Руссильон средневековый воюющий

За этим последовали (после 1597 года) четыре мирных десятилетия, начало которых ознаменовалось посещением базельским путешественником Томасом Платтером в 1599 году, чьи впечатления о Руссильоне весьма интересны. Он прибыл в Перпиньян из Каталонии (Северной), которая послужила промежуточным пунктом его путешествия от границы, укрепленной с двух сторон - с французской и с испанской. Мул, которого ему одолжил сердобольный житель Лангедока, отчасти облегчил ему тяготы путешествия и избавил от усталости. Повсюду вдоль дороги были скалы, колючие кустарники, пушки и крепости; это были Лёкат на французской стороне и Сальс на испанской. Повсюду «пахло войной», несмотря на то, что она недавно закончилась.

Во время своей первой встречи с испанскими солдатами, охранявшими границу, Платтер выдал себя за купца-экспортера, уроженца Лангедока, желавшего исследовать каталонский рынок, чтобы узнать, есть ли там возможность торговать зерном и вином. Эту ложь приняли за чистую монету, что доказывает, что этот базелец после нескольких лет пребывания в «Романии» говорил к тому времени на диалекте Лангедока достаточно чисто и без ярко выраженного немецкого акцента; иначе тонкий слух

[156]

каталонских (или кастильских) часовых, привыкших к постоянным «контактам» окситанцев и каталонцев, непременно уличил бы выдумщика. Но эти самые контакты между окситанцами и каталонцами в то время не привели или пока не привели к созданию единства, еще в меньшей степени к созданию «койне», в отличие от того, что мы можем себе представить в 2000 году, когда мы так увлечены языковым братством, которое в наше время объединяет каталонских и окситанских борцов по обе стороны границы. В 1599 году их языки были, конечно, близкими или очень близкими между собой, но национальные границы, располагавшиеся между Лёкат и Перпиньяном, создавали настоящую границу во многих смыслах слова. Наличие этой границы рано привело к тому, что Лангедок стал отличаться от Руссильона, полностью испано-каталонского. Общность различных романских языков в обеих «провинциях», окситанской и каталанской, не была синонимом единства.

Платтер прибыл в Перпиньян 21 января 1599 года. Французские военные много раз пытались, и, скажем так, напрасно, занять этот город, и с этой точки зрения попытки агрессии со стороны Генриха IV оказались не более успешными... Климат в Перпиньяне был мягким, в окнах домов не было стекол, апельсиновые деревья росли в водосточных желобах. Столица Руссильона была не только производителем цитрусовых, но также финансовым центром: недалеко от рыбного рынка Платтер отправился на встречу со своим торговцем-банкиром, чтобы передать ему вексель. На улицах города путешественника поразили «морды» крайне чопорных мужчин, их маленькие шляпы и необъятные платья женщин; они как бы предвосхищали образы Веласкеса. В Лангедоке же, по сравнению с этим, господствовала провинциальная мода в одежде. Что касается языковых различий между каталанским и кастильским диалектами, то для этого базельца, который везде охотно проявлял себя полиглотом и в целом глубоким знатоком романских языков, хоть и были достаточно скромными, но, тем не менее, существовали.

На дороге, ведущей из Перпиньяна в Барселону, Томас и его попутчики (они менялись на разных этапах путешествия) открыли для себя все прелести испанского постоялого двора: еды там не было вообще, стоит сказать об этом, и самым простым решением было принести пищу с собой

[157]

или купить в соседних лавках, если они там были. Герцог Сен-Симон, еще более склонный к презрительным отзывам, нежели Платтер, в свою очередь скажет впоследствии об «этих гостиницах в Испании (...); там вам только укажут, где продается (за пределами гостиницы) каждая вещь, которая вам нужна. Мясо обычно «еще бегает», вино густое, выдохшееся и резкое, хлеб прилипает к стене, вода часто никуда не годится».

Переход через Пиренеи; этимология этого слова, данная Платтером, просто фантастична. Наш автор приводит в этой связи греческое слово «πυρ» (которое читается как «пюр» или «пир»), обозначающее «огонь». Однажды пожар, возникший по вине пастухов, прошелся по всей этой горной цепи. Отсюда происходили и потоки расплавленного серебра, вытекавшие из ущелий, как река, из залежей руды в пиренейском массиве. Тогда местные жители получили фантастические богатства, но только на короткое время. Фольклорное или причудливое, это объяснение названия Пиренеев через пожар, предложенное таким образом (24 января 1599 года) закончилось, как почти каждый вечер в повествовании, на постоялом дворе. Тот постоялый двор, о котором шла речь, держала большая семья, или семья из нескольких поколений, что было типично для средиземноморских народов в то время, будь то испанские или балканские народы: персонал гостиницы состоял из деда, отца и сына, и у каждого из них были жена и дети, которые работали бок о бок с ними. Спать было катастрофически неудобно.

На следующий день (25 января) на заре их ждал отъезд при свете факелов. По дороге Томас запасся провизией. Именно в связи с этим он в своем произведении позволил себе одобрительно отозваться по поводу успешного ведения хозяйства, что, если ему верить, характеризовало Испанию конца XVI века: цены на еду, как он пишет, фиксировались властями, и их предписания строго соблюдались на практике... Совсем в другом ключе в Жероне, каталонском городе, который он посетил по пути, редактора «Описания путешествия» заворожил один необыкновенный барочный особняк - золото и драгоценные камни. Путешествие продолжилось вдоль длинной улицы, на которой стоял ряд виселиц: они свидетельствовали о страхе местных властей и жажде репрессий. Затем был переход через лес,

[158]

разоряемый разбойниками, если только можно верить деталям, которые приводит наш автор, любящий на досуге рассказывать захватывающие истории. Эта история об ограблении в лесу (неудачном) кажется почти единственной в долгом рассказе Томаса Платтера. Но, однако, нет причин усомниться в его правдивости; данные (Броделя), которыми мы располагаем об ограблениях «служивых» на пиренейских границах, как южных, так и северных, в любом случае подтверждают тот факт, что проблема безопасности была актуальной в этом регионе. Страхи Томаса в тот вечер 26 января не были лишены оснований.

27 января 1599 года от Остальрика до Баттлории все тянулись ряды виселиц, катастрофически заполненные человеческим материалом. Местные виноградные лозы подвешивались на подпорки из тополя, Томас отметил отличие от Лангедока, где виноградники всегда были ползучими и располагались прямо на земле, без всяких столбов и подпорок.

[159]

Цитируется по изд.: Ле Руа Ладюри Э. История регионов Франции. Периферийные регионы Франции от истоков до наших дней. М., 2005, с. 156-159.