Возрождение

В начале XX века в историческом развитии Юго-Восточной Азии можно выделить новые факторы, имевшие огромнейшее значение. Вся Азия в целом, как никогда раньше, стала осознавать себя. Шел процесс брожения, который во многих отношениях имел поразительное сходство с европейским Возрождением XV— XVI веков. Однако в Юго-Восточной Азии в противоположность Европе наступление на традиции, проникновение нового образа мышления и новой техники и разрушение более старых, ранее сложившихся феодальных социальных порядков произошло в результате установления иностранного политического и экономического господства. К концу XIX века все страны Юго-Восточной Азии, за исключением Сиама, подпали под европейский контроль, причем политическая независимость самого Сиама, которой в 1893 году угрожала Франция, все еще находилась в опасности.

Угроза установления европейского господства стала ощутимой с 1511 года, после захвата Албукерки Малакки. Но европейские государства в XVI— XVII веках были не в состоянии упрочить свое господство над огромными территориями, столь отдаленными от их собственных берегов. В начале они этого и не желали. Они создавали «фактории», стремясь монополизировать торговлю, а не осуществлять политическую власть со всей вытекающей отсюда ответственностью. Свой контроль европейцы удерживали при помощи мощных флотов, а также фортов, в которых располагали свои гарнизоны. И когда, подобно голландцам в конце XVII столетия, они добились политического контроля, они не стали управлять территориями непосредственно сами, а осуществляли его через местных правителей. При этом местные институты остались почти нетронутыми, хотя в некоторых странах европейцы вмешивались в экономическую деятельность.

Португальцы объявили крестовый поход против неверующих, однако их миссионеры добились удивительно скромных успехов в борьбе как против ислама, так и буддизма теравадского толка. Голландцы и англичане вплоть до XIX столетия не пытались покушаться на существующие религии. Французы же во второй половине XVII века разработали грандиозную программу деятельности католических миссионеров, которые в качестве своей базы использовали Аютию. Однако взлелеянный Людовиком XIV проект обратить в христианство Дальний Восток рухнул, разбившись о скалу глубоких политических осложнений. Он вызвал в Сиаме сильное чувство ненависти к европейцам, которое не ослабевало до времени правления Маха Монкута. В других странах Азии, особенно Бирме, Аннаме и Тонкине, это чувство также было развито до крайней степени. В этих странах относились с величайшим подозрением ко всем видам деятельности европейцев.

XIX столетие ознаменовало собой новую фазу в распространении европейского влияния, причем во много раз возросла угроза для столь ревниво оберегаемой независимости стран Юго-Восточной Азии. Это был период быстрой политической и территориальной экспансии Запада, когда Англия, Франция и Голландия приобрели колониальные империи в Юго-Восточной Азии. Обстановка совершенно изменилась. Крупные торговые компании, направлявшие

[479]

предпринимательскую деятельность европейцев в начальный период, сошли со сцены. Купцов сменили государственные чиновники, вместо торговых прибылей был введен поземельный налог, а в метрополиях власть директоров компаний была заменена властью государственных министров.

Началась интенсивная эксплуатация естественных ресурсов; все больше увеличивалась сумма инвестиций иностранного капитала, причем не только европейского; экономическое развитие, особенно внутри стран, шло быстро, в некоторых случаях даже слишком быстро. Все это оказывало революционизирующее влияние на местную жизнь. Производители стали зависимыми от внешних рынков, а острая проблема сельскохозяйственной задолженности достигла гигантских масштабов. Огромный наплыв иностранных иммигрантов, в частности китайцев и индийцев, вызвал глубокое недовольство и создал острые проблемы. В течение некоторого времени туземные народы колониальных территорий беспомощно наблюдали за тем, как они все больше и больше оказывались в экономической кабале. Растущее осознание ими своего положения дало толчок национально-освободительному движению, характерному для первой половины XX века.

На Западе этот националистический вызов был встречен не без сочувствия. Уже в 1900 году Голландия публично заявила о принятии ею «нового курса», согласно которому управление индонезийцами должно быть управлением для индонезийцев. Франция определила свою деятельность как цивилизаторскую миссию. Великобритания в ответ на политические события в Индии обещала подготовить туземные народы к самоуправлению в соответствии с демократическими методами Запада и постепенно ввести самоуправление. Все три державы расширили и либерализировали управление колониями путем применения методов, рассчитанных н а повышение социального благосостояния и подобных тем которые они развивали в своих метрополиях. Все три державы поощряли распространение европейского образования. Однако, за исключением оританской Малайи, где вплоть до окончания второй мировой войны не существовало мощного национального движения, новая политика явно не могла противостоять растущему недовольству господством Запада.

На национально-освободительное движение, достигшее широкого масштаба в Бирме, Индокитае и Индонезии, сильное влияние оказывали события, происходившие во всей Азии. Боксерское восстание 1899 года в Китае, выступление Японии и ее эффектная победа над Россией в 1905 году, китайская революция 1911 года и создание Сунь Ятсеном гоминьдановской партии, растущее влияние в индийском Национальном конгрессе партии Сварадж, возвышение Мохандаса Кармчанда Ганди, положившего начало движению отказа от сотрудничества, направленного против английского владычества в Индии, — эта картина Азии, сбрасывающей с себя цепи, вызвала в них энтузиазм.

Однако в этот период рост национализма вовсе не ограничивался Азией. Мирная конференция в Версале в конце первой мировой войны способствовала росту националистических притязаний в самой Европе. При перекройке карты Европы в основу был положен принцип национального государства, правда, при довольно непрочной гарантии со стороны Лиги Наций ограничить то, что более проницательные мыслители зловеще называли «гигантским эгоизмом». Национализм и, в особенности, права малых наций стали главной темой для дискуссий, и все увеличивающееся число бирманцев, вьетнамцев и индонезиицев получивших европейское образование в своих собственных странах или в известных европейских учебных центрах, неизбежно глотнули крепкого вина западной политической мысли.

Изучая историю Запада, они узнали о борьбе англичан за конституцию, об американской войне за независимость и Французской революции. Они читали «О свободе» Джона Стюарта Миля, их волновал страстный патриотизм Шекспира, когда они читали:

«Нет, Англия вовеки не склонялась,

и никогда не склонится она

к завоевателя стопам надменным...»

[480]

и их сердца жгло пламя свободы. Именно эти люди стали особенно чувствительны к расовой дискриминации, практикуемой их западными правителями, так как от этого они страдали больше всего. И именно из их среды появились политические пропагандисты, а в конечном итоге— национальные вожди. Таким образом, националистические движения получили благодаря западному образованию средства выражения своих мыслей и методы борьбы.

Однако национализм не был порожден возмущением народов против европейского господства. Национализм в Юго-Восточной Азии, как и в Европе, имеет свои глубокие культурные истоки; несмотря на сильное влияние, оказываемое Индией, с одной стороны, и Китаем — с другой, наиболее развитые народы, которые восприняли это влияние, издревле проявляли заметную самобытность. Великие культуры, которые расцвели так пышно (особенно искусство и архитектура) в средние века — культура монов, кхмеров, тямов, яванцев и бирманцев,— не только отражают эту самобытность, но даже в своем наиболее раннем проявлении значительно отличаются от индийской. И даже во Вьетнаме, в отношении которого есть все обоснования утверждать, что его культура произошла от китайской, различия значительны, так как борьба Вьетнама за политическую независимость, успешно закончившаяся в X веке, была также реакцией на интенсивную китаизацию, систематически проводимую Китаем.

Задолго до прихода европейцев народы упомянутых выше стран имели свою местную литературу. У некоторых, особенно у бирманцев, монов, яванцев и балийцев, наблюдались большое разнообразие форм и высокий уровень письменности. В отношении бали интересно отметить утверждение Стуттерхейма, что как различные народы Европы создали свою собственную национальную культуру благодаря влиянию греческих и римских классиков, так и балийцы на основе индуизма создали «собственную, чисто национальную культуру». То же самое можно сказать с одинаковой достоверностью о других народах — бирманцах, монах, кхмерах, тямах и таи.

Вероятно, трудно сказать, насколько великие средневековые государства, такие, как Паган, Ангкор, Аютия или Маджапахит, представляли национальные идеи или устремления. В их истории существенную роль играл династический фактор. Но в борьбе бирманцев гротив господства шанов, в борьбе монов за свою независимость против владычества бирманцев и в войнах между Бирмой и Сиамом в XVI и X V III веках национальные чувства были разбужены и сыграли свою роль. Наресуен и Пья Таксин, например, были национальными вождями в прямом смысле этого слова. Борьба между тямами и вьетнамцами на ее поздней стадии, совершенно очевидно, также приняла националистический характер. Национализм в этих случаях, видимо, проявился как политическое чувство, однако этот вопрос еще ждет своего систематического исследования, и его рассмотрение здесь следует считать лишь как предварительное.

Не может быть сомнения, что сопротивление, с которым столкнулись европейские державы во время территориальной экспансии в XIX столетии, в основном имело националистическое содержание. Немало вождей восстаний того периода считаются сейчас пионерами борьбы за свободу. В этой связи заслуживает внимания недавнее исследование о Дипо Негоро. Огромное большинство народов Бирмы и Индокитая в начале XX века принадлежало к поколению, родившемуся в период, когда еще не совсем угасла независимость и были свежи воспоминания о временах, предшествовавших европейскому господству. Каждое национальное движение частично черпало движущую силу из осознания исторического прошлого, предшествовавшего вторжению европейцев. Это было старательно культивируемое, оправдывавшее самые лучшие ожидания осознание славного прошлого, которое мало чем напоминало истинную историю. В этом была известная ирония, ибо не кто иной, как европейский археолог и европейский историк открыли действительные достижения прошлого и спасли исторические памятники от разрушения, а нередко и от предания их забвению.

В каждой стране национальное движение было во многом самостоятельным. Практически между лидерами разных стран не было никакой связи. Они были

[481]

более тесно связаны с левым движением в европейских странах, влияние которого они на себе испытывали. К тому же методы, используемые англичанами, голландцами и французами в подвластных им территориях, значительно различались. Поэтому трудно проводить параллели между различными движениями и опасно делать обобщения. Среди самих местных народов были большие разногласия относительно целей и методов национального движения. Одни стояли за эволюционное развитие, другие — за революционное. Встречались честные патриоты, которые стремились сохранить политические связи с Западом. Немногие выступали за восстановление отживших или отживающих свой век монархий. И, не в пример Индии, было чрезвычайно мало противников использования техники и научных методов Запада. Однако приверженность традициям сказалась в возрождении буддизма и ислама; в Бирме значительную роль стали играть буддийские ассоциации молодежи, а в Индонезии — «Сарекат ислам». Как в Бирме, так и в Сиаме буддизм стал почти синонимом национального духа; патриотизм иноверцев не признавался. Отчасти по этой причине коммунизм не смог обрести сторонников среди большинства народа. Только во Французском Индокитае коммунистам удалось установить контроль над национальным движением вьетнамцев, да и то лишь из-за непримиримости французов.

[482]

Цитируется по изд.: Д.Дж.Е. Холл. История Юго-Восточной Азии. Пер. с. англ. Я.М. Света, Р.А, Тузмухамедова. М., Издательство иностранной литературы, 1958, с. 479-482.