегированными», представительные учреждения баскского народа (Билцар и др.), а также был упразднен титул короля Наварры и соответствующее ему коро-

[134]

левство. Неравенство в системе наследования было осуждено. Но фактически оно сохранилось: его потеря обозначала бы крах семейной системы, существовавшей неотделимо от местных обычаев.

В 1790 году был сформирован департамент Нижние Пиренеи. В нем слились три баскских области и романо-говорящая зона в Беарне. Протест Доминика-Жозефа Гара, человека, о котором еще пойдет речь далее, ничего не изменил. Конечно, баски смогли извлечь выгоду из уравнительных и других достижений Революции, но их национальное своеобразие понесло от этого потери, которые некоторые в наше время рассматривают как слишком тяжелые. Кроме того, в стране, охотно принимающей власть духовенства, где язык и проповеди неразрывно шли рука об руку, отделение церкви от государства вызвало разочарование и досаду. Революционный террор обрушился на тех юных басков, которые сопротивлялись обязательной службе в армии; в это время даже приняли решение о поголовной депортации (которая, к счастью, не осуществилась) жителей некоторых «гнусных коммун», обвиненных в сговоре с Испанией. Барер и Грегуар отказываются от западно-пиренейского диалекта как орудия суеверия и фанатизма. Несмотря ни на что, революционное десятилетие напрямую дало толчок развитию баскского языка, который с того времени стал широко использоваться в официальных публикациях.

Соотношение письменной и устной традиции стимулирует изучение диалектов. Кельтовед и баскофил, капитан Ла Тур д'Овернь происходил из побочной ветви известной семьи де Тюренн. Он увлекся народами, жившими на окраинах Франции и не воспринявшими диалект «ойл». В своем труде, изданном в Байонне в 1790 году, он предлагает рациональный подход, который опровергает версию о родстве языков Бретани и Лабура. Таким образом он показывает пример рассудительности, в то время как Доминик-Жозеф Гара считает себя обязанным приписать своим соотечественникам таинственных финикийских предков...

Во времена революции проявили себя несколько лидеров, исконных басков, которые впервые вышли на общенациональный уровень. В частности, среди них оказался Доминик Гара (1749-1833). Он был выходцем из лабурской

[135]

семьи, члены которой были торговцами, врачами, музыкантами, спортсменами, преподавателями, юристами, игроками в пелоту, соблазнителями (один из представителей этого семейства был даже любовником Эме де Куаньи, «юной пленницы» Анд ре Шенье, и это была победа, бесспорно, лестная для регионального национализма, и эту историю не преминули вспомнить, почти два века спустя после событий, добросовестные хроникеры). В 1789 году Гара был депутатом, затем членом конвента, идеологом, академиком, короче говоря, это была типичная судьба именитого горожанина, и десятки их проявили себя в эти «огненные и свинцовые годы» (1789-1815). При империи он был автором проекта административного слияния двух областей Страны басков, испанской и французской. Его предложение было вновь подхвачено в наши дни, независимо от его памяти, националистами из Памплоны и Сен-Себастьяна, даже из Сен-Жан-де-Люс.

В XIX веке в период «после 1815 года» во французской Стране басков наблюдался подъем национального самосознания, который еще более укрепляли изыскания лингвистов из других областей. Среди них можно отметить, помимо Вильгельма Гумбольдта, князя Луи Люсьена Бонапарта, сына Люсьена Бонапарта, который прослыл «гигантом баскологии». Все большая интеграция во французское сообщество, от Наполеона до де Голля, характеризовалась постоянным развитием грамотности, приобщением к французскому языку, который сосуществовал печально рядом с местными наречиями, сохранявшими свою силу в горных убежищах. Электорат, с тех пор, как существовало всеобщее избирательное право, демонстрировал в целом «умеренные» тенденции: во время президентских выборов в 1981 году в Стране басков 55,76% отдали свои голоса за Валери Жискар д'Эстена, и это процентное соотношение дошло до 62,42% «во внутренних областях» и упало до 52,62% на побережье, более открытом для левых влияний 6.

В какой мере на французскую Страну басков повлиял националистический дух, такой ядовитый за пределами границ, в Бискайе и Гипускоа? Оставим в стороне, но не совсем,... вопрос, конечно, животрепещущий, о роли «нижнего основания», который занимает Северный Ёскади в стратегии террористов из ЕТА: подпольные бойцы, появившись с другой стороны Пиренеев, отсиживаются в

[136]

Нижней Наварре 7, в Лабуре и Суле, откуда их периодически выгоняет французский министр внутренних дел и затем принудительно высылает их. Но когда речь идет о выборах 8, это совсем другой вопрос: на выборах в законодательные органы в 1967 году кандидаты от Энбата, националистического баскского движения на французской территории, получили 5 035 голосов из 108 662 проголосовавших, то есть 4,63%. Этот процент снизился до 3,59% в 1978 году, когда голосовали за кандидатов от EHAS, фракции с наиболее левой ориентацией из Энбата 9. Приверженцы национальной самобытности добиваются гораздо более существенных результатов в области культуры и образования благодаря созданию школ, где преподавание ведется на баскском языке.

И наконец, знак «Ипарретаррак» в регионе ассоциируется с жестоким экстремизмом на чисто (?) локальной основе; он отделился (в принципе) от Южного Ёскади и ЕТА, но он также активно полагается на подпольные насильственные действия. «Ипарретаррак» вот уже несколько лет является оплотом малочисленных воинственно настроенных членов, которых мы не решаемся квалифицировать как «отчаявшихся»; иногда он вербует своих бойцов из числа бывших семинаристов и пользуется поддержкой, естественно издалека, некоторых представителей регионального духовенства. Это один повод напомнить о связях, которые с незапамятных времен установились между баскским языком и католической религией, иногда на основе воинствующего мистицизма. И плюс к тому, результаты более близких к нам по времени выборов иногда показали на местах, что националисты добились в некоторых случаях несколько больших результатов, чем те, которые мы привели выше, а в некоторых деревнях...

«Ипарретаррак» (северный) - это подпольная организация во французской Стране басков 10, которая заставила о себе впервые заговорить в 1972-1973 годах. Изначально речь шла об организации, «вдохновленной» баскско-иберийской ЕТА, или, будем точными, «политико-военным ответвлением» этой организации (у терроризма бывают подобные нюансы!). В течение нескольких лет между этими группами, большой и маленькой, северной и южной, располагавшимися по обе стороны Пиренеев, было полное взаимопонимание. Но с конца 1970-х годов начали

[137]

возникать некоторые разногласия, которые время от времени разрешались взрывами бомб. ЕТА, конечно, желала, вместе с «французскими товарищами», чтобы был сформирован, каким бы маленьким он ни оказался, чисто баскский департамент на крайнем юго-западе Франции. Эта новая административная единица должна была послужить прелюдией к последующей окончательной «эмансипации» Северного Ёскади и его присоединения (путем аннексии) к гораздо более обширной территории Южного Ёскади. Тем не менее у ЕТА были и другие заботы: французская Страна басков была для нее одновременно святилищем, где ее бойцы, которых там не преследовали, как в Испании, могли отдохнуть, поправить здоровье и организовать новые террористические акты, где бы они затем ни осуществились - в Памплоне ли, в Бильбао или даже в Мадриде. Если они хотели жить спокойно, то им не следовало доходить до крайностей и разжигать на севере огонь «национального освобождения», чтобы не доводить до взрыва. Из-за этого неминуемым оказался разрыв или, по меньшей мере, охлаждение в отношениях между ЕТА и ее братьев по эту сторону гор. Именно это и произошло в марте 1980 года: когда ЕТА получила информацию о неудачном террористическом акте «Ипарретаррака», когда последние потеряли двух своих бойцов, оказавшихся жертвами своих же собственных смертоносных механизмов, ЕТА оставалось лишь констатировать досадный непрофессионализм своих французских друзей, которые, плюс к тому, из-за своих громких и кровавых акций ставили под угрозу священную неприкосновенность атлантических Пиренеев, столь дорогую сердцу товарищей с юга. Запахло жареным! С 1981 года «Ипарретаррак» стал жаловаться на то, что ЕТА, слишком озабоченная тем, чтобы в пользу сторонников северной политики нанести «главный удар» в своей области и больше нигде, оттеснила его на задний план. Чтобы действенее убедить «Ипарретаррак» знать свое место и отныне обязать его быть скромным и сохранять подчиненное положение, даже быть мирным ввиду стратегических требований средиземноморской зоны, ЕТА без колебаний пускает в ход хлесткие аргументы и даже «дружеские тумаки» по отношению к «Ипарретарраку». В 1985 году двое бойцов подверглись нападению, в частности, с использованием взрывчатки, и

[138]

один из них в результате получил тяжелые ранения. Это был удар со стороны ЕТА, таким образом показывающий «империалистический» настрой по отношению к бойцам с неиспанского склона Пиренеев. Они всегда выражали свои империалистические требования по отношению к кому-нибудь. Эти братские стычки не помешали, однако, «Ипарретарраку» осуществить некоторые свои инициативы. В то время среди членов этой организации насчитывалось примерно двадцать решительно настроенных и способных на жестокие действия личностей. Среди этих муж- чин...или женщин, отметим некую Мари-Франс, организатора террористических актов, которая была заключена в тюрьму, затем бежала из тюрьмы в По в 1986 году и трагически погибла под колесами поезда в 1987 году во время своего второго ареста около железнодорожной линии. ...Упомянем также некоего Габриэля М., сбежавшего из «застенка» в По в тех же условиях, что и Мари-Франс, а затем пойманного за особо тяжкое убийство (полицейского) при выходе из туристического лагеря и приговоренного в конце концов в марте 2000 года к пятнадцати годам лишения свободы. И еще, конечно, Филиппа Бидара, выходца из очень религиозной католической семьи (Миттеран охотно инкриминировал духовенству участие в жестокостях басков, в том числе и в атлантических Пиренеях). Это была также националистская семья, постепенно избавлявшаяся, если этому верить, от своей принадлежности к французам, как от старого тряпья. Бидар был в числе участников перестрелки в Сен-Этьен-де-Бегорри 11 в 1982 году; несчастный святой из Бегорри, один из самых славных героев агиографии Страны басков, немало повидал на своем веку. Сам Бидар много раз выходил сухим из воды, когда вокруг него погибали 12: «Двое боевиков застрелены при невыясненных обстоятельствах; под поезд подложена бомба, которая могла бы привести к множеству жертв; двое полицейских убиты выстрелами; пятеро соратников по оружию обезврежены сначала силами правопорядка,... а затем своими собственными бомбами» (все та же «неловкость» членов «Ипарретаррака», на которую жаловалась ЕТА). По словам журналиста, «бравшего интервью» у этого самого Бидара, «никогда не было речи о том, чтобы убивать, ни о какой-либо причастности к убийствам полицейских, но очень быстро ситуация вышла

[139]

из-под контроля». На протяжении 1980-х годов Филипп Бидар был примером самого буйного насилия. Он представлял собой противоположность некоторым хладнокровным фанатикам, не решимся назвать их упрямыми, которых достаточно можно было встретить на Корсике: они действовали тихо, поскольку «никто никогда не знает, револьвер выстрелил так быстро». Контраст проявлялся с такими людьми, но также, в совсем другом смысле, ярко выражены были различия и с тем или иным славным малым, таким улыбчивым, всеми средствами пытающимся пробудить к себе интерес, и ему это очень хорошо удавалось, с таким милым молодым человеком, какого можно было встретить, например, в савойском движении. Здесь, в Савойе, девиз такого человека мог быть вдохновлен знаменитой фразой: «обычно я не прибегаю к насилию», с таким подтекстом, что есть другие, более молодые, более пылкие, которые могли бы со своей стороны предаться насилию, если парижские власти не выслушают мою аргументацию, исключительно и рационально реформистскую...

Итак, вернемся к Филиппу Бидару: на самом деле, как нам сообщают, находясь в тюремной камере, этот боец сильно изменился. Он отказался от «неприемлемого марксизма» (sic) * первых лет. Сейчас он ратует за менее агрессивные формы, которые воплощает собой недавно созданное движение «Abertzalen Batasuna» (АВ). Родина превыше нации, Дерулед превыше Барре. Новые автономисты иногда боятся ЕТА, и их можно прекрасно понять: они превысили избирательную планку в 10% голосов, в частности, в Бегорри, и школы, где преподавание ведется на баскском языке, насчитывают уже третье десятилетие своего существования.

В любом случае, французская Страна басков перестала (?), как говорят, быть святилищем для ЕТА; департамент Атлантические Пиренеи перестал (?) играть роль убежища, которую ему пришлось поневоле принять на себя в давние годы, когда президентом был Миттеран.

На самом деле, у французских басков практически не оставалось выбора. В любом случае, роптали ли они или были, как меньшинство, согласны, их кровавые старшие

_____

* Важно (лат.).

[140]

братья с юга не давали себе труда спросить их мнение. И иногда они использовали некоторых из французских басков в своей деятельности даже в Испании, гораздо южнее даже испанской баскской этнической области: некий Х.П. из Байонны, мирный французский гражданин, писал таким образом в прессу статьи, показывая себя прекрасно информированным о террористических актах на юге Пиренеев,...в которых он, не говоря об этом, он сам участвовал 12! Он вместе со своим сообщниками перевозил в Севилью 300 кг взрывчатки, в Испании он был замешан в общей сложности примерно в тридцати террористических актах и в убийстве двух судей, трех генералов и одного вице-адмирала (все они были испанцами), не считая взрыва в Сарагосе, в результате которого погибли одиннадцать человек, из которых пятеро - дети, и машины с подложенной взрывчаткой (еще один погибший). В 1990 году Н.П. был арестован, а в 1994 году испанский суд приговорил его в целом к 1 802 годам тюремного заключения, из которых 121 год был только за машину с заложенной взрывчаткой (мы знаем, что в Испании, как и в Соединенных Штатах, в отличие от французской системы, сроки тюремного заключения суммируются).

Это значит, что надо сохранять здравый смысл. Терроризм «Ипарретаррака» время от времени бывает громким 13, но все равно остается принадлежностью небольшой группки. Некоторая помощь со стороны ЕТА имеет больший вес, но остается замкнутой в определенных границах. Наконец, смутный национализм, или скорее этноцентризм, распространение которого можно увидеть повсюду во французской Стране басков, не приводит в такой степени к раздуванию результатов выборов в списках автономистов, скрытых или явных националистов, тех результатов, скромные данные которых мы приводили выше; сейчас число отданных за них голосов еще больше сократилось, иногда оказываясь значительно ниже знаменитого десятипроцентного барьера. И вот контраст! Такая ситуация с меньшинством, даже незначительным меньшинством, во французской зоне сильно отличается от положения вещей, царящего к югу от пиренейских гребней. Целый рад партий, называющих себя баскскими, с 1977 года находятся в процессе постоянного развития и получили в целом 65,6% голосов на региональных выборах в 1984 году; эти многочисленные голоса

[141]

распределялись в течение этого времени по трем фракциям: умеренной центристской, социалистической и даже еврокоммунистической и, наконец, радикальной фракции, выступающей за независимость и связанной с террористической деятельностью ЕТА.

Как объяснить масштаб интеграции французских басков по отношению к Франции, возможно, уменьшающийся, но, однако, превосходящий интеграцию их испанских собратьев, которые в двух третях случаев ориентированы в сторону националистического движения? Вероятно, стоит подумать о том, что разрушение региональных привилегий во французской Стране басков в 1789 году, несмотря на то, что было достойным сожаления, ее жители постепенно стали воспринимать как «плюс» из-за тех позитивных изменений, которые привнесла Революция, а в особенности следующие за ней полтора века, в области демократических прав и достижений в области образования и либерализма. Этого нельзя сказать, можно утверждать лишь обратное, об уничтожении баскских «фуэрос» испанским правительством в период с 1839 по 1876 годы; это уничтожение местные жители ощутили как агрессивное действие, которое мадридские власти, связанные со старым режимом, сотворили против малочисленного народа, но гордого и свободо-любивого, даже притом, что с 1512 года он уже не обладал суверенитетом.

С другой стороны, французские баски пережили войны (1870-1871; 1914-1918; 1939-1945) бок о бок с другими жителями республики. У испанских же басков отношения с Кастилией во время военных конфликтов носили характер антагонизма, который выливался в жестокие гражданские войны, сначала карлистские (1833-1839 и 1872- 1876), а в конце концов франкистские. Чувствуется огромная разница. Эти различия, конечно, не мешают существованию во французской Стране басков сильного чувства самобытности и национальной принадлежности. И иногда происходит воскрешение «святилища», как во время некоторых террористических актов ЕТА в 2000 году, когда подготовка шла на севере, а взрывы были на юге... В последние годы французская и испанская полиция разработала и провела серию совместных антитеррористических операций, приведших к аресту многих баскских террористов. Так в сентябре 2000 года был арестован предполагаемый глава

[142]

испанской ЕТА в Бидаре в Атлантических Пиренеях. Тогда же в результате расследования, проведенного французами, удалось выявить подпольную лабораторию по изготовлению взрывчатки для сообщников с юга («Монд», 19 сентября 2000 года). Но полиция, противостоящая терроризму, - это одно, а политика - совсем другое дело, даже несмотря на то, что в данном контексте политика и террор неизбежно накладываются друг на друга...

[143]

Цитируется по изд.: Ле Руа Ладюри Э. История регионов Франции. Периферийные регионы Франции от истоков до наших дней. М., 2005, с. 125-143.

Примечания

5. Lefebvre Th. Les Modes de vie dans les Pyrdndes atlantiques orientates. These. P.: Colin, 1933.

6. См. по этому поводу интересную работу: Haritschelhar J. Etre basque. Toulouse: Privat, 1983. P. 220.

7. Выражение «se mettre au vert» (1. выехать за город отдохнуть. 2. сменить атмосферу на более свободную. 3. переждать, отсидеться.) может иметь несколько значений, в которых нет ничего пренебрежительного: так, например, профессор одного испанского университета, найдя атмосферу невыносимой в по-настоящему университетском городе в Южном Ёскади, где он преподавал до того времени, уехал, чтобы найти себе должность в каком-нибудь французском университете, в По или где-то в другом месте, чтобы вдохнуть там, наконец, воздух свободы как академической, так и другой.

8. Библиография по этому сюжету достаточно объемная, мы ис-пользовали, в частности, исследование Letamendia P. Nationa- lismes au Pays basque. Talence: Presses universitaiies de Bordeaux, 1987.

9. На выборах в законодательные органы в марте 1986 года левые националисты получили 3,8% голосов во французской Стране басков.

10. Manage G. L'toil du pouvoir. Vol. II. P.: Fayard, 2000. P. 387.

11. Ibid. P. 392.

12. Journal du Dimanche. 2000. 16 juin.

13. Menage G. Op. cit. P. 525, примечание 1.