Бразилия как колония: общество

в социальной структуре колониальной Бразилии существовал основной принцип определения различных категорий общества методом исключения; он просуществовал по меньшей мере до принятия хартии 1773 г. Речь идет о принципе чистоты крови. Нечистыми считались «новые христиане», негры (даже свободные), в определенной степени индейцы, а также различные категории полукровок, произошедших от смешанных браков. Из этого расового принципа проистекал запрет на занятие должностей, получение дворянских титулов, вступление в престижные религиозные сообщества и братства и т.п. Хартия 1773 г. упразднила различие между «новыми» и «старыми» христианами, хотя это не означает, что с той поры сам принцип чистоты крови был изжит.

Дискриминация относилась в основном к людям как к лицам; более фундаментальное деление ставило по разные стороны людей и не-людей, т.е. свободных и рабов, которые с юридической точки зрения считались вещью. Статус свободного или зависимого во многом был связан с этнической принадлежностью и цветом кожи, поскольку рабами в первую очередь были негры, затем индейцы и полукровки. В отношении этих последних существовала целая номенклатура: различали мулатов (потомков белых и негров), мамелюков, курибока или кабоклу (потомков белых и индейцев) и кафузу (потомков негров и индейцев).

Необходимо также различать рабство негров и индейцев. С на[1]чала колонизации до официального упразднения рабства индейцев среди коренного населения были «пленные» (cautivos) и те, кого называли свободными (forros) или «находящимися под управлением» (administrados). Так обозначали индейцев, которых после захвата помещали под опеку колонизаторов. Их положение не слишком отличалось от статуса «пленных». Тем не менее, хотя

[52]

В целом положение индейцев было очень тяжелым, оно не могло сравниться с тем, как жили негры. Защита поселений индейцев со стороны религиозных орденов ставила пределы неприкрытому угнетению коренного населения. Даже королевская власть позаботилась о принятии менее дискриминационных законов в его от[1]ношении.

Так, по королевской грамоте от 1755 г. даже стали поощряться смешанные браки между индейцами и белыми; утверждалось, что в этом нет «никакого бесчестия». Для потомков таких союзов предусматривалось преимущественное наделение «должностями и почестями», их запрещалось называть «кабоклу» и иными схожими прозвищами, которые могли бы расцениваться как «оскорбительные». Годы спустя вице-король Бразилии распорядился сместить индейца с должности капитана-майора, поскольку тот «опустился столь низко, что женился на негритянке, загрязнив подобным союзом свою кровь, и стал тем самым недостоин занимать вышеуказанную должность».

Значительное присутствие африканцев и афро-бразильцев в бразильском обществе может быть прослежено по переписям конца колониального периода. В четырех самых крупных регионах — в Минас-Жерайсе, Пернамбуку, Байе и Рио-де-Жанейро — негры и мулаты составляли, соответственно, около 75%, 68%, 79% и 64% населения. Лишь в Сан-Паулу белое население составляло большинство (56%). Невольники работали на полях, на сахарных заводах, в рудниках и в качестве прислуги в господских домах.

В городах они были заняты на тяжелых работах, в перевозке людей и грузов, в вывозе зловонных отходов или в строительстве. Они были также ремесленниками, зеленщиками, уличными торговцами, посыльными и т.п.

Рабовладельческие отношения не сводились лишь к отношениям рабов и господ, а включали в свою орбиту и другие категории лиц. Были невольники, которых отдавали в услужение третьим лицам, а в городах существовала целая категория «доходных рабов».

В Рио-де-Жанейро начала и первой половины XIX века они были весьма обычными персонажами. Рабовладельцы позволяли рабам зарабатывать, т.е. получать «доход», оказывая какие-либо услуги или занимаясь торговлей, а в обмен те ежедневно или еженедельно выплачивали установленную сумму. «Доходных рабов» использовали как поодиночке, так и группами до 30 или даже 40 человек. Большинство работало на улице, занимаясь разными видами дея-

[53]

тельности вплоть до проституции и попрошайничества с согласия своих господ, но существовали и цирюльники, работавшие в помещении, и ремесленники, занятые в мастерских.

Даже среди рабов не переставали существовать различия. Некоторые были связаны с характером выполняемой работы: при[1]служивать с господском доме или работать на плантациях, быть рабом в крупном поместье или работать на отхожем промысле в городе — все это было не одно и то же. Другие различия были связаны с национальностью, временем пребывания в стране или оттенком кожи. Так, недавно привезенный африканец, не понимавший ни португальского языка, ни обычаев, назывался «босал» (дословно «чурбан», «невежа»); тот, кто уже более или менее адаптировался к новым условиям, понимал язык и мог сам объясняться — «ладину», что можно приблизительно перевести как «находчивый», «изворотливый»; негр, родившийся в Бразилии, назывался креолом. Угольно-черный африканец и мулат, чья кожа была лишь немного смуглей, чем у белого, также относились к разным категориям. Как правило, мулатов и креолов предпочитали использовать для работы в господском доме, для занятий ремеслом и в качестве надсмотрщиков, а рабов с наиболее темным цветом кожи, особенно африканских, направляли на самые тяжелые работы.

+ + +

Помимо различных категорий рабского населения, в колониальной Бразилии было также много свободных или освобожденных из рабства африканцев и афро-бразильцев. Согласно данным, относящимся к концу колониальной эпохи, к этой группе относи[1]лось около 42% негров и мулатов. Их положение было двойственным. Формально они считались свободными, но на деле их зачастую произвольно обращали в рабство, особенно негров с характерной внешностью и цветом кожи. Они не могли быть членами муниципального собрания или престижных светских братств, таких, как ассоциация мирян при ордене францисканцев. Даже статус вольноотпущенника мог быть пересмотрен, если в поведении такого лица усматривались признаки неуважения к бывшему господину.

Рабство являлось институтом, распространенным на всей территории страны. Оно пронизывало все общество, обусловливало

[54]

действия и мысли. Желание быть хозяином рабов, стремление получить их было присуще всем, от господствующих классов до скромных городских ремесленников. Были хозяева сахарных заводов-энженью и владельцы рудников с сотнями рабов, мелкие сельскохозяйственные рабочие с двумя-тремя невольниками и семьи, в которых был один-единственный раб. Предубеждение против негров пережило отмену рабства и в измененном виде дожило до наших дней. Вплоть до времени массового притока европейских работников в центральные и южные регионы Бразилии, ручной труд в обществе презирался как «занятие для негров».

Теоретически свободные люди в колонии относились к сословиям, которые образовывали собственную иерархию. Разделение на сословия — дворянство, духовенство, крестьянство — было характерно для европейского Старого порядка. Перенос в Бразилию этого деления общества, действовавшего в Португалии, не имел большого практического значения. Белая элита стремилась к получению дворянских титулов, но наследственной аристократии не было. Настоящие дворяне-фидалгу* были редкостью, а большинство составляли простые смертные с претензией на благородное происхождение.

Как уже отмечалось выше, колониальное общество состояло не только из рабов и рабовладельцев. В сельской местности жили мелкие земледельцы и землепашцы, аграрные рабочие, крестьяне; в немногочисленных городах — уличные торговцы, мелкие коммерсанты, ремесленники, Подобное положение вещей не оставалось статичным и неизменным. Расширение междзшародной работорговли привело к появлению важной группы среди элиты — крупных работорговцев из Рио-де-Жанейро и Салвадора. Открытие золота и алмазов в Минас-Жерайсе, Гойясе и Мату-Гроссу в начале XVIII века, а также переезд королевского двора из Португалии в Рио-де-Жанейро в начале XIX века явились факторами, каждый из которых по-своему способствовал диверсификации социальной структуры и изменению отношений между городом и деревней. Так, по отношению к районам золотодобычи (Минас-Жерайс) и крупным городам, подобным Рио-де-Жанейро и Салвадору, мы можем говорить о существовании прослойки чиновничества, образо-

_______

* Фидалгу — название дворянина в Португалии, образованное по тому же принципу, что и «идальго» в Испании: дословно означает «сын того, кто что-то собой представляет».

[55]

ванных горожан и так называемых лиц свободных профессий, в первую очередь адвокатов.

+ + +

Различные сферы деятельности ценились в обществе по-разному. Первоначально наибольшим престижем обладала даже не сама деятельность, а статус владельца сахарного завода-энженью («сеньора энженью»). По известному определению автора-иезуита А.Ж. Антонила в его произведении «Культура и изобилие в Бразилии, даваемое рудниками и растительными богатствами», «быть сеньором энженью — титул, к которому многие стремятся, так как это значит, что тебе многие служат и многие тебя уважают... В Бразилии статус сеньора энженью ценится так же, как в королевстве* дворяне-фидалгу ценят титулы».

Менее престижным считалось занятие торговлей; формально купцы и коммерсанты были исключены из муниципальных собраний и почетных объединений. Тот факт, что многие из них происходили из «новых христиан», усиливал дискриминацию. Непрестижным было и ремесленное производство, так как ручной труд считался «низким» занятием. Ремесленники почти всегда оставались за пределами муниципальных собраний, и лишь иногда им удавалось отстаивать свои интересы через так называемого «внешнего судью», назначаемого королевской властью и возглавлявшего муниципальное собрание в крупных городах.

Среди свободного населения на вершине социальной пирамиды, помимо элиты работорговцев, находились крупные землевладельцы и купцы, вовлеченные во внешнюю торговлю. Таков был типичный расклад на Северо-Востоке Бразилии** и позже в Рио-де-Жанейро. Выполняя стратегически важные функции в коло­

________

* То есть в Португалии.

** Здесь и далее упоминание северо-востока Бразилии подразумевает области, специализировавшиеся на выращивании сахарного тростника и на производстве сахара. В XVI — XVII вв. это были наиболее динамично развивающие регионы. В их отношении определение «Северо-Восток» теряет исключительно географический смысл; отсюда - принятые в бразильской традиции заглавные буквы в обозначении этой области.

[56]

ниальный период, крупные торговцы не подвергались дискриминации, которую теоретически предполагал их род деятельности. Напротив, с середины XVII века начинается их социальный и политический взлет. Они все чаще избираются в муниципальные собрания, становятся членами престижных братств и занимают важные должности в местном ополчении.

Между двумя вышеописанными группами элиты существовали как факторы, способствующие сближению, так и соперничество. С одной стороны, в массе своей они составляли господствующий класс колонии по отношению к множеству рабов и тех свободных людей, которые занимали более низкое положение. Рост экономического преуспевания купцов облегчал их вхождение в колониальную элиту. С помощью заключения браков и покупки земли многие купцы становились владельцами сахарных заводов-энженью на Северо-Востоке, вплоть до того, что различие между двумя группами порой стиралось.

С другой стороны, существовала и почва для конфликтов. Крупные коммерсанты влияли на цены импортируемых и экспортируемых товаров, особенно в том случае, когда им удавалось получить должности в привилегированных торговых компаниях, созданных по инициативе королевской власти. Кроме того, они ссужали крупных землевладельцев деньгами на устройство плантаций, покупку рабов и инвентаря, делая это под залог их земель. Вопросы долгов и споры по отсрочке платежей были частым явлением в среде сахарозаводчиков Северо-Востока. Трения еще больше усиливались, если им сопутствовало разделение по происхождению между рожденными в Бразилии владельцами сахарных заводов-энженью и коммерсантами из Португалии.

Наивысшим проявлением противоречий стала так называемая «война бродячих торговцев» (Guerra dos Mascates) в Пернамбуку (1710— 1711). Соперничество двух городов — Олинды и Ресифе — отразило более глубинные противоречия между старой Олиндой владельцев энженью и Ресифе «бродячих торговцев», которые на деле имели мало общего с бродячими торговцами, а были крупными коммерсантами. Некоторые из них обогатились и усилили свое влияние, став откупщиками налогов.

[57]

+ + +

Другим вариантом деления общества на категории, напрямую связанным с принципом чистоты крови, было разделение по религиозному признаку. По определению, подданные португальского короля, живущие в Бразилии, являлись католиками. Но среди них были, если можно так выразиться, более и менее правоверные католики. К последним относились «новые христиане», т.е. евреи или их потомки, принужденные принять христианство по указу португальской короны (1497) Над ними, помимо прочего, постоянно нависало подозрение в том, что они тайно продолжают исповедовать иудаизм. «Новые христиане» играли значительную роль в жизни Бразилии, особенно в первый период колонизации: они были купцами, ремесленниками или владельцами сахарных заводов-энженью, а также занимали государственные и церковные должности.

Несмотря на эту значительную роль, а быть может и из-за нее, «новые христиане» подвергались дискриминации, некоторые из них были арестованы и казнены инквизицией. Однако в сравнении с преследованиями, развязанными в испанских колониях в Новом Свете, ситуация в Бразилии была не такой напряженной. Здесь не было собственного «подразделения» инквизиции, она лишь являлась с наводившими ужас инспекционными объездами. За исключением посещения Гран-Пара в 1763 —1769 гг., большинство из них пришлось на время Иберийской унии. Трибунал святой инквизиции находился в Байе и Пернамбуку в 1591 — 1595 гг. и вновь вернулся в Байю в 1618 г.

+ + +

Наконец, не стоит забывать о делении на мужчин и женщин; здесь мы подходим к сфере компетенции такой дисциплины, как история и социология семьи. Традиционно и в особенности под влиянием работ Жилберту Фрейре* семья в колониальную эпоху воспринимается как патриархальная, т.е. семья расширенного типа, включавшая в себя кровных родственников, свойственников, приближенных и тех, кому оказывалось покровительство. Главой семьи непременно являлся мужчина. Патриархальная семья играла важную роль, обозначая отношения между обществом и госу­

___

* Жилберту Фрейре (1900— 1987) — видный бразильский историк и социолог, автор ставшей классической работы о рабстве в колониальной Бразилии («Casa[1]grande е senzala», первое издание 1933 г.).

[58]

дарством. Однако такой тип семьи был характерен лишь для пра[1]вящих классов, а точнее — для элиты Северо-Востока Бразилии. Среди низших сословий расширенной семьи не было, а женщины (особенно те, у кого не было мужей или спутников) стремились к большей независимости. Например, в провинции Оуру-Прету в 1804 г. из 203 домохозяйств лишь 93 возглавлялись мужчинами.

Даже среди господствующего класса подчиненное положение женщин в семье имело исключения. В определенных обстоятельствах они могли играть важную роль в экономической деятельности.

Так произошло в капитанстве Сан-Паулу, где женщины, которых местный губернатор охарактеризовал в 1692 г. как «прекрасных и мужественных», взяли на себя управление домом и всем имуществом, пока мужчины пропадали в длительных походах вглубь региона, длившихся иногда по несколько лет.

Подавляющее большинство населения колонии жило в сельской местности. Немногочисленные города росли медленно и зависели от сельской округи. Столицу колонии автор XVI века Висенти де Салвадор описал как «странный город, где дома стояли без жителей, которые проводили большую часть времени на своих наделах, а в город приезжали лишь на праздники. Городское население состояло из ремесленников, занятых своим делом, торговцев и чиновников судебного, налогового и военного ведомства, которым по службе полагалось там жить». Священник-иезуит отмечает в XVII веке бедность маленького в те времена города Сан-Паулу, связывая ее «с постоянным отсутствием жителей, которые, за исключением трех-четырех главных праздников, остаются в своих на[1]следственных владениях или рыщут по лесам и полям в погоне за индейцами, тратя на это всю жизнь».

Подобное положение частично изменилось в связи с возрастанием роли крупных коммерсантов (в эту категорию входила и элита работорговцев) и с расширением административного аппарата. Все это в совокупности привело к увеличению количества городов и городского населения. Такие факторы, как вторжение голландцев и в особенности переезд королевского двора в Рио-де-Жанейро, также были важны и для роста городов.

+ + +

В бразильской историографии встречаются два противоположных взгляда на вопрос о взаимоотношениях государства и об­

[59]

щества. Один из них отводит доминирующую роль государству. Это превосходство, по мысли сторонников данной теории, восходит к периоду формирования португальского государства, которое в силу ранней централизации и действия определенного свода законов уже с XIV века характеризуется как патримониальное. В Бразилии же, полагают приверженцы этой концепции, государственная бюрократия, сосредоточив в своих руках власть и возможность подавления недовольных, усилила свое значение в деле централизации. Ее власть, как они считают, простиралась вплоть до отдаленных сертанов, поскольку бандейранты, речь о которых пойдет ниже, в конечном счете действовали от имени государства.

Противоположная точка зрения, сформировавшаяся раньше, чем рассмотренное выше мнение, отдает пальму первенства обществу, действовавшему в условиях существования рыхлого и малоинициативного государства. Доминирующую роль, согласно этой теории, играли крупные землевладельцы. Именно они управляли, принимали законы, вершили правосудие, воевали с индейцами во внутренних районах Бразилии и защищали население, жившее вокруг их фазенд, которые становились подобием феодальных замков и сеньориальных центров.

Однозначно принять первую либо вторую точку зрения невозможно по двум основным причинам: во-первых, обе они представ[1]лены в виде шаблона, накладываемого на различные регионы и различные исторические периоды; во-вторых, радикальное разделение государства и общества приводит к исключению из анализа возможных взаимодействий между двумя этими уровнями. Так, отвечая на более раннюю теорию замещения государства отдельными группами лиц, скажем, что отсутствие государства и исполнение его функций такими группами действительно имело место в некоторых регионах, например, во внутренних районах Северо-Востока, но этого недостаточно, чтобы характеризовать подобным образом положение дел во всей колониальной Бразилии.

С другой стороны, португальская монархия не соответствует образу все подавляющей на своем пути бюрократической машины, которая затем с успехом была перенесена в Бразилию. Попытка перенести в Новый Свет административное устройство метрополии столкнулась с многочисленными препятствиями из-за протяженности страны, удаленности ее от метрополии и новизны тех проблем, с которыми пришлось столкнуться колонизаторам. С течением времени — или, лучше сказать, на протяжении столетий —

[60]

государство увеличивало свое присутствие, будучи в большей степени представленным в тех регионах, которые являлись основой экспортной экономики. До середины XVII века действия центральной колониальной администрации имели эффект лишь в столице генерал-губернаторства и в окрестных капитанствах. В других регионах преобладали религиозные ордена (особенно иезуиты, считавшиеся «государством в государстве») или же крупные землевладельцы и охотники на индейцев.

С открытием в начале XVIII века золота и алмазов государство увеличило свой контроль с целью упорядочить быстро растущее общество и обеспечить сбор налогов с новых богатств. Но даже тогда лишь Дистриту Диамантину* (округ, учрежденный в Минас[1]Жерайсе) соответствовал образу государства, господствующего над обществом и карающего всех, кто сопротивляется его всевластию.

Это не означает, что невозможно сформулировать в основных чертах такую схему взаимодействия общества и государства в колониальной Бразилии, в которой учитывались бы все региональные и конкретно-исторические различия. В первую очередь, если речь идет о высших уровнях государственной политики, практически всегда возможно различить действия государства и интересы господствующего класса. Корона и ее представители в Бразилии игра[1]ли роль общего распорядителя жизни в колонии, что не всегда отвечало этим интересам. Например, меры по ограничению обращения в рабство индейцев или попытки обеспечить запасы продовольственных продуктов путем устройства обязательных плантаций на фазендах встречались охотниками за индейцами и землевладельцами с таким недовольством, которое доходило до бунтов.

Но государство и общество не были двумя чуждыми мирами. Напротив, между ними существовало обоюдное движение навстречу друг другу, выразившееся в неразличении публичной и частной сферы. Если, с одной стороны, государство проникнуто интересами частных лиц, то с другой стороны, его действия не имеют четких пределов, которые накладываются соблюдением индивидуальных прав гражданина. Черты патримониального португальского государства, где, в конечном счете, все является собствен-

______

* Дистриту Диамантину (Distrito Diamantino) — дословно «Алмазный округ». В свою очередь, название капитанства (затем провинции, затем штата) Минас[1]Жерайс, где были открыты основные месторождения драгоценных металлов и камней, также является «говорящим» и означает «главные рудники».

[61]

ностью монарха, совместились с чертами колониального общества, в котором действие от лица своего класса, рассматриваемое как коллективное представительство социального слоя, уступает место семейной солидарности.

Семья или союз нескольких семей из господствующего класса выступают как сети, образуемые не только кровными родственниками, но и патронами и клиентами, протеже и друзьями. Для короны же государство является собственностью короля, и управители должны избираться из числа лиц, верных королю. В свою очередь, господствующие классы стремятся получить доступ к государственной машине или получить милости от губернаторов в пользу собственного клана.

Различными путями из всего этого образуется правящий класс, который руководствуется не принципом «обезличенности» управления и уважения к закону, а соображениями лояльности. Известная поговорка «для друзей — все, для врагов — закон» наилучшим образом характеризует вышеописанное положение дел как в теории, так и на практике.

[62]

Цитируется по изд.: Фаусту Б. Краткая история Бразилии. М., 2013, с. 52-62.