Парфянское царство: архитектура

Еще совсем недавно парфянское зодчество расценивалось историками архитектуры как весьма примитивное. Так, известный французский исследователь конца прошлого века О. Шуази писал: «С падением династии Ахеменидов (330 год) развитие искусства Ирана приостанавливается и начинается период почти полного бесплодия; дошедшие до нас памятники эпохи парфянской династии представляют собой лишь подражания» 19. Те же идеи находим мы и у советского историка искусства Н. И. Брунова, утверждавшего в своих «Очерках по истории архитектуры»: «Для нас представляет интерес только история персидской архитектуры ахеменидского и сасанидского периодов, так как в эти эпохи персидское зодчество вырабатывает очень интересные и своеобразные формы и композиции. В парфянскую эпоху персидская архитектура была настолько сильно подвержена влиянию греко-римской архитектуры, что потеряла свое самостоятельное лицо и превратилась в эклектическую архитектуру» 20.

Причина возникновения столь тенденциозной оценки становится ясной, если учесть малочисленность собственно парфянских памятников, которые были известны в то время исследователям. Монументальные постройки севером vесопотамского города парфянского времени — Хатры (к тому же не раскапывавшиеся); фрагменты архитектурного декора здания непонятного назначения вавилонского города Урука-Варки; две отдельно стоящие колонны в долине Хорхе (Иран) — вот почти весь материал, которым еще сравнительно недавно мог оперировать исследователь, описывая зодчество огромной страны, существовавшей без малого полтысячелетия. Конечно, в таких условиях очень легко прийти к совершенно неправильным выводам. Сейчас ситуация изменилась: резко возросли количество и изученность памятников, что позволяет сделать более обоснованные выводы.

Парфянская эпоха (как и непосредственно предшествующее ей время Селевкидов) характеризуется бурным экономическим подъемом, нашедшим свое отражение в резком росте числа населенных пунктов разного типа. Мы уже с полной уверенностью можем говорить о своеобразных чертах парфянского урбанизма, можем (правда, лишь приблизительно) наметить несколько типов поселений, дать характеристику каждом у из них.

 

План городской округи Мерва в первые века н. э.

Первый — основной — тип поселений составляли такие города, как Мерв, Новая Ниса, Койне-кала у Гяурса (предполагаемый Сирок) и другие. Характерной особенностью этих городов является строго выдерживаемая трехчастная планировка: цитадель (арк), собственно город и полу-сельская округа. Каждая из этих частей имеет свою линию обороны (стена с башнями), причем, как правило, укрепления цитадели соединяются с укреплениями собственно города. Такой тип города обычно возникает на месте поселений еще доклассового общества, а его структура в известной мере отражает социальную структуру парфянского общества. Наличие обособленной цитадели, занятой домам и правителя и знати, храмами, арсеналами, казармами и обращенной своими укреплениями как вовне — против внешних врагов, так и внутрь, свидетельствует о далеко зашедшем классовом расслоении и социальных антагонизмах. С другой стороны, тесная связь собственно города с полусельской округой указывает на своеобразие жизненного уклада города коренных земель Парфии, для населения которого сельское хозяйство играло не меньшую роль, чем ремесло и торговля. М о ж н о предполагать, что появление стены вокруг пригорода — последний этап формирования завершенной городской структуры. Во всяком случае, в Маргиане имеются города (Кырк-депе, Дэвкала), единственным отличием которых от основного типа является отсутствие стены вокруг пригорода.

С первого же взгляда заметно определенное различие между городам и этого типа в Парфиене и Маргиане: в Маргиане планировка гораздо чаще приобретает строго геометрический рисунок. Это различие не может быть отнесено за счет того, что города с неправильным контуром стен (как это обычно считается) возникаю т на месте древних поселений, и линия городских стен только фиксирует границы стихийно сложившейся застройки. Мерв, имеющий очень четкую геометрически правильную фигуру в основе своего плана, тем не менее возник в очень раннее время — за несколько веков до начала парфянской эпохи. Именно этот город и может, как нам кажется, дать ответ на вопрос о причинах отличий в характере планировки. Для этого необходимо сравнить два города в эллинистический период: Мерв (Маргиана) и Алеппо (Сирия). Поражает сходство планов этих двух городов, хотя Алеппо по площади примерно в четыре раза меньше Мерва. И в том и в другом случае мы видим прямоугольник городских стен, разорванный в середине одной из сторон — там, где располагается округлая в плане цитадель. Сходство явно не случайно — в нем отразились основные принципы селевкидского урбанизма. Селевкиды, активно строившие города на обширных территориях своего царства, вы работали достаточно четкую и унифицированную схему, которую их архитекторы, применяясь к местным условиям, стремились проводить при строительстве новых городов. Город строился обычно у высокого холма, на котором возводилась цитадель. В Мерве для этой цели были использованы остатки раннего города (городищ е Эрк-кала). Укрепления цитадели, как правило, обращены и вовне и внутрь города, отражая ее двойную функцию: защита от внешнего врага и контроль над городом, ибо в цитадели располагался гарнизон царских войск. В то же время укрепления цитадели связываются с укреплениями собственно города, образуя единую систему обороны. В тех случаях, когда существуют естественные границы (овраги, крутые обрывы и т. п.), городские стены идут вдоль них, но если город строится на равнине, его стены имеют в плане правильный квадрат или прямоугольник. Внутри застройка регулярная: городская территория разбита на сетку прямоугольны х кварталов. Единство этих принципов, ярко проявившихся в планировке Алеппо и Мерва, позволяет предположить, что Мерв подвергся решительной перестройке в эпоху первых Селевкидов.

 

Дурнали. Стены крепости. II в. Реконструкция

Этот вывод подтверждают и данные письменных источников. В Маргиане поселений с регулярной планировкой значительно больше, чем в Парфии, и это заставляет думать, что Мервский оазис был объектом более широкой греческой колонизации, нежели предгорья Копет-Дага. Это, впрочем, и естественно, ибо греческие города строились в самых плодородных местах, так как экономическую основу их благосостояния составляла эксплуатация местного сельского населения, а о Маргиане уже упомянутый нами Страбон писал таким образом: «...Изумленный плодородием равнины, Антиох С отер велел обнести ее стеной 1500 стадий в окружности и основал город Антиохию. Эта страна богата виноградом, Рас сказываю т даже, что здесь нередко попадаются корни лозы, которы е у основания могут охватить только двое людей, а виноградные гроздья в два локтя» 21.

Вторым типом поселений являются государственные крепости (Чильбурдж, Дурнали, Чичанлык-депе, «Зеленая горка» на восточной окраине Ашхабада и другие). Почти лишенные внутренней застройки, поскольку располагался в них только гарнизон, они стояли как форпосты цивилизации на окраинах оазисов у кромки песков, откуда в любой миг можно было ожидать появления стремительных отрядов кочевников. Все в них было подчинено одной идее — создать мощную твердыню, преграждающую путь врагам, но в то же время защищаемую сравнительно небольшим гарнизоном — ведь граница с песками пролегала на сотни километров, а людские ресурсы были не безграничны. В силу этого система укреплений таких крепостей во многом отличается от той, с которой мы встречаемся в городах.

В городе в минуту опасности все население выходит на стены, и поэтому они массивны, с широкими площадками наверху. Роль стен в обороне городов была, пожалуй, не меньшей, чем роль башен. Иное дело — крепость. Стена здесь тонкая, воины занимают только башни, которые служат подлинной основой обороны. Башни сильно выдвинуты вперед, массивны, приспособлены к поражению врагов на нескольких уровнях. Эти крепости имели только одну функцию — оборонительную, и строители стремились к тому, чтобы они отвечали этой функции наиболее полно. И, как это всегда бывает, предельно четкое выражение функции в форме создавало яркий и сильный художественный образ.

 

Курильница. Старая Ниса. Ill— II вв. до н. э. Стеатит.

Стены и башни обычно имели довольно высокий цоколь, сложенный из битой глины (пахсы) или сырцового кирпича, наклонно поднимающийся к строго вертикальной сырцовой кладке основных массивов стен и башен. Этот конструктивно необходимый прием, усиливающий сопротивление стен ударам таранов и резко уменьшающий «мертвое пространство» у подножия, в то же время создавал впечатление особой мощи, устойчивости и монолитности сооружения. Строгие грани башен, дополненные вертикальными лопатками, подчеркивали высоту и грандиозность сооружения и тем самым усиливали его психологическое воздействие на врага. Четкий ритм зубцов завершал стены и башни. Стреловидны е бойницы (в большинстве ложные), расположенные почти всюду попарно — одна над другой, помимо чисто функциональной нагрузки, еще более акцентировали вертикальную доминанту в общ ем абрисе крепости и опять-таки призваны были внушать страх противнику, создавая впечатление неприступности крепости и многочисленности ее защитников. Простота, ясность, художественная завершенность характеризуют облик этих крепостей.

В поздне-парфянской крепости Чильбурдж система лопаток сохраняется только при разработке плоскости стены, башни же получаю т новое оформление, еще более усиливающее впечатление несокрушимой мощи, которым веет от этих твердынь, — систему сомкнутых гофр. Этот новый прием становится очень популярным в последующую, раннесредневековую эпоху, являясь почти непременным атрибутом ш ироко распространенного в это время типа сооружения — феодального замка. Его внешний облик — это как бы сжатая по горизонтали копия поздне-парфянской крепости. Конечно, генезис, организация внутреннего пространства, даже конструктивные особенности замка феодала имеют мало общ его с государственной крепостью античной эпохи, но путь, каким идут зодчие при создании внешнего облика сооружения, в сущности, тот же самый: они повторяют выработанные парфянами схемы, лишь усиливая некоторые из элементов. Иногда стена совсем лишается вертикальных плоскостей, превращаясь в почти непрерывный ряд смыкающихся гофр.

И, наконец, третий, очень обширный по числу памятников тип поселений — это сельские поселения. Внутри этого типа существовали свои варианты, наличие которых объясняется и особенностями хозяйственной деятельности, и различиями в социальном статусе населения. Очень широко были распространены сельские поселения, состоящие из группы отдельно стоящих домов, расположенных на достаточно обширной площади (от 5 до 30 гектаров) без какого-либо организую щ его принципа планировки. В. Н. Пилипко обнаружил 12 таких поселений в предгорьях Копет-Дага. Исследователи считают, что подобные поселения являются деревнями, в которых жили свободные крестьяне-общинники.

Существовали также и усадьбы, представляющие собой, как правило, четкий прямоугольник в плане с достаточно солидными стенами, рвом и обширным двором. Все помещения располагались по периметру двора. Иногда вокруг укрепленных усадеб представителей знати группировались жилища зависимых крестьян. Несколько усадеб (Орта-депе, Яндаклы-депе и др.) было обнаружено в Северной Парфиене. Они датируются первыми веками нашей эры.

Исследование типов поселений, существовавших в коренных землях Парфии, позволяет утверждать, что греческие влияния сказались только на характере планировки городов, что и естественно, ибо греческая колонизация имела, главным образом, городской характер и мало затрагивала сельские местности. Деревня оставалась верной старым традициям.

Еще сильнее древние местные традиции сказывались в архитектуре жилого дома Парфии. Ее исследование важно не только сам о по себе, но и потому, что архитектура жилища является истоком многих особенностей архитектуры общественных сооружений. Даже тот сравнительно немногочисленный материал, который имеется сейчас в распоряжении исследователя, свидетельствует о многообразии вариантов жилого дома, хотя это многообразие не исключает наличия некоторых общих черт.

Основным строительным материалом везде является сырцовый кирпич, материал, прекрасно отвечающий условиям Южного Туркменистана. Выложенные из него стены достигаю т часто толщины в два с лишним метра и служат своеобразным аккумулятором ночной прохлады, сохраняю щ им ее в течение жаркого дня. Этим же объясняется и отсутствие окон. Перекрытия обычно плоские; своды полуциркульного очертания используются только в проходах и коридорах. Очень часто в едином комплексе сочетаются жилые и производственные помещения, что встречается даже в самых богатых жилищах.

Характерным примером рядового сельского жилища может служить дом из поселения Гарра-Кяриз возле Ашхабада (первые века до н. э.). Он прямоугольный в плане, помещения сгруппированы вокруг центрального парадного дворик? Имеются отдельный хозяйственный двор и небольшая башня у одной из стен. Этот дом выглядит своего рода миниатюрным прообразом домов богатых горожан в ранней парфянской столице Гекатсмпиле, где та же планировочная схема приобрела монументальность, размах и полную планировочную законченность.

Дома богатых горожан, по-видимому, имели и парадно оформленные помещения. О б этом свидетельствует находка литой гипсовой капители при раскопках дома ремесленника-металлиста в Мерве. Это «коринфизированная» капитель пилястры с двумя рядами аканфов, женской погрудной фигурой по средине и плоской абакой. Женская полу-фигура очень мягких очертаний, с пышной прической, округлым типом лица очень близка местной терракотовой скульптуре первых веков нашей эры. Волюты как бы подпираю т абаку, в их форме чувствуется близость к группе так называемых «итало-ионийских капителей», в которых сливаются ионийские и коринфские черты. Хорошо заметно стремление не к плоскостной передаче форм, как можно было ожидать у капители пилястры, а к объемной. Это, видимо, объясняется механическим переносом форм капителей колонн в пилястры. Капители коринфского ордера были широко распространены на всем Востоке в эллинистическую эпоху, особенно в первые века нашей эры. Среди них нередко встречаются и капители с погрудным изображением человека посредине. Особенно близка мервской капитель из Урука-Варки (в Вавилонии), а в Средней Азии капитель того же типа, но сильно огрубленная, была найдена на городище Ангка-кала (Хорезм). Искусствовед Л. И. Ремпель сопоставляет этот тип капители со «строчной композицией карнизов, где скульптурные изваяния чередуются с листьями аканфов (айртамский фриз)»22. Этот ж е принцип используется и на архивольтах малых айванов в дворцах Хатры (Месопотамия); видимо, близки им и мотивы украшения консолей в искусстве Гандхары (северо-западная часть древней Индии). Таким образом, стилистически подобная «коринфизированная» капитель связана с обширным комплексом архитектурных форм эллинистического и постэллинистического Востока, что свидетельствует о наличии известного художественного единства, которое создалось в этом регионе.

Капитель, найденная в Мерве, видимо, являлась либо частью оформления домашнего алтаря местной Великой богини, почитавшейся в Маргиане, либо относилась к пристенному ордеру второго яруса интерьера.

Весь этот, в общ ем еще очень незначительный материал позволяет сейчас сделать только один вывод: в жилой архитектуре Парфиены и Маргианы продолжают жить традиции предшествующей эпохи, той эпохи, которую археологи называют Яз-Ill. (Ис следовавший памятники этой культуры известный советский археолог В. М. Массон, раскопал ряд жилищ на поселении Яз-депе — по названию этого памятника и названа сама археологическая культура). Не подлежит сомнению очень большая типологическая близость жилищ двух эпох. Новые веяния видны в том, что в городах жилища более органично включались в жесткую сетку регулярной застройки, и в том, что интерьер жилищ богатых горожан носит явные следы эллинистических веяний.

Архитектура общественных сооружений известна несколько лучше, чем жилая архитектура, главным образом благодаря раскопкам Старой Нисы. Застройка Старой Нисы концентрировалась в двух больших комплексах, разделенных открыты м пространством, занятым садами и водоемами (хаузами).

 

Капитель колонны «дома ремесленника». Мера. I — III вв. Гипс

В северном комплексе основное место принадлежит так называемом у «квадратному дому», возведенном у во II веке до нашей эры. Первоначально он представлял собой квадратное здание (59,7X59,7 м) с квадратным же д вором в центре, охваченным колоннадой. На каждой стороне находилось девять деревянных колонн с маленькими каменными торовидными базами. Южная сторона была выделена дополнительным рядом из семи колонн, несколько выступаю щ им вперед. За колоннадой располагалось двенадцать продолговаты х комнат (по три с каждой стороны). По длинной оси каждого из этих помещений также были поставлены колонны (того же типа, что и в портиках), по четыре в каждой комнате.

Композиционное решение этого дворика — типа перистиля — чисто эллинистическое. Вместе с тем эта типично греческая композиционная идея претерпевает здесь определенную модификацию — в Нисе перистиль приобретает более замкнутый и самодовлеющий характер. Перистиль в общественных сооружениях греков тесно связан с окружающим пространством большим числом проходов. Обычно он представлял прямоугольную в плане колоннаду, одна из сторон которой была выдвинута вперед, а образовавшиеся проходы служили своего рода вводами для больших городских магистралей. В греческом жилищ е перистиль замкнут, но он тесно связан с окружающим и его по периметру помещениями, поэтому он является лишь одним из элементов более значительного целого. В Нисе же принципы композиции совершенно иные, перистиль здесь — самостоятельный организм, лишенный сколько-нибудь серьезной связи с окружающей застройкой. Уже один этот факт свидетельствует о творческом восприятии местными зодчими греческих архитектурных форм.

Чрезвычайно интересна дальнейшая судьба «квадратного дома», позволяющая понять его функцию, а тем самым и некоторые общие тенденции эволюции архитектуры в коренных районах Парфии. При расскопках было установлено, что проемы дверей комнат последовательно наглухо закладывались и опечатывались. При этом внутри оставался разнообразный, часто весьма ценный инвентарь. К концу I века до нашей эры все комнаты оказались замурованными. После этого начались более существенные перестройки. Все колонны портика были уничтожены. Параллельно восточной стене было пристроено десять маленьких комнат. Двери в них в дальнейшем также оказались замурованными. Затем был построен длинный Г-образный коридор вдоль северной и западной стен двора.

Для того чтобы понять назначение этого здания, необходим о вспомнить одно чрезвычайно интересное свидетельство Страбона: «Быть может и следующие обычаи, упоминаемые Поликритом, относятся к числу персидских. Так, в Сузах, по его словам, на акрополе каждом у царю сооружают в виде памятника его правления особое жилище, сокровищницы и склады для полученной им дани...» 23. Хотя содержимое «квадратного дома» было разграблено еще в древности, но и то немногое, что удалось найти археологам, заставляет думать, что здесь также были сокровищницы ранне-парфянских царей. Именно здесь, в частности, были найдены прославленные нисийские ритоны. Последовательная закладка и опечатывание хорош о согласуются с этим указанием Страбона. Видимо, каждая отдельная комната — сокровищница одного из умерших членов царского дома.

Не менее важны для нас и перестройки. Главное, к чему они свелись, — это уничтожение перистиля. Безусловно, это связано с изменением вкусов, представлений о ценности тех или иных архитектурных форм. И, в результате, чисто греческая композиция оказывается уж е ненужной. Особенно показательно, что подобной же трансформации и примерно в то же время подвергается архитектура в городах парфянского Двуречья. И там и здесь мы видим единый в своей сути процесс «ориентализации» эллинских типов архитектуры.

В значительной мере тенденции, отмеченные в архитектуре северного комплекса, мы наблюдаем и в застройке ю ж ной части Старой Нисы, где располагались храмы. Все они были возведены приблизительно одновременно — во II веке до нашей эры.

Позднее появился целый ряд подсобных зданий, ставших своего рода соединительными звеньями м еж ду храмами. Иногда утверждается, что этот комплекс создавал ансамблевое единство, хотя никаких доказательств, за исключением того, что стены различных помещений были либо взаимно параллельны, либо взаимно перпендикулярны, не приводится.

Но ведь не только этим создается художественное единство ансамбля! Скорее можно думать, что некоторые попытки создать его проявлялись в начале строительства, а все позднейшие перестройки — появление многочисленных подсобных помещений и переходов — только затемнили и полностью исказили эту первоначальную композицию.

 

«Квадратный дом» в Старой Нисе. II в. до н. э. — II в. н. э.
План с указанием последовательности перестроек

Важнейшее место среди всех сооружений южного комплекса занимает так называемый «квадратный зал». Воздвигнутое на мощной сырцовой платформе, здание представляло в плане квадрат со стенами трехметровой толщины. Внутренние размеры здания 20 X 20 метров. Северо-западная стена была прорезана тремя проходами, центральный— несколько больше боковых. Проходы обрамлены мощными раскрепованными пильерами. Имелось еще два выхода из зала, оба в глухие коридоры, один из которых, видимо, имел какое-то специальное назначение, поскольку стены и пол его были окрашены в ярко-красный цвет.

Стены интерьера членились на два яруса. Нижний ярус был оформлен пилястрами дорического ордера, сложенными из сырцового кирпича и облицованными каменными плитами. Архитрав был обозначен гладкой, по-видимому, окрашенной полосой.

Фриз состоял из чередующихся терракотовых плит: гладких и рельефных (с розеттами и пальметтами). Второй ярус был оформлен полуколоннами с капителями из терракотовых аканфов. В центре зала, как бы очерчивая внутренний квадрат помещения, располагались четыре круглые кирпичные колонны.

В начале нашей эры произошли перестройки, которые, не изменив основной планировочной идеи здания, довольно сильно преобразили облик интерьера. Колоннам (в центре) было придано четырехлопастное сечение, вместо пилястр (первый ярус) появились полуколонны с базами в виде эллиптического вала на плинте. Капители, видимо, были аналогичной формы, но с обратным порядком расположения профилей. В верхнем ярусе появились пристенные круглые колонны, для оформления капителей которых были использованы старые терракотовые аканфы. Стены первого яруса были окрашены белым ганчем, верхний ярус был ярко-красным. В оформлении их использовались бордюры и тяги черного цвета с красным орнаментом. В интерколумниях второго яруса находились ниши, в которых располагались ярко окрашенные глиняные статуи.

Принято считать их изображениями царей и цариц Аршакидского дома, но вполне возможно, что это были изображения божеств.

 

«Квадратный зал» в Старой Нисе. II в до н. э. Первый строительный период. Разрез. Реконструкция

Важнейшим вопросом, встающим в связи с открытием «квадратного зала», является определение его функции. Иногда его называют царским аудиенц-залом, «ападаной» Нисы, но подобный вывод вряд ли может быть принят. Преж де всего, нет никаких типологических совпадений с ападанами ахеменидских дворцов. Кром е того, во дворцах Средней Азии, в частности в Топраккалинском и Халчиянском, место расположения трона оформляется архитектурными средствами (глубокая ниша и т. п.), в данном же здании, строго центрическом по своей планировке, никаких признаков такого выделения не обнаружено.

 

«Квадратный зал» в Старой Нисе. II в. Второй строительный период. Разрез. Реконструкция

С другой стороны, планировка «квадратного зала» хорошо укладывается в типологическую схему развития иранского «храма огня», который и хронологически и типологически занимает место между ахеменидской айаданой Суз и сасанидским чортаком.

Айадана Суз состоит из двух основных частей — большого двора (с рядом помещений вокруг него) и собственно святилища, расположенного на более высоком уровне и включающего квадратную в плане целлу (с четырьмя колоннами, как бы очерчивающими внутренний квадрат, в центре которого располагался алтарь) и систему обводных коридоров. Характернейшей особенностью является то, что входы в целлу устроены таким образом, чтобы в нее не попадал прямой солнечный свет. Таково начало эволюционного ряда, который завершается сасанидским чортаком — купольным киоском с арочными проемами в каждой из сторон, чтобы горящий в центре священный огонь мог быть виден отовсюду. Таким образом, эволюция архитектурного образа идет рука об руку с эволюцией религиозных представлений.

Промеж уточное положение м еж ду этими двумя полюсами эволюции занимаю т «храмы огня» эллинистического и постэллинистического времени, в которых мы можем видеть разные варианты и разные этапы этого процесса превращения айаданы в чортак. Так, в храме Персеполя двор айаданы превратился в одно продолговатое помещение, а система обводных коридоров — в серию не связанных друг с другом комнат. В Хатре исчезают четыре колонны в центре целлы; в храме Кух-и Ходжа (Систан), наиболее близком к ахеменидскому прототипу, появляется купол — черта, типичная для чортака, хотя купольное помещение еще находится в окружении обводных коридоров; в кушанском храме Сурх-Котале, при сохранении традиционного ядра, солнечный свет свободно вливается в целлу через широкие проемы. В этом разнообразии переходных вариантов занимает свое место и нисийский храм («квадратный зал»).

 

Деталь фриза «круглого храма» с изображением горита. Старая Ниса. II— I вв. до н. э. Терракота

При такой интерпретации памятника мы видим в нем чрезвычайно интересное соединение чисто местной — иранской — композиционной схемы сдекоративными мотивами, пришедшими из греческой архитектуры. Но эти чуждые элементы служат цели, которая была неизвестна ранее в храмовом зодчестве ираноязычных народов — вертикальному развитию интерьера. Впрочем, и для греческого храмового зодчества эта тема достаточно чужда. Таким образом, мы можем наблюдать, как соединение ранее чуждых друг другу принципов зодчества приводит к созданию нового архитектурного явления. Надо учитывать также, что заимствованные из Эллады декоративные элементы здесь перерабатываются: ордерная система утрачивает конструктивность, свойственную греческой архитектуре. В Парфии ордер используется не как средство построения архитектурного пространства, он вводится в интерьер здания только в декоративных целях. Именно поэтом у отдельные элементы ордера (капитель, фриз) при обретаю т плоскостность и выполняются не из камня, а из терракоты. Ордер как бы рисуется на плоскости стены. Здесь господствуют собственные архитектурные концепции, по-своему перерабатывающие и приспосабливающие ордер.

 

Деталь фриза «круглого храма» с изображением головы льва. Старая Ниса. II— I вв. до н. э. Терракота

 

Деталь фриза «круглого храма» с изображением головы льва. Фрагмент

Другим важным сооружением южного комплекса является так называемый «круглый храм» — пожалуй, наиболее своеобразное произведение ранне-парфянского зодчества. По внешнему виду это мощная квадратная призма, над которой высится цилиндр, в свою очередь увенчанный пирамидальным шатром. Такое решение наружного облика здания находится в некотором противоречии с его внутренним пространством, которое представляет собой круглое в плане помещение (диаметром 17 метров) и только обводные коридоры повторяют контур призмы. Из коридоров во внутреннее помещение первоначально вели три входа, два из них позднее были заделаны. Двухъярусное членение интерьера, повторяю щ ее внешнее членение здания — переход от квадратной призмы к цилиндру, имеет иной характер, чем в «квадратном зале». Здесь сочетаются гладь побеленной ганчем стены в нижнем ярусе и пристенные колонны коринфского ордера в верхнем. Граница м еж ду ярусами обозначена разделительным поясом из терракотовых плит, имеющих стреловидные прорези по краям и рельефные изображения в центре. Сюжеты рельефов как местные (полумесяц, четырехлепестковая розетка, лук с колчаном, тамгаобразный знак), так и греческие (палица Геракла, львиная маска). Во втором ярусе, в нишах располагались глиняные статуи божеств, целый ряд фрагментов которых был найден при раскопках.

Весьма сложное конструктивное решение здания, естественно, не могло быть случайным. Оно определяется какими-то соображениями функционального порядка, а поскольку само здание явно не бытового назначения, то его функция безусловно имеет сакральный характер. Так как находки в «круглом храме» не даю т никаких прямых указаний на характер культа, отправлявшегося в нем, единственным методом решения поставленной задачи — определения функции сооружения — является поиск убедительных аналогий, то есть зданий аналогичной или близкой конструкции с уже твердо выясненными функциями.

Именно таким путем шла Г. А. Пугаченкова, первая исследовательница «круглого храма». В ряде ее работ упорно проводилась мысль о принципиальном сходстве «круглого храма» Нисы с Арсинойоном на греческом острове Самоф раке, построенным в ранне-эллинистическое время и входившим в состав храмового комплекса, посвященного культу «Великих богов Кабиров-Диоскуров». Этот взгляд казался безупречным, и автор данной работы первоначально пытался подкрепить его, доказывая, что культ Кабиров-Диоскуров был свойствен парфянам и распространен среди верхушки парфянского общества. Однако в дальнейшем такая интерпретация стала вызывать у нас все большие сомнения. Ведь сам факт распространения в стране определенного культа отнюдь не означал, что данное конкретное здание должно было быть связано именно с ним. А самое главное — уж очень разительным было несоответствие внешнего облика этих двух зданий. Кстати, это отмечала и Г. А. Пугаченкова, писавшая, что их «принципиальное отличие — в ином решении внешнего объема», однако исследовательница отнесла этот факт к числу второстепенных, объясняемых только особенностями парфянского строительного дела. Правильна ли такая оценка? В древней сакральной архитектуре конструктивные особенности

здания целиком обусловлены либо концептуальными положениями культа, либо силой религиозной традиции, либо особенностями ритуала. Поэтом у отнесение внешнего облика здания к числу второстепенных факторов, равно как и установление аналогии только на основании сходства в решении интерьера нам кажется неправильным.

Представляется, что в античной архитектуре есть памятники, которые неизмерим о ближе по своим планировочным идеям к «круглом у храму», чем Арсинойон. Первая линия сопоставлений уводит нас далеко за пределы Средней Азии. Сооружения подобного характера мы встречам в М алой Азии. К ним, в частности, относится Львиная гробница в Книде (построена вскоре после 394 года до н. э.) и широко известный Мавзолей в Галикарнасе (середина IV века до н. э.), служивший местом захоронения Мавсола и его жены Артемисии, и одновременно — местом совершения заупокойного культа обожествленной царской четы. Нечто близкое находим мы и в римском погребальном зодчестве, где, как пишет известная исследовательница римской архитектуры М. Б. Михайлова, существовала твердая схема: увенчанный конусом цилиндр основного объема на квадратном основании 24.

 

«Круглый храм» в Старой Нисе. II— I вв. до н. э. Реконструкция

Однако нельзя думать, что эта композиционная идея имеет только западное (по отношению к Нисе) происхождение. В самой Средней Азии мы находим памятники, аналогичные по основной ком позиционной идее нисийскому «круглому храму». Сочетание круга в интерьере и квадрата при создании наружного плана встречается в целом ряде мавзолеев некрополя Тагискен (в дельте Сыр-Дарьи), датируемого IX— VIII веками до нашей эры и принадлежащего одном у из сакских племен. Значение этой линии сопоставлений для нас двоякое. Во-первых, в исторической традиции древности упорно сохранялась идея, что парфяне происходят от скифов (то есть саков), что они пришли с севера, то есть как раз из тех районов, где несколькими веками ранее обитало племя, оставившее свои мавзолеи, столь похожие по своему плану на «круглый храм». Во-вторых, исследование тагискенского некрополя позволило выявить те религиозные представления, которые породили эту архитектурно-планировочную схему, и м ею щ ую явно символическое значение. Исследователи (в частности, Л. А. Лелеков) 25 показали, что рождение подобной схемы совершенно естественно в той духовной среде, к которой принадлежало это сакское племя, и которую условно можно назвать «авестийской» и близко родственной индийской. У древних иранцев и индийцев гробница рассматривалась как обиталищ е души ум ерш его и, соответственно, гробница — магически преобразованная реплика иного мира — в своем устройстве являла космологическую схему мира, то есть квадрат символизировал четыре стороны света, а круг служил символом неба, вечности, мира горнего. Наличие же погребальных сооружений с подобной планировочной схемой у греков и римлян позволяет отнести существование этой концепции еще к эпохе индоевропейской общности, то есть за несколько тысяч лет до нашей эры.

Таким образом, все подталкивает нас к тому, чтобы считать «круглый храм» мавзолеем какого-либо из парфянских царей. Этот вывод может быть подкреплен еще одним соображением.

В эллинистическое время цари часто сооружали свои гробницы в центре городов бывших столицами их царств или основанных ими и носивших их имена. Так в центре Александрии Египетской возвышалась гробница Александра Македонского, а в Селевкии в Пиерии, первой столице Селевкидского государства, находилась гробница основателя династии Селевка I. Поскольку Старая Ниса, как это стало известно из обнаруженных здесь документов, носила название Митридатокерта, по имени царя Митридата, вполне резонно предположение, что «круглый храм» мог являться мавзолеем этого царя.

Однако есть данные против такого однозначного решения. В Македонии в местечке Палатица еще в прошлом веке было обнаружено здание (входящее в обширный, видимо, дворцовый комплекс), в плане которого можно видеть те же самые черты — сочетание круглого интерьера с квадратным внешним планом. Изучавшие его французские археологи определили его дату таким образом: «Эпоха Филиппа II и Александра» 26. Назначение же его оставалось в течение долгого времени неясным. В 1925 году известный французский ученый Ж. Шарбонно доказал, на основании аналогии с герооном в Олимпии, что данное сооружение являлось героономм акедонских царей 27.

Героон, в античном понимании этого слова, — святилище в честь героя, то есть человека, приближающегося по своим достоинствам к богам. Героями могли быть, в частности, основатели городов. В эллинистическую эпоху героизация царей — один из путей их обожествления. Герооны могли находиться и при могиле героя, и в весьма удаленных от нее местах.

 

Храм в Мансур-депе. II— I вв. до н. э. Реконструкция

Подводя итоги, мы можем сказать, что по всей вероятности «круглый храм» являлся либо мавзолеем, либо герооном одного из первых парфянских царей.

Архитектура «круглого храма» свидетельствует о жизненности очень древних местных традиций, на которые наслоились столь же древние и восходящие, в сущности, к тем же истокам традиции греческих пришельцев.

С «круглым храмом» соседствовал и объединялся рядом переходов и коридоров «башенный храм». Он стоял на монолитной платформе (20 X 20 метров) высотою в 6 метров. На платформе располагалась группа помещений, планы которых восстановить уж е невозможно. В одной из комнат был обнаружен пьедестал с остатками глиняной статуи. Высказывалось предположение, что прототипом этого храма были зиккураты, широко распространенные в Вавилонии и Элам е раннего времени. Зиккурат представлял собой огромное монолитное ступенчатое сооружение с маленьким храмиком на вершине. Сложность создания таких сооружений отразилась в библейской легенде о «вавилонской башне». Но к моменту возникновения Митридатокерта зиккурат был уж е мертвой архитектурной формой. В последний раз попытка оживить ее предпринималась Александром Македонским, приказавшим после взятия Вавилона отремонтировать вавилонский зиккурат Э-Сагилу. Более вероятно, что в данном случае мы имеем дело с иранской традицией поклонения божеству на «высоких местах». Геродот сообщает, что персы совершали священнодействия на «высочайших горах» 28.

Позднее святилища стали возводиться на искусственных платформах, имитировавших естественные возвышенности. Таким, например, был храм в Пасаргадах, таковы были и храмы, которые в последние годы исследовал в Иране известнейший французский археолог Р. Гиршман (особенно храм в Бард-е Нешанде) 29.

Исследование одних только памятников Старой Нисы (Митридатокерта) выявляет всю сложность определения генезиса и тенденций развития парфянского зодчества, отражающего, не в последнюю очередь, широту спектра тех ответов, которые предложили парфянские зодчие, сочетая местные и эллинские традиции. Сложность проблемы еще более возрастет, если помимо памятников Старой Нисы мы привлечем материалы и других центров Парфиены и Маргианы.

Наиболее ясную картину, с точки зрения конструктивных особенностей и функционального назначения, как нам кажется, представляет храм Мансур-депе (к сожалению, еще не до конца раскопанный).

Мансур-депе находится в непосредственной близости от Нисы, всего в 4— 5 километрах к северу, и датируется II— I веками до нашей эры. Весь комплекс сооружений святилища группируется вокруг прямоугольного двора — «священного участка», огражденного со всех сторон глинобитными стенами. Вход располагался примерно в середине восточной стены. На противолежащей, западной стороне священного участка находился «главный храм» — обширный комплекс помещений, вскрытый раскопками только в восточной части. В северо-западном углу двора частично расчищено еще одно здание. Северо-восточный и юго-восточный углы были также от[1]мечены двумя небольшими сооружениями. Одно из них исследовано. Есть все основания предполагать, что второе имело аналогичный план.

Комплекс помещений «главного храма» распадается на две функционально различные части. Северная группа помещений, состоящая из огромного прямоугольного в плане айвана (11,4X7,9 метров) и расположенной за ним почти квадратной в плане целлы (10,5X9,6 метров), доминирует в композиции данного комплекса и является собственно храмом. Помещения, расположенные южнее, играют подсобную роль. Эта градация значений отдельных частей здания получила свое отражение и в разработке фасада. Огромный открытый айван, два узких высоких проема входов в обводные коридоры, фланкирующие айван, резко контрастируют с глухой стеной южной части фасада. Значение собственно храмовых помещений подчеркивалось и значительно большей высотой северной части, в которой они расположены.

Здание было выполнено из сырцового кирпича, обожженный кирпич использовался только в наиболее ответственных в конструктивном отношении местах (в частности, в торцовых стенах главного айвана). Перекрытия были плоскими, только в некоторых узких коридорообразных помещениях применяли своды, выложенные методом «поперечных отрезков», столь популярным в древнем зодчестве Средней Азии. Если мы внимательно всмотримся в план «главного храма» Мансур-депе, то придем к выводу, что его планировочная схема поразительно напоминает «храм огня» в Хатре. В обоих случаях планировочное решение определяется сочетанием трех основных компонентов: глубокого айвана, квадратной целлы и системы обводных коридоров, расположенных в обоих случаях в аналогичном порядке.

Эта поразительная близость позволяет включить «главный храм» Мансур-депе в ту типологическую группу «храмов огня» эллинистического и постэллинистического времени, о которой мы говорили ранее, и сделать вывод, что тип храма Мансур-депе — еще один вариант в эволюции раннего ахеменидского прототипа. Однако при всей близости к хатрийском у храму «главный храм» Мансур-депе имеет все же определенные черты своеобразия, объясняемые как иной строительной техникой, так и более ранней датой.

Северо-восточный угол «священного участка» занимает здание, условно названное нами «северным храмом». Оно по своему плану напоминает целлу «главного храма», лишенную айвана и ставшую самостоятельной планировочной единицей. Планировка его чрезвычайно близка храмам Сурх-Котала и Кух-и Ходжа. Это также позволяет включить его в группу «храмов огня», причем он гораздо ближе к завершающей стадии эволюции их — к чортаку, чем «главный храм». Поразительна, например, близость его к чортаку в Нигаре, недавно открытому в Иране.

Коридоры «северного храма» перекрыты сводами эллиптического очертания. Можно высказать предположение, что центральное помещение было перекрыто куполом. Любопытной особенностью здания является то, что уровень пола во внутреннем помещении выше, чем в обводных коридорах. Подобное выделение важнейшей части храма встречается в Сурх-Котале, однако там такое возвышение занимает только часть целлы.

 

Храм в Новой Нисе. II — I вв. до н, э. Реконструкция

Таким образом, устройство «северного храма» — типично иранское, в нем нет ничего, что говорило бы о влиянии эллинизма. Почему же и в применении к этому памятнику можно говорить о взаимодействии местного и эллинского влияний? Эллинские традиции присутствуют в росписях стен, которые были зафиксированы в главном айване и ряде других помещений. Несмотря на плохую сохранность, удалось восстановить систему декора. Ее основной особенностью является следование эллинистическим традициям как в технике стенописи (использование в качестве основы извести, а не ганча, как в остальных памятниках Средней Азии), так и в принципах покрытия поверхности стены. Роспись в храме Мансур-депе чисто декоративная и очень близка по своему характеру монументальной живописи Делоса, Александрии, Македонии и Северного Причерноморья. Основной чертой античной стенной живописи является ее взаимосвязь с архитектурой, зависимость от нее. Первоначально эта зависимость носила функциональный характер: различные по материалу и по технике исполнения части стены имели различную окраску, что еще более подчеркивало конструктивную схему стены. О на выглядела следующим образом: внизу находился цоколь, сложенный из больших каменных квадратов. Собственно стена выполнялась из сырцового кирпича, примерно на половине высоты располагался деревянный брус, усиливавший прочность сырцовой стены, а второй брус находился на самом верху. Он служил опорой для деревянного перекрытия здания. Нижняя часть сырцовой кладки (до уровня разделительного бруса) облицовывалась тонкими каменными плитами, поставленными на ребро, — орфостатами, а верхняя штукатурилась.

В эллинистическую эпоху подобная конструкция уже не применялась, но схема росписи внутренних стен зданий продолжала воспроизводить давно уж е исчезнувшую структуру кладки. Живописно (а иногда и рельефно) изображались на штукатурке, покрывавшей монолит кладки, и цоколь, и орфостаты, и другие элементы этой конструкции.

Именно эту схему мы видим в стенных росписях «северного храма». Здесь также имитируется цоколь в виде единой полосы красного цвета; имеются горизонтальные и вертикальные членения на отдельные панели, видимо, изображающие отдельные орфостаты; наконец, найден целый ряд фрагментов, показывающих, что некоторые полосы выделялись не только цветом, но и рельефно. Часть панелей имитирует цветные мраморы.

Таким образом, мы видим в Мансур-депе сочетание чисто местных принципов архитектурной конструкции и чисто эллинского декора. В их соединении, в отличие от памятников Старой Нисы, не наблюдается никаких попыток взаимного приспособления, оно остается чисто внешним, лишенным какой-либо внутренней логики и поэтому в сущности своей эклектическим.

Совершенно своеобразный характер имеет храм в Новой Нисе. Несмотря на чрезвычайно плохую сохранность, его реконструкция в основных чертах кажется достаточно надежной. Здание было возведено у городской стены (подобно многим храмам Дура-Европос) на невысокой платформе. Основной массив сооружения с трех сторон охватывают легкие портики с высокими стройными колоннами и широкими интерколумниями. В соответствии с уже отмеченной нами тенденцией, здание членится на два яруса: нижний, отвечающий по высоте портику-айвану, оформлен невысоким ступенчатым стилобатом, пристенными полуколоннами, увенчанными рельефными терракотовым и плитками, воспроизводящими рисунок ионийской капители; верхний ярус представляет собой ровную гладь белой стены. В создании художественного образа здания большая роль принадлежит полихромии, цветом выявляются все конструктивные элементы здания: стилобат, полуколонны, тонкая полоска ф риза окрашены в черный цвет, капители — в красный, пространство стены между колоннами — в малиновый, верхний ярус — в белый. Черный цвет как бы рисует остов конструкции здания, а постепенный переход снизу вверх от черного через красное к белому создает впечатление усиливающейся с высотой легкости конструкции.

Своеобразны м является и план храма — вход располагается в середине длинной стены, обращенной к городу. Подобные композиционные решения в общем не свойственны ни греческому храмовому зодчеству, для которого правилом является расположение входа по длинной оси здания, ни уже известным нам парфянским общественным зданиям, тяготеющим к центричности. Однако в подобном устройстве чувствуется древняя азиатская традиция. Можно вспомнить, что такова была, в сущности, композиция дворца в Халчаяне (Северная Бактрия). В Пальмире крупнейший храм города, храм Бела, имел такое же расположение входа, что было связано с наличием в нем двух адитонов — у противолежащих коротких стен целлы. Может быть, нечто аналогичное было и в храме Новой Нисы?

Архитектура храмовых комплексов Маргианы не дает пока столь же ярких явлений, как памятники Парфиены. Но те факты, которые известны уже сейчас, позволяют считать, что и здесь создавались весьма разнообразны е типы святилищ.

 

Навершие «модели» ступы. Мерв. I— II вв. Шифер. В натуральную величину

 

Здание в некрополе Мерва. I— II вв. Реконструкция

На гребне стен Эрк-калы — цитадели древнего Мерва, был возведен укрепленный дворец местного правителя. Сам выбор места подчеркивал его значение. Дворец возвышался над городом как символ верховной власти. Одной из основных особенностей власти эллинистических правителей было то, что она почти всегда получала сакральную санкцию. Отсюда постоянно проявляющаяся в античном мире тенденция совмещения дворца и храма. В восточно-парфянском центре Кух-и Ходжа дворец и храм объединены в один комплекс, а на западе то же самое мы видим в Хатре. Кажется, что этот же принцип мы видим и в Мервском дворце, где можно предполагать наличие храмовых помещений в самом центре дворцового комплекса. Известным подтверждением этом у служит и то, что в парфянской поэме «Вис и Рамин», дошедшей до нас в поздней переработке, царь Мерва выполняет и жреческие функции 30.

Согласно зороастрийской письменной традиции Мерв был одним из районов, наиболее приверженных этой религии. Соответственно можно ожидать здесь открытия зороастрийских «храмов огня». Вместе с тем памятники Мерва позднеантичной эпохи очень ярко свидетельствуют о сложности идеологической жизни, отразившейся в разнообразии типов сакральных сооружений. В Маргиане достаточно широко был распространен буддизм, пришедший сюда из Индии. Письменные свидетельства говорят о том, что Мерв был одним из важнейших центров распространения этого вероучения. Отметим, например, что представитель местной царской династии (имя которого известно только в китайской передаче — Ань Ши-гао) уже будучи буддийским монахом прибыл в Китай, где стал одним из самых известных миссионеров — распространителей буддизма.

В Мерве известны две ступы — буддийские культовые сооружения. Древнейшая из них возводится в конце парфянского — начале следующего, сасанидского периода. О на располагалась в ю го-восточной части города и в своем устройстве воспроизводит хорош о известный по памятникам Индии тип: мощная платформа с лестницей, фланкированной двумя пилонами на одной из сторон, и баш неподобное сооружение в центре платформы, видимо увенчивавшееся куполом с навершием. С юга примыкало помещение для обитания монахов — сангарама.

В конце парфянского — начале сасанидского периода в Мерве начинает распространяться и христианство. О б этом свидетельствует постройка овального в плане монастыря. С кромные кельи монахов располагаются по периметру вокруг центрального дворика. К северу от Мерва обнаружены развалины церкви того же времени.

Мерв дает некоторые материалы и по погребальной архитектуре. Если в Новой Нисе парфянский некрополь состоял из ряда очень простых сводчатых гробниц, то погребальные сооружения древнего Мерва, исследованные до сего времени, показывают как большее разнообразие типов, так и большую монументальность и архитектурную завершенность.

Наиболее типичным является сооружение, раскопанное в некрополе, находящемся к западу от стен Султан-калы. Небольшое, почти квадратное в плане (9 ,5 X 9 метров), перекрытое сводом (или куполом) здание было возведено на искусственной платформе.

Узкий вход, перекрытый аркой и фланкированный двумя пилонами, располагался в середине северной стороны. Центричность внутренней планировки подчеркивалась тремя большими арочными нишами, расположенными в середине стен. Данный памятник позволяет понять истоки некоторых типов погребальных сооружений последующего, сасанидского времени. Для суждения о них наибольший материал сейчас даю т зороастрийские оссуарии (вместилища для хранения костей умерших), очень часто воспроизводившие в своих формах погребальные сооружения. В том же сам ом некрополе, но в верхних слоях, было найдено несколько оссуариев, напоминающих исследуемый нами памятник. Это заставляет думать о непрерывной линии развития в данной области архитектуры, хотя за это время решительно изменился обряд. В парфянское время характерно было трупоположение, а в сасанидское — оссуарный обряд, при котором сохранялись только кости, собранные в оссуарий. Сам и же оссуарии устанавливались в специальных зданиях, называемых наусами.

Рассмотрев самым кратким образом имеющиеся в настоящее время материалы по парфянской архитектуре в коренных областях обитания парфян, мы можем вернуться к тому вопросу, который был поставлен в сам ом начале, — о своеобразии и художественном качестве парфянской архитектуры.

Даже при том, что количество памятников и степень изученности еще сравнительно невелики, мы можем с уверенностью положительно ответить на этот вопрос. Парфянская архитектура предстает перед нами как глубоко самобытное явление, основанное на древнейших местных традициях и творчески воспринявшее и переработавшее влияния, пришедшие с запада. Многообразие вариантов градостроительных решений, смелые поиски в сфере архитектурных форм, решительность в подходе к освоению и переработке привнесенных явлений — все это свидетельствует о большом творческом потенциале парфянских зодчих, их умении ставить и решать сложные архитектурные проблемы.

Градостроительные концепции, пришедшие с греками, умело прилагаются к сложившейся структуре населенных пунктов, разрабатываются собственные системы планировки, сочетающие местные традиции и раннеэллинистические схемы.

Разнообразны е типы жилища почти полностью восходят к древним укоренившимся представлениям, наиболее полным образом отвечающим местным социальным и природным условиям. Греческие черты проникают сюда в наименьшей степени, они ощущаются лишь в декоре домов наиболее зажиточных слоев населения.

 

Оссуарий. Мерв. Некрополь. V — V I вв. Глина

В отличие от жилищ в архитектуре общественных сооружений влияние эллинских идей ощущается сильнее, но оно редко сказывается в сфере планировочных решений и гораздо сильнее — в декоре. Парфянские архитекторы почти никогда не используют греческий ордер как конструктивную систему, но, как правило, в качестве средства организации стены. И это не может быть истолковано как эклектизм. Эклектикой было бы смешение в одной конструкции двух взаимоисключающих друг друга принципов, тогда как применение парфянскими зодчими ордера свидетельствует об их творческой зрелости, способности воспринимать и перерабатывать приходящие извне влияния, не нарушая, но обогащая собственные принципы новыми выразительными возможностями. Архитектоника греческого ордера была художественно переосмыслена и органически включена в новую для него архитектурную систему.

Характерно, что ордерные решения приобретают тенденцию к плоскостности, что более полно отвечало их новой роли в создании художественного образа. Ордер как бы рисуется на стене, он — выражение не конструкции, а смело введенное в архитектуру живописное начало.

В то же время нельзя считать, что на этом пути синтезирования внешних влияний были одни успехи. Творчество требует поиска, но он не всегда приводит к искомым результатам. Примером может служить «большой храм» Мансур-депе, где местная архитектура и греческая стенопись дают эклектическое соединение. Неудача появилась там, где зодчий механически соединил чисто местные архитектурные принципы с чисто греческой системой декора стены. Только творческое видение возможностей каждой из художественных традиций и поиски их органического взаимодействия приводили к созданию истинно художественного явления, как мы видим это на примере памятников Нисы.

Нельзя думать, что следование местным традициям означало лишь слепое копирование древних прототипов. Парфянские зодчие перерабатывали древние традиции применительно к новым условиям и новым возможностям строительной техники, искали новые средства выразительности. Можно видеть увлеченность парфянских архитекторов идеей вертикального развития здания, нашедшей свое выражение в разнообразны х вариантах решений двухъярусных интерьеров, создании выразительных силуэтов монументальных сооружений («круглый храм») и т. д. Введение ордера, сохраняющего греческие пропорции, изменило масштаб, применяемый в зодчестве.

Было отброшено столь свойственное Древнем у Востоку любование грандиозными массами. Дворцы и храмы стали более соразмерны человеку, монументальность парфянской архитектуры уже не несла с собой его полного подавления.

Целый ряд явлений, созданных парфянскими зодчими (глубокий айван, попытки создания купольных конструкций), широко развились в следующую эпоху, явившись наиболее характерными выразителями духа ее архитектуры. Трехпролетные айваны, впервые появившиеся в Парфии, стали широко популярны в зодчестве Ирана эпохи Сасанидов, приобретая со временем все больший масштаб. Завершением этой тенденции стал грандиознейший дворец сасанидских царей в их столице Ктесифоне (Так-и Кисра). Из сасанидского зодчества этот прием перешел затем и в зодчество ислама. Центрические купольные мавзолеи, одним из прообразов которых было скромное маленькое здание в некрополе Мерва, позднее также заняли почетное место в архитектуре всего Востока.

Вместе с тем парфянская архитектура — это не изолированное явление, это — одно из течений того художественного «койне», которое создавалось по всей Передней Азии; и процесс взаимодействия различных течений в этом общем потоке взаимно обогащал их, обеспечивал жизненность и устойчивость на века, созданных в эту эпоху архитектурных форм.

В заключение необходим о остановиться еще на одном общ ем вопросе: о полихромии в парфянской архитектуре. Выше мы отмечали, что во многих памятниках цвет играл значительную роль, выделяя отдельные элементы здания, подчеркивая его конструктивные особенности. Раскраска отдельных частей здания широко практиковалась в греческой архитектуре и можно полагать, что именно оттуда пришел в Парфию этот метод. Это предположение подкрепляю т наблюдения над характером стенописи Мансур-депе, а также находка в «квадратном доме» Старой Нисы цилиндрического алтаря с росписью, изображающей свисающие гирлянды — типично греческий мотив, что хорош о согласуется и с греческой по своим основным ком позиционным чертам архитектурой здания.

Однако сводить развитие стенописи в Парфии только к греческим традициям было бы неправильно. В том же сам ом айване Мансур-депе найден фрагмент, на котором изображен красный круг с выступающими из него треугольниками — схематическое изображение солнца. Этот мотив широко представлен в живописи позднеантичного Боспора, где его появление исследователи объясняют сильными сарматскими влияниями. Видимо, и в Парфиене влияние кочевников также могло сказаться и в живописи.

Монументальная живопись существовала и в Мерве, однако до сего времени при раскопках археологи находили столь незначительные фрагменты, что составить хотя бы самое приблизительное представление о ней невозможно. Материалом, в какой-то мере заполняющим эту зияющую лакуну в наших знаниях об искусстве Парфии и Маргианы, является вазопись, о которой мы будем говорить в главе, посвященной прикладному искусству.

Во всяком случае, уже сейчас можно сказать, что живопись коренных районов обитания парфян представляет собой явление синкретическое, в котором сливались различные художественные течения.

Цитируется по изд.: Кошеленко Г.Ф. Родина парфян. М. 1977, с. 36-80.

Примечания

19. О. Шуази. История архитектуры. М., 1937, стр. 135.

20. Н. И. Брунов. Очерки по истории архитектуры, т. I. М.- Л., 1937, стр. 285

21. Страбон. География.., стр. 487

22. Л. И. Ремпель. Архитектурный орнамент Узбекистана. Ташкент, 1961, стр. 59

23. Страбон. География.., стр. 682

24. Всеобщая история архитектуры, т. 2. М., 1973, стр. 647

25. Л. А. Лелвков. К истолкованию погребального обряда в Тагискене. — «Советская этнография», 1972, № 1, стр. 128— 131

26. L. Heuzey, Н. Daum et. M ission archeologique de M acedoine. P aris, 1876, cmp. VI

27. J. Charbonneaux. Tholos et Prytanee. — “ Bulletin de correspondence hellenique” , t. 49, 1925, стр. 163—176

28. Геродот. История. М., 1888, стр. 71

29. См.: R. Ghirshm an. Bard-e Nechande — centre religieux iranien.— «Acta archaeologica Academ iae Scientiarum Hun[1]g arica e», t. 19,1967, стр. 3—14.

30. V. M inorsky. V is u Ram in. A parthian romance. — “ Bulletin of the School of Oriental and African S tu dies” , 1946, vol. X I, p. 4, cmp. 754.