Шотландия в последней трети XVI — первой трети XVII веков: политика и религия

6 декабря 1600 г. Джеймс VI отправил Уолтеру Дандасу короткое письмо, больше напоминающее записку, где извещал его о назначенном на 23 декабря крещении принца Чарльза, которое должно было состояться в Холирудском дворце. Ничуть не стесняясь, монарх сообщал о денежном пособии, выделенном французским двором на поддержку шотландского королевства, а также просил сэра Уолтера к 20 декабря доставить во дворец провизию и прибыть самому для того, чтобы участвовать в праздновании, не забыв захватить себе пропитание на время остановки при дворе 1. Это письмо, опубликованное в конце XIX века.

Уолтером Маклеодом в коллекции писем семьи Дандас, является одним из многих свидетельств бедности шотландского королевского двора той эпохи. От приглашаемых на крещение наследника гостей ожидалось не только то, что они пришлют ко двору съестные припасы, но и то, что они привезут с собой пропитание на время своего пребывания в Холируде. Бедность шотландской монархии была потрясающей и толкала королевство в объятия то заморской Франции, то соседней Англии.

* * *

Шотландская реформация безусловно способствовала сближению Англии и Шотландии. Для большинства политиков начала 1570-х годов было очевидно, что два королевства тесно связали себя, провозгласив протестантскую религию. Уильям Мейтленд, описывая «британский микрокосм», отмечал, что он, «отделенный от континентального мира, благодаря природе объединен положением и языком, и, что наиболее радужно, — религией» 2. Однако были лишь единицы тех, кто искренне верил в связывающую роль протестантизма, который должен был объединить представителей истинной религии по обе стороны от границы. К таким исключениям можно отнести английского пресвитерианина Кристофера Гудмена, находившегося в тесных контактах с шотландскими радикальными протестантами, или шотландского епископа Банкрофта Уоцестерского, утверждавшего, что английские протестанты и шотландские пресвитриане имеют много общего в религиях. C другой сто-

___________

1. Royal Letters and Other Historical Documents... P. 203.

2. Nicholls M. A History... P. 231–232.

[128]

роны, и современникам, включая самого Мейтленда, и исследователям XX века было очевидно, что степень этого единения не стоит преувеличивать — между англичанами и шотландцами существовали предубеждения и взаимные страхи, казавшиеся порой непреодолимыми. Сам же юный Джеймс полагал своими авторитетами теологов и политических мыслителей Англии 1.

Джеймс VI не был последним монархом, коронованным в Шотландии. После него в Холирудском дворце в 1633 г. короновался Чарльз I, а потом в Сконе в 1651 г. — Чарльз II. Вместе с тем, сами обстоятельства, при которых он получил трон, были необычными — удаление короля от власти и занятие его трона последний раз в шотландской истории случилось в 1097 г., когда Эдгар занял престол Доналда III Бана. Возможно, поэтому из представителей знати на коронацию, состоявшуюся в Стирлинге 29 июля 1567 г., было приглашено всего пять графов и восемь лордов. Монарху к тому времени исполнилось тринадцать месяцев от роду.

Регентом при юном монархе был назначен Джеймс Стюарт, граф Морей. В документе, представленном парламенту в декабре, говорилось, что отношения между правителем и подданными отныне будут основываться на договоре, и обязанности, заключенные в этом договоре, носят взаимный характер. Король должен был защищать протестантскую религию, править в соответствии с божьими установлениями и законами королевства, подавлять все несправедливое и охранять праведное 2. Детство монарх провел в Стирлинге под защитой семьи Эрскинов — Джон Эрскин граф Мар был комендантом крепости вплоть до своей смерти в 1672 г. Лидеры реформации желали воспитать в нем истинно протестантского правителя, и по большей части это был довольно жесткий процесс до тех пор, пока в возрасте четырех лет короля не передали на воспитание в Джорджу Бьюкенену 3.

С 1572 г. регентом Джеймса стал Джеймс Мортон, чье пребывание у власти с 1572 по 1580 гг. рассматривается как поворотная точка в истории Шотландии XVI века, что, помимо изменения религиознополитического климата, было связано еще и с санацией экономической ситуации, когда королевство стало приходить в себя от войн за независимость, что ознаменовалось повышением доходов торговцев и землевладельцев. Правда 1570-е гг. стали и периодом небывалой инфляции и политики «порчи монет», а шотландский фунт стал резко терять

_____________

1. Dawson J. Anglo-Scottish protestant culture... P. 98–99.

2. APS. Vol. III. P. 23–24.

3. Magnusson M. Scotland... P. 383.

[129]

свою стоимость по отношению к английскому фунту стерлингов: если в 1567 г. их курс составлял 1:5,5, то в 1587 г. он уже упал до 1:7,33, а в 1600 г. составлял 1:121.

В марте 1578 г., незадолго до того, как юный правитель отпраздновал свое двенадцатилетие, коалиция противников Джеймса Мортона заявила, что отныне король, достигший совершеннолетия, берет всю полноту власти в свои руки. Этот заговор, однако же, имел лишь временный успех, и спустя месяц Мортон вновь вернул себе власть. Провал попытки удалить могущественного царедворца чрезвычайно показателен для характеристики фракционной политики, которая была характерна для перехода короля из юного возраста в статус совершеннолетнего правителя. Между 1578 и 1585 гг. при дворе произошло полдюжины переворотов, участники которых боролись за влияние на личность молодого монарха. Но сам король не был лишь пассивным наблюдателем в этих интригах — при его непосредственной поддержке французский католический принц Ейм Стюарт (Джеймс Стюарт), кузен отца короля, стал графом Ленноксом в 1580 г., а затем и герцогом в 1581 г. Этот стремительный взлет Леннокса, экзотического родственника монарха, имел для короля самые серьезные последствия. В июне 1581 г. Мортон был казнен по обвинению в участии в убийстве Дарнли, и по Шотландии поползли слухи о возможной реставрации католических порядков. Дабы успокоить волнения и притушить распространяющиеся страхи Джеймс и Леннокс подписали т. н. «Акт Королевской веры», более известный как «Акт дурной веры», в котором торжественно отреклись от католицизма, однако это настроило против монарха тех представителей знати, кто свою власть прочно ассоциировал с протестантизмом, угрозу которому могло нести влияние Леннокса. В августе 1582 г. Джеймс был захвачен заговорщиками, возглавляемыми Уильямом Рутвеном, графом Гоури, и в течение десяти месяцев находился в плену.

Его побег в июне 1583 г. говорит о том, что монарх достиг независимости и в состоянии сам совершать поступки, нести за них ответственность и заботиться о собственной безопасности. В поисках спасения Леннокс уплыл во Францию, а вместе с ним в ссылку отправились участники «заговора Рутвена». Хотя Джеймс продолжал благоволить Джеймсу Стюарту, сделав его графом Арраном в 1581 г., и руководствоваться его советами, истинные представления монарха о природе власти и роли короля нашли выражение в его произведениях «Истинный закон свободной монархии» (1598 г.) и «Базиликон Дорон» (1599 г.). Помимо влия-

___________

1. Lynch M. Scotland... P. 225.

[130]

ния Джеймса Стюарта, в концепции королевской власти, предложенной монархом, отчетливо прослеживается влияние его наставника Джорджа Бьюкенена, гуманиста европейского масштаба, вернувшегося в Шотландию ко двору Марии в 1561 г. только для того, чтобы стать идеологическим лидером борьбы против королевы. Диалог «De jure regni apud Scotos», написанный в 1579 г. на латыни, стал вершиной его творчества и наиболее радикальным обоснованием народной монархии, вышедшим из-под пера мыслителя XVI столетия, в то время как «История Шотландии», последнее предсмертное произведение Бьюкенена, опубликованное в 1582 г., прославляла шотландскую конституционную революцию 1567 г.

Бьюкенен был шотландцем, работающим над теорией власти в тот период, когда реформация и англо-шотландские отношения сделали вопрос о шотландской национальной идентичности как никогда актуальным. Кроме того, он был учеником Джона Мейра, шотландского патриота и историка, юристом, занимавшим высокие посты в правительстве и обладавшим бесспорным влиянием на монарха, а также человеком, поддержавшим в свое время Леннокса, а также протестантом и гуманистом.

Его протестантизм имел ярко выраженный пресвитерианский оттенок, а гуманизм нес на себе отпечаток кальвинистской стоической философии, поэтому сэр Джеймс Мельвилль называл его «стоическим философом» 1.

О Бьюкенене иногда говорят, скорее, как о гуманисте, чем о протестанте, ограничивая характеристику его реформаторских наклонностей лишь тем, что он был последователем религиозных реформаторов, которые остановили на нем выбор в качестве участника Генеральной ассамблеи и своего рода умеренного посредника между сторонниками различных взглядов на протестантизм. Наконец, последнее, что характеризует крайне противоречивую личность Бьюкенена, это то, что вплоть до 55-летнего возраста он не порывал с римской церковью, и, хотя его бесспорно можно считать антиклерикалом, критика его произведения направлена скорее против епископов и их злоупотреблений, чем против церкви в целом.

Роль философа в отстранении от власти королевы Марии и изгнании ее из Шотландии, приведшем в итоге ее на английский эшафот, также вполне недвусмысленно объяснена в его «Власти короны в Шотландии». Как один из тех, кто занимался расследованием убийства Дарнли и роли в этом самой королевы, он рисует вполне убедительные свидетельства вины правительницы. Конечно, все это соответствует его протестант-

____________

1. The Powers of the Crown... P. 2.

[131]

ским симпатиям, но еще более важно, что это скажется на образовании будущего Джеймса VI, наставником которого философ будет назначен вместе с Питером Янгом.

Гуманистические воззрения Бьюкенена приводили его к мысли, что истинное воспитание сделает из Джеймса короля, который будет править во благо своего народа. Будущему монарху стукнуло тринадцать лет, когда была опубликована «Власть короны», представленная королю в специальном «Письме», ставшим своеобразным предисловием к диалогу. Как бы то ни было, в равной степени очевиден и факт провала всех попыток Бьюкенена выработать в монархе либеральный настрой, и то обстоятельство, что Джеймс, будучи очень хорошо знакомым со всеми работами своего наставника, чувствовал угрозу своей власти, исходящую от них. Свое правление он посвятил тому, чтобы утвердить королевскую власть перед лицом новых идеологических и политических вызовов.

Наиболее значимым из этих вызовов был даже не фракционизм знати, но более ощутимая угроза королевской власти со стороны церкви, над которой монархия утратила контроль. Позже Джеймс будет осуждать тот факт, что реформа церкви началась снизу, что и сделало позицию его матери столь уязвимой, и привела к созданию протестантской церкви, которая не просто с подозрением стала относиться к контролю со стороны короны, но и просто вышла из-под опеки монархии. Джеймс Мортон пытался установить в Шотландии систему, аналогичную английской, в которой монарший контроль над церковью проявляется в праве короны назначать епископов, однако это встретило сопротивление со стороны шотландских пресвитериан, которое еще более усилилось с возвращением в страну в 1574 г. блестяще образованного Эндрю Мельвилля, некогда обучавшегося в Женеве и резко интеллектуально усилившего шотландскую оппозицию и епископам, и церкви. Будучи не только инициатором «Второй книги порядка», подготовленной в 1578 г., Мельвилль категорически настаивал на идее равенства священников, отвергая поэтому епископат, что полностью соответствовало теории двух царств.

Будучи близким другом Бьюкенена, чью политическую теорию он поддерживал, Мельвилль являлся активным защитником пресвитерианизма, угрожавшего правлению Джеймса, а потому его взгляды всегда были важным фактором формирования королевской политики.

Как бы то ни было, в мае 1584 г. парламент не только запретил издавать тексты Бьюкенена, но также подтвердил власть епископов и принял акт о королевской супрематии. Даже если принять во внимание, что Арран вместе с Патриком Адамсоном, архиепископом Сент-Эндрюсским, и выступили инициаторами этих антипротестантских решений, король их

[132]

полностью поддержал. Мельвилль и его соратники предпочли спасаться бегством из королевства, чем быть свидетелями и, возможно, жертвами того, что они заклеймили как «черные акты». В это же время Адамсон предлагает королю пример императора Константина, как первого христианского императора, в качестве модели королевской власти и над церковью, и над государством. Такие параллели, возникавшие в умах и Джеймса IV, и Джеймса V, завладели сознанием монарха, который в атмосфере, бесспорно, более идеологически сложной, чем у его предшественников, стал рассматривать эту идею как то, что в равной степени может противостоять и бьюкененовскому республиканизму, и мельвиллианскому протестантизму, утверждая при этом концепт императорской власти. Самый талантливый из последних монархов династии Стюартов, Джеймс предпочитал сам участвовать в этом процессе становления британской империи, нежели наблюдать его со стороны, однако, как самый прагматичный король, он не мог не учитывать и того факта, что границы его свободы определяются уровнем признания королевской власти и подчинения монаршему закону.

Именно исходя из логики расширения королевского авторитета, Джеймс в 1585 г. разрешил вернуться в Шотландию и участникам заговора Рутвена, жертвой которого он был, и сторонникам Мельвилля. Арран был удален от власти, и Джеймс самостоятельно, лишь при поддержке своего личного секретаря Джона Мейтленда, взял в свои руки контроль над правительством. В соответствии с королевским желанием быть «королем для всех», править выше фракционных интересов, было расширено представительство в Тайном совете, в который теперь вошли магнаты, отражающие интересы различных групп, католики и протестанты, хотя перевес в пользу сторонников епископата был очевиден. Этот консенсус находил отражение даже в самом поведении Джеймса, который не отказывал себе в удовольствии вступать в теологические дебаты как с последовательным протестантом Эндрю Мельвиллем, так и ревностным католиком Джорджем Гордоном, шестым графом Хантли, а также в устройстве самого двора монарха. Будучи покровителем литературы, Джеймс привечал при дворе католического поэта Александра Монтгомери, правда, не в последнюю очередь для того, чтобы сгладить впечатления от эпоса французского гугенота Саллюстия де Бартаса. В то время как поэтические произведения Джеймса были весьма несовершенны, поэзия Монтгомери и других придворных авторов воспринималась с интересом, но именно монарх определял рамки литературного дискурса, опубликовав в 1585 г. руководство по поэтической практике. В литературе, как и в политике, власть следовала за монаршим сувере-

[133]

нитетом, и именно королевские законы определяли границы доступного и запретного.

Внутреннее развитие Шотландии в этот период обуславливалось прояснением отношений с Англией. Боязнь совместного шотландско-испанского заговора под руководством Марии, направленного на свержение Елизаветы, сделала южную соседку более чувствительной по отношению к настроениям Джеймса, который со своей стороны, так же, как его мать, осознавал свои претензии на английский престол и, в противовес английским притязаниям, был готов придерживаться союза с католическими державами и содействовать католикам внутри страны. Елизавета все еще отказывалась видеть в нем наследника, однако англо-шотландская лига 1586 г. предусматривала ежегодное содержание для Джеймса, что в определенной степени могло обезопасить Елизавету. Своеобразным тестом для англо-шотландских отношений стало окончательное решение Елизаветы казнить Марию в феврале 1587 г. Протест Джеймса на это решение был чрезвычайно слабым. Его реакция как в этой ситуации, так и в той, что последовала через год и была связана с вторжением испанской Армады, продемонстрировала готовность хранить верность англо-шотландской лиге. Его женитьба в 1589 г. на Анне, дочери протестантского короля Дании Фридриха II, хотя и была жестом политической независимости, но угрозы для Елизаветы не несла.

Знаком стабилизации ситуации в Шотландии было и то, что Джеймс, как и некогда его дед, смог позволить себе оставить королевство на шесть месяцев, отправившись к датскому двору. Правда, успехи Джеймса во внутренней политике конца 1580-х гг. скрывали противоречия, которые в следующем десятилетии чуть было не разрушили то, что монарх и Мейтленд столь кропотливо создавали ранее. Королевская милость по отношению к таким протестантским графам, как, например Хантли, долго вызывавшая негодование протестантов, стала поводом для массового недовольства, когда началась ожесточенная вражда между Хантли и протестантским графом Мореем, закончившаяся убийством последнего в 1592 г. Этот, поначалу локальный, кризис превратился в национальный, когда в защиту пострадавшей стороны выступил Фрэнсис Стюарт, пятый граф Босуэлл, который в 1590 г. был объявлен вне закона, в связи с обвинением в ведовском сговоре, посредством которого он собирался потопить корабль, на котором Джеймс возвращался из Дании. Вызов Босуэлла, брошенный королю, был поддержан протестантской церковью, использовавшей ситуацию для требования большей независимости, которая выразилась в принятии т. н. «Золотого акта» 1592 г. Кризис еще более обострился, когда в 1594 г. Босуэлл объединил свои силы с

[134]

Хантли, начав восстание против короля. Оба были вынуждены бежать за границу в 1595 г., и если Хантли в итоге примирился с Джеймсом, то Босуэлл так и умер в изгнании. Что касается церкви, то даже «Золотой акт» не отменял притязаний Джеймса на королевскую супрематию. Благодаря документу монарх только расширял контроль, установив его и над Генеральной ассамблеей, и над вновь созданным диоцезным епископатом.

Именно в годы, последующие за кризисом, Джеймс опубликовал свои работы, где изложил собственный взгляд на природу королевской власти — «Истинный закон», в котором обосновывалась необходимость подчинения его божественной власти, и «Базиликон Дорон», где он критиковал власть церкви и могущественной знати. Если в первом труде особо указывалось на то, что монарх крайне озабочен теми испытаниями, которым подвергается его власть, то во втором Джеймс писал о необходимости «цивилизовать» Шотландию посредством ликвидации полунезависимых территорий, находящихся под управлением лордов, и о необходимости объединения страны под властью единого правителя. Как и его предшественники, Джеймс столкнулся с проблемой, что традиционно не подчиняющаяся короне шотландская знать вершила свое правосудие в собственных землях и поступала там сообразно собственным интересам. Джеймс VI считал, что в этой борьбе со знатью находится в заведомо выигрышном положении в сравнении со своими предшественниками, и по иронии судьбы нашел главного союзника в лице протестантской церкви, которая также была озабочена установлением «социальной дисциплины» в местных сообществах, внедряя систему церковных сессий и пресвитерианских судов, значительно расширив свои полномочия в Лоуленде и поставив местные сообщества под контроль.

Но и сами местные сообщества переживали период трансформации. Рост населения и инфляция, вместе с расширяющимся земельным рынком, возникшим в результате реформации и освобождения церковных земель, пусть и медленно, но вводили коммерческие отношения в равнинной Шотландии, вымывая при этом родовые связи, традиционно связывающие местные сообщества и способствовавшие процветанию частного права и судопроизводства. В этом постепенно коммерциализирующемся обществе магнаты по прежнему занимали важное положение, но, отвечая на вызовы времени, должны были по-новому вести свое хозяйство — на смену родовым связям постепенно приходил клиентаж в экономических и социальных отношениях и патронаж — в политических, кровные отношения заменялись денежными, и все это придавало и новый оттенок власти знати.

[135]

Джеймс использовал финансовые затруднения, с которыми сталкивалась знать, ставя ее в большую зависимость от короны, расширяя масштабы патронажа, который отвечал интересам самой знати, вынужденной и у себя в поместье и особенно при дворе придерживаться традиционного образа жизни. С другой стороны, этот процесс привел к масштабному финансовому кризису, который стал расплатой за политику короля, покупавшего верность своих подданных. Хотя в целом в 1590-е годы система налогообложения строилась на погодовой основе, и налоги могли меняться год от года, расходы Джеймса на содержание двора привели к финансовому дефициту. Тем не менее, попытки Джеймса обеспечивать денежное и административное содержание земельной знати обусловили факт срастания интересов центра и местных правителей. В то время, как аристократы все более попадали под королевский контроль, средние землевладельцы должны были обеспечивать потребности и интересы обуржуаживающейся бюрократии, которая в свою очередь еще глубже срасталась с местным аграрным сообществом. Высокообразованное и культурное сообщество землевладельцев и юристов, впервые заявившее о себе при Джеймсе V, теперь было основной опорой правительства. Хотя некоторые из этих людей могут быть охарактеризованы как «новый класс», большая часть являлась представителями старых местных землевладельческих фамилий, а их рост до национального масштаба стал свидетельством социальной и культурной трансформации местных сообществ.

Хотя история Шотландии XVI века чаще характеризуется как эра реформации, это была еще и эпоха ренессанса. Образовательная революция, составлявшая содержание этого периода, трансформировала образ жизни и культуру местной землевладельческой элиты в той же степени, что и привела к религиозной реформе. В конце столетия политика Джеймса, направленная на распространение закона, порядка и современной культуры в местные сообщества, принесла результаты для землевладельцев, чье гуманистическое образование теперь становилось нормой. В то время, как королевские законы постепенно подчиняли местную вражду, а лоулендорское сообщество переживало процесс демилитаризации, материальная культура землевладельческой элиты также претерпевала изменения — на смену суровым укреплениям родовых замков приходили более изящно построенные и украшенные по современной моде дома. Это движение началось еще до 1603 г. и было еще более усилено англо-шотландской унией корон, которая привела к распространению данного процесса на Хайленд и острова. И в этой реализации своего «гэльского проекта» Джеймс видел себя в роли императора, несущего цивилизаторскую миссию.

[136]

1603 год предоставил монарху возможность воплотить свой проект в жизнь. Эта история началась между двумя и тремя часами утра 24 марта 1603 г., когда королева Елизавета умерла, завещав трон шотландскому правителю. Прокламацией, составленной Робертом Сесилем и лишь просмотренной самим королем, в срочном порядке отпечатанной и распространенной среди горожан, Джеймс стремительно провозглашался монархом 1. Это был документ, в котором обосновывалось новое правление, приводилась генеалогия, дававшая новому монарху, происходившему от Генриха VII, право на престол, но в тексте прокламации ни разу не упоминались ни его мать Мария, ни его отец лорд Дарнли. Шотландские корни нового монарха вообще не присутствовали в документе, и провозглашался он в ней не королем Британии, а правителем Англии.

В прокламацию был включен один интересный пассаж о жене Генриха VII, Елизавете Йорк, и о браке, который положил конец «кровавой гражданской войне». Очевидно, что к Джеймсу это не имело никакого отношения. Но это была явная отсылка к тюдоровскому мифу, согласно которому новая династия, пришедшая в Англию в 1485 г. с Генрихом VII, принесла королевству мир. Но это был лишь миф, который надлежало должным образом поддерживать. Сложно, вероятно, представить более неудачную династию на английском троне, чем Тюдоры — метания Генриха VIII в поисках брачной партии, его Акт о наследовании, правления детей, умерших в малолетнем возрасте, женщина, которая трагически пыталась зачать наследников мужского пола, но так и не произведшая на свет будущего короля, и женщина, которая даже не пыталась оставить наследника — все эти сюжеты из истории династии заложили проблему престолонаследия с 1520-х годов, а также породили среди англичан страхи о судьбе английского трона, страхи, еще более усиливающиеся из-за сложного международного положения и конфликтов с Испанией и Францией, и в итоге окончившиеся с восшествием правителя чужого королевства на английский престол. Таким образом, прокламация, провозглашая новое правление, ставила финальную точку в тюдоровском мифе, воскрешая в памяти союз Ланкастеров и Йорков конца XV века, и поэтому она целиком была связана с английским видением будущего правления, объединенного под одной короной.

Однако сам вновь провозглашенный король Англии в момент смерти своей тетки находился в Шотландии. И поэтому сэр Роберт Карей немедленно отправился в Эдинбург, останавливаясь лишь для того, чтобы сменить лошадей. Прибыв в столицу Шотландии 26 марта к вечеру,

____________

1. Stuart Royal Proclamations... Vol. 1. P. 1–4.

[137]

он тут же отправился к королю, который, выразив свое соболезнование по поводу смерти Елизаветы, удалился на встречу с представителями знати, чтобы решить дальнейшую судьбу английского престола. Будучи чрезвычайно занят на следующий день, он все же нашел время написать письмо Роберту Сесилю, заверяя его и других членов английского Совета в готовности принять трон, снабдив послание припиской о том, насколько он счастлив выразить свою признательность английскому вельможе 1.

И только 31 марта на рыночной площади Эдинбурга Джеймс был провозглашен королем Шотландии, Англии, Франции и Ирландии, и это известие шотландцами, в отличие от англичан, было принято с буйным ликованием. Лишь сама Шотландия признавала пока унию, которая, тем не менее, отныне становилась реальностью.

Как заметил Джеймс, пригласили его англичане, а печалились по этому поводу шотландцы. Ни одно, ни другое, конечно, не является полной правдой, поскольку и шотландцы, и англичане имели двойственное отношение к унии. Речь о присоединении также не шла, поскольку два независимых королевства объединялись под властью одной короны, и на этом постоянно настаивал монарх. Однако, очевидно, и то, что именно английская сторона в большей степени была озабочена тем, как справиться с Шотландией и ее неопытным королем. С другой стороны, шотландцы могли гордиться тем, что их правитель мирно занял английский престол. И поскольку это был их король, который постоянно настаивал на том, что он в первую очередь шотландский монарх, а во вторую — наследник английского престола, оснований для опасений, что Шотландия станет провинцией в рамках нового королевства не было.

Более того, Шотландия была готова к тому, что у нее не будет своего собственного правителя, поскольку на протяжении XIV–XVI веков в королевстве было беспрецедентное число случаев, когда монарх начинал свое правление, будучи в малолетнем возрасте, и фактическая власть находилась в руках регентов. Это непосредственным образом сказалось на характере шотландских правительств и на балансе власти короны и аристократии, отчетливо ощутимом еще и в 1603 г. Начало самостоятельного правления Джеймса в Шотландии совпало с периодом, когда аристократия находилась в неуверенном положении, связанном с религиозной реформой, англо-шотландскими войнами, нестабильным правлением Марии. Однако это не особо заботило молодого короля, чье шотландское правление было более аристократичным, чем правление

________

1. Historical Manuscripts Commission... Vol. XV. P. 9–10.

[138]

Елизаветы в Англии, и в большей степени походило на французский образец отношений между аристократией и монархией. После 1603 г., как и в предыдущие столетия, шотландский парламент состоял из одной палаты, которая включала государственных чиновников, высший клир, знать, баронов графств и горожан, представляющих королевские города. Из этих пяти групп знать, бароны и горожане сохраняли свое положение на протяжении всего XVII в., вплоть до унии 1707 г. Высший клир был представлен в парламенте до 1633 г., когда его представительство было упразднено, и затем с 1662 по 1689 годы, когда эта группа в последний раз упоминается в качестве членов парламента. Государственные чиновники же заседали в ассамблее до 1639 г., а затем — после 1661 г. 1

 Их представительство встречается в парламенте 1689 г., и вплоть до 1707 г. они сохранили свои места. Таким образом, только в период с 1603 по 1633 гг. и потом, с 1662 по 1689 гг., парламентское представительство включало все традиционные группы.

На протяжении XVII века и по групповому представительству, и по общему количеству парламентариев шотландский парламент был очень изменчив. В частности, парламент 1612 г., точные сведения о котором есть в нашем распоряжении, включал 109 представителей, среди которых было 7 государственных чиновников 2. В 1633 г. в парламенте заседало 183 члена, а в апреле и мае 1641 г. количество его членов снизилось соответственно до 29 и 59 человек. Первый шотландский парламент королевы Анны в мае 1703 г. включал 224 имени, а третья сессия ее шотландской ассамблеи, собравшаяся в июне 1705 г., насчитывала наибольшее количество представителей — 232 человека.

Что касается количества представителей по пяти группам, входившим в парламент, то число государственных чиновников варьировалось от 1 до 8 человек, представителей церкви в мае 1662 г. было 14 человек, что являлось их наивысшим представительством, тогда как наименьшее, 2 человека, пришлось на 1667 г. Наибольшая флуктуация связана с представительством в палате знати — 44 человека этой группы было приглашено в парламент 1617 г., и это количество превышалось только семь раз в период до 1661 г. С 1661 по 1707 г. количество представителей знати одиннадцать раз опускалось ниже отметки 50 человек, а в парламенте 1703 г. их было 67 членов. Количество баронов, одной из двух избираемых групп, лишь дважды превышало количество 80 человек — в апреле 1693 г. и в парламенте Анны, и лишь пять раз превосходило

___________

1. APS. Vol. V. P. 324.

2. APS. Vol. IV. P. 526.

[139]

число 60, тогда как в тридцати двух парламентах с 1603 по 1707 годы их число было ниже, чем 50. Городских представителей, второй избираемой группы, был 51 человек в 1612 г. и 63 человека — в 1617 г. В последующий же период только девять раз цифры их представительства превосходили эти показатели, а в двадцати трех случаях горожан было менее, чем 50 человек 1.

Таким образом, на протяжении всего XVII века шотландская ассамблея была довольно компактным органом, что делало его относительно легко управляемым. В период до Реставрации количество членов ассамблеи превышало 150 человек только шесть раз и никогда не превосходило 183 члена. После Реставрации цифра 190 человек превышалась лишь дважды, до того, как в последний шотландский парламент 1703–1706 годов было приглашено 226 человек 2.

Однако после унии Джеймс больше не был для шотландского парламента «нашим суверенным правителем» — фраза, которая имела многовековую историю, теперь он стал «его священным величеством». Попытка Джеймса I в 1609 г. назначить Лордов статей, комиссии, формально избираемой из членов парламента, а традиционно назначаемой монархом из числа лояльных ему парламентариев для подготовки законопроектов, была успешно провалена парламентом. Если в 1590-е годы монарх очень легко управлялся с назначением этого важного, одного из решающих в политической развитии органов, то теперь, в начале XVII века, эти времена казались слишком далекими.

Комитет Лордов статей играл одну из ключевых ролей в управлении Шотландией после унии 1603 г. История его восходит, очевидно, к 1367 г., когда нескольким представителям парламента было предложено остаться и продолжать работу, после того, как остальные по окончании сессии отправились по домам. Год спустя в Перте ситуация повторилась, и большая часть парламентариев сразу после окончания работы ассамблеи разъехалась по домам, недовольные непогодой и дороговизной продуктов. Те же, кто остался, составили специальный комитет парламентариев, занимающихся «особыми вопросами» 3, а в 1424 г. термин «статьи» впервые используют в отношении к этому комитету, который готовил документы для того, чтобы их подписывал монарх 4.

Среди тех, кто служил Джеймсу, были и представители средней ари-

_____________

1. Terry Ch. S. The Scottish Parliament... P. 8.

2. Ibid.

3. APS. Vol. I. Introduction. P. 10.

4. Terry Ch. S. The Scottish Parliament... P. 104.

[140]

стократии, лэрды, начиная с правления Джеймса V, постепенно вытеснявшие придворное духовенство. Именно эти гуманистически образованные представители средней аристократии были теми, кто наиболее выиграл от унии корон, предоставившей им шанс социальной мобильности, возможность подняться в своем положении до уровня судей и пэров, став, по сути, английским «дворянством мантии» в среде земельной аристократии. После 1603 г. в Шотландии было пожаловано восемнадцать званий пэров, половина из которых приходится на 1604–1605 гг., когда новый титул обрели такие люди, как Джорж Юм, граф Данбар, или Александр Сетон, лорд Файф, граф Данфермлин. Они не выделялись чем-то особенным среди остальной шотландской аристократии, но сформировали новую социальную группу тех, кто был готов к рутинной службе и к тому, чтобы стать правительством в условиях отсутствующего монарха. Сэр Джордж Юм Спорт, граф Данбар, бесспорно, отвечал интересам и представлениям Джеймса о составном монархо-аристократическом правлении и вплоть до своей смерти в 1611 г. был англо-шотландским политиком, перемещающимся между Эдинбургом и Лондоном, ведя политические переговоры между англичанами и шотландцами. Но он был уникальной фигурой, осознающей сложности такого составного правления. Попытки Джеймса в самом начале его царствования в качестве британского монарха ввести шотландцев в Тайный совет, предоставив им тем самым статус английских чиновников, натолкнулись на явно враждебное отношение со стороны англичан, и относительно незначительное число шотландцев смогли занять посты в Лондоне. А надежды монарха создать англо-шотландский двор, хотя и были более успешны, но, тем не менее, не получили окончательного завершения, постоянно натыкаясь на сопротивление англичан, убежденных, что шотландцев в правительстве слишком много и что его успешной деятельности мешает «странная шотландская кровная вражда» 1.

Одним из немногих успешных примеров англо-шотландской интеграции является Людовик, граф Леннокс, который служил распорядителем при королевском дворе вплоть до смерти в 1624 г. и являлся одной из наиболее крупных шотландских фигур при дворе, близкой к монарху и обладающей возможностью влиять на патронаж, к тому же ему удалось оставить наследника, Джеймса, графа Гамильтона, который служил при дворе Чарльза I. Но и сами шотландские представители знати, находившиеся ниже этого уровня, постоянно вели соперничество и вражду. И хотя постельничим Джеймса и являлся шотландец, доступ к монар-

_________

1. Wormald J. O. Brave New World... P. 35.

[141]

шей персоне был обеспечен в равной степени всем — и англичанам, и шотландцам. Однако чего англо-шотландская уния 1603 г. не породила, так это мира и дружбы между двумя частями единого королевства, и это осознавалось обеими сторонами. Если англичане считали, что королевский двор заполонили шотландцы, то последние чувствовали враждебное отношение к себе, когда прибывали в Лондон.

Те же представители аристократии, которые оставались в Шотландии, чувствовали себя гораздо лучше. Несмотря на отсутствие короля, они смогли сполна вкусить преимущества, даваемые его британским правлением, а, вместе с тем, основанная Джеймсом в 1603 г. почтовая служба давала возможность Лондону и Эдинбургу находиться в постоянном контакте. Интенсивность переписки, которую вел монарх с шотландским правительством, свидетельствует, что, в отличие от своего сына, он действительно интересовался тем, что происходит на севере.

Проблема была лишь в том, что он теперь был не только монархом Шотландии. Из двух принципиальных следствий его политики, первое, связанное со стремлением Джеймса к более тесной унии, было основано на его желании защитить шотландские интересы и не допустить того, чтобы древнее королевство стало просто северным графством, а второе, религиозная реформа, в большей степени выглядит как то, что было реализовано в интересах англиканской церкви, чем церкви Шотландии. Но даже первое не удовлетворяло шотландцев.

Вопрос о природе унии 1603 г. довольно сложен. Брюс Гэллоуэй и Брайн Левак отстаивают не лишенные оснований идеи о том, что Джеймс в своем стремлении реализовать союз был гораздо более осторожен, чем это представлялось исследователем ранее. И хотя он и заявлял о своем желании «унии и сердец и разумов», посредством объединения «людей, культур и институтов», по большей части это были политические заявления 1. Вместе с тем, нельзя отрицать и того, что монарх, в частном письме Роберту Сесилю в ноябре 1604 г., был искренен, когда говорил о необходимости создания парламентских комиссий для разработки проекта более тесной унии. При этом особенный акцент делался на унификации «законов и парламентов обеих наций».

Вероятнее всего, Джеймс, хорошо знавший шотландские реалии и то, что было бы хорошо или дурно для его родной страны, искренне стремился к тому, чтобы не делать различий между английской и шотландской политикой. Однако даже учитывая то, что намерения Джеймса

________

1. Galloway B. The Union of England and Scotland... P. 15–16, 165–166; Levack B. The Formation... P. 7–8.

[142]

являлись искренними, они были слишком быстро развеяны враждебностью английского парламента, который в сессиях 1606–1607 годов продемонстрировал решительное неприятие идей, связанных с интеграцией торговли, подданства и пограничных территорий.

В результате лондонский политический климат способствовал тому, что уже после 1607 г. намерения монарха значительно поубавились, вместе с чем пришло и разочарование способности английского правящего класса в проведении необходимых преобразований. А вслед за тем всякие попытки и по направлению к «совершенной унии», представляемой как полная интеграция институтов и права, основанных на традициях и интересах обеих частей королевства, и по направлению к «федеральной унии» как унии расширенной координации деятельности парламентов, советов и т. д., были прекращены. Это разочарование нашло свое институциональное выражение и в том, что деятельность шотландского Тайного совета, который должен был играть важную функцию в процессе англо-шотландской унификации, становилась все более бюрократической, и он превращался лишь в консультативный орган по мере того, как решения принимались шотландцами, переехавшими в Лондон и подвергавшимися все большей англизации. При этом в рамках английского Тайного совета вплоть до 1638 г. не было отдельного «шотландского комитета», а все вопросы решались в соответствии с принципами патронажа.

Тем не менее, большая часть тех вопросов, которые обсуждались в Британии в 1630-е гг., так или иначе была связана с англо-шотландскими отношениями — британская знать шотландского происхождения с английскими женами, сыновьями, получающими английское образование, поместья и службы по обе стороны от границы, занимала важное место в контактах Англии и Шотландии. Представители этих слоев говорили о себе как о «британских подданных» и стремились к усилению гражданской унии 1.

Для многих шотландцев главная проблема 1603 г. заключалась в том, что основными игроками в этой унии были англичане. И хотя лозунгом Джеймса были слова «Один король, один народ, один закон», титул короля Британии был присвоен Джеймсом себе посредством издания прокламации, после того, как английская Палата общин отклонила его в 1604 г., то же самое касается и Юнион-джека, британского флага, который стал развеваться над английскими и шотландскими судами только благодаря королевской прокламации. В первые годы унии все это рассматривалась

_________

1. Cowan E. The Union of the Crowns... P. 131.

[143]

как угроза Англии, ее королевскому суверенитету, и англичане были очень встревожены тем, что решения Палаты подменяются королевскими прокламациями. Шотландцы же, первоначально благожелательно отнесшиеся к унии и поддержавшие в этом своего монарха, со временем стали опасаться немедленной унификации законов двух королевств.

И исследователь права сэр Томас Крэйг Риккартон в совей «Унии королевств Британии», и адвокат Джон Рассел в своей «Счастливой и процветающей унии», как и многие другие их современники, защищали объединение Британии под властью шотландского монарха. Однако, если Крэйг в большей степени выступал за унию-инкорпорацию, в рамках которой должно было произойти полное институциональное объединение, то Рассел, следуя идее Джеймса, акцент делал на «объединении сердец и мыслей». Но оба соглашались в мысли о невозможности «единого права», о котором говорил Джеймс, поскольку не видели возможности того, как английское обычное право будет объединено с шотландским, основанным на римском праве и Актах шотландского парламента. Сам Крэйг был одним из шотландских комиссионеров, отправившихся в Лондон в 1604 г. для встречи с английскими представителями и обсуждения унии и судьбы британского права.

Не менее сложной была ситуация и в области международных отношений. Монарх начал свое английское правление с того, что заключил ряд мирных договоров, соответствующих его взглядам на роль Британии в Европе, а также идеям Роберта Сесиля и его окружения. Он положил конец войне с Ирландией и заключил мир с Испанией, что являлось его дипломатическим триумфом и способствовало улучшению экономической ситуации в Англии. Хотя это мгновенно сделало короля непопулярным и не способствовало закреплению унии, Джеймс считал, что, если, будучи королем Шотландии, он не воевал с испанцами, почему он должен делать это, став монархом Британии? Однако этот факт не только не способствовал росту авторитета Джеймса, но и не снизил накал антииспансикх настроений в Англии. Как бы то ни было, уже в течение года после заключения унии Англия из воинственной, гордой своими победами нации стала превращаться в миролюбивую державу. Однако для английских протестантов это было не торжеством нового миропорядка, а, скорее, показателем ослабления страны. И того, что Джеймс так рассчитывал достичь унией — формирования британский великой державы, его оппоненты стали искать в прошлом. Унылые 1590-е годы, мрачная репутация самой Елизаветы, ставшая реальностью в последние годы ее правления, — все это ныне было забыто. Уильям Камден в своих «Анналах», написанных между 1608 и 1615 гг., и Фульк Гревилл в «Настав

[144]

лениях сэру Филипу Сидни», завершенных в 1612 г., рисуют идеальный образ протестантской правительницы, словно соревнуясь друг с другом в том, чтобы в сравнении ушедшей правительницы и нынешнего монарха продемонстрировать недальновидность политики Джеймса. 1

То, что после 1603 г. британская реальность и ее восприятие разошлись, очевидно, является правдой. И основой новой реальности является тот факт, что королевство стало гораздо более могущественным игроком на европейской сцене, чем когда-либо, даже в правление Елизаветы, была Англия — вместо бездетной королевы во главе государства стоял монарх, у которого были дети, а, значит, открывалась возможность династических союзов. Однако все это воспринималось многими англичанами как то, за что они заплатили слишком высокой ценой — приглашением чужого правителя.

На всех социальных уровнях — на улицах и в театрах Лондона, на скачках в Кройдоне, при дворе монарха — англичане и шотландцы неизменно враждовали друг с другом, на вербальном, смысловом и физическом уровне. Писатели и памфлетисты, Энтони Уэлдон, Франциск Осборн, епископ Годфри Гудмен, изливались антишотландским сарказмом 2. И примеров язвительных замечаний, подобных тем, что приводили эти авторы, можно найти множество. В такой атмосфере начиналось правление монарха, претендовавшего на то, чтобы создать государство с «одним королем, одним народом, одним законом», что должно было символизировать единую великую Британию 3. Эта идея была столь же непопулярна в Лондоне, как и мир с Испанией.

Английская враждебность стала причиной того, что сами шотландцы стали со страхом и недоверием относиться к унии. В 1607 г., когда Джеймс выступал в английском парламенте со своей одной из наиболее зажигательных речей о преимуществах унии, шотландская ассамблея была полна разговоров, в которых звучали опасения, что Каледония превратилась в провинцию более могущественной соседки. Теперь пришло время напоминать монарху, что Шотландия — это древнее и родное Джеймсу королевство, которое не должно быть ввергнуто в «беспорядок и смущение». Однако это послание запоздало, поскольку сам проект более плотной унии был уже нежизнеспособным и в значительной

мере был похоронен англичанами и, среди прочих, депутатом палаты

___________

1. William Camden. The Historie...; The Prose Works....

2. Antony Weldon. The Court and Character... Vol. I; Francis Osborn. Traditional Memoirs... Vol. II; Goodman. The Court...

3. The Political Works of James I... P. 292.

[145]

общин сэром Эдвином Сандисом, взявшим на вооружение идею унииинкорпорации, или «совершенной» унии, и высказывавшим мысль, что Шотландия должна быть полностью лишена своей независимости. Страхи и противоречия с обеих сторон год от года все более обострялись, хотя сам Джеймс вряд ли серьезно верил в возможность полного объединения и осознавал закономерность того, что выдвигаемые поначалу масштабные проекты должны были уступить место более скромным результатам. Но даже эти последствия должны были устраивать шотландцев, поскольку, получив двойное подданство и право свободной торговли, существовавшее до 1610 г., они в реальности приобрели больше преимуществ, чем англичане. Но это была незначительная победа.

Не менее сложно обстояло дело и с церковной политикой Джеймса — вопрос о религии был особенно важен как для монарха, так и для политики его последователей. В письме короля Роберту Сесилю от ноября 1604 г. правитель сделал одно чрезвычайно важное заявление, касающееся объединения церквей. Важность его заключается в том, что после провала законодательства, направленного на усиление унии, представленного в 1607 г., «игровая площадка» юнионистского дискурса, в рамках которой монарх мог представлять свои идеи, включала лишь рассуждения о возможности более тесной церковной унии.

Джеймс легко отклонял все попытки нарушать правовую процедуру в церковных вопросах и подчинять Шотландию Англии в делах религии. Однако часто он просто не замечал того, что могло бы нарушить эти права и привести к конфликту. Его восхищение англиканской литургией приводило, например, к тому, что он желал распространения «истинной и зрелищной церкви» на территории всего своего королевства.

Эта унификация была чрезвычайно важна для него, и, объединяя религиозные обряды, он рассчитывал создать единую религию, удовлетворяющую запросам всех. Если англиканская церковь явно нуждалась в усилении своей проповеднической миссии, то шотландской не хватало апостольского усердия. Именно поэтому для короля речь шла не просто о подчинении одной церкви другой. Это, вероятно, способно объяснить попытки Джеймса восстановить епископат в Шотландии, предпринимаемые им на протяжении 1596–1612 гг., что однако же не являлось шагом на пути унии церквей, поскольку не вело ни к церковной интеграции, ни к федеративной церковной унии. Шотландские епископы значительно отличались от англиканских, поскольку речь, очевидно, не шла о том, чтобы пойти дальше «пресвитерианского епископата», в рамках которого епископы направляли, но не подчиняли деятельность церковной сессии, они были лишь постоянными наблюдателями, но не автократич-

[146]

ными руководителями 1. Для Джеймса восстановление епископата преследовало три цели. Во-первых, усилить контроль над парламентом, и ради этого он реанимировал парламентские титулы епископов в 1596 г. Во-вторых, опровергнуть мельвиллианскую политическую теорию о необходимости устранения епископата. Именно поэтому когда король на встрече в Хэмптон-корте заявил, что «нет епископа — нет короля» 2, он не имел, конечно, в виду, что «нет епископа — нет монархии», а очевидно полагал, что отмена епископата будет означать ослабление светской власти. И, наконец, третье: посредством персонально назначенных епископов корона получала контроль над тем, что происходит в Шотландии, что, вероятно, для Джеймса было самым важным. Иными словами, речь шла не о стремлении к англизации со стороны Джеймса, а лишь о том, что он действовал так, как и предыдущие шотландские монархи, предпочитающие централизованный епископат любым пресвитерианским религиозным структурам. Все это вместе, очевидно, не дает нам оснований говорить о стремлении монарха к объединению и полной унификации, скорее, речь должна идти о попытках привести в соответствие две доктрины посредством устранения противоречащих друг другу правил.

Первоначально пресвитерианские священники рассматривали унию как то, что могло прекратить вражду предыдущего столетия и установить богоугодную церковную власть. Вся Европа, по их мнению, будет приветствовать «воссоединение этих королевств под единым богом и Христом, одним королем, одной верой и одним законом» 3. Дэвид Юм Годскрофт, прославляя унию, провозглашал себя «шотландским британцем» и радовался, что дьявольское дореформационное правление ушло в прошлое. Однако реальность оказалась гораздо менее радужной. Мельвилль и его ближайшие сторонники, собравшиеся на вторую встречу в Хэмптон-корте в 1606 г., были репрессированы, заточены в тюрьму или вынуждены были бежать из страны. Еще до 1610 г. диоцезный епископат был восстановлен в полном объеме, а в 1612 г. король провозгласил себя высшим главой церкви, вслед за чем последовали «Пять статей Перта» 1617 г., по мысли монарха, должные привести в соответствие друг другу английскую и шотландскую церкви 4.

Для истинных пресвитериан, равно, как и пресвитерианских историков, «Пять статей Перта» являлись порождением дьявола. Чистота

__________

1. Foster W. R. The Church before the Covenant...

2. Willson D. H. King James... P. 207.

3. Calderwood D. History of the Kirk... Vol. VI. P. 523.

4. Morill J. Introduction... P. 8.

[147]

церкви, источник ее силы в пределах королевства и предмет восторга тех, кто наблюдал на ней из-за границы, были поставлены под удар документом, провозглашавшим восстановление религиозных праздников и, что еще более вызывающе, коленопреклонение общины. Даже Джон Споттисвуд, архиепископ Сент-Эндрюса и один из ближайших сподвижников монарха, высказывал опасения по поводу целесообразности этого документа. И для этого были три основные причины, изложенные священником. Во-первых, документ отдавал папизмом, во-вторых, он демонстрировал, что монарх явно симпатизирует англиканской церкви. И, в третьих, хотя король успешно установил свою власть над церковью, никогда ранее столь явно не демонстрировалось, что отношение религии и повиновение воли монарха, реализующего политику в области веры, находятся в столь тесной связи. Более того, все это сопровождалось опасным копированием англиканской практики с установлением изваяний святых и органа в часовне Холируда, и даже изменением литургии, которое было введено в 1616–1617 гг. Джеймс устранился от этих проблем, хотя создавалось впечатление, что для него шотландская церковь обладает неким пороком, который может быть излечен копированием южного опыта. «Пять статей» были отвергнуты Генеральной ассамблеей церкви в 1617 г., в следующем году они стали предметом обширной полемики, все-таки были приняты Ассамблеей, но только в 1621 г. с большим трудом и путем политических манипуляций были подтверждены парламентом 1. Хотя король одержал формальную победу, «Статьи» стали символом того диктата, который начал ассоциироваться с именем Джеймса, слухи о симпатиях монарха англиканскому вероисповеданию все более ширились. И эта молва стала битвой, которую монарху так и не удалось выиграть в действительности.

Позиция Джеймса по поводу «Пяти статей» выглядит неожиданно жесткой по сравнению с гибкостью, с которой он подходил к другим вопросам. К тому же эта борьба совпала с его инициативой, реализованной в 1616–1618 гг., по повышению денежного содержания для священников, в чем король, его шотландские советники и шотландская церковь были заодно; и то, что они реализовали, выгодно отличало шотландских протестантских священников от их английских коллег. Успех этой реформы был едко прокомментирован в 1628 г. членом английского парламента Бенжамином Радердом, заметившим, что попытки Джеймса означали, что священники по всей Шотландии будут иметь годовой доход в 30 фунтов стерлингов, тогда как в Англии жалованье служителя

__________

1. Wormald J. O Brave New World... P. 32.

[148]

церкви составляло 5 фунтов стерлингов. Ощущение того, что престиж и власть церкви могут быть повышены посредством введения более высокого обеспечения священникам, было свойственно как самому монарху, так и его религиозным оппонентам и в процессе обсуждения реформы, и в ходе ее реализации. Это начинание могло бы снискать королю дополнительную поддержку, если бы не уния, которая неизбежно вела к «Пяти статьям».

По иронии за десять лет до «Статьей», в 1607 г., монарх стал обвинять своих английских советников, что они были излишне оптимистично настроены по отношению к унии и давали ему неверные советы. То же произошло и теперь, но уже по вине шотландских советников монарха. И Джон Споттисвуд, и Патрик Гэллоуэй, королевский капеллан, и граф Данфермлин — все, наиболее близкое королю окружение, недооценило степень опасности. И все это, несомненно, сказывалось на авторитете Джеймса, который был единственным, кто отвечал за благополучие, как религиозное, так и светское, подданных своего королевства.

Как бы то ни было, сопротивление, оказанное церковью принятию «Статьей», весьма показательно и с точки зрения религиозного противостояния, и в аспекте стремления шотландцев сохранять собственную идентичность. Желание протестантов отменить празднование Рождества и Пасхи восходит еще к «Первой книге порядка» 1560 г. Однако этот вопрос поднимался и в последующее время — факт, свидетельствующий, что проблема так и не была решена. Не на многих шотландцев произвела впечатление идея быть провозглашенными «избранной нацией», особенно эти сомнения усилились после того, как ассамблея 1618 г. все же приняла «Статьи» и стала ассоциироваться с собранием «лживых клириков». Шотландская церковь, скорее, претендовала на то, чтобы быть «суровой дочерью гласа божьего», как написал Вордсворт, и порой ей это удавалось. Но никогда полностью. Например, в Абердине и Перте так и продолжали праздновать Рождество еще до появления «Пяти статей», которые предусматривали чтение проповедей только в святые праздники. Всякие обряды были устранены парламентом 1637 г., и потом опять, после их реставрации в 1661 г., в 1690 г., при этом сторонники ковенанта высказывали идею, что в Англии тоже должно быть отменено празднование Рождества. Эта кальвинистская настойчивость по поводу отмены праздников длилась настолько долго, что всякие ассоциациативные связи между папизмом и празднованием к тому времени исчезли. Однако упущенное для восстановления праздников время в кальвинистской Шотландии измеряется четырьмя столетиями — до 1958 г. Рождество не являлось здесь официальным праздником.

[149]

Другая сторона этого процесса связана с менее впечатляющей историей. Правление Джеймса развеяло еще один долго существовавший пресвитерианский миф о том, что епископы — это всегда проклятие для церкви. В 1617 г. английский обозреватель замечал, что в Эдинбурге епископы были не в почете, но скорее как собственно личности, а не в связи с положением, которое они занимают. Но Эдинбург — это еще не вся Шотландия. Епископы времен Джеймса были сдержанными священниками, с умеренными взглядами, одетые в платье, подобное наряду обычных церковных служителей, что, по замечанию Споттисвуда, присутствовавшего на похоронах Джеймса, выгодно отличало их от английских епископов, и это особенно важно было на уровне местной церкви.

Совместный протест английских и шотландских епископов мог возникнуть лишь как реакция на случай Чарльза I и архиепископа Уильяма Лода, который, став архиепископом Кентерберийским в 1633 г., был полновластным распорядителем в церковных делах, строго требуя точнейшего соблюдения принятых при богослужении обрядов и постепенно вводя новые, пытаясь распространить их и в Шотландии.

Более того, церковные суды, конечно, могли вводить жесткие порядки, но их решения были тесно связаны с социальным благосостоянием, потому что само существование и деятельность этих судов было гораздо более эффективным, нежели в дореформационной Шотландии. Такие явления социальной жизни, как, например, незамужние матери и их дети, беспризорные и т. п., стали предметом заботы церковной сессии и оставались ими на протяжении последующего времени. Парадоксально, но голос церкви, поданный против распространения частного права и кровной вражды, сделал ее более эффективным средством борьбы с обычаями кровной мести и другими элементами традиционной клановой жизни, чем все королевское законодательство. Активная позиция церкви, которая вмешивалась в повседневную жизнь шотландцев, регулируя, часто довольно жестко, социальные процессы, оказалась более привлекательной, чем бездействующие протестантские авторы, обличавшие религиозную политику Джеймса.

Влияние англиканизма сказалось и в таком светском вопросе как принятие справедливых приговоров в умиротворении враждующих сторон. Первые попытки таких нововведений были предприняты в 1580-х годы, затем, более эффективные меры — в 1609 и в 1617 годы. Но все это оказалось малорезультативным. К 1625 г. суды, занимающиеся умиротворением враждующих сторон, были установлены менее, чем в четверти шотландских графств, но в большинстве своем и там были неэффективными. Архиепископ Гледстанс в перепалке с Томасом Гамильтоном

[150]

в 1611 г. заметил, что «королевство на протяжении сотен лет хорошо управлялось и без этих судов». Однако, несмотря на медленно идущий процесс, изменения становились необратимы, чему способствовали как социальные процессы и королевская политика, так и все расширявшаяся популярность юридических профессий, которые стали модными среди представителей младших ветвей знатных родов, формировавших постепенно особую профессиональную идентичность и одновременно способствовавших преодолению традиционных элементов социального порядка. Хотя зачастую все это вызывало опасения у представителей местной элиты, постепенно лишавшейся свой власти, в том числе и в осуществлении судебных функций. Напомним, что параллельно этому процессу исчезновения частного права и роста государственного судопроизводства шел процесс вымывания традиции бондов, связывающих членов кланов. Хотя «договоры дружбы» все еще продолжали процветать, объединяя тех, кто преследовал общие цели, главным образом, на местном уровне, а с середины XVI века — на национальном, что, кстати, в определенном смысле, способствовало реформации, поскольку религия также была делом всего клана. Ковенантская идеология также была частью этого процесса, поскольку она связывала сторонников одной идеи на локальном и центральном уровнях в рамках определенных представлений.

Ничего из этого не должно было сделать Шотландию даже сколько-нибудь похожей на Англию. Быстрые изменения были связаны со становлением новой политической элиты и трансформацией общественных нравов. Однако впечатление формирующегося сходства между двумя частями королевства оставалось, и члены придворной элиты его всячески культивировали. В частности, сам Джеймс в выступлении перед Палатой общин в 1607 г. заявил, что Шотландия представляет собой цивилизованную и управляемую часть королевства, и вслед за ним графы Данбар и Данфермлин старались продемонстрировать представителям английской элиты, с которыми они находились в постоянном контакте, справедливость заверений монарха. C тех пор, как король в 1605 г. резко обошелся с Джорджем, графом Хантли, своим бывшим фаворитом, Данфермлин не упускал шанса сказать Роберту Сесилю, что «это сделает всех могущественных вельмож более смиренными». Очевидная политика монарха заключалась в том, чтобы сделать своих «могущественных вельмож» кем угодно, но главное смиренными.

Справедливости ради необходимо отметить, что в период с 1603 по 1625 гг. Джеймс искренне интересовался тем, что происходит на севере, ведя постоянную переписку с членами шотландского правительства. Более того, он понимал природу шотландского королевства, шотландской

[151]

власти, а также, очевидно, умел слушать своих приближенных и понимать их рекомендации, с которыми ему, очевидно, везло — граф Данбар являлся советником Джеймса с 1590-х гг. вплоть до своей смерти в 1611 г., будучи англо-шотландским политиком, разъезжая между Лондоном и Эдинбургом, и принимая решения, важные для монарха, в наиболее ответственные периоды его правления. Граф помнил монарха, когда тот был Джеймсом VI, и, очевидно, понимал, что монарх потерял в 1603 г. И представители уже британской элиты, такие, как, например, граф Келли, выразивший свое настроение графу Мару в письме в ноябре 1623 г., были серьезно обеспокоены грядущим правлением Чарльза 1.

Предметом особой заботы Джеймса был Хайленд, северная Шотландия, составлявшая значительную часть Каледонии. В Новое время три даты определяют ее историю, являясь теми рубежами, на которых вершилась судьба королевства. С одной стороны, это падение Лордства островов с 1493 г., положившее конец попыткам создать независимую государственность на северо-западе. С другой стороны, 1746 г., когда в битве при Каллодене были разгромлены войска принца Чарли, что открыло дорогу окончательной интеграции Хайленда и всей Шотландии в британские структуры. Примерно посередине между этими двумя событиями лежит 1609 г., когда Джеймсом I были подписаны т. н. «Статуты Ионы», включавшие девять статей, каждая из которых была посвящена разным вопросам, регулировавшим общественную жизнь Северной Шотландии.

Важность Хайленда в политике шотландских и британских монархов на протяжении всего Нового времени определяется не только тем, что это была самая крупная по площади часть северного королевства. Вероятно, еще более серьезное значение регион имел в процессе формирования национальной идентичности, поскольку без полной интеграции горной Шотландии невозможно было завершить государственное объединение. Горские вожди всегда чрезвычайно ревностно относились к прерогативам короны и своим собственным владениям, где их власть основывалась на кровно-родственных связях, поэтому любые попытки вмешательства со стороны Эдинбурга, а позже и Лондона, воспринимались ими крайне враждебно.

С другой стороны, действия властей начала XVII века в отношении Хайленда могут быть охарактеризованы как государственная политика, направленная на расширение полномочий центрального управления. В более широком контексте, это было стремление Эдинбурга, а затем

_____________

1. Marr and Kellie. Historical Manuscripts... Vol. II. P. 183.

[152]

Лондона, уходящее своими корнями еще в 1580-е годы, поставить под контроль горную Шотландию. С 1596 г. правительство предприняло целую серию военных экспедиций на севере с целью подавить сопротивление местных клановых вождей, при этом особое внимание уделялось положению островов, в частности, в 1598 г. возник проект колонизации Льюиса. Победа Англии в Девятилетней войне в Ольстере сделала насущной необходимость вбить клин между гэльским миром Ирландии и Шотландии. А уния 1603 г. придала усилиям, направленным на умиротворение Хайленда, более скоординированный характер.

Между 1607 и 1617 гг. был сделан целый ряд попыток регулирования ситуации в Хайленде и на островах 1. Корни Статутов уходят, вероятно, именно в 1607 г. в кампанию «Искателей приключений с Файфа», сделавших попытку колонизировать Льюис, а также к правительственным мероприятиям в этом направлении. Идея Искателей приключений родилась в свою очередь в 1598 г., когда остров Льюис был пожалован во владение нескольким лоулендерским лэрдам, что встретило сопротивление со стороны клана Маклеодов с Люиса, рассматривавшим остров как собственные земли. В августе 1605 г. Искатели приключений сделали вторую попытку основать поселение на острове, просуществовавшее до октября 1606 г. и разрушенное усилиями того же Маклеода 2. Однако все неудачи не прекратили попыток правительства и частных лиц, и колонизация становилась чертой повседневности Льюиса.

В начале 1607 г. Джеймсом был инициирован еще один северный проект, заключавшийся в том, что маркизу Хантли были переданы северные острова, и вельможа предложил за свой счет завоевать и подчинить островное население. Казне он предложил четыреста фунтов годового дохода, однако Тайный совет рассчитывал получать от маркиза никак не меньше десяти тысяч в год. В результате переговоров, растянувшихся на несколько месяцев, было принято решение, устраивающее всех, и проект был одобрен 3. Не совсем ясно, правда, чем можно объяснить столь большие запросы Тайного совета, сумма в десять тысяч фунтов кажется не совсем реалистичной. Хотя дальнейшее развитие показало, что острова могли быть источником ощутимого дохода для казны.

Еще одним источником проблем на северо-западе был Кинтайр, находившийся под управлением южной ветви клана Макдональд. Вос-

___________

1. Важно, правда, то, что, хотя термин «острова» использовался уже в то время, справедливо было бы заметить, что зачастую по отношению к разным островам проводилась различная политика.

2. Macdonald D. Lewis... P. 25–32; HP. Vol. II. P. 265–288.

3. HP. Vol. III. P. 100–105.

[153]

пользовавшись внутренними противоречиями в среде клановой элиты, правительство в 1596 и в 1605 гг. снарядило две военные экспедиции в регион. Их результатом стал договор, разработанный в ноябре 1606 г., по которому земли передавались во владение графу Аргайлу, что и было реализовано в мае 1607 г. 1

Оба проекта — и Хантли, и Аргайла — использовали схожие схемы. Местная клановая элита должны была быть заменена новой, более лояльной аристократией. Правда, в случае с Аргайлом в качестве представителя власти были назначены люди горского клана Кемпбелл, из которого происходил сам граф, в то время как Хантли в роли своих наместников видел лоулендерских вождей. Как бы то ни было, ни одна, ни другая схема не давала гарантии того, что Хайленд будет лоялен, поэтому правительство задумывалось над новыми мероприятиями, призванными подчинить регион.

В конце 1607 — начале 1608 годов стало очевидно, что хайлендерская политика все еще далека от того, чтобы быть эффективной, и многие заговорили о необходимости военного вмешательства. И хотя Кинтайр и Льюис находились под контролем, но таких вождей как Аргайл и Хантли было не так много, и стоило задуматься над управлением островами Малл и Айлей, входящих в состав архипелага Внутренние Гебриды.

Правительство, с 1597 г. предпринимающее меры по унификации управления, издало статут, содержащий требование подтверждения в течение шестимесячного срока всех титулов вождей 2, что было встречено абсолютным бездействием со стороны хайлендерской знати, не пожелавшей признавать свою зависимость от Эдинбурга. Ответом стало решение передать земли тех кланов, вожди которых не перерегистрировали свои титулы, в руки новых правителей.

В марте-апреле 1608 г. Эдинбург объявил о подготовке новой экспедиции на север. Тайным советом была создана комиссия для переговоров с Ангусом Макдоналдом и Гектором Маклином Дуартом, которые являлись наиболее могущественными вождями Айлейля и Малла соответственно. К ним обращались как принято было обращаться к великим ирландским вождям — «Макконейл» и «Маклайн». Но и требования, предъявляемые к ним, были довольно существенны: помимо того,

что вожди должны были выплачивать определенную ренту в казну за пользование землями, от них потребовали, чтобы они и их сторонники перешли под юрисдикцию короны, поклявшись соблюдать закон, и, пе-

______________

1. Ibid. P. 72–85.

2. APS. Vol. IV. P. 138–139.

[154]

редав все принадлежавшие им крепости в ведение монарха, сжечь все военные корабли и уничтожить двуручные мечи. Важным было и требование, согласно которому горцы были лишь владельцами и пользователями земель, переданных им согласно королевским декретам. И, наконец, еще одно требование заключалось в том, что дети вождей должны были получать образование в Лоуленде.

Если бы эта программа была реализована полностью, это значительно подорвало бы власть клановых вождей, клановые структуры были бы демилитаризированы, а все клановые противоречия должны бы были решаться посредством институтов государства. И, конечно, гэльская культура в этом случае была бы заменена культурой равнинной Шотландии. И хотя термин «колонизация» не использовался во время ведения переговоров, в документах, сопровождающих их, по сути речь шла именно об этом процессе, а все спорные вопросы могли решаться без привлечения вождей, посредством использования норм и структур центральной власти.

Все эти требования были предъявлены вождям под угрозой военного вторжения, и уже в следующем месяце пушки, принадлежащие кланам, были уничтожены. Вскоре после этого, очевидно, в качестве жеста примирения, Александр Ог Макдоналд, незаконный сын Макдоналда Данивайга, получил прощение за то, что нелегально владел крепостью Данивайг 1. Но даже после этого осенью началась военная экспедиция на острова, возглавляемая лордом Очилтри, в задачи которого входило принудить вождей выплачивать ренту в пользу короны. Вельможа посетил Скай, Малл и Айлейль, наказав нескольких вождей, обвинив их в жульничестве. Кроме того, он захватил крепости Данивайг и Дюарт, оставив в них гарнизоны, верные короне 2.

Вскоре, в декабре, правительством была создана комиссия для переговоров с вождями с целью искоренения варварства на островах и цивилизовывания горных районов страны. В ее задачи входило не просто способствовать получению рент от горских вождей, но ускорить процветание и экономическое развитие, а также основать поселения по образцу лоулендерских. Цена решения проблемы, а также средства, используемые для этого, зависели от того, насколько вожди будут готовы изменить традиционный образ жизни, принять «цивилизацию» и образ жизни шотландцев. Но монарх заявлял, что в его намерения не входят «резкие меры». По его словам, на островах проживают три типа населения, которое может быть потенциально проблематично. Первые — это

_________

1. APS. Vol. IV. P. 404.

2. RPC. Vol. VIII. P. 173-175.

[155]

вожди, не имеющие права на те земли, где они проживают и в которых «они используют тиранические формы власти». Во-вторых, это последователи этих вождей, не способные или не желающие, возможно, из-за тирании своих лидеров вести цивилизованный образ жизни и существующие за счет тех, кто трудится. И, в третьих, это все остальные, поставляющие продукты первым и вторым. Первые должны быть изгнаны и лишены своих земель — очевидно, эхо апрельских требований Тайного совета. Вторые также могли быть изгнаны или принуждены к труду.

А третьи должны быть поставлены под контроль для того, что избежать их участия в восстаниях против истинной власти 1. Конечно, эта «типология» не основывалась на сколь-либо детальном анализе клановой структуры. Скорее, это был продукт идеологии и плохой информированности, особенно в том, что касается тиранической власти вождей, живущих за счет тех, кто трудится. Но как бы то ни было, именно такие представления задавали формат для будущих переговоров с вождями и определяли рамки хайлендерской политики.

В ноябре 1608 г. вожди были готовы подписать соглашение, обратившись лишь с просьбой сохранить за ними власть над клансменами, аргументируя это предложение традиционным порядком и тем, что это будет способствовать сохранению мира. Во всем остальном они готовы были идти на уступки правительству. Однако петиция оставалась без ответа, а вожди продолжали находиться под контролем. Тогда 24 февраля 1609 г. Гектор Маклин Дуарт выступил с новыми предложениями. Он брал на себя ответственность за поведение всего населения Малла, за редким поименным исключением, а также за все население других земель, принадлежащих ему, а его сыновья и братья должны были стать заложниками на случай нарушения им мира. Кроме того, вождь обещал монарху ежегодные выплаты, сумма которых оговаривалась дополнительно 2. Исходя из аналогичных предложений, сделанных Ангусом Макдоналдом в 1606 г., можно сделать вывод о том, что на подобных позициях стояла большая часть хайлендерской элиты.

Если принять во внимание апрельские и декабрьские 1608 г. требования короны, а также ответ Маклина февраля 1609 г., то становится очевидным тот факт, что между двумя сторонами существовало некое подобие консенсуса, по крайней мере, по принципиальным вопросам: вопервых, по вопросу о королевской ренте, во-вторых, по проблеме, связанной с признанием королевской власти вождями и их клансменами.

___________

1. Ibid. P. 742–747.

2. Ibid. P. 748.

[156]

Но просто обещаний было недостаточно, должны были быть предъявлены существенные гарантии. Важно было и то, что обе стороны сходились во мнении по вопросу о «варварстве» горцев и о необходимости своего рода реформирования хайлендерского общества.

Но был также целый ряд и нерешенных вопросов. Во-первых, неоговоренной оставалась сумма ренты. Во-вторых, комиссионеры стремились снизить объем земельных держаний вождей, но в этом вопросе они были далеки от решения проблемы. Вожди не предлагали каких-либо существенных мер, направленных на разрушение клановой системы, чегото такого, что комиссионеры могли бы воспринять как существенные подвижки. И, наконец, взгляды двух сторон на реформирование общества значительно различались, в частности, в том, что касалось гэльской культуры.

Весной 1609 г. епископ островов Эндрю Нокс прибыл ко двору монарха для обсуждения важных дел, и вскоре состоялся показательный процесс над сэром Джеймсом Макдоналдом, наследником Ангуса Макдоналда, который в течение нескольких лет находился в заключении и был приговорен к казни, так и не состоявшейся 1. В июне, очевидно, после дискуссий с Ноксом, король обнародовал свой план по лишению собственности целого ряда вождей, которые обязаны были подчиниться и содействовать в реализации этого плана 2. Ускорить это взаимодействие призвана была новая экспедиция, отправляемая на острова. Причем это был не просто военный проект, но и предприятие, должное продолжить переговоры. И во главе его были поставлены Генеральный контролер Хэй и епископ Нокс.

Результатом деятельности именно этой комиссии стали Статуты Ионы — документ, призванный изменить ситуацию в горах. Хэй и Нокс должны были оценить королевскую собственность на островах, отметив, кто реально ей владеет, принудить вождей пойти на переговоры о новых поселениях на островах, призвать лояльных вождей преследовать тех, кто потенциально мог быть источником опасности, а также провести ряд судебных процессов. Они наделялись полномочиями использовать военную силу в том случае, если это было необходимо.

Фактически контролер Хэй не принимал участия в этой экспедиции, возможно, потому, что был болен. И хотя он регулярно участвовал в заседаниях Тайного совета, его смерть, наступившая годом позже, свидетельствует в пользу предположения о его болезни. В его отсутствие епи-

_____________

1 CTS. Vol. III. P. 1–10.

2 RPC. Vol. VIII. P. 752–753.

[157]

скоп Нокс попросту игнорировал основное указание монарха, связанное с оценкой королевской собственности. Прибыв на острова, 23 августа он учинил суд над вождями, назвав его «Суд северных и южных островов, происходящий на Ионе». Именно этот суд инициировал правила, известные как Статуты Ионы.

Девять статей Статутов предполагали следующее: защиту церкви и церковной дисциплины (глава 1); основание сети постоялых дворов (глава 2); ограничение военных свит вождей (глава 3) и полное устранение института ближайших телохранителей (глава 4); производство вина и дистилляция виски запрещались (глава 5); вожди и представители клановой элиты должны были отправлять своих сыновей для получения образования в Лоуленд (глава 6); запрещалось хранение огнестрельного оружия (глава 7); институт бардов должен был подвергаться гонению (глава 8); ответственность за это несли вожди, которые могли быть арестованы в случаях нарушения закона (глава 9) 1. Сложно не заметить, что объектом атаки была гэльская культура, поскольку и хранение оружия, и институт свит вождей и клановых бардов, и многое другое было тем, что составляло ядро горской культуры. И документы той поры предоставляют отчетливые свидетельства такого давления.

Церковь и церковная дисциплина занимали незначительное место в хайлендерской политике Джеймса, как и его предшественников, однако для епископа Нокса это был вопрос, требующий немедленного вмешательства. Протестантская церковь действительно нуждалась в распространении среди жителей горной Шотландии, где священниками и чтецами были заняты далеко не все приходы. И хотя пресвитериане довольно успешно выполняли свою проповедническую миссию в Хайленде, церковная дисциплина, определяемая, согласно канону, церковными сессиями, не могла не страдать от того, что до конца XVII в. эти собрания проводились не на всех территориях. Первая глава Статутов должна была исправить это положение. Кроме того, статья осуждала практику «кельтского мирского брака», согласно которой муж (в редких случаях — жена, если она владела собственностью) имел право уйти от супруги. В этом случае брак представлял собой временный контракт, который мог быть в любой момент разорван, против чего и выступала церковь.

Статьи вторая и пятая, которые могут быть рассмотрены вместе, основание постоялых дворов и запрет на изготовление вина и виски, соответственно, представляют собой странную пару. Один из спосо-

_______________

1. Statuses of Iona. 1609 // Scottish Historical Documents. Ed. by G. Donaldson Glasgow. 1999. P. 172–174.

[158]

бов, которыми вожди утверждали свой статус, были пиры, «сражения с едой», как они определялись. Вождь, которому удавалось закатить для своих сторонников наиболее масштабное застолье, признавался самым могущественным правителем 1. Лоулендерам было не под силу понять этот обычай — все, что они видели в нем, были лишь пьяные возлияния, переходившие в оргию. Пресвитерианам с равнины более подходили скромные трапезы, к которым они желали призвать и горцев. Статуты в этой связи были направлены на то, чтобы ограничить пиры только рамками домовладения самого вождя и способствовать тому, чтобы обычные хайлендеры у себя дома производили только эль.

Анализ этих статей, очевидно, свидетельствует в пользу атаки на патронажные практики и горский обычай гостеприимства, связывающие вождя и его людей, хотя в действительности вторая статья практически не была реализована, за исключением основания нескольких «королевских домов» в таких местностях как Балкухидер и Ранок Мур. Правда, Алан Макиннес видит в пятой статье еще и попытку меркантилизма, что, вероятно, для Хайленда было еще слишком рано 2. Очевиднее всего, что обе статьи были направлены на то, чтобы снизить власть вождей, заложив основу интеграции Хайленда в государственные структуры.

А. Макиннес внес наибольший вклад в интерпретацию третьей главы документа. Ему удалось показать, что военные структуры островных кланов и кланов восточного побережья значительно отличались от тех, что существовали в других регионах Шотландии. Обычный клан в горной Шотландии управлялся вождем и таксменами, вместе составлявшими клановую элиту, землевладельческую и военную. Таксмены представляли собой, чаще всего, родственников вождя, и вместе с ним управляли кланом. Но на островах существовал еще институт «буаннакана», военной дружины, проживавшей непосредственно в домовладении вождя 3 и время от времени, до 1602 г., когда было подавлено восстание Тирона, служившей наемниками в Ирландии. Именно этому слою была адресована третья глава. Глава четвертая, направленная против сорнинга, от гэльского sorthan — три четверти, запрещала практику рекрутирования «буаннакана» из среды простых горцев, в то время как таксмены, постепенно становившиеся арендаторами, признавались легальной категорией.

Глава шестая гласила, что «каждый джентльмен или йомен [живущий] на указанных островах, имеющий детей, мужского или женского

______________

1. Dodgshon R. A. West Highland Chiefdoms...

2. Macinnes A. I. Clanship... P. 66.

3. Ibid. P. 56–59.

[159]

пола, будучи богопослушным, должен поместить своего старшего сына или, если у него нет ребенка-мальчика, старшую дочь в школу Лоуленда», чтобы он мог говорить, читать и писать по-английски. Цель всего этого — превратить клановую элиту в лоулендеров и отвратить вождей и население Хайленда от гэльской культуры. Некоторые вожди имели лоулендерское образование и до 1609 г., и поэтому сложно проследить реальные результаты усилий, отраженных в этой главе. Большая же часть населения продолжала, как и прежде, хранить верность гэльской культуре.

Глава восьмая была логическим продолжением шестой — способствуя развитию лоулендерской культуры, необходимо было устранить корни всего гэльского. Это была атака на классическую гэльскую поэзию, которую так отважно защищали горские вожди и все остальные горцы. Хотя цель не была достигнута, и авторитет бардов, чьими поэмами заслушивались многие поколения, не был утерян, намерения были вполне прозрачны.

Глава седьмая запрещала хранение огнестрельного оружия, чем в определенной степени воспроизводила парламентские статуты, изданные незадолго до этого 1. По мнению А. Макиннеса, только файн, то есть клановой элите, было разрешено вооружаться и иметь при себе оружие, что, по сути, является признанием ее права защищать клан и клановые поселения 2. В целом, мера была крайне мало выполнимая, и настаивай Нокс на ее полной реализации, даже парламент не мог ему гарантировать полное выполнение данной главы Статутов. Хотя Макиннес подчеркивает разницу этого положения и статьи четвертой соглашения между короной и вождями 1616 г., в которой разрешалось иметь оружие тем, кто находился на королевской службе, вряд ли это было столь значимо, поскольку любая королевская военная служба предусматривает ношение оружия.

Наконец, девятая статья предписывала вождям арестовывать всех тех, кто противился букве Статутов, и препровождать их туда, где они могли бы предстать перед судом, вероятно, на суд шерифов Инвернесса и Аргайла. Эта глава особо недвусмысленно свидетельствует об ограниченных полномочиях Нокса — в качестве лишь заседателя суда он не мог самостоятельно вершить правосудие. Правительство рассчитывало, что судьи будут пользоваться услугами суда баронов для того, чтобы наказывать преступников без обращения в суд более высокой инстанции.

____________

1. APS. Vol. IV. P. 134.

2. Macinnes A. I. Clanship... P. 65.

[160]

Очевидно, что «Статуты Ионы» не ставили непосредственно цель оказать силовое давление на жителей Хайленда, а должны были лишь, ознакомив с планами и намерениями правительства относительно се[1]верной Шотландии, продемонстрировать решительность этих намерений и неудовлетворенность одним лишь успокоением Хайленда. Монарх стремился к тому, чтобы, изменив социальную основу вождества, превратить клановых лидеров из местных правителей, действующих в соответствии с традиционными нормами, в подданных правительства, и все статьи «Статутов» были подчинены этой цели. Тем самым, по мнению Джеймса, закладывалась основа для формирования лояльной провинции, в которой можно будет проводить модернизацию. В этой связи не совсем корректным представляется мнение некоторых авторов о том, что король, якобы, был принципиальным противником гэльской культуры. Скорее все же, борьба с проявлениями горских обычаев, традиций и т. п. являлась выражением стремления унифицировать шотландскую культуру, а вместе с ней и всю общественную систему. Кроме того, в документе не было ничего, что указывало бы на симпатии правительства в адрес вождей, скорее наоборот — текст был полностью призван разрушить их власть. Самая позитивная из предполагаемых перспектив заключалась в том, что хотя численность военного сопровождения вождей ограничивалась, совсем военная дружина не устранялась. Все остальное не сулило лидерам горских кланов никаких радужных перспектив.

Вскоре после издания Статутов Нокс вернулся в свой диоцез, и уже 28 сентября 1609 г. он присутствовал на заседании Тайного совета. Тогда же комиссионерам был представлен отчет, на основании которого они составляли свои рекомендации и принимали решения. Одним из ближайших решений был вызов Ангуса Макдоналда в суд по делу, предмет которого установить не удается, а также возобновление торговли между островами и графством Аргайл. На этом последнем пункте особо настаивали вожди, отказывавшиеся платить королевскую ренту без возобновления торговли.

Создается впечатление, что Статутами Ионы было достигнуто общее соглашение между вождями и официальными представителями короны. Но тем более удивительно, что новый 1610 г. открывался той же проблемой — необходимостью достижения соглашения между вождями островов и комиссионерами. Значит ли это, что первое соглашение не было достигнуто, или оно просто не работало?

Центральной идеей новых инициатив была конференция с вождями о будущем островов. Предполагалось, что большая часть вождей прибудут на встречу, хотя от некоторых и приходилось ждать сопротивления. Одним из последних был, например, Родерик Макнил Бара, последова-

[161]

тельно избегавший участия во всяких правительственных инициативах. Джеймс приказал провести встречу 8 марта, хотя Советом она планировалась на 1 мая. Но и на этой конференции Статуты не упоминались, так, будто бы их и не было. Одно из возможных объяснений заключается в том, что работа Нокса была признана слабой, и Тайный совет предполагал разработать новый документ. Другое объяснение — Нокс проделал хорошую, но недостаточную работу, и Совет рассчитывал подготовить второй, дополнительный Статут по вопросу о Хайленде и островах.

Статуты Ионы не содержали ничего, что могло бы вызвать порицания в адрес Нокса или обвинения в излишней уступчивости вождям. Отельные члены Совета могли счесть, например, что глава пятая и восьмая документа, предусматривавшие необходимость основания в горах целой сети постоялых дворов, слабо проработана, но эту частность совет мог просто проигнорировать. Или третья глава, не устраивавшая канцлера, о значительном сокращении военного сопровождения вождей, тем не менее, была им все равно вотирована. Иными словами, в целом к Статутам среди членов Совета наблюдалось положительное отношение.

Однако в документе действительно оставался целый ряд не проясненных вопросов, как, например, объем королевской ренты или механизм подтверждения статуса наследуемых вождем земель. Вероятно, Нокс предполагал, что в этих проблемах ему не удастся отстоять интересы короны, и поэтому целесообразнее было оставить их без решения. И на протяжении первой половины 1610 г. правительство было озабочено тем, чтобы заполнить эти пробелы в Статутах.

Восьмого мая Джеймс написал длинное письмо в адрес Совета, где изложил свои мысли по поводу островов, утверждая, что их население до сих пор «лишено цивилизации и не подчиняется законам». И хотя, по мнению монарха, предпринимались усиленные попытки решить проблему, они, как правило, оставались безуспешны. Вместе с тем, язык, которым было написано послание, скорее оптимистичен по отношению к будущему Хайленда, и кроме того, монарх продемонстрировал свое близкое знакомство с содержанием Статутов. Более того, на Нокса возлагалась обязанность продолжить работу в направлении создания условий для цивилизовывания Хайленда. И все это свидетельствует в пользу того, что Статуты рассматривались как многообещающее начало этого процесса. И, наконец, не менее важно и то, что, наделяя Нокса званием стюарда Островов, Джеймс подтверждал, что «все эти острова, или, по крайней мере, большая их часть, является нашей собственностью» 1.

______________

1. RPC. Vol. IX. P. 16–18.

[162]

Конференция вождей, начавшаяся с опозданием 28 июня, не принесла ничего принципиально нового. Было лишь согласовано, что новый визит королевского представителя состоится в ближайшем будущем, и вожди обещали содействовать ему во время пребывания в Хайленде. Важно было и то, что вожди и правительственные сановники были удивлены друг другом в том, что обе стороны способны вести диалог без взаимных категорических требований. Хотя обоюдное давление сохранялось — вожди стремились к тому, чтобы правительство и корона наделили их соответствующими титулами знати, а монархия со своей стороны жаждала получить ренту, лишить вождей военной свиты и т. д.

Однако летом 1610 г. всем было ясно, что диалог может продолжаться. Именно этот компромисс по большей части вопросов, связанных с островами и Хайлендом, привел, очевидно, к тому, что 27 июля 1610 г. Статуты были наконец одобрены Тайным советом 1. Участники кампании «Искателей приключений», возобновившейся с осени 1609 г., представлявшей собой влиятельное лобби, были полностью удовлетворены достигнутыми соглашениями между правительством и вождями и не стали препятствовать регистрации документа.

Как в целом можно интерпретировать правительственную политику в отношении Хайленда? Самое главное, мероприятия Джеймса в горной Шотландии находились в русле его более общих мер, связанных с централизацией страны и со строительством национальной государственности. Кроме того, думается, что монарху принадлежит, по крайней мере, несколько жизненно важных для королевства инициатив. Первая и, очевидно, основная заключалась в том, что отныне государство показало свое желание и способность предпринимать силовые акции против горцев, не следующих его линии. В результате был проведен ряд военных походов, призванных продемонстрировать, что отныне вожди будут находиться под пристальным присмотром. Единственная экспедиция, инициированная Джеймсом V в 1540 г. такого эффекта не возымела. Армии же Джеймса VI показали, что войска не просто приходят в Хайленд и уходят оттуда, их постоянное присутствие отныне должно было ощущаться постоянно. Первая такая экспедиция, проведенная в 1596 г., свидетельствовала об изменении курса, затем последовали 1605, 1608, 1614 и 1625 гг. А после 1603 г. эти походы рассматривались также как силы, способные поддержать политику Англии в Ольстере.

Наиболее активное вмешательство в Хайленд осуществлялось так[1]же в форме колонизационных проектов. Начиная с кампании «Пяти

___________

1. Ibid. P. 24–25.

[163]

искателей приключений», подобные проекты продолжались, и хотя Маклеод, на земли которого высадился «колонизационный десант», в итоге одержал победу, его власть оказалась значительно подорванной. Отныне королевские служащие не оставляли попыток новых аналогичных проектов. Тот факт, что в Статутах Ионы колонизация не упоминается, не должен, вероятно, вызывать удивления. Этот документ был направлен на ведение диалога между правительством и вождями, в то время как колонизация предусматривает диалог лишь в очень ограниченной форме.

Однако колонизационные проекты получили слабое развитие в Хайленде еще по одной причине, и это характеризует третье направление политики Джеймса в отношении горной Шотландии. В его правление все большую поддержку стали получать те вожди, которые шли на сотрудничество с короной, в первую очередь, это были Кемпбеллы и Макензи. Те же, кто отказывал короне в лояльности, выплате ренты и других свидетельствах верности, должны были подвергаться гонениям, орудием которых были все те же Аргайлы. Сами колонизационные проекты были открыты только для лояльных монархии вождей. Как результат Маккензи получили остров Льюис в 1610 г., а Кемпбеллы овладели Айлейлем в 1614 г.

Четвертое направление хайлендерской политики Джеймса было связано с регулярным изъятием средств у горцев пользу короны. Монарх лишь отчасти стремился к цивилизовыванию гор, другой стороной его политики было пополнение казны. Колонизационные проекты могли проваливаться, но тот факт, что теперь горцы платили в королевскую казну, бесспорно, в глазах Джеймса, делал их более цивилизованными. И этим измерялся успех короны в хайлендерской политике.

Вожди по-прежнему оставались владельцами земли, но теперь их положение изменилось. И свидетельством этих перемен стало то, что отныне ежегодно они должны были являться на королевский прием в Эдинбург, что позволяло правительству держать клановых лидеров под постоянным присмотром. В том случае, если вождю приходило в голову вести свою собственную игру, он подвергал себя риску быть арестованным в столице, а если он не являлся на монаршую аудиенцию, этим он заведомо ставил себя вне закона. С другой стороны, эти ежегодные встречи вождей и короля сделали возможным диалог между ними, что, сближая стороны, способствовало решению ряда проблем.

Само участие вождей в намечающемся диалоге делало их позицию в обществе крайне двойственной. С одной стороны, они продолжали быть горскими вождями, а, с другой, обретали новый статус, парал-

[164]

лельную идентичность, связанную с их положением как британских джентльменов. Это второе их воплощение отражало одновременно и результаты унии корон, и процесс размывания собственно горской культуры, о стремлении к которому свидетельствуют Статуты 1609 г. и соглашение 1616 г. Становясь вровень с лоулендерским лордами, хайлендерские вожди являли собой более общий процесс сращивания владельческих классов в рамках Британии, процесс, конечно же, далекий от завершения. Начало XVII столетия было тем периодом, когда британская корона наиболее последовательно заявляла о варварской стороне гэльской культуры, стремясь к тому, чтобы все гэльское было удалено из шотландской национальной идентичности. Однако эти стремления были чрезвычайно далеки от того, чтобы быть реализованы в одно мгновение.

Между двумя идентичностями, горской и британской, балансировать на грани которых теперь должны были вожди, пролегала слишком большая пропасть. Гэльские поэты хотели, чтобы вожди сохранили свою традиционную идентичность, и стремились оградить их от английского влияния, столь далекого и чуждого большей части рядовых хайлендеров. Сами же вожди испытывали слишком большое искушение быть одновременно и горскими лидерами, и лондонскими джентльменами. Однако эта история, в которой можно было чередовать и смешивать хайлендерскую и британскую идентичность, принадлежит, скорее, середине XVIII столетия, чем началу века XVII.

История интеграции Хайленда показала, что уния 1603 г. во многих отношениях была несовершенным проектом — политическое единство было половинчатым, религиозные отличия устранены не были, а порой обострялись, культурная пропасть казалась непреодолимой. Но, вместе с тем, этот союз не распался. Причины этого, думается, лежат, главным образом, в плоскости политической и восходят к тюдоровскому правлению, которое, не будь унии 1603 г., могло привести к тому, что престолы в Лондоне и Эдинбурге занимали бы представители разных династий, что не устраивало, в первую очередь, Англию. Единственным шансом разорвать унию был 1649 г., когда Охвостье собиралось позволить Чарльзу II наследовать престол отца в качестве шотландского правителя, в то время как Англия становилась республикой 1. Это, возможно, решило бы проблему двух монархов для Англии и для Шотландии, но ни сам Чарльз, ни шотландцы с этой идеей не согласились — наследник настаивал на том, что он является королем всей Британии, и шотландцы

_____________

1. Wormald J. O. Brave New World... P. 33.

[165]

готовы в этом были его поддержать. Момент был упущен, и вскоре Кромвель принесет на север более тесную унию, быстро провозгласив единый британский парламент. Как бы то ни было, со смертью Джеймса в 1625 г. Шотландия, будучи управляемой королем, чьи действия и политика несли на себе отпечаток времен, когда он правил лишь северным королевством, с доверием относилась к унии с Англией. Но это отношение изменилось с приходом к власти Чарльза I.

Новый монарх был истинным бедствием, и не только для Шотландии. Будучи несравненно большим, чем его отец, приверженцем англиканства, он, тем не менее, являлся источником проблем по обе стороны от англо-шотландской границы. Разрыв с парламентом 1629 г., а также попытки религиозных преобразований монарха заставили его оппонентов обратить свою критику против епископата и против церковных украшений, в сторону шотландской модели. Первые четыре года его правления были менее драматичны для Эдинбурга, чем для Лондона, хотя действия монарха и настораживали шотландцев. Правда втягивание в Тридцатилетнюю войну, которая не принесла ничего, кроме высоких налогов и нарушения шотландских торговых связей с Францией, показало, насколько драматичным может быть предстоящее правление. Однако парадокс в том, что, несмотря на бесспорно тяжелые по[1]следствия, которыми обернулось его царствование для Англии, именно Шотландия стала той частью королевства, в которой недовольство ре[1]жимом проявилось ранее всего.

Монарх бесспорно обладал здравым рассудком, и все в его правление было направлено на достижение определенных целей. Он считал, что неудачи правления его отца должны быть исправлены. Для Англии это означало, например, что королевский двор полностью поменял свой облик, для Шотландии же обернулось бессмысленной возней с ее правительством и необоснованным решением, что отныне знать и представители Совета не имеют права быть членами судебной сессии.

Разорвав этим связь и преемственность между двумя важнейшими политическими институтами Шотландии, монарх умудрился еще более испортить о себе впечатление тем, что члены судебной сессии теперь назначались не пожизненно, а были поставлены в зависимость от настроения короля. Принципиальная ошибка Чарльза заключалась в том, что, в отличие от отца, он не желал вникнуть в тот механизм, посредством которого Шотландия управлялась на протяжении столетий, и в этом Джеймс, непосредственно и близко знакомый с шотландскими реалиями, конечно же, находился в заведомо более выгодном положении. Чарльз не желал понять, например, что появление профессио-

[166]

нальных юристов было тесно связано с родовыми узами, что придавало устойчивость социальным процессам даже в условиях нового правления, и всячески пытался эти кровные связи разрушать. Путаница была и системе управления Шотландией. Страхи, которые порой овладевали шотландцами в правление Джеймса по поводу лондонского правления, теперь казались ничтожными. Политические элиты были гораздо более озабочены разрушением связей, ставшим результатом того, что король ничего не знал и не заботился о своем северном королевстве. «Ваша нация», слова, сказанные им в 1625 г. в адрес Шотландии, говорили о многом.

Возможно, монарх делал это для того, чтобы избежать еще более разрушительных акций. Чарльзу было 24 года, когда он наследовал пре[1]стол, и для Шотландии он был первым монархом с 1406 г., который получил трон в совершеннолетнем возрасте. Однако он принимает решение, как его предшественники, выпустить Акт ревокации, согласно которому короли возвращали земли, подаренные в период их несовершеннолетия. Этот акт не был обязательным условием вступления монарха в самостоятельное правление, но Чарльз пошел еще дальше. Ревокации подле[1]жали дарения, сделанные после 1540 г. для светских держаний, и после 1445 г. — для церковных. Это неминуемо закладывало основу для конфликта между землевладельцами и короной, поскольку те, кто владел землей вот уже на протяжении нескольких поколений, почувствовали реальную угрозу своему положению. То, что пытался сделать новый монарх, было обречено на провал, поскольку не получило сколько-нибудь серьезной поддержки ни с одной стороны. До 1637 г. реализация этого проекта затягивалась, и двенадцать лет прошли в сомнениях, беспокойстве и неопределенности.

В этот период вмешательство монарха в вопросы, не требующие активных действий, сопровождалось бездействием в тех сферах, в которых были необходимы решительные меры. В 1633 г., спустя восемь лет после восшествия на престол, король прибыл в Шотландию, чтобы быть коронованным. Его присутствие было не более значимо, чем его отсутствие. Холодный, надменный и формальный, он не понимал, как нужно вести себя на севере и какие решения необходимо принимать. Возможно, что его невнимание к шотландским особенностям было обусловлено тем, что целый ряд шотландцев, таких как Джеймс, маркиз Гамильтон или Джеймс, граф Леннокс, жили при лондонском дворе и были в значительной степени англизированы, используя практики столичной жизни. Глядя на них, Чарльз не понимал, что в реальности эдинбургский двор гораздо более консервативен и неформален, и

[167]

этим непониманием он лишь отдалял от себя шотландцев, поддержка которых так была ему нужна. Кроме того, шотландцы, жившие в Англии, были более восприимчивы к английским религиозным практикам, которые в ходе коронации в 1633 г. были насильственно использованы в Эдинбурге, куда в составе своей делегации Чарльз привез и епископов.

В следующие четыре года ситуация в Шотландии оставалась крайне сложной. Эдинбург испытывал серьезные финансовые затруднения, не только потому, что значительные расходы потребовались на коронацию монарха, но и оттого, что по причине, известной только ему, Чарльз приказал построить новое здание парламента и реконструировать церковь святого Джайлса, которая теперь стала кафедральным собором.

Целый ряд факторов говорили о том, что религиозный вопрос становится одной из наиболее важных проблем. Чарльз и архиепископ Лод не делали более тайны из того, что они собираются англизировать шотландскую церковь, и что Лондон претендует на то, чтобы проводить исключительно централизованную религиозную политику. «Пять статей» вновь становятся одним из основных документов, регулирующих церковную жизнь, а епископы играют более важную роль в Совете, чем это было в правление Джеймса.

Еще в 1636 г. Чарльз вводит новый церковный канон, основанный на модели, существующей в Англии. Однако решительный разрыв произошел 23 июля 1637 г., когда королевской прокламацией был введен новый молитвенник, по английскому образцу, и лишь с некоторыми шотландскими особенностями, по которому было приказано служить в Эдинбурге. Новый служебник, «литургия Лода», был бесспорной религиозной и политической ошибкой, которая привела правительство Чарльза в Шотландии к краху.

C поразительной скоростью противники Чарльза взяли ситуацию под контроль. В Эдинбург направлялись петиции, которые позже будут объединены в единую национальную петицию, и тысячи противников монарха высказывались за его смещение. Все это вылилось в национальную молитву, проведенную Дэвидом Диксоном, священником из Ирвина, который провозгласил ковенант с богом, взамен верности королю. Королевский совет был вывезен из Эдинбурга приказом Чарльза, что только освободило дорогу оппозиции, стремившейся создать собственное правительство, Завет, которое существовало еще с ноября и было конституировано в декабре 1637 г. Шотландия отныне управлялась этим органом, включавшим знать, лэрдов, представителей городов и священников, в качестве исполнительного органа.

[168]

Оппозиция возглавлялась знатью, однако незначительная часть представителей аристократии, находящихся при лондонском дворе, поддержала монарха, советуя направить их на север, для того, чтобы они, употребив свое влияние и связи, умиротворили протестующих. Но было слишком поздно, и их появление в Шотландии уже не могло ничего изменить. Ни они, ни другие представители Совета не могли ничего противопоставить той критике, которая исходила от нелояльных представителей аристократии, таких как Арчибальд, граф Аргайл, или уже давно выступающий с критикой режима Чарльза Джон, граф Розес.

Для Шотландии это было началом новой политической традиции, в рамках которой король, посягающий на права нации, должен быть свергнут. При этом идеологическая шотландская традиция о природе королевской власти была уже сформирована и стала основой для политических действий. Свержение Марии, по мнению Джорджа Бьюкенена, уже закладывало основу таким действиям, но тогда этой идеей воспользовалась Елизавета. В правление Джеймса идеи Бьюкенена о договоре с королем ввергли Европу в дискуссию о природе монаршей власти, договорной или данной богом, что полностью отвечало религиозным и светским проблемам тогдашней Шотландии. И сам Джеймс своими произведениями внес вклад в эту дискуссию, а затем, уже последователями Бьюкенена, такими как Дэвид Юм Годскрофт, была обоснована идея о том, что гарантом сохранения шотландских гражданских свобод, а также того, что монарх будет править в соответствии с шотландскими интересами, является создание целостного британского королевства, эмблемой которого будет шотландский лев, стоящий на задних ногах, а религией станет реформированная по шотландскому образцу английская церковь 1. Однако после ожесточенных идеологических дебатов конца XVI – начала XVII века дискуссия затихла, чтобы вновь вспыхнуть в 1637 г. Политическая теория и политическая традиция, объединившись вместе, были направлены против монарха и породили радикальные аргументы, подобные которым не высказывались никогда ранее. Стремительная атака на королевскую власть в период между 1637 и 1640 гг. была подкреплена идеями, развиваемыми юристом Арчибальдом Джонстоном Уаристоном и священниками Самуэлем Рутерфордом и Александром Хендерсоном, исходившими из представлений о договорном характере власти государя. Шотландия все более погружалась в смуту.

___________

1. The British Union...

[169]

Цитируется по изд.: Апрыщенко В. Шотландия в новое время: в поисках идентичности. СПб., 2016, с. 128-169.