Вспышка озарения

Хотя некоторые спутники Александра Македонского описали свои путешествия, хотя некоторые их современники составляли биографии Александра и описания открытых им земель, ничто из этих материалов до наших дней не сохранилось. Однако во времена Древнего Рима эти труды были хорошо известны. Их использовали в своих работах такие историки, как Плутарх в I столетии н. э. и Арриан, военный историк II века н. э. Их труды до нас дошли. Не во всем они согласуются между собой. Кое-где встречаются вкрапления сведений более позднего происхождения. Описания Индии часто основаны на фантазиях и предрассудках. В этой галерее вымыслов золотоносные муравьи Геродота соседствуют с людьми, которые на ночь укутываются в собственные огромные уши, людьми с такой огромной ногой, что она служит им зонтиком, а также одноглазыми, безротыми и проч.

Если опустить все эти, а также многие менее очевидные выдумки, то сочинения латинян доказывают: после ухода Александра на севере Индии возникла новая династия, управлявшая могучей империей. Такую империю легко можно назвать классической. Этот эпитет, которым мы привыкли пользоваться применительно к Древней Греции и Риму, здесь не случаен — он делает Индию примером политической интеграции и духовного подъема.

В 326 году, когда Александр находился в Пенджабе, в долине Ганга, согласно греко-римским источникам, правил «Агграм» или «Ксандрам». Его войска были бесчисленны, что и напугало соратников Александра. Отец этого правителя был простолюдином, рожденным от цирюльника и куртизанки, однако основал царскую династию и сделал своей столицей Паталипутру. Следовательно, этот «Андрам» был Нанда, вероятно, младший из сыновей Махападмы Нанды. Значит, греко-римские записи согласуются с пуранами в том, что правление династии Нанда длилось всего два поколения и он был в роду последним. Записи гласят, что второго Нанду крайне не любили и у власти он едва держался.

Согласно Плутарху, Александр повстречал человека, которому предстояло занять трон Магадхи. Его звали Сандракот, и в 326 году он жил в Таксиле. возможно, обучаясь или приобщаясь к местной святости и готовясь к мятежу против Нанды. Но в индийской традиции такого персонажа нет. Среди длинных списков правителей в пуранах нет никакого Сандракота. Однако греческие источники, особенно отчеты Мегасфена, который посетил Индию около 300 года до н. э. в качестве посла, дают понять, что кого-то в то время действительно называли Сандракотом и правил он в долине Гкнга. Неясно, правда, какому индийскому имени это соответствует, правил ли он в Паталипутре и был ли тем самым Сандракотом, о котором упоминает Плутарх. Подобно Пору и Омфису, он казался одним из тех персонажей, чье санскритское имя так искажено греческой транслитерацией, что оригинала за ней не узнать.

Только сэр Уильям Джонс, этот обаятельный отец научного изучения Востока, пионер индоарийской лингвистики, спас репутацию Сандракота. «Открытию, которое выпало мне случайно, я не могу противиться», — сказал он в 1793 году в ежегодном обращении к Бенгальскому Азиатскому сообществу [1]. В ходе изучения санскритской литературы он обнаружил, что столицей, где правил Сандракот, действительно была Паталипутра. Из сюжета драмы первой половины 1-го тысячелетия н. э. «Мудраракшаса», повествующей об интригах при дворе царя Чандрагупты, стало известно, что он захватил трон и принимал у себя чужеземных послов. Вспышка озарения навела ученого на «случайное открытие» — «Сандракот» может быть греческим произношением имени «Чандрагупта». Позже эта догадка подтвердилась благодаря другому греческому варианту «Сандракоптос». Сандракот Плутарха и Мегасфена и Чандрагупта в этой пьесе и списках правителей из пуран — одно и то же лицо. Впервые фигуру, хорошо известную по греко-римским источникам, однозначно отождествили с персонажем индийской традиции.

В то время (конец XVIII века) вдохновленные открытием ученые принялись проверять индийскую хронологию. О Чандрагупте и основанной им империи известно было все же очень мало. Но вскоре, в XIX веке, последовали еще более поразительные открытия. Джонсом восхищались только потому, что наконец появилась возможность сопоставить даты событий со списком царей и датами их правления, указанными в пуранах. Так, выяснилось, что Чандрагупта готовил мятеж, когда Александр находился в Пенджабе. Согласно индийским источникам, он правил 24 года, а Мегасфен в качестве греческого посла был у него не позже 305 года. Восстание началось ненамного позже 326 года, продолжалось от трех до четырех лет, так что правил он в своем многоколонном дворце в Паталипутре с 320 по 297 год. А это означает, что его наследник, Биндусара, правил с 297 по 272 год, а наследник Биндусары — загадочная личность, которую еще предстоит установить (не считать же достаточной универсальную формулу «величайший из правителей, каких только видел мир» [2]) — пришел к власти в 268 году, после четырех лет междуцарствия.

Эти даты устанавливаются путем сопоставления более поздних буддистских источников. В буддистских и джайнских текстах немало сказано о династии Маурьев. Об этом периоде истории Индии мы узнаем в основном из них, из сохранившихся выдержек из отчета посла Мегасфена, да из некоторых уцелевших надписей. Но этот период правления Маурьев мог бы стать самым подробно запечатленным в документах за всю домусульманскую эпоху благодаря «Артхашастре» — очень трудному для понимания тексту, в котором содержится подробный анализ искусства управления государством. Потому что брахман Каутилья, которому приписывается этот труд, оказался не кем иным, как ловким идеологом, провокатором и главным советником пресловутого Чандрагупты. Фактически ортодоксальная традиция признает, что Каутилья посадил на трон Чандрагупту в качестве своего ставленника. А труд, что он написал, представляет собой подробнейший список бесчисленных чиновников государственной службы. Кто какими достоинствами должен обладать, кто за что отвечает, как они взаимодействуют между собой, как следует проводить внешнюю политику и вести войну. Тут перечислены финансовые и военные ресурсы государства, проекты строгих законов, способы выявления несогласных и пропаганда государственного вмешательства во все сферы жизни. Варианты политических волевых решений предусмотрены почти для всех случаев. Такой труд должен был обеспечить династии Маурьев отличную теоретическую подготовку для правления.

Правда, для опасений тоже есть основания. Полный текст «Артхашастры» по объему и детальности сравним с «Камасутрой». Хотя в древних произведениях на него ссылаются где с восторгом, а где и с иронией [3], этот текст был обнаружен только в 1904 году. Доктор Р. Шамашастри, работавший тогда в библиотеке города Майсур, сделал это великое открытие тоже случайно. Неизвестный пандит [санскр. мудрец, ученый) просто протянул ему кипу пальмовых листьев с рукописью и исчез. К счастью. Шамашастри очень быстро осознал, сколь бесценное сокровище попало ему в руки. Его познаний хватило на то, чтобы пере вести ее на английский язык и написать комментарии. Этот перевод был издан в 1909 году. С тех пор появились другие издания, и разгорелись жестокие споры.

Сейчас нам кажется вполне естественным, что рукопись в ее имеющемся виде датируется II веком н. э., то есть на полтысячелетия позже времени правления Чандрагупты. Более того, выполненный на компьютере статистический анализ языка доказал, что книга написана не одним автором, а составлена из более ранних текстов. Возможно, компилировал ее и один человек, но единого создателя, как пишет американский ученый Томас Траутманн, у книги нет.

Я полагаю, вернее всего было бы назвать «автором» «Артхашастры» книги-предшественницы. Но черты этого автора смотрятся довольно сложно — нос от одного, волосы от другого, глаза от третьего [4].

Кто написал эти книги-предшественницы, когда жили их авторы — неизвестно. Но хотя, как показывает анализ, Каутилья не был единоличным автором всей книги, он вполне мог быть одним из ее составителей. Образ искусного мастера ядов и интриг очень живо смотрит на нас с древних страниц. Вероятно, многое из описанного в «Артхашастре» применялось династией Маурьев в жизни.

Есть и еще одно затруднение. Ни один из таких древнеиндийских сборников, как «Камасутра», «Ману-смрити» или «Артхашастра», в его сохранившемся виде не был написан раньше первых столетий новой эры. К тому же эти произведения могут и не быть надежными практическими пособиями. Просто они составлены на основе наблюдений, но трудно представить себе, чтобы каждый пастух выполнял все положения и соблюдал все технические требования искусства любви, описанные в «Камасутре». Так же сомнительно, чтобы какое-нибудь государство было столь изящно устроено, так откровенно агрессивно и так неусыпно бдительно, как требует «Артхашастра». Этот трактат написан, скорее, в расчете на государство будущего. Подобно десяти заповедям Будды, это путь к совершенству. Такие тексты должны служить упражнениями для ума, вычленяя и доводя главные стремления человека до абсолюта. При этом их указания нередко неприменимы на практике либо применение приводит не к тем результатам, которые ожидались. Таким образом, если к государству Маурьев относилась только часть уложений «Артхашастры», то лишь часть от этой части говорит о том, как на самом деле правил Чандрагупта Маурья.

Индийский Юлий Цезарь

Родословной Чандрагупта Маурья не блистал. Буддистские тексты утверждают, что он происходил из клана Шакья, откуда был и сам Будда. Другие относят его к династии Нанда. Оба варианта выглядят очевидными попытками приукрасить тот факт, что основатель династии был низкороден, предположительно вайшья. Если он и не родился в Пенджабе, то по крайней мере провел там значительное время. В этом сходятся Плутарх и древняя легенда, которую можно отыскать и в индийских, и в греко-римских источниках и которая ассоциирует Чандрагупту со львом. Тигры встречались по всей Индии, а вот индийский лев, ныне сохранившийся только кое-где в Гуджарате, похоже, никогда не обитал восточнее Раджастхана и Дели.

В какой-то момент молодого самостоятельного Чандрагупту заприметил Каутилья (по другим источникам, Чанакья) — ворчливый странствующий брахман, отвергнутый при дворе Нанды. Свою месть Каутилья построил на том, что Нанду не любили. Сам он не мог стать царем по причине телесного несовершенства (кажется, он лишился зубов) и все свои амбиции решил воплотить в жизнь при помощи Чандрагупты. Первая попытка свергнуть Нанду в Магадхе не увенчалась успехом. Каутилья думал решить дело обычным государственным переворотом, но не получил достаточной поддержки. Интриган решил попробовать еще раз, но теперь ему для этих целей подвернулся мальчишка, которого он особо выделил среди окружения царя. На сей раз вместо того, чтобы ударить в самое сердце могущества Нанды, он принялся «подтачивать по краям», сея раскол и заручаясь поддержкой подчиненных Нанде царей.

Хорошим местом для начала деятельности оказался Пенджаб, где после ухода Александра Македонского образовался вакуум власти. Поселения, основанные македонцами, пришли в запустение, гарнизоны разъехались по домам или были переведены в более крупные центры, такие как Таксила. Пока на Ближнем Востоке преемники Александра боролись за наследство, индийские сатрапии оказались предоставлены самим себе. Ставленники Александра — Амбхи и Пор — не жаловали династию Нанда, а потому чувствовали необходимость поддержать амбиции семьи Маурьев. Войска из ганасангх, все еще стоявшие на северо-западе, на фоне местных беспорядков тоже поддерживали Чандрагупту. Во всяком случае некий могущественный вождь горцев, с которым Каутилья вел переговоры, заключил с ним оборонительный союз.

Набеги союзных государств на царство Нанда внезапно сосредоточились на Магадхе. Вероятно, Паталипутра подверглась осаде, и союзники, прибегнув, вне всякого сомнения, к помощи перебежчиков, одержали верх. Нанду буквально заставили паковать вещ и— ему обещали сохранить жизнь и столько из его несметных богатств, сколько он сможет унести на себе. Затем вождя горцев, с которым так успешно договорился Каутилья, отравили (скорее всего, по наущению самого Каутильи), и Чандрагупта Маурья получил трон Магадхи. Это событие датируется 320 годом до н. э.

О периоде его правления мало достоверных сведений. Кропотливо выявлялись и уничтожались приверженцы Нанды. В «Артхашастре» немало внимания уделено тому, как это нужно делать — вероятно, так и поступали. На такой политике, на таких методах и было основано господство династии Маурьев. Большинство сведений об этом господстве получено из более поздних источников. Но поскольку немногие из длинного списка своих завоеваний Чандрагупта смог передать по наследству, похоже, что он, соединив громадную армию Нанды с собственной, нашел для нее немало работы. Его со всей справедливостью можно назвать создателем империи. Историки-соотечественники называют его «индийским Юлием Цезарем», хотя если соблюдать последовательность событий, то скорее уж Юлия Цезаря следует называть «римским Чандрагуптой».

Существует предположение, что саму идею создания империи Чандрагупта почерпнул, наблюдая амбициозность Александра Македонского. Но в отличие от Александра, шедшего от одной победы к другой, ему нельзя приписать с определенностью ни одной выигранной битвы. Империя Маурьев достигла размаха, невиданного для индийских династий — даже Великие Моголы довольствовались меньшим. Но нам точно известно лишь об одной кампании правителя Маурьев, и то лишь в связи с публичными сожалениями по ее поводу. Такое отсутствие сведений можно приписать давности лет или ненадежности источников, но информации об империи Маурьев это не добавит.

В оценке завоеваний Чандрагупты может помочь знание размеров империи, захваченной у Нанды. Можно предположить, что в нее входили Магадха и Анга, а также большинство старых государств долины Гкнга (Кошала, Ватсья, государство личчхавов и проч.). Ее пределы тянулись на юг, через горы Видхья, центральную Индию к реке Нербудда. За этой рекой, в Декане, следы правления Нанды довольно сомнительны.

В поздних записях, обнаруженных в Калинге, в современной Ориссе, ясно указывается, что этот район был некогда частью империи Нанды. Возможно. Чандрагупта ее удержал, но позднее она выскользнула из рук семьи Маурьев, поскольку внуку Чандрагупты пришлось отвоевывать ее заново. А за тысячу миль от нее, на другой стороне Индии, на горе Гирнар, в городе Джунагарх (Гуджарат) со хранились иные записи. Они рассказывают о починке плотины, которая проводилась по указанию «губернатора» правительства Чандрагупты. На западе власть Нанды могла доходить до Аванти (Малва), но вряд ли простиралась до самого Гуджарата. Следовательно, Чандрагупта провел успешную кампанию в западной Индии и, вероятно, достиг района Бомбея. Таким образом, империя Маурьев стала первой, протянувшейся от моря до моря — от Бенгальского залива до Аравийского моря. Целью ее создания, конечно, было не «объединить Индию». В те времена, когда понятия о географии, равно как и о национальности, были расплывчаты, такими идеями вряд ли можно было оперировать. Скорее, цели были иными — возобновить прибыльную морскую торговлю, которую открыли еще хараппцы (лес, ткани, пряности, ювелирные изделия и дорогие камни), с побережьем Персидского залива.

Владения Чандрагупты в Пенджабе и на северо-западе Индии были не менее протяженны, как скромно замечают греко-римские источники. Из них нам известно, что после продолжительной борьбы Селевк Никатор — один из полководцев Александра Македонского — унаследовал восточную половину его империи. За большую ее часть пришлось сражаться, и на Индию Селевк обратил внимание только в 305 году. Оказалось, что к тому времени Чандрагупта уже успел «освободить» Пенджаб (в римских источниках использовалось именно это слово). Тем не менее Селевк перешел Инд, а возможно и Джелум, затем согласился на условия Чандрагупты и отступил. Возможно, Селевк прокладывал себе путь, подобно Александру, и так же вскоре понял, что пора уходить. А может, его попросту разбили. Условия, которые он принял, позволяют такое предположить. Чандрагупта даровал ему 500 боевых слонов, которых Селевк затем успешно использовал против врагов на западе. Вряд ли такой подарок сильно разорил Чандрагупту. В ответ Селевк уступил не только Пенджаб, но и Пшдхару и всю территорию современного Афганистана, кроме Бактрии (северный район между Гиндукушем и Аму-дарьей). Договор скрепили помолвкой между Чандрагуптой или его сыном и дочерью Селевка.

Для дальнейшего укрепления дружеских отношений Селевк назначил в Паталипутру, ко двору Маурьи, посла. Им стал Мегасфен, чей отчет о «Сандракоте» и его империи, как та виделась из столицы, некоторыми фрагментами сохранился в произведениях других авторов. Тем не менее эти фрагменты очень важны как живое свидетельство очевидца, побывавшего в Пенджабе в IV—III веках до н. э. В самом деле, Мегафсен, упоминая о бюрократии и абсолютизме в государстве Маурьев и о структуре постоянной армии, подтверждает, что материал «Артхашастры» мог применяться на деле. Дома, в Греции, его отчет послужил важным свидетельством в пользу тех, кто считал все россказни об этой стране кипой лживых бумажек. Все эти уродцы с ушами-лопухами и ногами-зонтиками выглядели ничем не хуже тростника, из которого делают сироп, и деревьев, на которых растет шерсть. В веселой Аттике первые сведения о сахарном тростнике и хлопчатнике сочли забавной выдумкой на восточную тему.

Хотя Чандрагупта, несомненно, оставил своим наследникам империю протяженностью от Бенгалии до Афганистана и Гуджарата, нет точных сведений о том, как далеко она простиралась на юг. Джайнская традиция утверждает, что Чандрагупта отрекся от трона в пользу сына, уступив джайнам Карнатаки. В живописном городке под названием Шравана-Белгола, угнездившемся в теснине между двумя отвесными горными склонами, в западной части Бангалора, император, как принято считать, окончил свои дни в умеренности и молитвах. На вершине одной из здешних гор высится огромная скульптура обнаженного Гоматешвары — одного из джайнских учителей.

Эта двадцатиметровая статуя, стоящая без опоры, числится среди важнейших достопримечательностей южной Индии. «Ничего более величественного и впечатляющего не отыскать за пределами Египта, да и там тоже неизвестно статуи выше» [5]. Но вот вторая гора, Чандрагири — не такая головокружительная. Считается, что Чандрагупта здесь жил. Надписи и рельефные изображения, сделанные в разное время вплоть до V века н. э., рассказывают о его жизни. Считается, что здесь, в глубокой гранитной пещере, в порыве джайнского самоотречения император заморил себя голодом.

У ученых, конечно, имеются в этом сомнения, особенно если учитывать тот образ жизни, который император вел, согласно Мегасфену. Паталипутра купалась в роскоши, очень мало похожей на джайнский аскетизм. Но самопожертвования во времена Маурьев были довольно обычны. Власть Маурьев на юге была, несомненно, сильна, и «эту историю можно считать доказательством того, что он этой частью полуострова овладел» [6].

То, что это место находилось на границе империи, очевидно из пролога к истории. Император решил отречься (297 год), получив от почтенного Бхадрабаху известия о надвигающемся голоде. Бхадрабаху оставался последним из монахов, кто слышал наставления Махавиры Натапутты. (Как раз о таком голоде упоминают две древние надписи на медных пластинах, найденных в Бенгалии и Уттар-Прадеше. Надписи датируются временем правления Чандрагупты. Если жизнь Бхадрабаху была не сверхдолгой, то его личное знакомство с Махавирой, современником Будды, может служить аргументом в пользу «краткой хронологии».) В результате этого пророчества не только сам Чандрагупта, но целая джайнская община ушла на юг. Судя по упоминаниям в «Артхашастре», там происходило заселение свежезавоеванных земель, вдоль границ империи. Джайны шли на юг пока не добрались до Карнатаки. Они остановились там, где между двух гор Шравана-Белгола струится поток. С помощью паломников и меценатов они принялись за работу и возвели 12 изящных храмов, выкопали прекрасный пруд и украсили гранитные скалы вокруг абстрактными изображениями. Джайны живут там до сих пор и по сей день рассказывают все ту же историю о Чандрагупте.

Такие сюжеты для Индии не редкость. Сэр Уильям Джонс сравнивает свою первую встречу с брахманом с открытием изолированного сообщества греков, которые, как и 2000 лет назад, ходят в гиматиях и сандалиях, почитают Зевса, цитируют Гомера и хранят письменный архив, восходящий к каменному веку. Индийские историки до сих пор внимательно выпутывают из пряжи повседневной жизни нити прошлого. Д. Д. Косамби, автор захватывающих исторических книг, вооруженный записной книжкой и крепкой палкой (с острым наконечником, чтобы выковыривать из земли находки, а заодно отгонять наглых деревенских собак), словно ведет своего читателя на прогулку по склонам Пуны. Удачные находки, встречи с прохожими из различных слоев общества, наблюдение за их обычаями, терпеливые расспросы о местах, где расположены поселки с трехтысячелетней историей, торговые сделки, изучение санскритской культуры. «Для восстановления истории эпохи, когда письменности еще не было, нет ничего важнее полевой работы», — пишет Косамби [7]. Большую часть истории Индии доисламского периода можно отнести к этой эпохе. Но ни в одной стране прошлое не живо в народе так, как в Индии. Легенды и устные предания здесь по надежности и достоверности сравнимы с летописями.

Величайший из царей

В 1837 году, после многолетних исследований и догадок множества ориенталистов, Джеймс Принсеп, пробирщик Калькуттского монетного двора, совершил открытие, которое до сих пор играет важнейшую роль при разгадке тайн Древней Индии. В надписи на каменном ограждении знаменитой буддистской ступы в Санчи, выполненной неизвестным шрифтом, он сумел распознать две буквы. Одна была «д», вторая «н». Добавив их к уже известным буквам, он смог разобрать слова и понял, что надпись сделана на языке пали. Пали относится к пракритам — многочисленным производным санскрита. Он был распространен в Магадхе во времена Будды, а сейчас используется для записей некоторых священных буддистских текстов. Вдохновленный удачной находкой, зная, с каким языком имеет дело, и большую часть алфавита, Принсеп стал первым европейцем, попытавшимся сделать перевод этих «пляшущих человечков» — шрифта, ныне известного как брахми. Он перевел несколько коротких надписей в Санчи. Те гласили о дарении для ступы отдельных камней и перечисляли имена дарителей. Затем исследователь принялся за более длинные надписи.

Копии этих надписей ему привозили антиквары из Ориссы, Гуджарата, Аллахабада и Дели. В 1822 году Джеймс Тоуд писал по этому поводу об очень ровном темном гранитном полушарии, которое выпирало из земли, как бородавка, и которое при помощи железного стала было об ращено в книгу [8]. Некоторые из надписей находили на каменных утесах, другие на огромных колоннах. Странным казалось, что надписи, собранные по всему субконтиненту, содержали одни и те же фразы, а часто просто повторялись. Можно себе представить, что было бы, если бы в Европе рунные надписи длиной с добрую главу, похожие одна на другую с точностью до черточки, нашли бы на каррарском мраморе, шотландском граните, колоннах долины Рейна и скалах Гибралтара. Учитывая древность самих надписей и мест, где их отыскали, интерес к ним был огромен. О хараппской цивилизации тогда еще и не подозревали. Считалось очень важным расшифровать послание древних индусов: одни сравнивали их с египетскими иероглифами, другие — с десятью заповедями, которые Моисей обрел на горе Синай.

Рассказывая о своих переводах в 1837 году, больной и умирающий Принсеп тоже проводил параллель с Моисеем: «Мы с легкостью можем привести в пример еще более древние и важные законы, выбитые на каменных табличках» [9]. Против всех ожиданий это оказались не темные заклинания вед, подобные бездонным колодцам, но четкие политические уложения. Такие исторические документы в Индии до того известны не были. Скорее эдикты, нежели заповеди, надписи представляли собой ясные приказы правителя. Большинство из них начиналось словами: «Так говорит Дэванампия Пиядаси». По форме эти надписи перекликаются с персидскими, которые потом прославил Ницше («Так говорил Заратустра»). Возможно, они и сделаны под влиянием Ахеменидов. На многих колоннах с этими надписями видны глифы, их колоколовидные капители увенчаны изображениями животных. Обе эти черты свойственны монументальной архитектуре древнего Персеполя.

Однако самобытные образы животных, сопутствующие детали, такие как буддистское колесо Сансары, и зеркальная гладкость, до которой отполирован песчаник, не имеют аналогов в других землях. Более того, в высшей степе ни характерными для Индии можно считать и умеренное использование титулов в этих эдиктах, и необычное проявление человеческих чувств. Дэванампия Пиядаси, несомненно, принадлежал к земле Будды и Махавиры. Приверженцы Ганди черпали в его указах идеи ненасилия и морального возрождения. Для Неру было очевидно, что одна из таких колонн с надписями должна служить национальным символом Индии. Как водится, вышло не по задуманному, и большинство колонн, увенчанных четырехглавым скорее львом, чем тигром, обращенным в разные части света, находится на территории Пакистана.

Но кем же он был, этот Дэванампия Пиядаси? К несчастью, Принсеп в пуранах, в списках царей, не нашел никого с таким именем. Но один из современников Принсепа, работавший с буддистскими летописями на Шри-Ланке, сообщил, что на этом некогда буддистском острове жил царь по имени Пиядаси и в те времена это имя принадлежало могущественному индийскому государю. В самом деле, во многих буддистских легендах этот царь упоминается как очень почитаемый. Он был проводником буддизма в Индии, а своего сына отправил на Шри-Ланку, чтобы он распространял учение там. Сын нам известен под именем Ашока.

«Дэванампия» означает «любимец богов». В те времена, вероятно, это был почетный титул, наподобие «ваше величество». «Пиядаси» значит что-то вроде «благородные манеры». Это имя могло быть добавлено после 268 года, когда Ашока взошел на трон. Этот царь был третьим Маурья, внуком Чандрагупты. Он правил около сорока лет и в пураны попал под именем Ашоки.

Сведения о ранних годах Ашоки известны не из пуран и не из надписей, а только благодаря буддистским летописям со Шри-Ланки. О Биндусаре, его отце и сыне Чандрагупты. известно очень мало. Греческие источники называют его «Амитрохат», от санскритского титула Амитрагхата, то есть «убивающий врагов». Из этого можно заключить, что он продолжил завоевания отца. К тому же считается, что он покровительствовал секте адживиков, как поступал в свое время его отец с джайнами, а сын с буддистами. Возможно, поддержка новых сект была осознанной политикой Маурьев — они собирали последователей в кругах купцов и промышленников, и государство всегда было обеспечено налоговыми поступлениями. (Не нужно забывать, что «Артхашастра» буквально означает «учение о выгоде», сиречь экономика.)

Биндусара правил 25 лет и умер, вероятно, в возрасте за пятьдесят. Ашока был одним из нескольких его сыновей, следовательно, с согласия отца учился у него разбираться в государственных делах. Проверка в деле, видимо, состоялась в Таксиле, где он успешно подавил мятеж против Маурьев. Возможно, благодаря этому успеху его поставили правителем Удджайна. Там он оставался до самой смерти отца. Удджайн расположен у реки Сирпа, притока Чамбала, посреди заросших лесом возвышенностей западной части центральной Индии. Сейчас это одно из главных мест паломничества буддистов, а тогда он был столицей одного из пяти регионов империи Маурьев. Подобно центру Аванти или Малвы, город контролировал торговые пути — от Бхаруча (важного порта западного побережья) и Паталипутры (путь в долину Нармады) до долины Ганга (путь по Чамбалу, древний Дакшинапатха).

Однако в летописях буддистов упоминается о любви Ашоки к дочери местного торговца. Эту барышню звали Деви, или Видиша-махадеви. «Богиня Видиши». Ей не суждено было выйти за Ашоку, сопровождать его в Паталипутру и стать одной из его цариц, зато она родила ему сына и дочь. Сын Махинда возглавил буддистскую миссию на Шри-Ланку. Возможно, его мать уже была буддисткой, в таком случае Ашока мог приобщиться к буддистскому учению еще в Аванти. Местность Видиша находится в 120 километрах от Удджайна, где стоят знаменитые памятники Санчи, в том числе и ступа, прославившая Принсепа. Во времена Маурьев здесь находилась крупная буддистская община. Но самые первые вихары (залы для медитации) и ступы здесь строились, вероятно, с 275 года до н. э. Вполне возможно, что не Ашока обратился к вере в Видише, но сам обратил жителей Видиши. Возможно, уже став императором, он сохранил романтические воспоминания юности об этом мирном лесном краю на пологих берегах Бетвы, где совершаются религиозные омовения.

Как и в рассказе о таких покровителях буддизма, как Аджаташатру, царь Магадхи, буддистские тексты стремились дать представление о жизни Ашоки до обращения — будто бы он был человеком жестоким и темным. Затем он преобразился — верный взгляд на вещи способен из самого страшного чудовища сделать образец для подражания. Такой подход допускает, что прежде о буддизме царь понятия не имел, и позволяет объяснить, почему после смерти Биндусары его правление отличалось жестокостью. Говорят, он не только убивал соперников, претендовавших на трон (99 братьев), но и заплатил за экскурсию в преисподнюю, чтобы построить что-то подобное на земле, оснастить ее всем необходимым для мучений по «последнему слову техники» и отправлять туда всех, кто ему не понравится. Этот «ад на земле», вероятно, был местной достопримечательностью. Пять веков спустя китайский путешественник, осматривая в этих местах древние святыни буддизма, упомянул о колонне, которая стояла в память об этом заведении.

Понятно, что Ашока не был избран отцом, что ему за наследство пришлось сражаться. Об этом говорит четырехлетний перерыв между смертью Биндусары и воцарением Ашоки, а также тот факт, что в дальнейших летописях упоминается только один брат из многих (хотя их, конечно, была не сотня, а гораздо меньше). Согласно одному из источников, брата звали Виташока, он стал буддистским монахом, вероятно, не столько ради самоотречения, сколько из самосохранения. Может, Ашоку чудовищем называть и не стоит, но, пробиваясь к трону, он проявил жестокость и хитрость, достойные Каутильи.

Через 8 лет после воцарения, то есть в 260 году, совершилась единственная военная кампания, которую с уверенностью можно приписать династии Маурьев. Она стала важным событием в жизни страны и поворотной точкой в жизни императора. Ашока покорил Калингу (проще говоря, Ориссу). Это завоевание отражено в самых важных из его эдиктов — в 13 из 14 Больших Наскальных эдиктов (они так названы в отличие от восьми Малых Наскальных эдиктов и надписей и семи Больших Колонных эдиктов). Хотя в эдиктах ничего не сказано о военной сфере, они подробно говорят о пострадавших: 100 000 человек убиты, «многажды по столько» погибли (предположительно, от голода и ран) и 150 000 лишены крова. Еще более удивительно, что император заявляет о своих чувствах.

Тогда, завоевывая Калингу, Угодный Богам раскаялся, когда увидел, как независимая страна жестоко подавлялась. Людей там резали, убивали и изгоняли, Угодный Богам созерцал это с мукой и жалостью. Но с еще большим мучением Угодный Богам созерцал, как с мудрыми брахманами и нищенствующими аскетами, последователями других духовных учений и домохозяевами, которые обладали следующими достоинствами — служили старшим и родителям, правильно вели себя с друзьями, помощниками, сподвижниками, родственниками, слугами, иждивенцами и держащими благочестивые посты, — с ними обошлись так жестоко, их резали и убивали, а оставшиеся в живых были ранены и разлучены с теми, кого они любили.

...Даже если бы пострадала сотая или тысячная часть от числа тех людей, кто был ранен, убит или лишен крова в Калинге, это воспринял бы Угодный Богам со скорбью.

Ради нижеследующей цели это поучение было записано как наказ сыновьям и внукам, которые могут родиться у меня.

Не должно думать о новых победах, если победы им будут приятны, то они должны найти удовольствие в милосердии и смягчении наказаний и должны видеть Победу Дхармы как единственную истинную победу. Лишь она приносит блага как в этом, так и в том мире. Пусть у них пробудится удовольствие в отбрасывании всех других целей, чтобы они наслаждались только Дхармой, ради блага, как в этом, так и в том мире [10].

«В этих строках проявляется все величие Ашоки, — пишет Р. К. Мукерджи. — Даже сердце сжимается. Ни один великий победоносный монарх в мире не позволял себе таких чувств» [11]. Г. Уэллс в своей «Краткой истории мира» пишет: «Он принял мирное учение Будды и объявил, что впредь его завоевания будут завоеваниями религии» [12].

Отвергая насилие, отказываясь от войны, защищая призрачную, но такую манящую идею Дхармы, Ашока перевернул с ног на голову всю государственную систему. В частности, идеи Каутильи оказались отвергнуты, потому что «Артхашастра» полагала завоевание соседних земель священным долгом царя. Там перечислялись различные способы ведения войны, давались советы по организации и перемещению армий и приводились четыре руководства по завоеванию мира. И в условиях общества, проникнутого цинизмом, «сердечная измена» Ашоки выглядела настоящей революцией.

Можно, конечно, спорить, так ли уж он был добр, как кажется. К примеру, будучи императором, если он так жалел потерявших кров, то почему не вернул их в свои дома? Или почему приведенный выше эдикт совершенно отсутствует в наскальной надписи в самой Калинге, хотя он есть на других надписях по всей стране? Вместо него в Калинге выбиты два других эдикта, в которых царским представителям предписывается вести себя с местным населением с исключительной вежливостью, чтобы даже всякий заблудший думал об Ашоке как о своем отце. Такой подход был разумен и практичен. Какой бы урок Ашока ни пытался преподать новым подданным, он поступал в точности по предписаниям «Артхашастры»: «Обретя новые владения, завоеватель пусть заместит пороки врага своими добродетелями, а чем враг был хорош, в том пусть будет царь хорошим вдвое. Пусть он ведет дела милостиво, в согласии со своей Дхармой, даруя блага и послабления, раздавая подарки и осыпая почестями» [13].

Еще можно призадуматься по поводу астрономического числа жертв. Мегасфен пишет, что основу войска Маурьев составляла постоянная профессиональная армия, отлично выученная и находившаяся на содержании государства. Грабежом крестьян она не занималась. «Если между индийцами начинается междоусобная война, то воинам не разрешается касаться земли трудящихся или опустошать ее; но в то время как они воюют между собой и убивают друг друга, как придется, земледельцы рядом с ними спокойно пашут, выжимают виноград, снимают плоды или жнут» [14]. Но в таком случае почему во время войны за Калингу пострадало столько гражданских? Во времена Чандрагупты армия Калинги насчитывала 60 000 человек. Войско Маурьев было многочисленнее, но если оно не пострадало гораздо сильнее, чем проигравшая сторона, как можно объяснить стотысячные потери?

Конечно, преувеличивать потери противника — практика обычная. Может быть, Ашока так и поступил, чтобы его победа казалась более внушительной? Он мог, как большинство победителей, постараться возвеличить себя и свою победу, чтобы у побежденных и в мыслях не возникало оспаривать его авторитет. Несмотря на устоявшееся мнение, он никогда полностью от войны не отказывался. Нет сведений и о том, чтобы он распустил армию. И это вовсе не значит, что сожаления, которые он высказал, были неискренними. Война с Калингой действительно его потрясла. После этого, в соответствии с «Артхашастрой», царь начал объединять государство и постарался охватить все недуги общества в целом. Однако для их лечения потребовался не разрушительный бальзам пацифизма, а укрепляющий тоник под названием «Дхарма».

Цитируется по изд.: Кей Джон. История Индии / Джон Кей: пер. с англ. И. Летберга, - М., 2011, с. 122-141.

Литература

[ 1 ] Kosambi D. D. The Culture and Civilisation of Ancient India in Historical Outline. P. 89.

[2] Kosambi D. D. An Introduction to the Study of Indian History. P. 2. 693

[3] Ibid. P. 146.

[4] Ghosh A. The City in Early Historical India. P. 34.

[5] Thapar R. From Lineage to State. P. 16-17.

[6] Законы Ману. IV, 85. Пер. С. Д. Эльмановича.

[7] Thapar R. From Lineage to State. P. 73.

[8] Ibid. P. 134.

[9] Sharma J. P. Republics in Ancient India. P. 9.

[10] Thapar R. From Lineage to State. P. 73.

[11] Ghosh A. The City in Early Historical India. P. 64.

[ 12] Thapar R. From Lineage to State. P. 102-103.

[13] РигведаХ, 90.12. ПереводТ. Я. Елизаренковой.

[ 14] Thapar R. From Lineage to State. P. 170.