Западная Монголия в XV – 1-й половине XVI века: внутреннее и внешнее положение

Правление Эсен-хана является важной вехой в истории Монголии. Опираясь на мощь объединенных под его властью ойратов, он выступил в роли объединителя всей страны, подавляя силой сопротивление противников. В основе его политики, разумеется, лежали своекорыстные интересы окружавшей его феодальной верхушки, стремившейся к расширению сферы феодальной эксплуатации, к умножению своих богатств за счет грабежа соседей, к созданию наиболее выгодных условий торговли с Китаем и другими земледельческими странами. Но объективно деятельность Эсен-хана независимо от его субъективных планов и стремлений соответствовала интересам развитая Монголии, ибо преодоление феодальной раздробленности и создание объединенного монгольского государства с достаточно сильной центральной властью было важнейшим условием и предпосылкой развития. И ему удалось на какое-то время создать такое объединенное государство, однако недолговечное и распавшееся немедленно после его смерти.

Бурные события периода правления Эсен-хана, когда политический центр Монголии переместился с востока на запад, в ставки ойратских князей, привлекали внимание русских и зарубежных исследователей. Большая часть этих ученых, как мы уже говорили, приписывала Эсен-хану стремление восстановить империю, подобную чингисхановой, и искала причины борьбы ойратов с восточными монголами не в противоречиях экономических и политических интересов их феодальных верхушек, а в различиях их психологии, рассматривая эту борьбу как каждодневную и непримиримую, исключающую какое-либо сотрудничество, компромиссы 11. Нам представляется, что приведенные выше материалы и данные источников убедительно опровергают эти утверждения.

Большинство русских и зарубежных исследователей обычно отмечали, что со смертью Эсена закончился период ойратской гегемонии в Монголии.

Н. Бичурин, например, писал, что со смертью этого ойратского деятеля умерло и могущество ойратов, закончился «первый, хотя краткий, но блистательнейший период Чжуньгарского ойратства. С падением Эсеня ойраты не в силах были поддержать своего влияния на Монголию; они принуждены были отказаться от участия в общих делах целого народа н ограничить круг действий своих пределами собственных владений. По сей причине внутренние происшествия их от Эсеня до Хара-хулы, в продолжение 150 лет, малоизвестны» [77, с. 21—22]. По мнению Н. Бичурина, период в полтора столетия «ойраты провели в отдохновении после бурного потрясения могущества своего. Посему-то с половины XV до XVII века история их почти ничего в себе не содержит, кроме имен некоторых ханов и владетелей поколений — без означения даже лет их царствования» [77, с. 23].

Известный русский востоковед В. Григорьев утверждал, что после блестящего периода Эсена ойраты (он их называл калмыками) в течение 150 лет, т. е. до самого конца XVI века, не участвовали в делах остальной Монголии [63, с. 76].

В. Успенский, как и Н. Бичурин, называл первую половину XV века героическим периодом истории ойратов, закончившимся со смертью Эсена, после чего центр общемонгольской жизни переместился на юг, в районы Чахара, куда была перенесена и ставка хана Монголии [147, с. 153].

Г. Грум-Гржимайло, обобщая историю восточных монголов и ойратов послеэсеновского периода, писал: «Непрочность ханского престола сопровождалась процессом децентрализации власти, усилением родовых старшин и распадением монгольских племен. Такого распадения не избегли даже ойраты: часть их ушла на р. Гань-Гань. имея во главе сына Эсеня Хорхудая, часть же откочевала в Хами» 12 [64, с. 79]. В другой работе Г. Грум-Гржимайло отмечал: «Со смертью Эсеня кончилось на время и политическое могущество ойратов; на сцену вновь выступили восточные монголы, которым удалось свергнуть ненавистное «то, наложенное на них Тогоном» [65, т. 2, с. 588].

Аналогичным было мнение исследователя истории и этнографии калмыков А. Попова. «Чжунгарцы,— писал он,— еще в половине XV столетия, то падении дома Чорооского, разъединившись с восточными монголами, начали жить своей внутренней жизнью, не зависимо от своих единоплеменников. Они не принимали тогда никакого участия в войнах между Китаем и халхасцами; км нужен был отдых после сильных потрясений, которые беспрерывно одни за другими следовали и наконец со смертью Эсеня (1452) нанесли роковой удар их могуществу. В этот промежуток времени, продолжавшийся около 150 лет, они, удалившись от шума военного, вступили в торговые отношения с подвластными им восточными туркестанцами» [127, с. 42].

А. Позднеев, в свою очередь, «писал: «Находясь под управлением чингисханидов, ойраты были ничтожны до тех пор, пока в половине XV века в среде их не «появился предприимчивый и деятельный Эсень... Со смертью Эсеня этот короткий, но блистательнейший период жизни ойратов кончился: они снова раздробились на отдельные поколения, снова сделались бездеятельны и незначительны. Так прошло полтораста лет, пока в начале XVII века не явились у них новые предводители» [119, с. 142].

Г. Ховорс, подобно русским востоковедам старой школы, также утверждал, что со смертью Эсена кончился героический период истории западных монголов [165, с. 609].

Таким образом, с полной ясностью вырисовываются общие и наиболее характерные взгляды старой русской и зарубежной литературы на историю ойратов второй половины XV — первой половины XVI века: чрезмерное преувеличение личности Эсен-хана, которого рассматривали чуть ли не единоличным творцом ойратской истории того времени, а также роли и значения вооруженной борьбы между ойратами и восточными монголами, изображение ее как непрерывной, непримиримой, имевшей якобы главной целью установление господства первых над вторыми; неправомерное противопоставление эсеновского периода ойратской истории послеэсеновскому. Первый характеризовался как героический, второй — как исторически пустой и бессодержательный, как период «отдохновения» от бурных событий «первого периода; поверхностно анализировались и обобщались факты; подлинные причинно-следственные связи не были раскрыты.

Как же в действительности развивалась история ойратских феодальных владений после крушения державы Эсен-хана? Попытаемся ответить на этот вопрос.

«Алтай Тобчи» рассказывает, что после смерти Эсена на ханский трон был посажен семилетний сын Дайсун-хана, Молон, которого сменил Мандугули. Мандугули умер в 1467 году, и престол перешел к Баян-Мункэ-Болхо-джинонгу, матерью которого была одна из жен Мандугули, дочь ойратского Бэгэрсэн-тайши. После смерти хана правительницей Монголии стала знаменитая Мантухай-сайн-хатун, энергично боровшаяся за объединение монгольских земель. Война против ойратов еще не закончилась, когда на ханский трон был посажен семилетний Бату-Мункэ, вошедший в историю под именем Даян-хана. В годы его правления завершилось начатое Мантухай-сайн-хатун объединение всей Монголии. Он подчинил своей власти не только всех восточномонгольских, но и ойратских князей. Последние верой и правдой служили Даян-хану в течение всех лет его правления. Автор «Алтай Тобчи», рассказывая о походе Даян-хана против туметов, сообщает, что среди влиятельных военачальников находился и ойратский полководец. Сегус, сыгравший важную роль в успешном исходе этой камлании. Он удачно выбрал место предстоящего сражения [9, с. 104; 156, с. 102]. Оно закончилось крупной победой Даян-хана, который щедро наградил участников похода, в том числе и Сегуса, издав указ об освобождении его и его потомков от податей и «повинностей [9, с. 105; 156, с. 103].

Таковы данные «Алтай Тобчи» о послеэсеновском периоде ойратской истории, которую этот источник прослеживает до начала второй половины XVI века. О дальнейших событиях ойратской истории «Алтай Тобчи» не рассказывает. Хроника ограничивается туманным сообщением о покорении ойратов туметским Алтай-ханом, не указывая ни времени, ни места, ни других обстоятельств, связанных с этим событием.

«Шара Туджи» излагает события несколько иначе. По данным этого источника, ханом Монголии после смерти Эсена стал Мэргус, сын Дайсун-хана, «возведенный на престол своей матерью Самор-Дайху. Он правил под именем Угэгту-хана. Воцарению Мэргуса предшествовал поход против ойратов, организованный его воинственной матерью. Ойраты потерпели серьезное поражение. Вернувшись из похода, Самор-Дайху возвела своего малолетнего сына на ханский трон. Но через год он был убит. Его заменил Молон-хан, который через два года тоже был убит, и престол занял его дядя Мандугули, матерью которого была ойратская княгиня, жена восточномонгольского Ачай-тайджи. У Мандугули был соправитель — его племянник Баян-Мункэ-Болхо-джилонг, сын Харгацуг-тайджи и дочери Эсена, которого, как об этом говорилось выше, в младенческом возрасте пытался убить Эсен. Баян-Мункэ-Болходжинонг избежал смерти благодаря помощи четырех сановников, доставивших его в Восточную Монголию к Мандугули. Последний щедро наградил лиц, участвовавших в спасении ребенка, в том числе ойратского латника Ухидэй-дайбу, пожаловав им привилегии дарханов.

Сыном Баян-Мункэ-Болхо-джинонга был Бату-Мункэ, родившийся в 1464 году. Когда Бату-Мункэ исполнилось семь лет, его женой стала Мантухай-сайн-хатун. В 1470 году она возвела мужа на ханский трон, затем выступила в поход против ойратов и подчинила их власти Бату-Мункэ-Даян-хана, навязав при этом ряд законов и правил, подчеркивавших их неравноправие и зависимость от всемонгольского хана [150, с. 72]. Даян-хан умер в 1543 году, после непрерывного 74-летнего управления страной.

Автор «Шара Туджи», как мы видим, не подтверждает сведений «Алтай Тобчи» о деятельности ойратского военачальника Сегуса и даже не упоминает его имени, но более подробно излагает события, предшествовавшие воцарению Даян-хана. Что касается «Эрдэнийн Тобчи», то его автор в основном и главном повторяет «Шара Туджи», не внося в изложение истории ойратов второй половины XV века ничего нового.

Таковы сведения монгольских источников об ойратах в послеэсеновское время. Несмотря на их скудость, ясно, что взаимоотношения ойратских и восточномонгольских феодалов и указанное время существенно и принципиально не отличались от взаимоотношений в первые десятилетия XV века. В течение почти столетия после Эсена, как и до него, связи между восточными и западными монголами были достаточно тесными и разносторонними. Вооруженные конфликты, как и раньше, перемежались периодами сотрудничества и дружбы, брачными союзами. Отметим, кстати, что Даян-хан, последний общепризнанный всем ангольский хан, был правнуком Эсен-хана ойратского. В рассмотренных нами монгольских источниках нет ничего, что могло бы подтвердить позицию тех последователей, которые видели во взаимоотношениях восточных и западных монголов второй половины XV века, как и в первой, одну лишь непримиримую вражду, взаимную ненависть и т. п. 13.

Летопись Минской династии дает возможность более ясно представить общую обстановку, сложившуюся в Монголии после смерти Эсен-хана. «Мин ши» отмечает, что с 60-х годов XV века правители местных феодальных владений в Монголии были разобщены и независимы [126, с. 89]. В этом замечании нельзя не видеть отражение тех глубоких социально-экономических сдвигов, которые происходили в стране, в первую очередь дальнейшее усиление экономических и политических позиций местных владетельных князей, становившихся единственными и наследственными собственниками своих земельных угодий. На этой основе усиливалось их сопротивление централизаторским устремлениям ханов, углублялась феодальная раздробленность. Каждый владетельный князь проводил свою внутреннюю и внешнюю политику, одной, общей для всей Монголии политики не существовало. Именно это, на наш взгляд, имеет в виду «Мин ши», говоря как о новом явлении в независимости каждого монгольского местного правителя от других таких же правителей.

Но общим и наиболее важным в политике всех монгольских князей по отношению к Китаю по-прежнему оставался вопрос об условиях торговли и о рынках вообще. Решение его наталкивалось, как и раньше, на трудности, связанные с ограниченной емкостью китайского рынка, спрос которого не покрывал непрерывно возраставшего предложения монголами скота и продуктов скотоводства. Д. Покотилов, комментируя соответствующие сведения «Мин ши», писал: «Уже ранее, т. е. в начале XV века, были устроены в пределах военных поселений рынки, на которые местные монголы могли приводить своих лошадей и получать от китайцев необходимые для них предметы, как-то: хлеб, одежды и разную утварь. Торг этот был не вольный, а носил унизительный для китайцев характер, так как они обязывались принимать лошадей по известной, заранее определенной цене, причем оценка делалась чрезвычайно высокая, двойная и даже тройная против того, что лошади действительно стоили... рынки эти открывались правителями Срединной империи каждый раз по принуждению, причем открытие их ставилось монголами в виде необходимого условия мира». В этой же связи Д. Покотилов сообщал об указе императора Чжу Чжанцзи, изданном в 1429 году, в котором прямо говорилось, что «учреждение рынков в Восточной Монголии делалось исключительно с благотворительной целью, дабы кочевники не нуждались в предметах первой необходимости» [126, с. 108—109].

«Мин ши» сообщает, что после смерти Эсена в Монголии выдвинулся сановник Болай, начавший переговоры о мире с правительством Китая и добивавшийся от него признания прав монгольских князей регулярно посылать в Пекин посольства определенной численности и по определенному, выгодному для монголов маршруту 14. Что же касается ойратов, то они, по сообщению «Мин ши», в течение некоторого времени после смерти Эсена продолжали самостоятельные связи с Китаем, направляя туда посольства и торговые караваны. «С возрастанием же могущества Болая они были отрезаны от Срединной империи сплошной стеной восточных монголов, с которыми у них происходили неоднократные столкновения» [126, с. 91].

Вполне возможно, что авторы «Мин ши» имеют в виду столкновения, происходившие после смерти Эсена и до укрепления власти Даян-хана, о которых упоминают монгольские источники. Именно в это время началось перемещение центра монгольской политической жизни с берегов Толы, Орхона и Керулена на юг, в районы Чахара, куда была перенесена и ставка всемонгольского хана. Одновременно с этим началось проникновение восточных монголов в степные районы Ордоса и Кукунора, ставшие в дальнейшем местом их постоянного обитания 15. В результате западные монголы оказались совершенно отрезанными от рынков Китая, что не могло не вызвать с их стороны попытки обеспечить себе свободный доступ на восток. Но в этой борьбе ойраты потерпели поражение. Их связи с Китаем на полтора-два столетия полностью прервались. Вот почему китайские источники времен Минской династии прослеживают историю ойратов лишь до 70-х тонов XV века. О событиях XVI и трех четвертей XVII века мы в этих источниках, равно как и в источниках, относящихся к началу правления Цинской династии, не находим никаких сведений.

Таким образам, сначала прервали повествование об ойратах монгольские летописцы, а потом и китайские. В нашем распоряжении остались лишь тюркоязычные источники. Для периода, охватывающего вторую половину XV и первую половину XVI века, эти источники являются единственными в какой-то мере заполняющими разрыв, явившийся следствием того, что старые монгольские и китайские источники закончили, а новые — монгольские, китайские, ойратские, калмыцкие и русские — еще не начали фиксировать события ойратской истории. Тюркоязычная литература убедительно свидетельствует об ошибочности позиции Н. Бичурина и других исследователей, утверждавших, что в послеэсеновское время ойраты сошли с исторической арены, перестали играть активную роль в истории и канули в безвестность. В действительности изменилось лишь «направление их внешнеполитической активности. Отрезанные от Китая, потерпевшие поражение в борьбе за выходы на восток, ойраты стали весьма активной силой на западе и севере, в Восточном Туркестане, степях Дешт-и-Кипчака и Средней Азии и оказали значительное влияние на сложные исторические события, происходившие в этом районе.

Важнейшие из событий того времени были связаны с завершением процессов формирования узбекского и казахского народов, боровшихся за создание и укрепление своей государственности, за развитие культуры и экономики против династии джагатаидов, еще державшей в своих руках Мавераннахр и Могулистан, где оазисы старинной земледельческой культуры сосуществовали с кочевым скотоводческим хозяйством степей. Внешним проявлением указанных исторических процессов была сложная борьба за свержение одних и утверждение других правителей и династических групп, за господство над торговыми путями, за обладание важными экономическими и культурными центрами.

В середине XV века в Дешт-и-Кипчаке резко обострилась династическая борьба. Побежденные бежали на северо-восток, к границам Могулистана, правители которого оказали им поддержку и отдали во владение Чуйскую и Таласскую долины. Там в 60-х годах XV века была заложена основа первого казахского феодального государства. Ханы Могулистана, не заинтересованные в укреплении складывавшегося узбекского государства, оказывали казахской знати некоторую помощь. На рубеже XV и XVI веков узбекские феодалы овладели оседлыми районами Средней Азии, где в дальнейшем сложились различные узбекские феодальные ханства. Борьба узбеков и казахов продолжалась в течение всей второй половины XV и в XVI веке. Обе стороны хотели закрепить за собой сырдарьинские города Сыгнак, Сайрам и другие, являвшиеся центрами меновой торговли кочевников с оседлыми земледельцами и ремесленниками Средней Азии. Жизненная необходимость обеспечения бесперебойного обмена излишков скотоводческой продукции на продукты земледелия и городского ремесла подогревала стремление казахской знати к овладению этими городами. Но ее усилия наталкивались на сопротивление узбекских феодалов, не желавших допускать казахов на рынки указанных городов 16.

Необходимость сосредоточить все силы и средства казахских феодалов для борьбы против узбекского хана Абулхаира, а затем против Шейбаши и шейбанидов заставляла казахских феодалов поддерживать мирные связи с другими своими соседями, например с ойратами, отношения с которыми целое столетие не были омрачены конфликтами.

Но если между казахскими феодалами и Могулистаном с одной стороны, казахскими феодалами и ойратами — с другой, в течение второй половины XV и первой трети XVI века сохранялись добрососедские отношения, то этого нельзя сказать о взаимоотношениях ойратов и Могулистана, который в середине XV века разделился на восточную часть — с центром в Турфа не и западную —с центром в Кашгаре; они фактически были друг от друга независимы, часто враждовали и объединялись только для борьбы против общего противника — складывавшегося узбекского государства. В этой обстановке ойраты были той силой, к помощи которой прибегали боровшиеся в Могулистане группировки. Такие междоусобицы облегчали ойратским феодалам достижение их собственных целей, сводившихся к овладению торговыми путями и военной добычей за счет соседей.

Источники единодушно отмечают начавшееся в середине XV века усиление Восточного Могулистана. Между турфанскими правителями и ойратскими князьями развернулась длительная борьба, сопровождавшаяся частыми войнами. В 1452 году, еще при жизни Эсена, ойраты предприняли большой поход против Могулистана. Поход закончился в 1455 году, уже после смерти Эсена. Ойротские войска прошли через всю территорию Могулистана и вторглись в Семиречье, откуда повернули на юг. Двигаясь по долине Сырдарьи, они достигли рубежей Мавераннахра, разграбили Ташкентский и другие оазисы, после чего пошли обратно. В это время правителем Восточного Могулистана был Эсень-буга (1446—1461), сын Увэйс-хана, о котором мы говорили выше. Заслуживает внимания сообщение источников об ойратском посольстве, прибывшем в 1459 году в Герат к султану Абу-Сеиду [34, с. 74].

Одним из важных объектов ойрато-могулистанской борьбы был Хамийский округ, на который претендовали Могулистан, ойратские феодалы и Китай. Хами был расположен на главном торговом пути, связывавшем Китай со странами запада. Особая роль Хами была причиной многочисленных войн, которые с древних времен вел Китай, жизненно заинтересованный в прочном обладании этим районом. Хамийский округ во все времена привлекал к себе внимание кочевых и оседлых обитателей Восточного Туркестана. В конце XIV — начале XV века правителями Хами были потомки императоров Юаньской династии. В 20-х годах XV века округом Хами владели ойраты, затем их вытеснили турфанцы. Против Турфана в середине XV века выступил Китай. Трехсторонняя борьба за Хами приняла затяжной характер; она длилась с переменным успехом на протяжении всего XV столетия [148, с. 2, 3].

В 1470 году войска магулистанского хана в очередной раз овладели Хами и напали на ойратские кочевья, захватив в плен около 10 тысяч ойратов. В ответ на это ойраты в 1472 году вторглись в Могулистан, разгромили на берегах Или армию хана Юнуса (1466-1496), переправились через реку и преследовали своего противника до берегов Сырдарьи [34, с. 75].

Борьбу против ойратов продолжал сын Юнуса, Ахмед-хан (1496—1504), прозванный за частые сражения с ойратами Аладжи-ханом (алазу — «убивать», аладжи — «убийца», здесь в смысле «истребитель ойратов»). Преемник Ахмеда, Мансур-хая (1504— 1544), в свою очередь, ревностно продолжал ставшую традиционной борьбу за Хами и против ойратов. В 1513 году он снова захватил Хамийский округ, но через пять лет ойраты пошли войной против Мансур-хана. Война закончилась примирением, результатом которого явилось совместное нападение на китайский город Сучжоу. Но мир этот длился недолго. В 30-х годах XVI века могулистанские войска нанесли сокрушительное поражение ойратам, вынудив многих из них покинуть родные кочевья и бежать на юг, в степные районы Кукунора. К этому времени здесь уже успели обосноваться восточномонгольский тайджи Ибири и его союзники, бежавшие в Кукунор в 1509 году, после неудачного мятежа против Даян-хана.

К середине XVI века начался упадок Могулистана. Против него поднялись новые силы — узбеки. Они освобождали оазисы и города Средней Азии от могулистанских и тимуридских наместников и гарнизонов и приступили к созданию и укреплению собственной государственности. Внутри Могулистана обострились противоречия, участились вспышки междоусобной борьбы, враждующие группировки приглашали на помощь ойратских князей. Тюркоязычные хроники полны описаниями таких случаев. Известно, например, что сын и преемник могулистанского хана Мансура, Шах-хан (1545— 1570), погиб в одном из сражений с ойратами [33, с. 240]. Ойратские феодалы, как правило, удовлетворяли просьбы о помощи, ибо это давало им возможность без больших усилий поживиться за счет богатств могулистанских феодалов и главным образом за счет народных масс этого ханства [33, с. 244—248].

Заслуживает внимания рассказ «Тарих-и-Рашиди» о восстании турфанского правителя Абд-ар-Рахима против хана Кашгарии Мухаммеда. Для подавления восстания был приглашен один из ойратских князей. Подступив со своим войском под стены Турфана, он разграбил его окрестности, а затем заключил соглашение с Абд-ар-Рахимом и дал ему в жены свою дочь. От этого брака родился Абдаллах, ставший впоследствии правителем Кашгара (1570—1598) [33, с. 239].

Как мы уже отмечали, взаимоотношения казахов и ойратов в течение почти столетия были мирными и добрососедскими 17. Положение резко изменилось в 30-х годах XVI века, когда началась двухвековая борьба между ойратскими и казахскими феодалами. Какие обстоятельства обусловил переход от мирных отношений к вооруженной борьбе, что лежало в основе ойратско-казахского антагонизма, не вполне ясно. Известные нам источники не дают ответа на эти вопросы. Можно лишь предполагать, что немалую, возможно, решающую роль играли как намерение обеих сторон расширить свои пастбищные территории за счет соседа, так и стремление ойратских феодалов захватить в свои руки сырдарьинские города и подходы к ним. В пользу этих предположений говорит свидетельство известного английского купца и путешественника Дженкинсона, который в 1557 году пытался проехать из Средней Азии в Китай, но не смог этого сделать из-за войны между казахами и ойратами. По словам путешественника, причиной войны был спор из-за Ташкента [162, с. 90—91]. Известно лишь, что в середине и второй половине XVI века казахские ханы оказались сильнее ойратских князей, ослабленных внутренними раздорами и поражениями, нанесенными им ханами Могулистана. Русский посол Данила Губин, отправленный в 70-х годах Иваном IV в ногайские улусы, сообщал в Москву, что, по полученным сведениям, казахи весьма сильны и подчинили своей власти ойратов 18. Возможно, что автор «Тарих-и-Рашиди» имел в виду наряду с другими обстоятельствами победы казахов над ойратами, когда писал: «Эпохой, с которой началась, собственно, власть султанов казацких, надобно считать год 870 (1465/66); впрочем, бог лучше знает» [21, л. 62, 63; 49, с. 326].

Что же касается взаимоотношений ойратов и восточномонгольских ханов и князей в середине и второй половине XVI века, то о них можно судить лишь по тем немногим сведениям, которые содержатся в местных китайских хрониках северо-западных провинций Китая, использованных В. Успенским, Э. Бретшнейдсром и Л. Шрамом. Во второй половине XVI века усилилась миграция населения из Восточной Монголии на юг и юго-запад, главным образом в Ордос и Кукунор, «в поисках, — как говорит Г. Грум-Гржимайло, ссылаясь на китайские источники, — воды и хороших пастбищ» [65, т. 2, с. 591]. Решающую роль в этом играл Алтан-хан туметский, совершавший частые опустошительные набеги в пределы Китая, пока не добился легализации торговли между своими владениями и Минской империи и открытия рынков 19. Он посадил правителями Ордоса и Кукунора своих сыновей 20.

В то же время в Кукунор стали проникать ойраты, вытесненные из своих кочевий могулистанскими и казахскими феодалами. Участившиеся набеги ойратских правителей на районы Сучжоу и Ганьчжоу угрожали позициям восточномонгольских ханов и князей в Кукуноре и Ордосе. Это вызвало новые вооруженные столкновения между восточными и западными монголами. Первое из них произошло в 1552 году, когда против ойратов выступил Алтан-хан. Исход столкновения по-разному освещается китайскими источниками и «Эрдэнийн Тобчи». Первые утверждают, что ойраты одержали победу над Алтан-ханом и принудили его отступить из Ганьсу к озеру Кукунор [147, с. 163], тогда как второй говорит, что Алтан-хан разгромил ойратов, захватил улус хойтското правителя Мани-Мингату, его двух детей и жену, вынудив остатки данной ойратской группировки бежать к озерам Зайсан и Балхаш [172, с. 173]. Трудно сказать, которая из этих двух версий верна. Учитывая, однако, общую обстановку в Монголии того времени и события, последовавшие за сражением 1552 года, приходится признать более вероятной версию «Эрдэнийн Тобчи». В пользу этого предположения говорит и глухое упоминание автора «Алтай Тобчи» о покорении ойратов Алтан-ханом, который таким образом якобы отомстил им за Эльбек-хана, Адай-хана и Дайсун-хана. Но когда, где и как Алтан-хан покорил ойратов, автор «Алтая Тобчи» не говорит [9, с. 106].

В 1562 году против ойратов выступил правитель Ордоса Хутухтай-Сэцэн-хунтайджи, разгромивший на Иртыше кочевья торгоутов. Через 10 лет, в 1572 году, этот же Хутухтай-Сэцэн-хунтайджи, узнав, что его двоюродный брат Баян-Батур-хунтайджи воюет против ойратов, присоединился к нему и вместе с ним разгромил и подчинил хойтов, батутов и чоросов [172, с. 174].

Середина и начало второй половины XVI века были наиболее тяжелым временем в истории ойратов.

Цитируется по изд.: Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. 1635-1758. М., 1983, с. 34-44.

Примечания

11. А. М. Позднеев писал: «За весь период Минской династии у чжунгаров решительно не проходило ни одного года без борьбы с монголами» [123. с. 284).

12. Река Гань-Гень, по мнению Успенского — р. Кем, по мнению Д. Покотилова — р. Орхон.

13. Например, Д. Покотилов считал, что «между этими двумя народностями снова возгорелась племенная вражда, которая никогда, собственно, не прекращалась, но лишь замолкла на время вследствие блестящих военных успехов Эсеня. Естественным же последствием последующей слабой политики ойратского предводителя по отношению к Китаю было недовольство восточных монголов, у которых возгорелось с новой силой желание освободиться от ненавистного ига их западных соседей» [1(26. с. 80—81).

14. Не понимая объективного экономического значения монгольских требований об открытии рынков, Д. Помотклое так комментировал согласие Китая с условиями, предложенными Болаем: «Цель этого постановления, выговоренного в свою пользу Болаем, вполне понятна: во-первых, посланцы монгольские, сопровождаемые. конечно, очень многочисленной свитой, получали таким образом право проходит» на законном основании на громадном протяжении по китайской территории; это давало им возможность свободно грабить чуть ли не по всей северной границе Китая» [126, с. 88).

15. По данным Л. Шрама, ссылающегося на местные хроники провинции Сними, занятие монголами Ордоса произошло впервые в 1467 г. Вскоре после этого они овладели и Кукунором (173).

16. О торговых взаимоотношениях узбекского Шейбани-хана и казахских правителей летописец Руэбехан пишет: «После того как пришли в равновесие знамена власти его величества солнцеподобного хана и прекратилось существование власти и государства монголов и Джагатаев, у ханов Детт-и-Кипчака начала пульсировать жила зависти. На самом деле им стало очевидно, что вследствие крайней нужды в платье и одежде, основой которой являлась хлопчатобумажная ткать... им надо вторгнуться в пределы владения его величества хана, потому что последовал августейший приказ, чтобы население Туркменистана никаких торговых сделок с казахскими купцами не совершало и чтобы между ними и жителями их земель не было общения и посещения купцов» (цит. по [84, С. 144—145)).

17. «Заметить следует, что, начиная с Иса-Буги-хана до времени Рашид-хана, монголы и казахи жили постоянно в мире между собой» [49, с. 140).

18. Данила Губин сообщал: «А пришла весть к Шихмамай мурзе от юргеньского царевича, а сказывают, государь, что казаки дополна хотят итти нагаи воевать. А сказывают, государь, казахи сильны, и колчаки им предались... И Шихмамай, и Исуп и иные мурзы, кои с ними кочуют, стоят в заставе за Ямсом на реке на Еме всю зиму, берегутся от казацкой орды» [21, л. 62, 6Э; 49, с. 326].

19. Таких рынков было открыто 11.

20. Интересно отметить, что, когда один из сыновей Алтан-хаиа, нарушив мирный договор с Китаем, совершил грабительский набег на Сычуань, китайские власти потребовали от Алтай-хана соответствующего воздействия на нарушителя мира. Алтай-хан ответил: «Бинту делает это только по крайней необходимости, не имея никаких средств к жизни, так как вблизи в Ганьсу для него нет открытого рынка для торговли, а ходить в Нинся и далеко и неудобно». Китайцы вынуждены были согласиться, и во второй год правления Чжу Ицзюня (1674 г.) разрешено было открыть рынок в Ганьсу для Бинту [147, с. 162].

Использованная автором литература:

9. Алтан Тобчи. Монгольская летопись в подлинном тексте и в переводе, с приложением калмыцкого текста истории Убаши-хунтайджия и его войны с ойратами. Пер. Галсан Гомбоев. – Труды ВОРАО. Ч. VI, СПб., 1858.

21. ЦГАДА, ф. Сношения России с ногайскими татарами. Кн. I.

33. Бартольд В. Отчет о командировке в Туркестан.  – ЗВОРАО. Т. XV, Вып. II – III, СПб., 1904.

34. Бартольд В. Очерки истории Семиречья. Фрунзе, 1943.

63. Григорье В.В Батор-ханъ тэйдзи – «Энциклопедический лексикон», Т. V, СПб., 1836.

64. Грум-Гржимайло Г.Е. Описание путешествия в Западный Китай. Т. II, СПб., 1896.

65. Грум-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. СПБ., Т. 2, 1926, СПб.,  Т. 3, 1930.

77. Иакинф. Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. СПб., 1834.

119. Позднеев А.М. Астраханские калмыки и их отношение к России до начала нынешнего столетия. ЖМНП, Часть 244, 1866.

126. Покотилов Д. История восточных монголов в период династии Мин. 1368-1634 (по китайским источникам). СПб., 1893.

127. Попов А. Краткие замечания о приволжских калмыках. – ЖМНП. 1839, апрель.

147. Успенский В. Страна Кукэ-нор или Цин-хай с прибавлением краткой истории ойратов и монголов. ЗИРГО, Т. 6, 1880.

148. Успенский В. Несколько слов об округе Хами.

150. Шара Туджи. Монгольская летопись XVII в. Пер. Н.П. Шастиной. М.-Д., 1957.

156. Bawden Ch. R.  The Mongol chronicle Altan Tobei. Wiesbaden. 1955.

162. Early voyages and travels to Russia and Persia by Anthony Jenkinson and other englischman. L., 1886.

165. Howorth H. History of the Mongols. P. I – III. L., 1876-1888.