Образование Бухарского и Хивинского ханств

В предшествующей главе [Узбеки и казахи до расселения их на территории Средней Азии] уже отмечалось, что постоянные феодальные войны между тимуридами в значительной мере ослабляли политическую мощь их государства и постепенно подготовляли почву для подчинения страны соседними воинственными кочевниками.

Ослаблению государства способствовало также обострение внутренних противоречий между отдельными классами местного общества, в частности между крестьянством и землевладельцами-феодалами как светскими, так и духовными.

В состав тимуридских владений входили, в частности, районы, занятые туркменами, от Астрабада на юге до Хорезма (Хивы) на севере. К северо-востоку от Астрабада на туркменской территории располагались укрепленные города: Мерв, Дурун, Абиверд, Серахс и другие, бывшие обычно центрами небольших уделов во главе с тимуридскими наместниками. Туркмены в XV веке, как и на всем протяжении своей истории, делились на ряд отдельных, независимых друг от друга племен, из которых каждое занимало отдельную территорию и жило более или менее обособленной жизнью. Основное занятие туркмен было скотоводство пастбищного типа, поэтому они и вели кочевой образ жизни. Земледелие среди туркмен развивалось слабо как вследствие недостатка орошенных земель, так и в связи с тревожной политической обстановкой, часто вынуждавшей массу племен покидать свои насиженные места и искать убежища в малодоступных отдаленных районах, о чем

[46]

подробнее придется говорить ниже в связи с историей Хивинского ханства. В городах, расположенных на территории Туркмении, туркмены не селились, посещая их лишь в торговых целях.

Под влиянием жестокой феодальной эксплуатации тимуридскими наместниками туркменские племена нередко вступали с ними в борьбу за независимость, однако в силу племенной раздробленности и особенностей быта туркмены не могли в то время создать самостоятельное государство.

Экономические связи между отдельными областями тимуридского государства в связи с господством натурального хозяйства в большинстве районов, особенно окраинных, были крайне незначительны, что способствовало политической децентрализации. К числу обособленных районов принадлежали, кроме Ферганы и Туркмении, также Гиссар и Бадахшан, в значительной своей части заселенные таджикским земледельческим населением.

Следствием всех указанных выше причин и явилось окончательное падение власти тимуридских правителей и появление на их месте узбекской династии шейбанидов, основателем которой был внук хана Абулхайра, Мухаммед Шейбани.

Шейбани родился еще при жизни своего деда, в 1451 г. Он обладал большими военными и организаторскими способностями и исключительной энергией. На его биографии чрезвычайно ярко сказались все черты политической жизни узбекских и казахских степей второй половины XV века, в частности отсутствие централизованной власти и постоянная взаимная борьба между предводителями отдельных племен и племенных объединений, результатом чего было резкое нарушение хозяйственной жизни массы кочевого населения, беспрерывно и чрезвычайно сильно страдавшего от происходивших феодальных войн.

Начавшиеся после смерти Абулхайра политические смуты среди узбеков вынудили молодого Шейбани искать безопасности в Астрахани у Касым-султана, племянника уже упоминавшегося выше хана Золотой Орды, Ахмеда. Однако в связи с нападением на Астрахань войск Ахмед-хана Шейбани вскоре пришлось спасаться бегством. Собрав вокруг себя некоторое число

[47]

нукеров и приверженцев из знати узбекских племен, Шейбани вступает в упорную борьбу с казахскими ханами за обладание низовьями Сыр-Дарьи. Борьба ведется с переменным успехом в течение многих лет и завершается победой Шейбани-хана лишь в самом конце XV столетия.

В процессе борьбы с казахами хан вступает в союз также с ногайскими правителями. Но ногайские бии, потерпев неудачу вместе с Шейбани, переходят в лагерь его противников, после чего Шейбани привлекает на свою сторону ханов Моголистана и с их помощью продолжает вести борьбу.

В промежутках между военными действиями хан возобновляет сношения с тимуридскими правителями и некоторое время служит у них в Самарканде и Бухаре. Но вскоре он совершает нападение на Хорезм, находившийся тогда под властью гератского правителя Хусейн-мирзы, и проникает на юг до района Астрабада, всюду производя грабежи и захватывая военную добычу. В 90-х годах XV века Шейбани постепенно закрепляет свое влияние в низовьях Сыр-Дарьи, хотя постоянное ядро его приверженцев и нукеров определялось современниками всего в 100 человек. Стремясь несколько улучшить свои взаимоотношения с казахами, Шейбани вступает в родство с казахским ханом Бурундуком, сыном хана Гирея. Выступив на стороне тимуридов против Моголистана, Шейбани неожиданно для своих союзников переходит на сторону моголов, с помощью которых ему удается отчасти закрепить свои завоевания. Обладание таким замечательным для кочевников районом, каким были низовья Сыр-Дарьи, усиливало власть Шейбани над узбекскими племенами и привлекало к нему значительное число сторонников, опираясь на которых, он задумывает поход на центральные районы тимуридских владений. Свой поход Шейбани предпринимает совместно со своими родственниками — ближайшими потомками хана Абулхайра.

В настоящее время нельзя еще считать твердо установленными те внутренние причины, которые обусловили массовое движение узбеков в глубь земледельческих оазисов Средней Азии в конце XV — начале XVI века, хотя не подлежит сомнению, что эти причины для разных групп узбекского общества были совершенно раз-

[48]

личны. Господствующий класс кочевников в лице хана, его родственников, нукеров и предводителей отдельных племен должен был рассматривать свои походы и завоевания как средство обогащения, поскольку каждый удачный поход сопровождался захватом военной добычи, значительная часть которой при распределении доставалась военным начальникам. Далеко не случаен тот факт, что при описании походов Шейбани-хана историки начала XVI века всегда стремятся подчеркнуть богатство добычи, доставшейся на долю победителя. В случае, если захваченный район удавалось удержать за собой в течение достаточно длительного времени, к военной добыче еще прибавлялась подать, взимавшаяся с завоеванного населения, и различного рода выполнявшиеся им натуральные службы. Вместе с тем каждый удачный поход укреплял авторитет хана или другого предводителя, привлекая к нему новых приверженцев и усиливая его власть над окружающими.

Этими мотивами и можно в значительной мере объяснить набеги, организовывавшиеся время от времени узбекскими вождями на оседлые оазисы Средней Азии на всем протяжении XV века, так же как попытки Абулхайра и Шейбани подчинить себе Хивинский район как наиболее изолированный от центра и поэтому наиболее доступный.

Подобного же рода мотивы играли, несомненно, значительную роль и в завоевательном движении конца XV — начала XVI века, когда Шейбани выступает уже не рядовым искателем добычи и приключений, а руководителем довольно значительного по своему размаху, повидимому, даже массового, движения кочевников. Результатом участия масс и явился тот факт, что движение 14991—1500 годов закончилось прочным завоеванием Средней Азии, оказавшим решающее влияние не только на дальнейшую историю этой страны, но и на судьбы самих завоевателей.

Значительно более сложными представляются нам те причины, которые заставляли ту или иную массу кочевников участвовать в завоевательных походах своих ханов или иных предводителей.

Взаимоотношения массы узбеков с оседлыми районами, в том числе и Средней Азией, определялись главным образом интересами хозяйства.

[49]

С одной стороны, полунатуральное кочевое скотоводческое хозяйство узбеков и других кочевников нуждалось в текстильных изделиях и прочей продукции ремесленной промышленности оседлых районов, которые в свою очередь нуждались в скоте и сырье, производившихся кочевой периферией. Развивавшийся на этой почве обмен явился одной из важнейших причин, заставлявших кочевников приближаться к оседлым районам.

С другой стороны, внутри кочевых обществ во все времена их существования наблюдались более или менее значительные группы пауперизировавшихся сородичей, для которых одним из возможных выходов из обострявшегося в силу различных социальных условий хозяйственного кризиса был переход к оседлости и земледельческому труду в оседлых районах.

Имело значение также и то обстоятельство, что значительная часть неимущего и малоимущего степного населения находилась в экономической зависимости от состоятельных членов своего племени и была вынуждена поэтому связывать свою судьбу с этими богатыми сородичами. Некоторые из бедняков занимались уходом за стадами богатых, другие служили нукерами или челядинцами различных представителей степной знати. Вполне понятно поэтому, что вся эта зависимая часть степняков была послушным орудием в руках правящих групп, участвуя под их руководством во всех столкновениях и походах.

С третьей стороны, наконец, обострившаяся во второй половине XV века борьба за пастбища между узбеками, казахами, ногайцами и эйратами (калмыками), выражавшаяся в форме описанных выше постоянных военных столкновений, также должна была явиться одной из существенных причин массового передвижения узбекских племен в глубь среднеазиатской территории.

Таким образом, несмотря на коренное различие побуждений, которыми руководствовались верхи узбекского общества и массы скотоводческого населения, стремление в среднеазиатские оазисы оказывалось общим для тех и других, чем только и можно объяснить конечный успех предпринятого по инициативе Шейбани-хана в конце XV века массового передвижения.

[50]

Военные действия между Шейбани-ханом и тимуридами описывают историки начала XVI века довольно подробно. В течение зимы 1499/1500 г. войска Шейбани после длительной осады овладели Самаркандом, где правил в это время племянник Абу Сайда, Султан Али, казненный после занятия города Шейбани-ханом. Почте одновременно с Самаркандом к узбекам переходят Бухара, Ташкент, Фергана, крепость Дабусия, Каракуль и ряд других укрепленных пунктов. Наиболее активное сопротивление завоевателям оказывают тарханы и другие группы землевладельцев-феодалов вместе с представителями высшего духовенства. Об отношении завоевателей к массе местного населения можно судить по словам историка начала XVI века, который сообщает, что при занятии города Бухары жителям ее (райя) не было нанесено ущерба. Ограблению и конфискаций было подвергнуто лишь имущество знатных или служилых людей (сипахи), занимавших военные или гражданские должности и игравших, очевидно, главную роль в организации сопротивления.

Подобная же картина наблюдалась и в Самарканде, где узбеки, по словам названного историка, «без грабежа и насилия» овладели большой добычей. По-видимому, речь шла об имуществе высших классов. Из мемуаров Бабура, настроенного явно враждебно к Шейбани-хану и узбекам, видно, однако, что обычная жизнь Самарканда после занятия его узбеками не была нарушена. Описывая Самарканд, указанный автор говорит, что все его жители ночью спали, лишь торговцы охраняли свои лавки. Вскоре -Бабуру удалось с помощью главы местного духовенства захватить внезапно Самарканд, вырезав оставленный Шейбани-ханом узбекский гарнизон в 500 человек. Падение Самарканда послужило сигналом к восстанию других захваченных Шейбани-ханом городов. Восстало население Каракуля, Карши, Гузара и Дабусии во главе с прежними своими правителями. Правитель Каракуля обратился за помощью к одному из сыновей Хусейна-мирзы, правившему в Мерве, другие тарханы стремились опереться на Бабура, власть которого, однако, не выходила за пределы самаркандской крепости. Вскоре восстание городов было подавлено. Самарканд после вторичной осады снова перешел к узбекам. Укрепив свою власть в

[51]

центральных районах Средней Азии, Шейбани одерживает затем победу над союзниками Бабура — моголистанскими ханами, угрожавшими Ташкенту и Фергане.

После этого он подчиняет себе Гиссар с прилегающими горными областями. Вскоре узбекские войска перешли Аму-Дарью, следствием чего было подчинение Кундуза. Наиболее упорное сопротивление Шейбани-хан встретил в 1505 г. в Хорезме, где управлял в это время наместник гератского правителя Хусейн-мирзы, опиравшийся главным образом на туркменскую конницу. Одновременно с завоеванием Хорезма продолжались военные действия по левую сторону Аму-Дарьи, где крупнейшим центром являлся город Балх. После занятия Балха в 1505 г. для Шейбани-хана открылся путь к Герату — центру тимуридских владений в Хорасане.

Весной 1506 г. Хусейн-мирза, примирив на время враждовавших между собою своих сыновей, выступил против узбеков во главе довольно многочисленного войска, но неожиданно в пути умер. Борьба между наследниками и сыновьями гератского правителя обострилась с новой силой, что в значительной мере облегчило Шейбани-хану завоевание Хорасана.

Узбеки, разбив высланные против них войска тимуридов, весной 1507 г. заняли Герат.

В последующий довольно короткий промежуток времени Шейбани наносит окончательное поражение наследникам Хусейн-мирзы и подчиняет себе все области «Хорасанского царства» от Кандагара и Мешхеда на юге до Аральского моря на севере. Часть сыновей Хусейна погибла в борьбе, остальные бежали в разные страны.

Все завоеванные области Шейбани распределил между своими родственниками и особенно выдающимися полководцами, принадлежавшими к наиболее влиятельной знати узбекских племен.

Слова одного из историков начала XVI века показывают, что на почве распределения областей между Шейбани-ханом и его родственниками возникли значительные разногласия. По-видимому, результатом этих разногласий явилось ослабление военной мощи завоевателей и наступившие вслед за этим их временные военные неудачи. После ряда довольно значительных неудач в борьбе с казахскими ханами и некоторыми

[52]

горными племенами современного Афганистана Шейбани в 1510 г. встретил опасного соперника в лице иранского шаха Исмаила (1502—1524), в сражении с которым он и погиб под Мервом осенью 1510 г. Весь Хорасан, включая сюда всю территорию современной Туркмении вместе с Хорезмом, а также весь Афганский Туркестан, перешли теперь под власть Исмаила. Бабур, бежавший после сдачи Самарканда в Афганистан и владевший теперь Кабулом, снова выступил против узбеков и с помощью шаха Исмаила вернул СамаркандХарактерно, что на сторону Бабура перешли, по словам одного из современников, даже те могольские и чагатайские войска, которые в период успешных войн Шейбани-хана действовали совместно с узбеками. Родственники Шейбани-хана оставили свои уделы и бежали в низовья Сыр-Дарьи. Вскоре, однако, одному из узбекских султанов Убейдулле (племянник Шейбани) удалось собрать отряд численностью около 3 тысячи человек, с которым он вторгся в 1512 г. в район Бухары, нанес здесь решительное поражение войскам Бабура и занял Самарканд. Бабур снова был вынужден спасаться бегством. Вслед за Убейдуллой возвратились и все остальные родственники Шейбани, которые в 1512 г. совместными усилиями одержали победу над выступившими против них иранскими войсками, после чего окончательно закрепили свое господство над Средней Азией.

Вне власти шейбанидов остался только Хорезм, где продолжали еще держаться наместники шаха Исмаила, оставленные им здесь после победы над Шейбани. Около 1511 г. знатные жители Хорезма, во главе с духовенством, недовольные правлением иранских («шиитских») наместников, призвали к себе одного из степных узбекских ханов Ильбарса, который вскоре овладел, всей страной и явился родоначальником особой независимой от шейбанидов династии, управлявшей Хорезмом (Ургенч, Хива) свыше двухсот лет. При ближайших преемниках Ильбарса к Хивинскому ханству были насильственно присоединены также занятые туркменами районы между Аму-Дарьей и восточным берегом Каспийского моря.

Таким образом, уже к началу второго десятилетия XVI века все тимуридские владения в Средней Азии сказались под властью узбекских ханов — бухарскях и хивин-

[53]

ских. Бывшие хорасанские владения тимуридов отошли к Ирану.

Существовавший при тимуридах взгляд на государство как на частную собственность правящего дома продолжал сохранять свое значение и при новых династиях. Оба узбекских ханства — Бухарское и Хивинское — были разделены на уделы между представителями ханского рода. Власть главы династии — хана часто являлась номинальной, так как каждый из родственников управлял своим уделом почти независимо.

Свое господство над массами населения завоеванных областей члены правящего дома осуществляли совместно с представителями господствующей знати узбекских племен — биями, беками и другими, имевшими в своем непосредственном подчинении значительную вооруженную силу.

В награду за оказываемую ханам и султанам помощь наиболее видным представителям племенной знати предоставлялись высшие государственные должности — аталыков, кушбеги и других, а также поручалось управление некоторыми областями и районами. Сверх этого узбекская знать пользовалась ханскими земельными пожалованиями.

Институт земельных пожалований, существовавший, как известно, в Средней Азии до тимуридов (икта) и при тимуридах (союргаль, тиюль), получил при узбекских династиях дальнейшее развитие, явившись одним из основных факторов феодализации узбекского общества.

Наиболее распространенным видом пожалований в XVI веке было пожалование тому или иному лицу права взимать в свою пользу налог — ренту, поступавшую ранее в казну государства. Лицо, получившее такого рода условное пожалование, собственником земли не являлось и власть его ограничивалась правом изъятия в свою пользу прибавочного продукта с крестьян, непосредственно обрабатывавших данную землю.

Наряду с условными пожалованиями, обычно обозначавшимися в Бухаре уже начиная с XVI века термином «танхо», практиковалась также передача ханом земли в полную собственность отдельных лиц, так или иначе выделявшихся своими заслугами перед государством. Эти пожалованные земли, называвшиеся обычно муль-

[54]

ками, могли их владельцами продаваться или передаваться своим наследникам.

Если жалованная таким образом государственная земля была заселена крестьянами, последние попадали в феодальную зависимость, хотя эта зависимость не достигала степени крепостного права.

В результате всех указанных земельных пожалований в руках узбекской знати на протяжении XVI века сосредоточивались довольно большие владения, обрабатывавшиеся трудом зависимого безземельного крестьянства. В соответствии с ростом такого феодального землевладения возрастала власть узбекской знати и над крестьянским населением. Некоторые из узбекских биев уже в начале второй половины XVI века обладали настолько значительной силой, что вступали иногда в открытую вооруженную борьбу с представителями правящей династии, пытаясь захватить в свои руки всю полноту политической власти в отдельных районах. Однако материальные средства и власть ханов, султанов и прочих представителей правящего рода в XVI веке были еще настолько значительны, что все такие попытки узбекской знати к обособлению успеха не имели. Для поддержания своего авторитета и власти над окружающими преемники Шейбани-хана стремились собрать вокруг себя все наиболее воинственные элементы узбекского кочевого общества и предпринимали во главе их грабительские набеги на соседние страны.

К числу таких воинственных ханов принадлежал, например, уже упоминавшийся выше племянник Шейбани, Убейдулла-хан (1533—1539), во главе узбекских всадников совершивший много набегов на Хорасан. Набеги обычно сопровождались массовым опустошением целых районов и наносили значительный ущерб хозяйственной жизни Хорасанской провинции. Огромная военная добыча в виде скота, различного рода ценностей и большого числа пленных, обращаемых затем в рабов, способствовала обогащению военно-феодальной знати и примыкавшей к ней наиболее воинственной части узбекских племен, предпочитавших иногда военное ремесло мирной хозяйственной деятельности. Хан Убейдулла совершил также поход на Хорезм и, пользуясь раздорами среди местной правящей знати, сумел временно подчинить эту страну своей власти. Из рас-

[55]

сказа хивинского историка Абулгази о походе Убейдуллы на Хорезм видно, что население этой страны в первой половине XVI века состояло из узбеков, туркменов и отуреченных потомков древнего иранского населения, носивших в Хиве название «сартов». Из того же рассказа Абулгази видно, что часть туркменского населения Хивы в первой половине XVI века занималась земледелием.

Такие же грабительские набеги на соседние народы и страны совершались и хивинскими ханами, преемниками Ильбарса. Наибольшему разорению подвергались туркменские племена особенно в тех случаях, когда они не соглашались добровольно подчиниться хивинским ханам и выплачивать налагавшуюся на них тяжелую дань. Не менее тяжелым было положение и той части туркменского народа, которая находилась под властью иранских феодалов. В середине XVI века среди этой части туркмен произошло крупное восстание под предводительством туркмена Аба, вызванное различного рода притеснениями со стороны иранских правителей. Подобные же восстания поднимали туркмены и против хивинских ханов. Однако из-за разрозненности туркменских племен и отсутствия общего руководства восстания эти успеха не имели.

Помимо организации военных походов, узбекские ханы стремились подкрепить свой авторитет также союзом с наиболее авторитетными кругам/и местного духовенства, пользовавшегося значительным влиянием в массе городского и сельского оседлого населения. Смена династий не изменила экономического положения духовенства в целом. Конфискации подверглось имущество лишь той части духовных феодалов тимуридского времени, которая активно выступала на стороне противников Шейбани-хана.

Все прочие духовные лица продолжали пользоваться выгодами своего положения по-прежнему. В частности, все вакфные земли остались в распоряжении духовных лиц на прежних основаниях.

Положение крестьян, обрабатывающих из доли урожая вакфные земли, продолжало оставаться таким же тяжелым, как и в тимуридский период.

Стремясь привлечь на свою сторону высшее духовенство и превратить его в своего помощника на случай

[56]

борьбы с военно-феодальной знатью, узбекские ханы дарили значительное количество земель религиозным учреждениям, способствуя таким образом увеличению вакфного фонда. Помимо вакфных земель, представители высшего и среднего духовенства владели также и личными земельными пожалованиями, превращавшими их в крупных земельных собственников, пользовавшихся трудом зависимых крестьян наряду с военно-феодальной знатью.

* * *

Узбеки, явившись на территорию Средней Азии, были кочевым народом, находившемся »на одной из ранних стадий развития феодальных отношений и, естественно, не принесли с собой нового способа производства, а восприняли целиком тот социально-экономический строй, который здесь господствовал при тимуридах. «Новое» оказалось лишь в том, что состав господствующего класса сменился: на месте прежней тимуридской знати стала новая, узбекская во главе с ханом и его родственниками.

Неизменность прежней системы подтверждается также и тем, что структура землевладения при шейбанидах в основном осталась такой же, как при тимуридах и даже в более ранний период, на что отчасти указывалось уже выше.

Самую значительную категорию земель составляли мемлеке-и-ладишахи или мемлеке-и-султани, под которыми в Бухаре в XVI веке были известны земли общегосударственные («черные»), верховным собственником которых в основном являлся глава государства — хан. Документы XVI века показывают, что в состав земельных фондов мемлеке-и-султани входила не только значительная часть земель сельскохозяйственного значения, но также значительные земельные участки, занимавшиеся под городские базары и другие городские строения. Владельцы данной категории земель были как бы их арендаторами, пользующимися своим правом временно, хотя бы и пожизненно. Земли эти нельзя было ни продавать, ни дарить, ни завещать в вакф. Однако фактически сделки купли-продажи земель мемлеке все же совершались постоянно. Оформлялись эти сделки в качестве купли-продажи не самой земли, а того, что было

[57]

сделано на ней личным трудом ее владельца, например посаженных им деревьев, воздвигнутых построек, оросительных каналов и т. д. Такое толкование существа сделки купли-продажи земель мемлеке являлось особого рода юридической уловкой, возникшей под влиянием практической необходимости так или иначе производить перераспределение возделываемых земельных фондов с целью обеспечить их беспрерывную обработку.

Из опубликованных Институтом востоковедения Академии наук СССР документов «Архива шейхов Джуйбари XVI века» видно, что земли мемлеке занимали не только непосредственные производители-крестьяне, но что они часто принадлежали также местным феодалам, как светским, так и духовным, которые уже от своего имени предоставляли земельные участки для обработки крестьянам.

Крестьяне, следовательно, были обязаны выполнять не только общегосударственные феодальные повинности, связанные с пользованием землями мемлеке, но также вносить еще новые, дополнительные налоги в пользу крупного землевладельца.

Достаточно подробных сведений о характере феодальных повинностей, лежавших на непосредственном производителе, доступные пока источники не сообщают, если не считать общих данных, которые можно характеризовать следующим образом.

В основе эксплуатации непосредственного производителя на землях мемлеке лежало изъятие налога-ренты, называвшейся обычно в средние века хараджем. В XVI—XVII веках термин «харадж», как правило, не употребляется, ему соответствует термин «малваджихат», постоянно встречающийся в документах этого времени.

Малваджихат являлся основным налогом-рентой, уплата которой относилась к числу главнейших обязательств крестьянина перед государством.

Этим же термином, как показывают работы И.П. Петрушевского, обозначался основной налог-рента в соседнем сефевидском Иране, взимавшийся всегда натурой, официально в размере одной десятой части урожая, а фактически до 30% его. В каком размере взимался малваджихат в рассматриваемое время в Сред-

[58]

ней Азии, сведений в источниках не встречается, однако значительной разницы здесь, вероятно, не было.

Помимо указанного основного налога, крестьянство уплачивало много других, менее значительных. К числу их относятся ихраджат и таваджжухат, под которыми разумелись различные сборы, налоги и повинности и взимание их было установлено еще со времени монгольского владычества; даругаги — сбор на содержание сборщиков налога и правителей отдельных областей.

Как даругаги, так и малваджихат нередко бывал предметом специального пожалования тому или иному лицу за выполняемую им государственную службу. Общераспространенным на всем мусульманском Востоке налогом на стада, имущество вообще и товары в частности был зякет, установленный официально в размере 1/40 стоимости имущества, — в действительности он взимался в значительно больших размерах. Еще собирались налоги забитанэ — специальный сбор в пользу правителя (забит); танабанэ—налог на сады, виноградники, клеверники и огороды; медед-и-лешкар — чрезвычайный военный «налог, сохранившийся, как и большинство названных здесь налогов, и в позднейшее время коналга — натуральное и отчасти денежное довольствие, которое население обязано было предоставлять проезжающим должностным лицам, а также войскам хашар и бегар, — под которыми подразумевались различные натуральные повинности, а также целый ряд других.

Вопрос о размерах отдельных видов налогов не может быть освещен достаточно точно. Однако не подлежит сомнению, что взятые в общей сумме все названные налоги являлись огромным бременем, которое давило на местное крестьянство и трудящееся городское население.

Не вполне ясным остается вопрос о том, в каком виде — натуральном или денежном — взимались указанные здесь налоги, хотя некоторые источники говорят, что рента в рассматриваемое время существовала смешанная — деньгами и натурой, включая и некоторые виды отработок. Главная тяжесть налогового гнета лежала на массе крестьянства, сидевшей на землях не только мемлеке, но и на других, к числу которых принадлежали мульки и вакфы.

[59]

Основные черты и особенности мульковых земель в XVI—XVII веках освещаются доступными документами довольно подробно.

К мулькам принадлежали земли, составлявшие частную собственность отдельных феодалов и других лиц. Источники возникновения мулькового землевладения различны? часть мульков возникла вследствие ханских пожадований, о которых уже говорилось выше, другие— путем «оживления» неорошенных земель, третьи приобретались путем покупки. В качестве домениальной земельной собственности мульки могли передаваться по наследству, продаваться, отчуждаться в вакф и т. д.

Основная масса мульковых земель принадлежала высшей феодальной знати — эмирам, биям, эмирзаде, тарханам, бекам и т. д., а также высшему и среднему духовенству, купцам.

Уже указывавшиеся выше документы архива джуйбарских шейхов позволяют до некоторой степени судить о том, каких размеров достигали мульковые земли отдельных лиц. Упоминаются участки, достигавшие размеров 1300 и более танапов и составлявшие надел целого селения. В других случаях мульковое имущество крупных землевладельцев состояло из множества мелких участков, разбросанных в различных местах Бухарского ханства и даже за его пределами.

Характерно, что среди крупных мульковладельцев в XVI веке, наряду с различными узбекскими феодалами и представителями высшего духовенства, упоминаются также представители высшей тимуридской знати XV века. Это обстоятельство говорит о том, что часть господствующего класса тимуридского государства сумела сохранить свои земельные имущества ,и таким образом продолжала еще играть известную, хотя и довольно скромную роль в общественно-политической жизни государства шейбанидов.

К числу крупных владельцев мульковых земель следует отнести также членов правящей династии во главе с самим ханом. Хотя хан являлся верховным собственником всей земли, тем «е менее в его распоряжении находилось и лично принадлежавшее ему имущество, также называемое мульком и составлявшее как бы удельные земли династии. Документы XVI века ука-

[60]

зывают, что бухарские ханы, как и прочие крупные феодалы-землевладельцы, занимались покупкой и продажей мульковых земель, оформляя сделки у казиев, наряду с прочими сделками такого же рода. Один из документов говорит, например, о продаже Искандерханом, мульковых земель, находившихся в пользовании жителей одного из селений. Другие документы говорят о купле, продаже и дарении мульковых земель сыном Искандера, ханом Абдуллой.

Одну из видных категорий землевладельцев, располагавших значительными мульковыми землями, составляли и упоминавшиеся ранее джуйбарские шейхи, земли которых в целом достигали нескольких десятков тысяч танапов и, по-видимому, превосходили своими размерами владения большинства их современников.

Было бы, однако, неправильно считать, что понятие мульковых земель ограничивается исключительно крупным землевладением местных феодалов. Подобно тому как в монгольском Иране, наряду с мульками сановников и других высокопоставленных лиц, существовали также мелкие крестьянские мульковые наделы (мульки мердум), в Бухарском ханстве в XVI—XVII веках также существовали мульковые владения, принадлежавшие рядовым жителям. Размеры этих мульковых участков были обычно от 1 до 30 танапов. Так, в числе владельцев мульков джуйбарские документы упоминают не только простых крестьян, но и вольноотпущенников, что указывает на сравнительно широкое распространение категории мульков среди разнообразных групп населения. Необходимо, однако, заметить, что удельный вес мелких крестьянских мульков был, по-видимому, не особенно значителен, так как большая часть земель данной категории скупалась и сосредоточивалась в руках представителей господствующего класса.

Можно отметить также, что в состав мульковых владений в XVI—XVII веках входили и оросительные каналы, составлявшие личную собственность того или иного лица. Известны документы о пожаловании тем или иным лицам оросительных каналов.

К Мулькам принадлежали земли, расположенные не только в сельской местности, но также и в городах, например участки, занятые под лавки, мастерские, караван-сараи и т. д

[61]

Заслуживает внимания, что в руках одного и того же лица нередко сосредоточивалось наряду с крупными земельными участками также значительное количество торговых и ремесленных предприятий. При наличии такого рода условий класс феодалов не только играл доминирующую роль в местном землевладении, но и оказывал большое влияние на ход торговли, особенно внешней. В торговом обороте участвовал преимущественно прибавочный продукт, поступавший в руки господствующей феодальной верхушки от непосредственного производителя — крестьянина и ремесленника.

Понятно, что такая торговля не могла оказать революционизирующего действия на местное производство, усиливая, наоборот, его застойный характер.

Сложившиеся в Бухаре в конце XVI века социальноэкономическая структура землевладения и система торгового обмена были целиком подчинены интересам местных феодалов.

Данное положение характерно не только для XVI веков, но также и для последующего времени. Знакомство с документами XVI—XVII веков показывает, что владельцы крупных мульковых земель собственного хозяйства на них не вели. Значительное количество мульковых владений находилось в пользовании отдельных сельскохозяйственных общин, представители которых вносили в пользу землевладельцев все установленные налоги. В других случаях владельцы мульков делили свою землю на ряд отдельных участков и отдавали их в долгосрочную аренду безземельным и малоземельным крестьянам за определенную долю урожая, это делали, например, такие крупные землевладельцы, как джуйбарские шейхи.

Крупные землевладельцы обычно на своих землях не жили, ограничиваясь лишь сбором причитающегося с земли налога-ренты через своих уполномоченных, что наблюдалось и в более ранние периоды.

Составляя личную наследственную собственность того или иного лица, мульковые владения облагались налогами наряду с прочими земельными имуществами. В некоторых случаях владельцу мулька удавалось получить грамоту на освобождение от уплаты соответствующих налогов. Такого рода мульк называли «очищенным» (мульк-и хурр, или мульк-и халис).

[62]

Судя по тому, что «очищенные» мульки упоминаются в документах и в литературе сравнительно редко, можно полагать, что фонд земель этой категории был ограничен. Это, впрочем, понятно: перечисляя тот или другой участок земли в категорию мульков «очищенных», государство тем самым отказывалось от распоряжения прибавочным продуктом от таких земельных угодий, что могло делаться, разумеется, лишь в отдельных, исключительных случаях. Обычно владельцы «очищенных» мульков являлись лицами, пользующимися значительным влиянием в правящих кругах.

Еще одну основную категорию земельной собственности в Бухарском ханстве на протяжении не только XVI, но и последующих веков, составляли земли вакфные, которые принято иногда сравнивать с землями церковными и монастырскими. Подобное сравнение, однако, крайне условно, так как распоряжение вакфными землями закреплялось самим жертвователем за определенным лицом (мутавеллий), обычно принадлежавшим к числу сыновей или родственников учредителя вакфа. Таким образом, земля фактически в силу дарственной грамоты закреплялась за родом жертвователя, в то время как юридический ее собственник — мечеть, медресе и т. п. — пользовался лишь определенной частью доходов с нее. Примером подобных пожертвований в вакф могут служить известные вакфы ходжи Ахрара, а также многочисленные случаи учреждения вакфов джуйбарскими шейхами. Управление этими землями принадлежало обычно потомкам жертвователя. В качестве другой характерной черты, отличающей вакфы от церковных или монастырских земель, можно отметить отсутствие на вакфных землях крупного централизованного хозяйства, существующего обычно на землях средневековых монастырей и церквей.

Среднеазиатские вакфы представляют собой более или менее распыленные участки, сдаваемые их распорядителями на тех или иных условиях в аренду отдельным лицам, а иногда даже целым селениям.

Главную роль распорядителя играли, как уже указывалось, мутавеллий. Роль юридического владельца сводилась по существу к получению установленной ренты, в соответствии с волей завещателя, выраженной в вакфной грамоте.

[63]

Характерно, что арендаторами вакфных земель в XVI веке выступают иногда различные высокопоставленные лица, которые, разумеется, непосредственного участия в обработке данных земель не принимали.

Таким образом, можно отметить, что вакфные земли представляли собой одно из средств обогащения класса крупных землевладельцев-феодалов, выступавших в данном случае в качестве посредников между юридическим собственником земли и непосредственным производителем. Это обстоятельство показывает, что юридическая принадлежность вакфной земли тому или другому религиозному учреждению в ряде случаев являлась простой фикцией, прикрывавшей собой одну из форм обычного частного землевладения.

Расхищению вакфных фондов способствовала также система сдачи сбора налогов с вакфных земель на откуп отдельным лицам, что было связано с множеством различного рода злоупотреблений, в частности насилий над крестьянами. По-видимому, в связи с этим обстоятельством находится также факт, отмеченный более поздними источниками, что положение крестьянства, сидевшего на вакфных землях, являлось более тяжелым по сравнению с массой земледельцев, обрабатывавших государственные земли. К тому же население, обрабатывавшее вакфные земли, обязано было различными повинностями не только в пользу мечети, мутавеллия, откупщика и т. д., но даже и в пользу государства. Этим и можно объяснить то, что крестьяне стремились покинуть вакфные земли при первой возможности.

Документы XVI века указывают на необычайную распространенность вакфных земель в Бухарском ханстве, что, с одной стороны, подтверждает исключительное значение Бухары как религиозного центра Средней Азии, с другой — указывает на необычайно высокий вес духовенства в местной политической и экономической жизни.

* * *

В 50-х годах XVI века после смерти хана Абдул-Азиза, сына Убейдуллы, среди шейбанидов обостряется борьба за ханский престол. Перевес в этой борьбе оказывается в конце концов на стороне одного из чле-

[64]

нов династии — Абдуллы, который в 1560 г. возводит на ханский престол своего отца Искандера и от его имени успешно заканчивает борьбу со своими противниками, правителями отдельных уделов.

В 1583 г., после смерти своего отца, Абдулла занимает ханский престол, остававшийся :-.а ним до самой его смерти в 1598 г. Правление Абдуллы характеризуется значительным усилением ханской власти, что является результатом не только успешных завоевательных походов, но и победы хана чад всеми враждебными ему родственниками, подвергшимися почти поголовному истреблению. В период правления Абдуллы централизация государственной власти достигала высших пределов. Представители узбекской племенной знати вынуждены были занять положение «служилых людей», хотя и игравших известную роль на ханской службе, но лишенных самостоятельного политического значения.

В борьбе за укрепление своей власти Абдулла с первых же лет своего правления опирается на поддержку высшего бухарского духовенства, из среды которого особую помощь хану оказали так называемые джуйбарские шейхи (ходжи), считавшиеся наследственными хранителями мавзолея одного из наиболее популярных бухарских святых. В свою очередь Абдулла оказывал шейхам всяческие милости. В результате различных ханских пожалований и освобождения от налогов джуйбарские ходжи превращаются в крупнейших землевладельцев Бухарского ханства. Свои земли шейхи обрабатывают трудом зависимых крестьян и отчасти рабов, приобретавшихся на невольничьих рынках Средней Азии.

В период своего правления Абдулле удалось значительно расширить границы своего государства путем захвата соседних областей.

В 1584 г. бухарскими войсками после упорной борьбы был взят Бадахшан, до того находившийся под властью потомков тимуридских правителей. Вместе с Бадахшаном были подчинены Куляб и другие области, занятые таджикским населением.

Через год после завоевания Бадахшана Абдуллой было подавлено начавшееся здесь сильное восстание, направленное против власти узбекских феодалов. Насколько кровопролитно было восстание, можно судить

[65]

по сообщению историка Абдуллы о том, что в одном из боев было убито 6 тыс. восставших.

В следующие годы Абдулла подчиняет себе большую часть Хорасана до Мешхеда включительно, а также Герат и юго-запад современной Туркмении с центром в Мерве. К концу царствования Абдулла совершает несколько походов в казахские степи, а также подчиняет себе Хорезм.

Военные успехи бухарского хана в Хорасане и Хорезме (Хива) способствовали возникновению своеобразного военного союза между Хивой и Ираном на почве совместной защиты от нападений бухарцев.

В свою очередь Абдулла пытается вступить в союз с турецким султаном Мурадом III (1574—1595) с целью создать угрозу шаху Ирана Аббасу (1587—1628).

Обострение отношений с Ираном заставило хана Абдуллу искать сближения с индийским императором из династии Великих моголов, Акбаром (1556—1605), который также находился во враждебных отношениях с Ираном, ведя с ним борьбу за раздел афганской территории. В 1585 г. состоялся обмен посольствами между Бухарой и Индией.

Сохранившиеся народные предания, а отчасти и письменные источники с именем Абдуллы связывают ряд мероприятий, направленных на улучшение экономической жизни страны. В частности, Абдулле приписывают заботы об улучшении и расширении ирригации, проведении путей сообщения, устройстве в пустынных степях водоемов для проезжающих, а также мероприятия по улучшению монетного дела и т. д. По приказанию Абдуллы в Бухаре и других городах Средней Азии строились медресе и другие здания, частью сохранившиеся до настоящего времени.

* * *

К началу XVI века относятся первые сведения о киргизах в Средней Азии. В средние века масса киргизского населения жила, как известно, на Енисее, откуда постепенно передвинулась на юго-запад, и к началу XVI века разместилась в северной части территории современной Киргизской ССР. Свою страну киргизам приходилось защищать от нападений правителей соседнего Моголистана, а также казахских ханов.

[66]

В конце первой половины XVI века киргизы временно объединяются политически с казахами, но вскоре этот союз распадается и в последующее время уже не восстанавливается. Основным занятием киргизов в XVI веке, как и в более позднее время, было скотоводство.

К XVI веку относятся первые попытки проникновения киргизов в Кашгарию и Фергану. Под 1586 годом у историка хана Абдуллы встречаются первые сведения о проникновении части киргизов в районы современного горного Таджикистана (Каратегин), куда они направились, может быть, под давлением ойратов (калмыков), как это наблюдалось в последующем XVII столетии.

К XVI веку относятся также первые сведения о появлении на территории Средней Азии каракалпаков под их современным названием. В конце царствования хана Абдуллы каракалпаки занимали территорию нижнего течения Сыр-Дарьи. До своего появления в Средней Азии этот народ кочевал, по-видимому, совместно с ногайцами. Попав в XVI веке в окружение казахов, каракалпаки сохранили свои хозяйственно-бытовые особенности, язык и политическую независимость. Каракалпаки, как и киргизы, делились на ряд племен, управлявшиеся своими особыми предводителями.

После смерти Абдуллы в начале 1598 г, на бухарский престол вступил его сын Абдул-Мумин, который был убит через полгода бывшими приближенными своего отца. Со смертью Абдул-Мумина династия шейбанидов прекратилась. Власть фактически переходит в руки племенных вождей — биев. Объединенная на некоторое время в руках Абдуллы обширная территория дробится на отдельные части. Шах Аббас изгоняет наместников Шейбани из Хорасана и даже делает попытку (правда, неудачную) подчинить себе район Балха: хивинская династия при поддержке шаха Аббаса снова возвращает себе власть над Хорезмом и туркменскими районами. Казахский хан Тевеккель, сумевший объединить на некоторое время под своей властью разрозненные казахские племена, захватывает Ташкент и даже пытается овладеть Самаркандом (1599 г.).

В такой чрезвычайно напряженной обстановке в Бухаре воцаряется новая династия, ведущая свое про-

[67]

исхождение от последних астраханских ханов Яр Мухаммеда и сына его Джанибека, переселившихся в Бухару после завоевания Астрахани Россией в 1556 г.

Власть большинства ханов из астраханской династии (аштарханиды) была незначительна. Решающую роль в общественно-политической и экономической жизни страны начинают играть представители узбекской племенной знати, превращающие ханов в простое орудие своей воли. Ослаблению власти аштарханидов способствовала также их почти постоянная борьба между собою, отражавшая обычно взаимную борьбу отдельных феодальных прослоек узбекского общества. Столицей Бухарского ханства в XVII веке, как и в предыдущем столетии, была Бухара, уступавшая иногда свое место Балху, значение которого в XVII веке было вообще довольно велико.

Элементы феодальных отношений, существовавшие в недрах узбекского кочевого общества и в более ранний период, получают теперь почву для дальнейшего развития и постепенно вырастают в довольно стройную систему феодализма, хотя и не лишенного ряда местных особенностей. Основным фактором феодализации узбекского общества явилась, как указывалось выше, система земельных пожалований, развитие крупного феодального землевладения и создавшиеся на этой основе определенные взаимоотношения между землевладельцем и непосредственным производителем.

Подобного рода феодальные отношения существовали в Средней Азии как при тимуридах (XV в.), так и раньше. Особое значение описываемого нами процесса феодализации XVII века заключается в том, что он развивается теперь на новой, более расширенной социально-этнической основе, проникает в кочевое общество, структура которого под влиянием экономических факторов начинает постепенно видоизменяться в сторону все большего превращения родоплеменной узбекской общины в общину территориальную с соответствующей перестройкой всех внутренних отношений. В соответствии с этой перестройкой меняются и формы классовой эксплуатации и формы классовой борьбы.

Узбекские бии, правители отдельных племен или областей, являвшиеся на протяжении большей части XVI века простыми ханскими наместниками, постепенно

[68]

превращаются в самостоятельных правителей, в руках которых сосредоточиваются теперь и крупное землевладение и суверенная власть в пределах определенной территориально-политической единицы. С ростом местного крупного землевладения центральная ханская власть утрачивает свою экономическую основу и по временам превращается в простую фикцию.

Территория Бухарского ханства постепенно дробится на ряд независимых мелких феодальных владений, во главе которых стоят уже не представители правящей династии, а предводители отдельных племен.

На тяжелое положение трудящихся масс, в частности кочевого крестьянства, испытывавшего на себе гнет феодальной эксплуатации, указывает факт массового восстания жителей средней части долины Зеравшана в 1681 г. против власти феодалов. Восстание было подавлено, хотя вспышки его еще продолжались.

Из рассказа современника событий видно, что в восстании наряду с узбеками участвовали также каракалпаки, уже успевшие к этому времени частично переселиться в Зеравшанскую долину, в то время как основная масса каракалпакского народа продолжала еще оставаться на Сыр-Дарье.

Упадком политической мощи Бухары в XVII веке пользуются казахские ханы, владевшие в начале этого столетия Ташкентом. Из района Ташкента казахские ханы совершали набеги на центральные районы Средней Азии, до Самарканда включительно. В свою очередь некоторые из аштарханидов предпринимали ответные набеги на казахские степи, опустошая все, что попадалось им на пути. За один из таких походов, совершенный ханом Имам Кули (1611 —1643), бухарские войска достигли низовьев Сыр-Дарьи и северо-западных границ современной Киргизии. При Имам Кулихане был присоединен к Бухаре Ташкент; прочного же подчинения казахских степей и каракалпакских районов достигнуто не было.

Частые вторжения казахов в оседлые районы Средней Азии в XVII веке были вызваны отчасти движением калмыков (ойратов), постепенно перекочевывавших начиная с XV века от границ Монголии на юго-запад и достигших в начале XVII века северных границ казахской территории.

[69]

В 30-х годах XVII века часть калмыков заняла северное побережье Каспийского моря и низовья Волги, откуда они иногда совершали свои набеги на Хорезм и даже на северные окраины Ирана.

Результатом указанного перемещения калмыков явилось также оттеснение большей части туркменов с полуострова Мангышлака в более южные районы и вытеснение киргизов с северных склонов Тянь-Шаня в Фергану и горные районы современного Таджикистана. С отходом калмыков большая часть киргизов вернулась на свою прежнюю территорию.

В противоположность Бухаре Хивинское ханство переживало в XVII веке период некоторого политического подъема, особенно за время правления известного хана и историка Абулгази (1643—1663), а также сына и преемника его Ануши (1663—1687), сумевших в известной степени примирить враждовавшие между собой отдельные феодальные группировки среди узбеков и направить их силы совместно с отрядами туркменских вождей на грабительские походы против соседних народов.

Пользуясь слабостью Бухарского ханства и взаимной борьбой местных феодалов, Абулгази и Ануша совершали систематические набеги на территорию Бухары, всюду производя грабежи и насилия над мирным населением. Такие же грабежи производились этими хивинскими ханами и в туркменских районах и отчасти в Хорасане, где после смерти шаха Аббаса сильной власти уже не было.

Упадок политического значения аштарханидов сопровождался ростом военно-политической мощи отдельных бухарских феодалов из числа узбекской знати, к которой принадлежал, например, известный сановник (аталык) хана Абдул-Азиза (1645—1680), бий Ялантуш, строитель знаменитых самаркандских медресе Шир-дар и Тилля-кари. Располагая огромными средствами, получаемыми от феодальной эксплуатации зависимого населения, Ялантуш и другие подобные ему бии имели возможность содержать значительное войско и совершать походы на соседние страны, в частности в район Кабула, принадлежавшего в XVII веке. Великим моголам, и на Хорасанскую провинцию Ирана.

Во время похода захватывалось множество пленных,

[70]

обращаемых, как и в XVI веке, в рабов. По словам русского посла в Бухаре Бориса Пазухина (1670—1671), много рабов было занято на полевых работах, часть была дворовой челядью местных феодалов и других состоятельных лиц. Число рабов, находившихся в собственности только Ялантуш-бия, доходило, по словам одного из узбекских авторов XVIII века, до трех тысяч, что, разумеется, ни в какой мере не говорит о наличии в Средней Азии в рассматриваемое время рабовладельческой формации, а указывает лишь на наличие здесь домашнего рабства, сохранявшегося в ряде восточных стран, как известно, до самого последнего времени. Трудом рабов Ялантуш выстроил и свои знаменитые самаркандские медресе.

Хозяйственная жизнь Средней Азии, нарушенная в связи с военными событиями первого десятилетия XVI века, довольно быстро восстанавливается.

Прибывший в Среднюю Азию в 1512 г. хорасанский поэт и литератор Васифи дает нам довольно подробное описание посещавшихся им среднеазиатских городов. Из его описания видно, что Бухара, Самарканд и Ташкент при первых шейбанидах представляли довольно многолюдные города, являвшиеся центрами оживленной ремесленно-торговой и культурной жизни.

Дошедшие до нас деловые документы второй половины XVI века показывают, что ремесленная деятельность населения Бухары и Самарканда достигала широких размеров, хотя в организационном отношении местное ремесло целиком носило характер мелкого распыленного производства, не сложившегося еще в мануфактуру, какую наблюдаем мы в это время в европейских странах.

Земледельческая деятельность местного, главным образом таджикского оседлого, населения также протекала без особых нарушений, хотя соседство значительной массы кочевников — узбеков или казахов (на севере) не могло, разумеется, не отразиться на известном перераспределении хозяйственных угодий, а именно: употребление пахотных земель под пастбища. Возможно, что в связи с этим обстоятельством находился и отход части таджикского населения в горные районы, не представлявшие достаточных удобств для кочевого скотоводческого хозяйства.

[71]

К концу XVI века бухарские источники отмечают некоторые сдвиги и в скотоводческом хозяйстве кочевников.

Это видно, между прочим, из того, что, наряду с местными терминами «дехиишин» оседлый) и «сахрани-шин» (кочевник), появляется также термин «кышлак-нишин», обозначающий ту часть кочевого населения, которая стала постепенно оседать, превращая свои прежние сезонные зимние стоянки (кышлак) как бы в места постоянного жительства. Подобное же положение с кочевым хозяйством наблюдается и в Хиве, где под влиянием недостатка скота и пастбищ узбеки меньше чем через столетие с момента своего появления на территории оазиса стали переходить к земледелию и овладели техникой искусственного орошения, без которого занятие земледелием в местных условиях невозможно. Между тем Дженкинсон, посетивший Хиву, в 1558 г., отмечает, что узбеки не сеют и «е потребляют хлеба, питаясь исключительно мясом и молоком.

Однако из слов Абулгази видно, что уже к началу XVII столетия узбеками в Хиве были проведены крупные оросительные каналы и производились значительные посевы пшеницы.

В связи с начавшимся оседанием происходит процесс постепенного смешения этнических групп. Родственные узбекам по языку и происхождению тюрки и чагатаи постепенно сливаются с массой узбекского населения, почти утрачивая свои племенные подразделения и этнические особенности. Насколько усиленно протекал процесс ассимиляции узбеками отдельных тюрко-язычных племен и народностей, можно судить по тому факту, что в конце XVI века, как и при тимуридах, все население Бухарского ханства (кроме узбеков) делилось на «тюрков и таджиков», а столетием позже, в конце XVII века, историки упоминают уже только об «узбеках и таджиках». Подобное же положение наблюдалось и в Хивинском ханстве, где чагатаи, рассматривавшиеся еще в первой половине XVII века как самостоятельная этническая единица, впоследствии ассимилировались и совсем исчезли. Таджики также частью сливались постепенно с узбеками и тюрками, утрачивая свой язык иранской системы, особенно в тех районах, где узбекский или тюркоязычный элемент составлял преобладающую массу населения, например в Фергане или районе

[72]

Ташкента. Другая часть таджиков, составлявшая достаточно компактную массу в отдельных городах или районах (преимущественно горных), продолжала сохранять свой язык и свои этнические особенности.

Взаимодействие с соседними племенами и народами отражалось, разумеется, и на самих узбеках, постоянно испытывавших на себе влияние окружающей этнической среды, особенно в Бухарском ханстве. Наряду с отмеченными выше процессами ассимиляции происходил также процесс культурного и хозяйственного воздействия на узбеков окружающей массы соседей, главным образом таджиков и отчасти чагатаев.

Узбекский язык постепенно впитывает в себя множество заимствованных слов, обозначающих новые для узбекской массы понятия. Среди господствующих классов узбекского общества получают распространение произведения персидско-таджикской и «чагатайской» — староузбекской — литературы и поэзии, под сильным влиянием которых постепенно зарождаются в дальнейшем литературные произведения на узбекском языке.

Таджикский и староузбекский литературные языки становятся официальными языками узбекских ханств Средней Азии. На таджикском же языке большей частью пишут свои произведения придворные поэты и историки бухарских ханов XVI—XVII веков.

Наряду с официальным мусульманским духовенством развивают свою деятельность также различные суфийские (дервишские) ордена, вербующие последователей из самых разнообразных кругов местного общества, в том числе и из высшей феодальной знати, не исключая самих ханов. Начиная с XVI века суфийская пропаганда проникает уже в казахские, киргизские и туркменские районы.

Необходимо отметить, что, несмотря на устанавливавшееся в XVI—XVII веках бесспорное влияние оседлой земледельческой культуры на социально-экономическую жизнь узбекского народа, общественный строй узбеков менялся чрезвычайно медленно. Кочевое скотоводческое хозяйство и связанная с ним родоплеменная организация продолжают еще оставаться и сохранять свою силу.

Вместе с тем не потеряла своего значения и племенная, знать, не только не утратившая влияния на обще-

[73]

ственно-политическую жизнь местного общества, но даже значительно усилившая его благодаря сосредоточению в ее руках крупных земельных владений.

* * *

Торговые связи Средней Азии с окружавшими ее странами играли в прошлом весьма значительную роль. Средняя Азия являлась с древнейших времен транзитным районом, через который проходил караванный путь из Передней Азии в Китай и Монголию. В отдельные исторические периоды направление торговых путей менялось, в соответствии с чем транзитное значение Сред[1]ней Азии не всегда было одинаково. Помимо изменения направления торговых путей, на международных торговых сношениях Средней Азии сказывалось и ее политическое состояние и общий уровень ее производительных сил в тот или иной исторический период. XV век, характеризующийся крайним раздроблением и политическим упадком Средней Азии, был связан также с резким сокращением ее внешней торговли. Прекращение торговых и дипломатических сношений Средней Азии с Китаем является одним из наглядных подтверждений этого положения.

Еще следует заметить, что участие Средней Азии в международной торговле в прошлом не привело к созданию достаточно устойчивого внутреннего рынка. Отрицательные последствия этого факта отразились на экономическом положении Средней Азии уже в XVI— XVII веках, когда благодаря великим географическим открытиям произошло общее перемещение торговых путей и, в частности, тех магистралей, по которым протекала торговля между Европой и Азией.

Это обстоятельство сказалось не только на упадке транзитного значения Средней Азии, но повлекло за собою также нарушение экономических связей между отдельными ее районами и общее сокращение производства и потребления, как бы частичный возврат к натуральному хозяйству.

Однако изменявшаяся таким образом международная обстановка не могла полностью нарушить традиционных торговых связей Средней Азии с окружающими ее странами. Торговые караваны из Бухары, Хивы и Балха по-прежнему продолжали ходить в Индию, Иран,

[74]

Казахстан и Ногайские степи, в Сибирь и Кашгарию. Караваны из всех указанных стран приходили в Среднюю Азию.

Историк хана Абдуллы сообщает, что купцы из Пешавара, Декана и Гуджерата (Индия) приезжали со своими товарами как в Хорасан, так и в прилегающие к нему районы Средней Азии.

В тот же период развивались и дипломатические сношения Средней Азии с государством Великих моголов и с Турцией.

Весьма значительную роль среднеазиатские купцы играют в XVI веке в «Сибирском царстве» Кучума, поддерживавшем дипломатические связи с Бухарским ханством. Не прерывалась окончательно также торговля между Ираном и Средней Азией, как это видно из сообщений среднеазиатских историков того времени.

Значение Средней Азии в снабжении казахских и "ногайских степей продукцией местной ремесленной, в особенности текстильной, промышленности было чрезвычайно велико и имело решающее значение в экономической жизни степных районов.

Как бы ни были важны все отмеченные выше факты, характеризующие торговые связи Средней Азии с соседними странами и народами, — они все же не настолько значительны, чтобы могли определить необходимую внутреннюю хозяйственную устойчивость и укрепить международное торговое значение Средней Азии.

Решающую роль во внешней торговле Средней Азии постепенно начинает играть Московское государство.

Возрастающие в XVI—XVII веках связи Средней Азии с восточно-европейским российским рынком характеризуют собою то новое, что происходит на протяжении рассматриваемого периода во взаимоотношениях Средней Азии с окружающим миром и что впоследствии, уже начиная с XVIII века, привело к чрезвычайно важным экономическим .и политическим последствиям.

Известно, что торговые связи между Средней Азией и восточной Европой существовали и в средние века и в более поздний период. Однако значение их в предшествовавшее время было весьма невелико. Восточная Европа в прошлом поставляла в Среднюю Азию главным образом сырье, так как по развитию производи[1]тельных сил стояла на довольно низком уровне. Есте-

[75]

ственно поэтому, что и влияние ее на экономическую жизнь Средней Азии было очень ограничено. В XVI и XVII веках благодаря усилившимся экономическим связям Московского государства с Западной Европой, с одной стороны, и с зарождением элементов собственного капилистического производства, с другой — характер торгов[1]ли между Московским государством и Средней Азией меняется. Восточноевропейский рынок приобретает все больший и больший экономический перевес.

В литературе было уже давно отмечено, что торговый интерес к Востоку в Московской Руси возникал и развивался параллельно торговым отношениям с Западом. С особой силой сказалось это после завоевания Московским государством Казани (1552 г.) и Астрахани (1556 г.), когда сношения Руси со среднеазиатскими ханствами приняли более регулярный характер.

Значительным толчком к расширению торговли между обеими странами послужило путешествие английского купца и путешественника Дженкинсона, явившегося в Москву в качестве представителя Лондонской торговой компании. Дженкинсон не был новатором в деле раз[1]вития торговли между Россией и Средней Азией; это видно уже из того, что караван, при котором прибыл в Хиву названный английский купец, состоял из тысячи верблюдов, что вряд ли было бы возможно, если бы торговля между Москвой и Средней Азией не существовала значительно раньше. Действительно, к моменту занятия Астрахани в 1556 г., здесь уже находились купцы из Средней Азии, которые проникали, несомненно, со своими товарами и дальше в глубь Московского государства.

Имеется свидетельство о том, что еще в 1364 г. бухарские и хивинские купцы проникали до Нижнего Новгорода. К XVI веку относятся первые сведения о торговых и дипломатических сношениях между Московским государством и казахскими степями. Тем не менее путешествие Дженкинсона в Хиву и Бухару в 1558—1559 годы имело большое значение для развития дальнейших сношений между Москвой и Средней Азией, так как Дженкинсон имел специальную грамоту Ивана IV и был-таким образом первым официальным представителем Московского государства в среднеазиатских ханствах, не вступавших до сих пор в непосредственные и официальные сношения друг с другом.

[76]

С Дженкинсоном же впервые прибыли в Москву посольства из Хивы и Бухары. Основной задачей посольств являлось установление таких взаимоотношений с Московским правительством, которые могли бы способствовать более усиленному развитию торговли между обеими странами. Этой же цели добивались среднеазиатские ханы и в дальнейшем.

Торговля велась как морским путем, через Каспийское море между Астраханью и Мангышлаком, так и сухопутным, через северное побережье Каспийского моря в Хиву и Бухару. Существовал также путь через Хиву в Башкирию и дальше на Уфу и Казань.

Торговля между Средней Азией и Сибирью после подчинения последней Москве не сокращается, а усиливается, чему способствовало отсутствие на сибирских окраинах собственного производства.

Главными предметами вывоза из среднеазиатских ханств служили текстильные бумажные изделия, в большом количестве производившиеся ремесленниками Средней Азии. Наряду с простыми бумажными кустарными изделиями Средняя Азия вывозила в XVI— XVII веках дорогие ткани: бархат, тонкую кисею, парчу, ковры, а также различные шелковые изделия, из прочих предметов следует отметить драгоценные камни, дорогое восточное оружие и другие редкие вещи.

Из Московского государства ввозились в Среднюю Азию сукна, атласы, зеркала, меха горностаев и лисиц, выделанные кожи, серебро, панцири, а также кречеты и прочие охотничьи птицы, считавшиеся в Средней Азии большой редкостью и пользовавшиеся особенно широким спросом среди местных феодалов.

Из предметов широкого потребления, кроме выделанных кож, ввозился в большом количестве так называемый щепной товар — деревянная посуда, разного сорта гвозди, пуговицы, иголки, булавки и пр.

Особое положение занимала так называемая царская или ханская торговля, предметами которой были товары, составлявшие монополию правительства той или иной страны.

Из русских товаров, входивших в оборот царской торговли, следует отметить золото, серебро, железо и олово, моржовые клыки, топоры, огнестрельное оружие и некоторые другие предметы, вывозившиеся в Среднюю Азию

[77]

только с особого разрешения Московского правительства.

Потребителями этих ценных товаров были ханы и другие крупные феодалы, посылавшие со своими купцами московским царям драгоценные камни, шелк-сырец, дорогое оружие. Ханская или царская торговля не[1]редко принимала характер простого обмена предмета[1]ми, как бы в виде подарка с той или другой стороны; в противоположность товарам массового потребления: эти предметы пошлинами не облагались.

Размеры торговых оборотов между Средней Азией и Московским государством были довольно значительны. По имеющимся приблизительным подсчетам, общий оборот торговли между названными странами в XVII веке, выражался в сумме около 100 000 руб. ежегодно, что составляло около 1/5 части основной заграничной торговли Московского государства через Архангельский порт.

В ответ на посольства, прибывавшие из Бухары и Хивы, московские цари отправляли свои посольства в[1]Среднюю Азию, что особенно часто наблюдалось в XVII веке. Основной целью русских посольств XVI— XVII веков был выкуп русских невольников, в довольно значительном количестве находившихся у разных лиц в среднеазиатских ханствах.

Одним из первых русских послов, доставившим значительное количество сведений о положении среднеазиатских ханств, был Иван Хохлов, посетивший в[1]1619 г. Бухарское ханство. В дальнейшем в задачу русских посольств входит также разведка торговых путей в Индию. В это время в Московском государстве уже наметился интерес к этой стране. В 1674 г. Бухару и Хиву посетили братья Пазухины, которые, подобно Хохлову, выкупили значительное количество русских пленных и собрали некоторые сведения о торговых путях в государство Великих моголов..

Эту же цель — изучение путей в Индию — преследовали русские послы Даудов и Касимов. Касимову удалось доехать до Кабула, откуда он предполагал направиться в столицу Великих моголов — Дели. Однако достигнуть этой цели ему не удалось, так как по пути в Индию он получил предписание возвратиться в Москву. Предписание было вызвано тем, что Московское государство

[78]

из осторожности воздерживалось от непосредственных сношений с неизвестными государствами, к числу которых принадлежала в то время и империя Великих моголов.

Последняя попытка проникнуть в этот период в Индию относится к 1695 г. и связана с поездкой купца Се[1]мена Маленького. Посол направился в Индию через Иран, прибыл в 1696 г. в Дели и был принят Великим моголом Аурангзебом; однако практических результатов и это путешествие не имело.

Дипломатические связи среднеазиатских ханств с соседними восточными государствами, как и с Москвой, не носили регулярного характера. Среднеазиатские источники упоминают о посольстве Великих моголов, при[1]бывшем в Бухару к хану Имам Кули, и об ответном посольстве в Индию. Говорится и о посольстве из Индии в Бухару в 1684 г. и о посольствах из Хотана, Кашгара и Крыма. В связи с враждебными отношениями, существовавшими между Бухарой и Ираном, возникли дипломатические сношения между бухарским ханом Субхан Кули и турецким султаном Ахмедом II, также враждовавшим с Ираном. Впрочем, сношения между Бухарой и Турцией в этот период ограничивались лишь дипломатической перепиской или отправкой послов и реальных политических последствий не имели.

* * *

Культурная жизнь Средней Азии в XVI—XVII веках изучена крайне недостаточно. Одним из исследователей XIX века Вамбери было высказано в свое время мнение даже о полном упадке культуры в этот период, что, однако, вряд ли можно признать правильным. В действительности старая культурная традиция продолжала в Средней Азии сохраняться как в XVI, так и в XVII веках причем господствовавший класс узбеков не только не проявлял враждебного отношения к прежним культурным традициям, но всячески стремился их продолжать и развивать.

Городская жизнь в Средней Азии в XVI веке стояла на довольно высоком уровне, особенно в Бухарском ханстве. Бухара, Самарканд, Ташкент и другие крупные города бухарского ханства были, как уже отмечалось выше, весьма значительными центрами торговой, ре-

[79]

месленной и культурной жизни и лишь в XVII веке временно утратили свое прежнее значение.

Источники указывают, что очагами культуры в XVI веке являлись не только дворы феодалов и их сановников, но также значительные круги торгово-ремесленного населения Бухарского ханства.

Приход к власти узбеков не отразился на состоянии городов и других населенных пунктов, большинством жителей которых были таджики и тюрки. Масса узбекского населения стала принимать участие в городской жизни лишь постепенно, по мере оседания.

В XVI—XVII веках высшая мусульманская богословская школа — медресе — по-прежнему играет значитель[1]ную роль в местной культурной жизни. Как шейбаниды, так и их преемники аштарханиды всячески стремятся к укреплению влияния высшей богословской школы и строят целый ряд новых зданий под медресе и мечети, особенно в Бухаре, Ташкенте, Самарканде и Балхе. Многие из выстроенных в XVI—XVII веках зданий сохранились до настоящего времени и являются предметом изучения современных ученых. Многие исследователи (Б.П. Денике и другие) утверждают, что строи[1]тельное искусство в Бухаре в XVI—XVII веков стояло на достаточно высоком уровне и хранило в себе лучшие традиции прежней школы среднеазиатских зодчих.

Из зданий, выстроенных в XVI веке, нужно отметить медресе Барак-хана в Ташкенте, большую пятничную мечеть и медресе Мир-Араб в Бухаре, а также ряд архитектурных памятников, выстроенных ханом Абдуллой, в том числе его два бухарских медресе.

Все здания богато украшены цветными изразцами, многотонной росписью и отличаются весьма художественной отделкой деталей.

Не меньшей известностью пользуются такие же постройки, воздвигнутые в XVII веке, из которых наиболее замечательными являются медресе хана Абдул-Азиза в Бухаре и медресе Шир-дар и Тилля-кари в Самарканде.

На памятниках XVII века, несмотря на их довольно высокие художественные достоинства, заметен, по словам Б. П. Денике, некоторый упадок изразцовой декорации в сравнении с эпохой тимуридов. Эта же тенденция наблюдается и в строительной технике в це-

[80]

лом, а также в расцветке зданий и характере орнаментации.

Мечети и медресе содержались за счет вакфных имуществ, жертвовавшихся местными ханами, их сановниками и другими состоятельными лицами.

Как уже отмечалось выше, наряду с официальным богословием в Средней Азии большую роль играл суфизм, представленный различными дервишскими орде[1]нами, из которых наиболее значительным был орден Накшбенди. Пропаганда представителей ордена Накш[1]бенди выходила далеко за пределы Средней Азии. Основателем ордена был современник Тимура ходжа Беха[1]уд-дин. Виднейшие представители накшбендиев в XVI— XVII веках — известные в Средней Азии суфии Магдуми-Аазам, шейх Азиза, джуйбарские шейхи и ряд других играли весьма видную общественно-политическую роль.

В противоположность иранскому суфизму, часто представлявшему собой оппозицию официальному исламу, орден Накшбенди стоял на позициях ортодоксального ислама и пользовался поэтому покровительством политической власти.

Мечети и духовенство играли в Средней Азии весьма значительную роль. Существовала должность рейса, на обязанности которого лежало наблюдение за аккуратным выполнением населением религиозных предписаний. Всех уклонившихся от своевременного посещения мечети рейс имел право наказывать плетью.

Религиозная идеология в значительной степени проникала и в литературу и в поэзию, что наблюдалось, впрочем, и в других восточных странах как в данный, так и в предшествующий периоды.

Одним из существенных факторов, способствовавших оживлению культурной жизни в Бухарском ханстве при первых шейбанидах, была религиозная нетерпимость основателя Ново-Иранского государства, шаха Исмаила, вылившаяся в форму ожесточенных преследований суннитов в Иране, в частности в Герате. В результате этого значительное число гератских поэтов и ученых-богословов суннитского толка вынуждено было эмигрировать в Бухару, куда они принесли с собой и те культурные, в частности литературные, традиции, которыми так славился гератский двор Хусейн-мирзы. По утверждению А. Н. Болдырева, Средняя Азия в период

[81]

расцвета культурной жизни в Герате, в конце XV — начале XVI века, в литературном отношении никакого самостоятельного значения не имела, являясь как бы глухой провинцией. С утверждением шиитского господства в Герате, вскоре после 1510 г., литературная жизнь стала сосредоточиваться в Бухаре. На протяжении почти всего XVI века, вплоть до появления Мушфики, современника хана Абдуллы, творчество среднеазиатских поэтов протекает под сильным влиянием гератской литературной традиции. Один из гератских поэтов Васи[1]фи, прибывший, как уже указывалось, в Бухару в 1512 г. и проживший здесь до 30-х годов XVI века, в оставленных им мемуарах отмечает тот исключительный интерес, который проявляли бухарские литературные круги к произведениям поэтов гератской школы.

Литературное творчество сосредоточивалось при местных феодальных дворах. Придворные поэты XVI— XVII веков были, по выражению Е. Э. Бертельса, литературными ремесленниками, писавшими свои произведения в духе застывших традиций классической персидской поэзии. Произведения придворных поэтов XVI— XVII веков почти ничем не отличались от литературы X— XV веков, будучи ограничены традиционным кругом тем и связаны ранее установившимися формами — касыда, газель, четверостишие. Виднейшее место в списке произведений придворной поэзии занимали, разумеется, касыды — хвалебные оды ханам и другим правителям, от щедрости которых зависело материальное благополучие поэтов.

Из числа поэтов, писавших свои произведения в Бухаре в начале XVI века, следует отметить выходца из Герата, Бенаи, (написавшего на персидском языке несколько хвалебных од, а также поэму, посвященную описанию подвигов и завоеваний Шейбани-хана. Этому же сюжету посвящена поэма другого современника Шейбани-хана Мухаммед Салиха, написавшего свое произведение на среднеазиатском тюркском языке. Наиболее выдающимся поэтом XVI века был Мушфики, оста[1]вивший после себя большой сборник (диван) своих произведений, преимущественно лирического и сатирического характера. Мушфики — придворный поэт хана Абдуллы, поэтому среди его произведений сохранилось много хвалебных од, составленных в честь этого хана,

[82]

Мушфики является также автором стихотворной хроники, описывающей воинские подвиги Абдуллы.

Наряду с этим в творчестве Мушфики видное место занимают произведения, близкие по духу к городской антифеодальной поэзии позднего европейского средневековья.

Из таджикских поэтов XVII века наибольшей известностью пользовался Мир Абид Сайидо, родившийся в городе Карши (средневековый Несеф) во второй четверти XVII столетия. Подобно большинству современных ему поэтов, Сайидо подвизался некоторое время при дворах ханов-аштарханидов (Абдуль-Азиса и некоторых других) и писал в честь их хвалебные оды — касыды, но затем отошел от придворной жизни и порвал с традиционными темами придворной поэзии.

Значительная часть стихотворений Сайидо посвящена жизни городского населения, в частности восхвалению труда ремесленников, игравших весьма важную роль в жизни Бухарского ханства. Среди таких стихотворений поэта встречаются стихи, посвященные плотнику, хлебнику, художнику и т. д. На близость поэта к жизни широких кругов городского населения указывает выбор необычных для поэзии того времени сюжетов о дороговизне, зимнем холоде и др.

Среди произведений Сайидо имеются стихотворения обычного для того времени лирического или религиозно-мистического содержания, а также стихотворные произведения, представляющие по своему содержанию историческую хронику различного рода выдающихся событий того времени, вследствие чего такие произведения приобретают исторический интерес.

Умер Сайидо предположительно между 1707 и 1711 годами.

Совершенно особое место в истории узбекской литературы принадлежит анонимной повести о ферганском поэте и мистике дивана («юродивом») Машрабе, деятельность которого относится к последним десятилетиям XVII века В повести изображен мистик-дервиш, бездомный скиталец, неудовлетворенный окружавшей его мрачной действительностью, переходящий из города в город в поисках земной справедливости, но всюду встречающий лишь грубый произвол власти и напускное благочестие духовных лиц. Несмотря на свою традицион-

[83]

ную мистическую форму, повесть о дивана Машрабе насквозь проникнута .протестом против того тяжелого социального гнета, под давлением которого протекала в то время народная жизнь.

Машраб жестоко высмеивает и осуждает невежество, ханжество и жадность духовенства, а также других представителей правящих кругов современного ему общества. Сатира Машраба, направленная против высокопоставленных лиц, нередко выходила за рамки благопристойности. Дервиш постоянно подвергался преследованиям со стороны властей. Резко сатирический тон его выступлений отражал глубокое недовольство народа социальным строем того времени. Повесть о Машрабе пользовалась широкой популярностью среди всех обездоленных классов общества и нередко заучивалась наизусть, наряду с произведениями народного творчества.

Широкой популярностью в Средней Азии пользовалась в рассматриваемое время старая иранско-арабская музыка, классические произведения которой, так называемые макамы, числом 12, дошли до настоящего времени и входят в постоянный репертуар местных музыкантов и певцов.

Таким образом, лучшие произведения средневековых арабских и иранских композиторов, бывших в известкой мере преемниками и продолжателями античной музыкальной традиции, оказавшей, как известно, влияние также на развитие музыки европейских народов, были распространены и в Средней Азии в данный период, что, разумеется, не исключало существования народной музыки, точные сведения о характере которой у нас отсутствуют. Весьма показательно, что в XVII веке написан один из интересных трактатов по истории и теории музыки. К наиболее известным певцам и музыкантам XV и XVI веков относятся Хаир-Хафиз, умерший в 1573 г., Мауляна Калкаби, современник хана Субхан Кули (1680—1702) и другие.

Миниатюрная живопись, достигшая необычайно высокого развития в Герате при дворе Хусейн-мирзы, где исполнял свои произведения знаменитый Бехзад, имела в Бухаре также своих видных представителей. Известно, что «мастер узбекского происхождения» Баба Наккаш появился в период правления султана Баязида II (1481 — 1512) в Турции и первым принес сюда искусство

[84]

живописи. Так же, как это отмечалось в отношении литературной жизни, высший расцвет бухарской школы художников-мастеров миниатюрной живописи связан с приходом в Бухару гератских художников в начале XVI века. Из мастеров бухарской школы современные исследователи отмечают Махмуда, исполнившего ряд миниатюр в период между 1525—1546 годами. Не менее выдающимся представителем бухарской школы был ученик Махмуда, Абдулла, миниатюры которого датируются 1575 г. По мнению Б. П. Денике, бухарской живописи нельзя отказать в некотором индивидуальном характере, именно — в простоте и просторе композиции, яркости и свежести красок, однако бухарская миниатюра, по наблюдениям того же исследователя, на всем протяжении XVI века продолжает выработанные гератской школой стилистические приемы и носит весьма консервативный характер. Из художников XVII века в бухарских источниках упоминается Ходжа Гедай, Ходжа Муким, Аваз Мухаммед и другие. Произведения художников XVII века до сих пор остаются не изученными и неизвестны даже по названию.

Наибольшей популярностью пользуются среднеазиатские историки XVI—XVII вв. Большинство оставленных ими исторических трудов до сих пор не утратили своей ценности и представляют значительный интерес для изучения данной эпохи. Одно из видных мест принадлежит историку хана Абдуллы, Хафизи-Танышу, историческое сочинение которого «Абдулла-намэ», написанное на персидско-таджикском языке, до сих пор привлекает к себе внимание историков Средней Азии.

Значительный интерес представляет знаменитая «Родословная тюрков» хивинского хана и историка Абулгази, уже давно переведенная на русский и некоторые западноевропейские языки. В числе исторических произведений XVII века следует отметить еще «Всемирную историю», составленную в Балхе Махмудом бен Вели, «Историю аштарханидов» Мухаммед Эмина и ряд других. Значительный исторический интерес представляют также названные выше поэтические хроники Бенаи и Мухаммед Салиха, посвященные, как уже указывалось, деятельности Шейбани-хана.

Немалой известностью пользовались в XVI— XVII веках и некоторые выдающиеся ученые, богословы,

[85]

юристы. В рассматриваемую эпоху господства религиозной идеологии они играли чрезвычайно большую общественную и политическую роль. К числу наиболее видных представителей богословской мысли относится Исам-ад-дин (умер в 1536 г.), выходец из Герата, современник хана Убейдуллы. Исам-ад-дин славился также как глубокий знаток поэзии. Такой же широкой известностью пользовался уроженец Самарканда Мазляии Садык, дважды посетивший Мекку и прославившийся своими толкованиями к богословским и поэтическим текстам. Последние годы своей жизни Мавляни Садык провел в Кабуле, где и умер в 1597 г.

Из ученых богословов XVII в. наибольшей известностью пользовался современник хана Субхан Кули, Ахун Мухаммед Шериф, являвшийся, по словам историка XVII века, учителем и наставником всех бухарских ученых. Мухаммед Шериф умер в 1697 г. Такой же широкой славой пользовался Шейх-Хабибулла (умер в 1698 г.) — ученый мистик, наставления которого привлекали много учеников и слушателей. Общее число последователей шейха достигало, по словам бухарского историка, десяти тысяч.

При рассмотрении вопросов культурной истории Средней Азии необходимо постоянно учитывать наличие здесь различных хозяйственно-бытовых укладов — оседлого и кочевого; каждому из них были свойственны и свои культурно-бытовые особенности. Наиболее развитой была, разумеется, культура оседлых народов, характеризующаяся значительным развитием городской жизни, относительно широким распространением письменности, довольно высоким уровнем техники земледелия и ремесла, а также разнообразными видами умственного творчества.

Благодаря многочисленным памятникам письменности и сохранившимся предметам материального производства изучение культурной жизни оседлых народов в значительной мере более доступно, чем исследования прошлого кочевников, почти незнакомых с письменностью. Не подлежит, однако, сомнению, что духовная культура кочевых народов — туркменов, киргизов, казахов, а также узбеков до перехода их к оседлости, отличалась не только значительным своеобразием, но и богатством содержания, особенно в области народного

[86]

творчества. Наблюдения современных этнографов показывают, что в древнейших верованиях и обычаях современных таджиков сохранились значительные следы влияния кочевых народов тюркского происхождения, что могло произойти только в результате длительного воздействия кочевой культуры на оседлую. В свою очередь, кочевники, воспринимая культуру оседлых народов Средней Азии, усваивая письменность и ислам, начинали утрачивать при этом наиболее характерные черты хозяйственной и культурной самобытности и постепенно сливались с местным населением, как это произошло, например, с потомками монгольских завоевателей и позже с узбеками. Большинство различных видов народного творчества кочевников, богатство которого отмечалось всеми позднейшими исследователями, существовало среди кочевых народов и в рассматриваемый период, хотя прямых свидетельств в источниках об этом и не встречается. Из эпических произведений к XVI веку должны быть отнесены такие поэмы, как «Едигей», «Алпамыш» и некоторые другие у узбеков, казахов и каракалпаков. У туркменов широкой популярностью пользовался народный роман «Кысса-и-Юсуф», «Боз-оглан» и народные произведения, частью распространенные также среди узбеков. У киргизов, по-видимому не позже XVI века, возникли древнейшие циклы песен о Манасе, дополнявшиеся затем на протяжении по[1]следующих столетий повествованиями о позднейших исторических событиях.

Из произведений художественной литературы узбеков, туркменов и отчасти других кочевых народов Сред[1]ней Азии были очень популярны стихотворения Навои, Фузули, а также произведения золотоордынской литературы.

Суммируя изложенные здесь далеко не полные данные, необходимо отметить, что об упадке культурной жизни в рассматриваемую эпоху не может быть и речи. Об успешном продолжении старой культурной традиции говорят различные литературные труды, подтверждающие, по словам В. В. Бартольда, если не творчество в области научной мысли, то основательное знакомство с трудами прежних ученых. Об этом же свидетельствует тот факт, что бухарские ученые XVII века писали не только по вопросам религии и права, но и были зна-

[87]

комы также с учением перипатетиков и стоиков. Вместе с этим необходимо отметить, что ни техника, ни естествознание не привлекали к себе внимания среднеазиатских ученых, что, впрочем, характерно в это время не только для Средней Азии, но и для многих других восточных стран.

[88]

Цитируется по изд.: Иванов П.П. Очерки по истории Средней Азии. XVI – середина XIX в.). М., 1958, с. 46-88.