Индия в годы македонского вторжения

Индийский поход Александра Македонского — любимая тема многих поколений европейских историков классического толка. Но индийские историки эту тему не очень жалуют. Они справедливо замечают, что «большого исторического или политического влияния на Индию этот поход не оказал» и что «в древних индийских текстах не найти даже упоминаний об Александре». «Ничем в индийской истории этот поход не отпечатался [кроме «коварных убийств» и «разгула жестокости». Его даже трудно причислить к большим военным успехам, поскольку целью ставилось всего лишь покорение очередной кучки жалких племен и государств».

Великим достижением Александра было не вторжение в Индию, а то, что он туда добрался. Военный поход против Ахеменидов, задуманный еще его отцом, стал своего рода географической экспедицией. Македонцы смогли исследовать земли, которые им до тех пор и не снились. Анатолию (современная Турция) они прошли в 334-333 годах. Защищая южный фланг от персов, Александр достиг Финикии (Сирия и Палестина), заявил права на Египет и Сирию. Это было в 333-332 годах. В 331-330-х последний правитель рода Ахеменидов бежал из своих владений от македонской армии, и Персеполь пал. Двадцатипятилетний Александр стал господином всего, что считалось величайшей в мире империей. Всего, кроме восточных ее частей — Гкндхары и «Индии».

Хотя в армии Ахеменидов служили отряды из Гандхары, скорее всего, в середине IV века до н. э. Гандхара и «Индия» уже вышли из-под прямого подчинения персов. Для Александра же было достаточно того, что эти провинции некогда были персидскими. Чтобы превзойти Ксеркса и Дария, он должен был их покорить. Хотя для этого требовался еще один масштабный обходной маневр, на сей раз по северному флангу. В 329-328 годах Александр выступил на северо-восток, в Арахосию (Афганистан), затем пересек снега Гйндукуша, бурную реку Оке (Амударья) и по[1]росшую сухим кустарником Согдиану (Узбекистан). Здесь он пересек границу среднеазиатских владений Ахеменидов и заявил права на далекий город Яксарт на реке Як[1]сарт (Сырдарья), недалеко от Самарканда. И только в конце 327 года, взяв Кабул, подошел к северо-западным границам Индии.

Теперь Александр в своих подвигах превзошел не только Дария и Ксеркса, но и мифологических Геракла и Диониса, однако, казалось, ставил перед собой все более недостижимую задачу, словно искатель Грааля. Теперь он искал Океан — последний предел земной тверди. Помышляя об этом «прекрасном далеко», он достиг своего рода просветления, которое хотя и отличалось от того, что посетило Будду, зато стало своеобразным штампом для западных исследователей. Пэубо говоря, он стремился к бессмертию во плоти. «Чтобы понять его мотивы, потребуется воображение, — пишет один из лучших биографов, цитируя одного из его товарищей. — Причина в том, что Александр всегда стремился к большему».

А большее как раз могла предложить Индия. Перед Александром, как волна, катилась молва о его военной доблести, сминая сопротивление, как авангард войска. Индийские перебежчики из армии Ахеменидов разжигали интерес, указывали ему путь. Местные мятежники обещали поддержку и предоставляли слонов. Благоразумные наместники искали его дружбы. Главный из них известен у греков как Омфис, или Таксил. Второе имя позволяет думать, что он был правителем Таксилы, крупнейшего города между Индом и Иерусалимом. Случайное упоминание в приложении к грамматике Панини позволяет идентифицировать его как Амбхи — еще одного загадочного персонажа индийской истории.

Первый зафиксированный историей случай, когда царя признали изменником собственной страны, связан с именем этого Амбхи Таксильского. Александр так разделил свои силы, что половина беспрепятственно перешла реку Кабул и Хайберский перевал, в то время как сам он повел остальное войско северным путем, через унылые холмы, в Сват. Там, среди сосновых лесов, он одержал одну из самых славных побед над местными горцами, взяв горную твердыню Аорн (в горной цепи Пир-Сар). К весне 326 года, спустившись обратно в долины, он пересек Инд и воссоединил силы. Слава македонцев гремела повсюду.

Приюту науки и торговли, городу, не имевшему естественной защиты, не оставалось ни малейшего шанса выстоять против этой силы. Таксила, пережившая Ахеменидов, оставалась их владением. Следовательно, греки считали ее своей. Когда Александр вышел к Инду, он увидел,

что его ждут дары — тысячи голов скота, слоны, серебро. Амбхи понимал, что сопротивлением не добьется ничего, кроме того, что его прекрасный город будет уничтожен. Заботясь о будущем, он решил не рисковать. Александр утвердил его в качестве сатрапа и вернул ему автономию.

В это время, по самым скромным подсчетам, владения Таксилы простирались от Инда до реки Гидасп (современный Джелум). Дальше, занимая узкую полоску Пенджаба между Гкдаспом и Акесиной (современная река Чинаб), лежало царство Пора, как раз на пути македонской армии. Пор заключал в себе все качества, которыми не обладал Амбхи. Человек громадного роста, гордый, величественный и бесстрашный, он, вероятно, происходил из рода Паувара. А паувары были не менее доблестным кланом, чем бхараты в былые времена. Александр вызвал его, как всегда поступал с местными вождями, на встречу, чтобы тот мог явиться и принести знаки покорности. Пор согласился на встречу, добавив, что самым подходящим местом для нее будет поле битвы.

Ответ был хорош, и, несмотря на уже начавшийся сезон дождей, Пор вывел свои силы на берега Джелума. Обычно с наступлением сезона дождей все войны в Индии прекращались. Индийские войска были плохо приспособлены для сражения под тропическим ливнем, и Пор надеялся на разлившийся Инд, который остановит врага. Но Александр, на счету которого было уже немало переправ через реки, построил корабли, сбил с толку противника, изображая переправу в нескольких местах, и перебрался через бурную реку на противоположный берег. Последовавшая за этим битва была, скорее, формальностью.

Колесницы Пора вязли в грязи, лучники не могли целиться из огромных луков, нижний конец которых втыкался в землю. Индийское войско, хотя и превосходило числом македонцев, билось безуспешно. Ощетинившиеся копьями слоны двигались по полю, как ходячие бастионы, круша все на своем пути, но греки осыпали их дротиками, и животные бежали назад, топча своих. Александр имел достаточно военного опыта, чтобы тратить время на слонов. Его искусство полководца не имело себе равных, и македонская конница легко опрокинула маневры противника. Индийцы оказались в кольце, которое все сильнее сжималось. Бешеные от ран слоны уже не отличали хозяев от врагов. Они «устали, обессилели и начали, посапывая, отходить назад, повернувшись к врагу, словно корабли, которые идут вспять». Македонская фаланга напирала сомкнутыми щитами, неся смерть. «Когда конница Александра раздвинулась, образовав проход, все обратились в бегство».

Пор получил рану, но продолжал сражаться, сидя на самом большом из слонов, до тех пор, пока его не схватили. «Как мне обойтись с тобой?» — спросил Александр. «По-царски», — гордо ответил Пор. В подобных обстоятельствах для греков это прозвучало как просьба, исполненная бесстрашия и благородства. Александр проявил великодушие, вернув ему царский титул и владения. Но слова Пора прозвучали подобно тому, что советовал повелитель Кришна Арджуне в «Махабхарате». Каждый должен жить в соответствии со своей дхармой. Дхарма кшатрия — сражаться и принимать последствия своих действий. Похоже, Пор не взывал к милосердию Александра или к сочувствию одного правителя другому — он просто следовал дхарме.

После всех положенных по случаю победы празднеств македонское войско двинулось дальше, на юго-восток, пересекая реки Пенджаба. Дожди кончились, природа расцветала. Они перешли Чинаб, затем Рави. Бесчисленные «города» сдавались без боя, а некоторые, скорее всего республиканские ганасангхи, оказывали долгое сопротивление. Даже Александру становилось ясно, что пока на пути будут встречаться противники, конца войне не предвидится. В войско начали просачиваться слухи о несметных силах Магадхи под управлением династии Нанда (греки называли эти народы празийцами и гангаридами). Арриан пишет, что эти слухи только подстегивали Александра, побуждая скорее двигаться дальше. Ганг, еще более могучий, чем Инд, должен был наверняка привести к Океану, к пределам мира. Считалось, что край там чрезвычайно плодороден, живут в нем умелые землепашцы и храбрые воины, а правят этим краем мудро и справедливо. Александру чудилась грандиозная перспектива.

Вот только его людей этим было уже не привлечь. Они миновали место, где сейчас находится граница между Индией и Пакистаном, где-то недалеко от Лахора. Затем, возле города Амритсар, добрались до Биаса, четвертой реки Пятиречья — Пенджаба. В том странном бесконечном краю, где чернолицые люди ходили в белых одеждах, место годилось для объяснения с полководцем не хуже любого другого.

Александр чувствовал, что дело идет к мятежу. Он долго взывал к своим командирам, напоминал им о прошлых заслугах, объяснял всю гибельность отступления. Но переубедить оказалось тяжело. Девятый вал завоеваний сменился отливом и уносил назад, в море, песчинки из-под ног. Новые друзья пересматривали границы своей преданности, а старые враги искали новые возможности для удара. Зов трубы остался без ответа, и греки двинулись назад, словно измученные слоны Пора под шквалом дротиков.

Как убедить людей, уже восемь лет живущих в непрерывном походе? Их ноги омывали Тигр и Инд, Нил и Евфрат, Амударья и Сырдарья. Через пустыни, горы, поля и степи они прошагали 25 000 километров. Победами, славой, добычей и диковинками они пресытились. Своего вождя они слушали почтительно, но оставались непреклонными.

Александр удалился в шатер, словно его любимый герой Ахилл. Три дня он не показывался воинам, но и это на них не подействовало. Жертвы богам с просьбой о благополучной переправе дали неблагоприятные знамения. Наконец Александру ничего не оставалось, как только объявить отступление. Берега Биаса огласились радостными криками. Как заметил Арриан, Александр был побежден лишь однажды — и то собственными солдатами.

Чтобы умножить свои завоевания, завершить путешествие и скрасить неудачу, Александр решил возвращаться на кораблях по Джелуму и Инду, а дальше морем. В конце 326 года до н. э. корабли были достроены, и отплытие состоялось. Вниз по рекам шли шесть месяцев. Прибрежные племена, даже названия которых не всегда удавалось узнать, оказывали яростное сопротивление, равно как и многочисленные крупные поселения, в которых большое влияние имели брахманы. Многие из таких поселений были, несомненно, основаны на местах древних хараппских городов, скрытых за полторы тысячи лет землей.

Сам Александр в бою за город маллов был ранен стрелой в грудь. Возможно, стрела пробила ему легкое, поскольку выздоровление затянулось. Зато он проявил мудрость и не стал вступать в борьбу с бесчисленными когортами Нанды. В сентябре 325 года флот наконец вышел из устья Инда в Арабское море, и Александр повел остатки своих людей вдоль сухих и бесплодных берегов Гедросии.

Для многих этот путь оказался гибельным. Теперь в войске заговорили о возвращении в Индию, чтобы набрать свежих сил. Но Александра подвел аппетит другого рода. Через два года он умер в Вавилоне от гепатомы, после обильного застолья.

Из Индии он вывез много драгоценностей, что и создало в Европе образ далекой страны несметных сокровищ. Александр оставил за собой открытое окно на Восток. Через него проникали посланцы, заманчиво сверкали идеи, в него с надеждой заглядывали любопытные взоры. Благодаря ему возникли все эти названия на греческий лад: Омфис, Аорн, Пор, маллы и многие другие, которых никогда не слышали в Индии. Это «вторжение» для индийцев выглядело, как краткий набег, будто кто-то прошаркал по краешку ковра, не заходя в его центр и не тревожа политическую обстановку.

Вместе с Александром ушел Калан — фигура, знаменитая тем, что он был первым индийским экспатриантом, имя и время жизни которого точно известны. Он был одним из аскетов, обитавших возле Таксилы. Калан принял приглашение Александра и стал его спутником, а затем сопровождал царя в пути на запад. В Персии, незадолго перед смертью господина, он добровольно взошел на костер.

У Калана были необычные способы излагать свое учение. Один из его товарищей в Таксиле сказал, что пытаться понять его философию через переводчиков — все равно что искать чистой воды, пробираясь через грязь. Калан и его друзья ходили обнаженными, поэтому ни один из греков не смог к ним примкнуть. Возможно, они были джайнами, последователями Нигрантхи. Джайны ходили обнаженными из-за особенно трепетного отношения к жизни во всех ее формах. Одежда отвергалась, поскольку могла убить насекомых, запутавшихся в ней. Смерть же должна доставаться только тому, кто умирает естественным образом. Все же Калан, хотя и в преклонном возрасте, решил принести себя в жертву. Хотя в глазах греков все выглядело очень героично, этот поступок не очень понятен на фоне опасения случайно раздавить букашку. Скорее всего, персидская зима довела его до простуды, а то и до воспаления легких, и Калан предпочел смерть беспомощности. Никто не мог его отговорить, даже Александр. На собственное сожжение он пришел во главе большой процессии и забрался прямо в костер. Даже когда его лизали языки пламени, он не утратил привычную невозмутимость.

Греки, потрясенные таким зрелищем, устроили празднество в его честь. Соболезнования плавно перешли в вакханалию. Учеников у Калана не было, зато он обрел множество друзей. Он сыграл роль первого культурного посланца Индии. С тех пор неотъемлемой частью представления европейцев об Индии стали гимнософисты, «нагие философы». Как и греческие пифагорейцы, они проповедовали воздержание, учили о возрождении и переселении души. О Калане и его голых подвижниках писали Лукиан, Цицерон и Амвросий Медиоланский. Гораздо позже идеи гимнософистов вернулись в Европу уже в виде аскетического пуританства, в первую очередь среди фундаменталистов Кромвеля. А еще позже под этим флагом нашли свою клиентуру среди духовно бедного западного населения бесчисленные мистики, гуру и махариши.

Цитируется по изд.: Кей Джон. История Индии / Джон Кей: пер. с англ. И. Летберга, - М., 2011, с. 114-121.