Города-коммуны Далматинского побережья

(VII — середина XIII в.)

История раннесредневековой государственности на Балканах неполна без истории городов Адриатического побережья полуострова. Здесь целая россыпь городских центров: в Истрии (Пула, Пореч, Риска), в Далмации (Задар, Дубровник, Сплит); на так называемом Черпогорском Приморье (Котор, Будва, Улцинь); наконец, в Албании (Влора — Валона, Дуррес — Диррахий, Драч). Многие из них были коммунами, а Дубровник самостоятельным государством — Дубровницкой республикой. История местных городов представляет интерес для истории балканской государственности в нескольких отношениях.

Прежде всего потому, что опыт, накопленный городами в административной, правовой и дипломатической областях, активно использовался другими балканскими государствами. Такова, например, роль городов с далматинского побережья — Задара, Дубровника, Сплита, Трогира. Это было реальное взаимодействие в рамках средневековой эпохи. Однако сочетание понятий «далматинский город» и «балканское государство» важно для исследователя еще и потому, что, реконструируя, например, исчезнувший облик Боснийского государства, он не может игнорировать развитие средневекового Дубровника, особенности его пред-государственной и государственной истории. Хотя в рассматриваемый период ни один из этих городов не стал в полном смысле государственным организмом, они постепенно обретали элементы административной (правовой, судебной) структуры, которые составили фундамент будущей государственной системы. Изучение этих элементов способно пролить дополнительный свет на пути развития политической жизни в разных регионах Балкан и на палуострове в целом. Особый интерес представляет также изучение той общности, того социума, который обычно именуется городской общиной. Ее характерные черты весьма многообразны. Определяю-

[250]

щее значение имели ее внутренние социальные связи, ее потенции для последующего государственного развития. Наличие каналов связи с местной округой позволяло городской общине восполнять свои демографические потери, а ее сплоченность — совершать первые акции в пользу города, оборонять его, строить укрепления и т. п. Экономическая устойчивость города определялась наличием у него собственной хозяйственной базы. Возможно, обособленность городского социума отразилась и в сфере сознания, позволяя горожанам ощущать себя выше поселяй округи и на этом основании претендовать па верховенство над ними.

При подходе к истории города как политической структуры закономерно выяснение взаимоотношений между ним и теми государственными образованиями, в состав которых он (формально или по существу) входил. Не исключено, что по отношению к континентальным городам, теснее связанным с Хорватским, Сербским или Боснийским государствами, либо для сравнительно более позднего времени, когда начался процесс централизации, подобного рода анализ может привести к важным научным наблюдениям. Для далматинских же городов, находившихся «на отшибе», и для столь ранней эпохи исследование названного вопроса мало перспективно, и он затрагивается в данной главе лишь попутно.

Прежде всего рассмотрим природные условия данного суб-региона. Далмация обладает рядом черт, которые содействуют сложению специфических форм человеческого общения. Здесь очень тепло, на побережье сходятся несколько природных зон, и население могло прожить, используя на выбор разные занятия — выращивать по два урожая в год, кормиться от моря, разводить скот. Впрочем, все эти занятия требовали активного торгового обмена: скудость здешних почв диктовала необходимость в постоянных закупках хлеба на стороне; интенсивный характер местного земледелия обусловливал нужду земледельца, возделывавшего оливы, лозу, садовые и огородные культуры, в рынке; рано развившиеся рыболовство и солеварение дополнительно стимулировали рыночные интересы. Это отразилось и на характере местных общин, их административные институты не отличались замкнутостью, они были открыты воздействию соседних обществ. Далматинские города развивались в русле богатой административной традиции, идущей из соседних средиземноморских областей, в первую очередь из Италии.

Впрочем, эти связи не ограничивались одной Италией. Природные условия Далмации таковы, что напоминают скорее греческий юг Балканского полуострова, чем Апеннин-

[251]

ский полуостров. Здесь много островов, где жизнь местных общин сама природа ограничила узкими рамками, да и па материке округа городов была стеснена ближайшими горами. Так сложилась та миниатюрность местных мирков, которая предполагает естественную связь города с пригородной зоной по образцу, известному еще в античности. Отсюда и некоторая аналогия с полисными порядками, которая возникает у всех, изучающих далматинские города. О вей будет особо сказано в дальнейшем.

Античное население требует внимания при рассмотрении раннесредневековой истории далматинских городов прежде всего потому, что оно представляло здесь живую реальность — античные муниципии, возникшие на восточном побережье Адриатики задолго до нашей эры и дожившие до крушения римской государственности. Почти каждый из тех городов, которых пойдет речь ниже, имел в древности своего античного предшественника. Это: Задар (античный Ядер), расположенный на небольшом полуострове; Сплит (от античного Аспалатос), возникший на месте дворца, который некогда построил для себя Диоклетиан; расположенный на крошечном островке Трогир (античный Трагуриум). Наконец, на юге Далмации находится одни из самых известных балканских городов — Дубровник, стяжавший себе в позднее средневековье мировую известность своей торговлей, мощным флотом и яркой культурой.

Упадок этих городов явственно обозначился в годы варварских вторжений. Правда, готы, пройдя вдоль побережья в IV—V веках, обошли города стороной 1. Оставаясь независимыми под управлением своих проконсулов в V веке и возвратившись под власть империи при Юстиниане I, местные города переживали кризис, но не исчезли. Упадок был значителен — в главном городе Далмации — в Салоне, где некогда было 40 или даже 60 тысяч жителей, пустовали скамьи цирка, рассчитанного на 18 тысяч зрителей; во дворце Диоклетиана близ Салоны разместились ткацкие мастерские, значительно уменьшилось от этой эпохи число монетных находок. Но все же виллы «possessores magnates» сохранялись, возводились в V—VI веках и церкви внутри городских стен. Крупные перемены наступят позже — лишь в первой трети VII века.

Около 614 года очередная волна славянских вторжений докатилась до Центральной Далмации. Судя по свидетельствам Константина Багрянородного 2 и сплитского хрониста и историка XIII века архидиакона Фомы 3, Салона была взята, подверглась разгрому и грабежу, жители попали в плен

[252]

или бежали. Бесспорны два обстоятельства, во-первых, после сокрушительного разорения начался новый этап в истории далматинских городов. Во-вторых, города пострадали в неодинаковой степени. Одни, как Ядер или Трагуриум, устояли под натиском врагов и уцелели, другие, как Салона и Эпидавр, были захвачены и разрушены, а часть их жителей бежала. Основанные этими беженцами города (Сплит — салонитанцами; Рагуза, буд. Дубровник,— эпидавранами) были выстроены совершенно заново. И тем не менее в обоих случаях имело место прямое продолжение аптичпых традиций. Поэтому, по всей вероятности, можно говорить о сохранении в городах того времени, хотя и в разной мере, элементов преемственности с позднеантичным муниципием 4. Однако в целях выяснения специфики в развитии разных городов необходимо отличать новооснованные города от городов «старого корня».

К сожалению, сведений о переменах, происшедших в Далмации в VII—VIII веках, крайне мало. Несомненно, впрочем, что города попали в сферу воздействия нескольких внешних сил. В ходе VII—VIII веков они стали фактически независимыми от Константинополя; в начале IX века Задар совершенно самостоятельно вступал в сношения с империей Карла Великого. Затем пришла пора постепенного восстановления византийского суверенитета на побережье: в далматинские воды был послан византийский флот и по Ахейскому миру 812 года с франками города формально вернулись во власть империи. Претендовали на господство здесь и сицилийские арабы, которые в 866—867 годы в течение 15 месяцев осаждали Дубровник.

В ходе этой осады городская община проявила большую сплоченность. Горожане спасли себя также потому, что заранее окружили город кольцом стен. И позднее, на протяжении столетий, в Дубровнике продолжалась энергичная градостроительная деятельность. Процесс застройки и укрепления городского пространства особенно интересен в его дубровицком варианте, где город возник на пустом месте и его застройка началась с «нулевой отметки».

По сообщению Константина, беженцы из Эпидавра укрылись в «обрывистых местах» (De adm. imp., I, p. 134). Ныне не сомневаются в том, что этих мест было несколько: раскопки на возвышенностях Спилан и Градац (к востоку от современного Дубровника) показали, что эти места были заселены в VII в. Вскоре, однако, как наиболее безопасный был избраи скалистый участок в нескольких десятках метров от берега, под современной горой св. Срдж («гора

[253]

св. Сергия»). Пришельцы заселили вначале даже не все пространство этой скалы— им вполне хватило ее западной оконечности. Обрывистые утесы были укреплены каменными стенами, сложенными насухо, а образовавшаяся небольшая крепость так и была названа — «Каштель». Так возникла первая часть («секстерий») будущего города. Вскоре новоприбывшим стало тесно, и на прилегающем куске острова возник новый квартал. Его в VIII веке окружили уже более прочной стеной, камнем с известью, а с северной стороны — даже крепкими башнями. Это была пологая сторона, открытая в направлении к протоке, точнее, гнилому болоту, отделявшему островок от материка. Город продолжал расширяться — в VIII—IX веках возник еще один квартал. Теперь их было уже три: Каштель, св. Петр и Пустиерна. Скала была заселена полностью. Сложился «Старый город», отчетливо демонстрирующий и поныне в этих узких пределах свою квартальную структуру: кварталы и секстерин были неодинаковыми, построенными в разное время и по- разному.

В узкой части болотистой протоки в X в. были возведены сначала церковь св. Влаха и при ней приход, предместье Приеко (т. е. «По ту сторону»), а в XI веке началась засыпка протоки. На ее месте появилось сначала поле, а затем и широкая улица — Паца (или Страдун). Немного позднее, в XI—XII веках, по склону горы будут построены жилые дома и проложены улицы, возникнет четвертый секстерий города («Новый город»), в несколько раз больший, чем весь старый город. В этих границах, достигнутых в XII веке (15,5 га), город прекратил свой рост: освоение городской территории закончилось 5.

Чрезвычайно важно, что возведение жилых и общественных зданий, стен п башен, засыпка болот и прокладка улиц явились одновременно своеобразным способом формирования городской общины. В городе, который не имел под собой античной основы, именно застройка стала наиболее действенным способом создания городской общины. А в Дубровнике, где все эти работы были особенно трудны, они дали и дополнительный психологический результат: приходилось жить на крутой и малодоступной скале, под ногами была не почва, а голый камень, в котором нельзя было пробить колодец. Преодоление этих трудностей заметно сказалось на внутреннем облике горожан, способствуя воспитанию в них упорства, стойкости, жизненной цепкости и энергии. На это впоследствии не раз обращали внимание современники-иностранцы.

[254]

Градостроительная история средневекового Задара протекала совершенно иначе. У жителей города было все, что требовалось для жизни. В течение столетий они сохраняли обширное городское пространство (ок. 25 га), позволившее им иметь при домах дворы и даже сады, соблюсти геометрическую схему расположения улиц, построить множество культовых зданий. Традиции упорядоченной городской жизни здесь были прочными. Никакой серьезной ломки они не пережили. Разве что в VII—X веках пришел в упадок античный форум и возник новый рыночный центр Задара — «Большая площадь», да начали возводиться, перерезая античный «кардо», дома состоятельных горожан 6. В остальном все сохранилось по-старому, и первые столетия средневековья задартинцы не имели серьезных градостроительных забот. Характерно, что и по сей день не установлена хотя бы приблизительно дата возведения одной из самых знаменитых церквей города — трехапсидной ротонды св. Доната (св. Троицы); ее относят к периоду от VI до начала IX века 7.

Античное прошлое далматинских городских центров, которое постоянно заявляло о себе при застройке или перестройке городов «старого корпя», не менее ощутимо проявляло себя в ходе их этнического развития. И старые и заново основанные города населяли в VII—VIII веках потомки римлян (Romani) и романизированные местные жители. Конечно, в облике этих жителей, судя по тому отпечатку, который они наложили на местную топонимику, сохранялись черты до-римского, иллирийского прошлого. В частности, иллирийским является корень н топонима «Рагуза» (Rausij) 8. Однако доминантой в этническом развитии городов продолжала оставаться их «romaniti». Антропонимия завещания задарского приора Андрея от 918 года свидетельствует о ничтожно малом проценте славянского населения в городе из 80 имен в завещании только два славянских 9.

На трудные вопросы о времени первых вторжений славян и о характере их воздействия на местное городское население пытался ответить в конце XIX века К. Иречек. Подвергнув анализу аитропонимию множества текстов из материковых и островных архивов, оп пришел к выводу, что Дубровник, Трогир, Сплит, Задар, а также Крк, Раб, Котор, Улцинь оставались по преимуществу романскими городами еще в XIII веке 10. Выдвинутая в противовес Иречеку концепция хорватского историка И. Строхала 11 согласно которой города с самого начала своего возникновения носили хорватский характер, отвергнута как бездоказательная. Однако

[255]

с 20-х годов XX века и поныне все чаще предпринимаются попытки лингвистическим путем обосновать более ранний, чем это предполагал К. Иречек, срок славянизации населения далматинских городов. Новые важные выводы на этом пути получила В. Якич-Цестарич, предложившая для классификация имен метод учета не только славянских корней, но и славянских суффиксов: -онья, -еха, -оша, -еша, -ица, -ача. Учитывает она при этом также и романские суффиксы, такие, как -ullus, -ellus, -inus, -anus, -etta и пр. Общий результат ее подсчетов оказался не в пользу романского населения. Выяснилось, что с X по конец XIII века в опубликованных документах из Задара встречается 524 преобразованных с помощью суффикса имени, из которых 72 имеют романские суффиксы, а 462 — славянские 12. Картина славянизации предстает иной, хотя речь идет о городе с очень сильными традициями континуитета. Когда папа Александр III на пути в Венецию в 1177 году остановился в Задаре, клир и народ встретил его и проводил в собор громкими славословиями и песнопениями «на их славянском языке» (in eorum sclavica lingua) 13.

Конечно, цифры, касающиеся женского населения, не столь надежны — женщины не выступали в качестве свидетелей. Так, в документах X века соотношение славянских и неславянских женских имен составляет 1:3. Но и в данном случае очевиден быстрый рост славянского населения в городе; в XI веке указанное соотношение выглядит уже как 8:9, а в XII в.- как 1:1 14.

По отношению к Дубровнику установлено, что уже около 1200 года славянский элемент в нем был весьма значительным, а в состав верхнего слоя города (патрициата) славяне проникли, по-прежнему, еще до 1100 года 15. Что же касается Сплита, то он уже в XII веке был по преимуществу хорватским городом 16, а Трогир, по новейшим данным, стал хорватским уже в XI веке 17. Таким образом, большинство исследователей называет XII век временем, когда, по самым осторожным подсчетам, произошла окончательная славянизация далматинских городов.

Говоря о путях проникновения в города славянского элемента, по традиции считают, что в основном это были браки горожан-мужчин со славянками из окрестных сел. Не отвергая этого пути славянизации (он, по-видимому, и был основным), следует учитывать еще одну демографическую ситуацию, а именно убыль населения во время эпидемий. Так, известно об эпидемиях «чумы» в 871 и 901 годы в Дубровнике. Опустошения, чинимые мором, должны были компен-

[256]

сирошаться за счет прилива населения извне. В какое-то время, во всяком случае до 1100 года, в состав населения Дубровника единовременно (курсив наш.— М. Ф., А. Ч.) влилась значительная группа славянских поселенцев 18. Это, вероятно, и было таким заполнением «демографической пустоты», образовавшейся в результате недавней эпидемии. Наконец, какую-то роль в славянизации играл и прилив в город молодежи из окрестностей — служанок, подмастерьев, а также поденщиков и арендаторов на виноградниках.

Пути этнической и демографической эволюции города ведут, таким образом, отчасти за город — к уяснению его отношений с окрестностями. Эти отношения были связаны прежде всего с использованием горожанами ближайшей к городу земли. Крайне важно определить, как и когда город (или отдельные горожане) начали распоряжаться пригородными землями. Свидетельства частного акта — завещания приора Андрея от 918 года о принадлежавших ему виноградниках близ города стоят особняком: у Задара, в сущности, не было материковых владений еще в X веке 19 — он владел главным образом островами, но эти острова не были населены (…) (De adm. imp., I, p. 138) 20. Поселений на близких к Задару островах действительно могло не быть, поскольку владельцы земли на островах имели местом своего постоянного проживания сам Зада р. Здесь складывался такой вариант развития городского строя, при котором значительная часть горожан оказалась связанной с пригородными землями, владела ими и обрабатывала их в качестве своего основного занятия. Наличие аграрной прослойки в составе горожан даже в пору расцвета городской экономики оставалось особенностью далматинских городов 21. Именно самый ранний период городской истории может пролить свет на происхождение этой прослойки, которая сыграла весьма существенную роль в создании самого города.

Город рос вначале не только за счет естественного прироста и притока окрестных поселян, но и за счет прямого сселения крестьян из деревень. Город увеличивал таким образом число своих граждан, а крестьяне получали защиту и легкий доступ к городскому рынку. Один пример, правда, из более позднего времени: захватив в 1226 г. в борьбе с Трогиром село Острог, горожане Сплита поспешили разрушить село, разорить его кладбище, а часть жителей увести за свои стены 22. Случай с Острогом носит, возможно, исключительный характер. В других случаях дело, вероятно, не доходило до насильственной ликвидации целых поселений, но множество крестьян переселялось под городские

[257]

степы. Так, в одной из усобиц под Сплитом было сожжено более 500 деревянных, по-видимому, крестьянских домов 23. Имел место своеобразный «синойкизм» в раннесредневековых условиях. Этот термин соответствует той аналогии, которую, видимо, можно усмотреть между раннесредневековым далматинским городом и античным полисом. Конечно, эта аналогия не может быть полной, но она связана с вопросом о роли пригородной земли, известной в античности под названием «полисная хора» и имевшей столь важное значение в поддержании полисных порядков. Близкая к городам земля в Далмации выступала в роли такой полисной хоры, и в столетия общей аграризации помогла прокормиться городскому населению. Таким образом, на этом этапе земледельческая округа, как и в полисе, являлась органической составной частью городского коллектива. Безусловно, острова являлись важнейшей опорой раннесредневекового Задара 24. Эта констатация, сделанная Н. Клаич, может подкрепить ее тезис о полисных основах городского строя в Далмации.

Отчетливо различимы две формы взаимосвязей города и округи — сселение окрестных жителей в город и обратное движение горожан на пригородные земли в качестве их собственников и земледельцев. Существовал, видимо, и третий канал отношений, когда крестьянин, не переезжая ни внутрь города, ни под защиту его стен, но, продолжая жить у себя в селе, тем не менее имел статус горожанина, принимая участие во всех городских делах. Это подтверждается сообщением Фомы Архидиакона о том, что при разорении села Острог сплитчане, пересчитав свое войско, нашли в нем 3 тыс. человек 25. Еще более выразительно известие того же Фомы о присяге новому подеста в мае 1239 г., когда список взрослых присягнувших мужчин-горожан составил 2 тысячи 26. Между тем население Сплита даже в более поздние времена не превышало 3 тысячи человек, что никак не согласуется с цифрой в 2 тысячи взрослых мужчин или, тем более, в 3 тысячи воинов. Ясно, что в число горожан были зачислены какие-то люди, которые могли быть только окрестными крестьянами. Следовательно, эта форма взаимодействия города с округой — городское гражданство окрестных крестьян — была свойственна Сплиту и в ранние столетия, а может быть, и не одному Сплиту. Наличие «полисной хоры» в ряде городских общин заставляет это предполагать.

Полисная хора в древности была не только материальным оплотом городского единства, но и важным средством поддержания особого социального климата в городе — равен-

[258]

ства его свободных горожан. Раннесредневековая далматинская округа городов выполняла отчасти те же функции. Здесь существовал обычай (долго сохранившийся в пережитках) равного раздела между горожанами новоприобретенных земель. Л. Маргетич отметил, что в ряде общий еще в XIV веке сохранилась практика деления горожанами поровну пригородных земель — практика, безусловно, «очень старого порядка, применявшегося во время основания и расширения средиземноморских городов много раньше XIV в.» 27. Эти эгалитарные тенденции в жизни далматинского города также напоминают порядки античного полиса 28. Роль пригородных земель на ранних этапах жизни города была велика не только потому, что никакой город нельзя себе представить без его округи, но и потому, что именно в это время проявилась такая важная черта городского строя, как уравнительная тенденция.

Хозяйство городов в эти столетия развивалось своеобразно. Импульс к оживлению экономики дали не ремесла, а промыслы. Три из них, по общему мнению, являются древнейшими. Это — выпарка соли из морской воды, рыболовство и мореходство. Добыча соли возможна лишь в жаркое лето и не везде, а лишь на мелководье (остров Паг около Эадара, Стон у Дубровника). Но зато в этих удобных местах она велась издавна, по крайней мере с X века. Рыболовство в Далмации — занятие еще более распространенное, о рыбаках в составе задартинцев известно с 995 года. Наконец, мореходство оказалось спасительным средством существования для горожан с момента их бегства от славян. «Море им помогало жить»,— кратко сказал об этом Константин Багрянородный (De adm. imp., I, p. 142). Наименее «городским» промыслом было, пожалуй, мореходство — им занимались все, лодки строились в любой прибрежной деревне. Это не мешало городам располагать и собственным флотом. Дубровник выставил свои суда во второй половине IX века для войны с арабами. Но прямо или косвенно, однако, на развитие городского рынка все три промысла оказали большое влияние. Сходную роль играла еще одна отрасль хозяйства.

Жители раннего города бережно хранили античные навыки разведения лозы, оливы и других садовых культур. Правда, территория, где они могли бы использовать этот сельскохозяйственный опыт, поначалу (в VII—VIII веках) сократилась, но, во-первых, не до самых городских стен, во-вторых, скоро наступило время мирного симбиоза со славянами. Города получили возможность стать центрами интенсивного земледелия еще и потому, что славянское на-

[259]

селение ещё не знало местных культур — оно было преимущественно хлебопашеским или скотоводческим. Города в этих условиях становились пунктами обмена вина, масла и смокв (инжира) па хлеб и мясо.

Промыслы и интенсивное земледелие превращали города в рыночные центры. О том, что товарообмен возник рано и рано принял денежный характер, свидетельствует Константин Багрянородный: император Василий I приказал, чтобы всё, что города раньше платили стратигу, они платили бы отныне славянам и жили бы в мире с ними. Сплит должен был платить 200 номием, Трогир — 100, За дар — 110, Дубровник – 72 (De adm. imp., I, p. 146; ВИИШ, т. II, с. 36). Уплата этих, хотя и символических денежных сумм в качестве «подати мира» была возможна все-таки только при наличии действующего рынка.

Таким образом, даже при условии, что в раннем городе не получили достаточного развития ремесла, три отрасли его экономики способствовали обособлению города от окружающих поселений. Ремесленное же развитие города запаздывало, исключая строительное дело. В IX—X вв. городские скульпторы-камнерезы создали хорошо знакомый «дороманский» (или «старо хорвате кий») стиль. В одном только Задаре найден ряд саркофагов, алтарных шатров и преград, каменных решеток на окнах. Почти все они украшены характерной местной «плетенкой», а в XI веке городские камнерезы создавали еще более сложные многофигурные композиции 29. Наиболее ранние (около 1000 года) реликварии из Задара, корона св. Влаха из Дубровника подтверждают успехи ювелирного дела 30. С конца XI века это ремесло переживало подъем, к 1176 г. относится создание в Задаре первой ремесленной корпорации золотых дел мастеров 31. В целом, однако, в эту эпоху, да и позднее в большинстве городов, кроме Дубровника, не ремесло определяло городскую экономику 32. Социальная характеристика раннесредневекового города сложна. Источники свидетельствуют лишь о наличии в городе «лучших людей», «знатных» (nobiles).

С XII века в Задаре складывается и наследственная знать (proceres) — Петричи, Злорадичи, Кучила 33. Имелись в составе городского населения и рабы, упомянутые в завещании приора Андрея и в Супетарском картулярии конца XI века, они были заняты в основном в сельскохозяйственном производстве 34.

В основной массе горожан как в X—XI веках, так и в XII — первой половине XIII века не прослеживаются иные градации, кроме владельческих и профессиональных. В со-

[260]

циальном смысле средний слой горожан (будущие «пополаны») был сравнительно однородным, и эта однородность сыграла значительную роль в развитии городских институтов. Именно это обстоятельство обеспечило относительно равномерное созревание, а затем и фиксацию городского права, обусловило потребность в регулярном делопроизводстве, а затем н функционирование устойчивых городских учреждений. Этому не противоречит тот факт, что городские учреждения в своем окончательном виде после 1250 года получили не пополанский, а аристократический характер. Особенность далматинских коммун в том и заключалась, что городская звать, монополизировавшая коммунальную администрацию, являлась силой, не созданной (даже частично) за счет внешних, иногородних элементов, а выросшей внутри города и поэтому органически связанной со всем городским строем.

Необходимо в связи с политическим развитием города вкратце остановиться на развитии городского нотариата и права. В Сплите он прошел в своем развитии три фазы 35. Первую фазу, начиная с 30-х годов XII века, можно назвать временем «примитивных писцов», когда документы создавали просто грамотные люди, в большинстве — священники. Института городских нотариев еще не было. С оформлением городского строя в соседних итальянских городах институт городских нотариев (notarii communis) возник и в Далмации (в Сплите — с 1176 года) — вторая фаза. Нотариями были еще преимущественно клирики. Число их было невелико: образованных людей не хватало. Наконец, в начале XIII века наступила третья фаза истории нотариата в Сплите, когда нотарии, включенные в систему учреждений Священной Римской империи, получили обозначение «imperiali auctoritate». Нотариями теперь становились также и миряне, число их возросло, они не только выполняли задания коммунальных властей, но и составляли частные акты. Объем их деятельности увеличился, и контроль за соблюдением законности при составлении ими документов возлагался отныне еще на одно должностное лицо, на «экзаменатора» (в Сплите известен с 1247 года).

Развитию нотариата в Задаре, по мнению Н. Клаич, свойственны те же закономерности 36. Влияние итальянского нотариата в Задаре было еще сильнее, чем в Сплите, влияния же византийских порядков совершенно не ощущалось 37. Судя по новейшим исследованиям 38, в каждом городе к 1250 году было несколько нотариев, расхаживавших по городу, и там, где встречали их клиенты, они в ответ на

[261]

их просьбы составляли краткие наброски (schedulae), чтобы у себя дома нотарий мог превратить их в развернутые документы (instrumcnta), выдаваемые на руки просителю, а в особой книге оставить краткую запись о совершенной сделке (imbreviatura) 39. Впрочем, составление этих книг («нотариальных тетрадей») относится лишь к 60—70-м годам XIII века.

Для правовой жизни городов Далмации X—XII вв. характерно отсутствие писаного права. Господствовал обычай (usus, consuetudo). Нередко расследование сводилось к «изучению обычая», имевшего отношение к данному правовому казусу. Еще в середине XIII века далеко не все городские судьи знали грамоту — судья в Задаре в 1239 году не мог подписать решение суда, так как «не умел писать» (CD, IV, s. 83). Нормы судопроизводства передавались изустно, преимущественно в патрицианских семьях, и усваивались практически при судоговорении. Поэтому при рассмотрении сложных судебных дел присутствовало много нобилей.

Отсюда проистекали два важных последствия. Во-первых, само судоговорение в этих условиях содержало элементы правотворчества, поскольку трактовка обычая в каждом конкретном случае зависела от компетентности судебной коллегии. Так как от XII в. сохранилось очень немного законодательных актов из городов, можно предположить, что до середины XIII века преобладало правотворчество «традиционного» типа. Неупорядоченность была характерна для правоотношений в далматинских городах конца XII — начала XIII века 40. Частое переизбрание состава судебных органов при отсутствии кодифицированного права нередко нарушало преемственность в рассмотрении судебных дел. Новый состав судебной коллегии заново рассматривал незавершенные прежними судьями процессы. Закономерной в таких условиях была и апелляция одной из сторон на решение предшествующего состава курии 41. Для обеспечения преемственности судопроизводства с конца XII века в городах был введен институт судебного пристава, заимствованный из хорватского права. Пристав прикреплялся теперь к каждому судебному делу и следил за его ходом; привлекался он и при повторном рассмотрении дела 42.

Во-вторых, при функционировании обычного права в городах оно было неотделимо от его коллективного носителя — патрициата. Судьи, как и судебные коллегии в целом, должны были иметь не столько высокую профессиональную подготовку, сколько авторитет. Именно это, а не закон, гарантировало нерушимость принятого судебного постанов-

[262]

ления. В далматинских городах судебная прерогатива принадлежала всему патрициату, хотя судейские должности занимало очень небольшое число людей 43, и нобили не всегда были склонны выполнять постановления, относящиеся ко всей городской общине. В начале XIII века в Сплите судебным решением курии подчинялись только городские низы. Произвол патрициата во время судебных заседаний принимал иногда форму физической расправы над неугодными людьми 44.

С середины XIII века в городах началась кодификация обычного права — создание городских конституций, статутов 45. Она была обусловлена рядом факторов несоответствием норм обычного права усложнившимся социально-экономическим условиям; дефицитом правозащиты; закреплением монополии на власть у патрицианского сословия; введением в городах режима подестата — правления иностранца, облеченного судебно-исполнительной властью. Подеста мог управлять городом, только опираясь на писаную конституцию.

Акт кодификации права не сводился к механическому объединению старых «обычаев» с новыми законами уже потому, что эти обычаи необходимо было первоначально вычленить в качестве абстрактных правовых норм из практики городских судебных коллегий. Сплитская кодификация 1240-х годов, связанная с именем Гаргана де Аршиндис, подеста из Анконы, практически сопровождалась обширной судебной реформой, изменившей весь городской правопорядок. Судебная система Сплита была создала Гарганом заново. Фома Архидиакон отмечал, что подеста не раз указывал на необходимость соблюдения законов при судопроизводстве; со времен Гаргана судьи всегда имели под рукой капитулярий и не приступали к рассмотрению дел без этой книги 46.

С середины XIII века правозащита в городах Далмации стала более эффективной, а судебная система удовлетворяла потребности различных городских слоев. Кодификация права была, таким образом, выражением глубоких социально- политических процессов, в ходе которых общественная жизнь города окончательно обрела зрелые коммунальные формы. К 1250 году ранний период развития далматинских коммун завершился.

При характеристике политико-административного строя раннесредневекового города он обычно обозначается в качестве «докоммунального». Это определение вряд ли правомерно, так как оно лишает самостоятельной исторической

[263]

значимости долгий период городской истории (около VIII- XI века), представляя его в качестве затянувшейся прелюдии к коммунальной эпохе. В историографии появилась тенденция хронологически сократить этот «неясный» период городской истории; либо необоснованно настаивают на длительном сохранении в Далмации позднеримского муниципального строя 47, либо чрезмерно рано (X—XI века) датируют начало коммунальной эпохи 48.

Муниципальный строй сохранялся до тех пор, пока в городах существовало сословие куриалов — социальная основа муниципальной структуры городского самоуправления. Это сословие повсеместно и окончательно сошло со сцены в VI веке. В основе же ранних датировок коммунального строя в Далмации лежит неверная дефиниция самого термина «коммуна». Ее определение в качестве «объединения равноправных граждан» (Й. Лучич) не соответствует марксистскому пониманию коммуны, одной из черт которой является вооруженная и самоуправляющаяся ассоциация 49. Коммуна возникает тогда, когда неравноправно городского населения находит воплощение в конкретных организационных формах. Город X—XI веков еще не имел светской системы самоуправления, полностью отделенной от церковной; еще не оформилась структура представительных административных коллегий, а главное, основам его политической жизни была чужда сословность. Политическая автономия городов Далмации в X—XI веках была налицо, но коммунального строя они не имели.

В силу сказанного институты самоуправления далматинских городов X—XI веков нельзя расценивать лишь как остатки муниципальной или как зачатки коммунальной организации. Мысль о так называемом «редуцированном» муниципальном строе 50 нуждается в уточнении. Речь должна, видимо, идти не о «редукции» муниципия после VI века, а об его разложении с сохранением лишь отдельных элементов, оказавшихся жизнеспособными в условиях новой городской действительности 51. Таким элементом оказался прежде всего институт градоначальников-дуумвиров (duumviri) . Остальные институты позднеримского муниципия — сенат и «городской защитник» (defensor civitatis) — отмерли вместе с «ordo decurionum» (сословием куриалов).

Отмиранию муниципальных коллегий (сената) и сохранению в городах системы duumviri, видимо, в немалой степени способствовала н политика византийских императоров. С ходом времени имперские власти все более опирались в городах не на традиционные коллегии, а на собственных

[264]

ставленников — магистратов 52. Периферийное положение Далмации и затрудненность сообщения с Константинополем привели к тому, что здесь, как правило, не было специального имперского наместника. Его функции исполнял старший приор (градоначальник) города Задара, носивший ранее титул архонта провинции Далмация, в IX—X веках — стратига фемы, а с середины XI века — катепана 53. До середины XI века было правилом объединение функций наместника Далмации и задарского приора в одних руках. Исследования Я. Ферлуги показали, что должность приора была первичной по отношению к должности стратига и более почетной, ибо стратиг Далмации не имел ни значительных средств, ни войска, ни собственного административного аппарата 54. Видимо, чаще император утверждал в качестве стратига того, кто исполнял приорскую должность в Задаре.

Мысль о прямой связи института городских приоров X—XI веков в Задаре, Сплите, Трогире, Дубровнике с муниципальной системой duumviri принята большинством исследователей 55. Во главе системы самоуправления раннесредневекового города по-прежнему стояли два человека — «старший» (maior) и «младший» (iunior, minor), только теперь они избирались не сенатом, а скорее всего на общей городской сходке. Термин «приор» встречается уже в позднеантичных документах при обозначении лиц, возглавлявших scholae — профессиональные объединения населения римских городов 56. Вспомним также монастырских приоров, пополанских приоров XIII века в Италии, наконец, приоров, возглавлявших отдельные «братства» (fraternitatcs) в далматинских городах XIV—XV веков 57. Во всех этих случаях под «приором» понимали лидера неформального сообщества, которое в той или и пой степени противостояло общностям иного типа: муниципальной курии, мирянам, коммуне. Нейтрализм этого термина (приор — «первый»), видимо, способствовал его постоянному воспроизводству в тех общностях, которые избегали превращения подобной терминологии в титулатуру.

В связи с вопросом о времени введения приората в городах Далмации важно учитывать даипые об основании и реставрации городских церквей. В надписях XI—XII вв. из Трогира н Котора идет речь о церквах, основанных приорами; они воздвигались частным образом членами приорских семей и служили местом их захоронения 58. Однако одна из надписей VIII века на обломках церкви св. Марии на рынке в Трогире имеет существенную особенность: некий «князь» Констанций в 715—717 годы отремонтировал церковь

[265]

св. Марии, воздвигнутую ого предшественниками 59. Иначе говоря, храм, отремонтированный Констанцием, не был родовым — его воздвигли «предшественники», а не «предки». Таким образом, система наследственного приората в начале VIII века в Трогире еще не оформилась. Приорат складывается скорее всего в середине VIII—IX веков, а наследственный характер приобретает в период наибольшего ослабления позиций Византии на Адриатике — в начале IX века 60. Известный по источникам с начала X века приорат Задара оформился, несомненно, значительно раньше. В X веке в Задаре уже существовали приорские династии. Наиболее известной в Далмации X—XI веков была задарская династия приоров Мадиевичей. Их сыновья и братья, не занимая никаких должностей, тем не менее подписывали городские документы прежде остальных нобилей (CD, I, s. 68, 98). Приоры имели тесные родственные связи с городскими епископами — нередко и приор, и епископ были членами одной семьи 61. Хотя приоры были одними из самых могущественных людей в далматинских городах, говорить об их стремлении к единовластию было бы преувеличением 62. Приоры не решали самостоятельно пи одного важного дела; даже распоряжаться причитавшимися им доходами с городских промыслов они могли только с согласия сходки горожан (CD, I, s. 206). Сила задарских приоров была существенно подорвана во второй трети XI века, когда Мадневичи пытались добиться от Константинополя автономии для городов, намереваясь реально подчинить их своей власти. Один из задарских приоров во время очередного визита в Константинополь был по приказу Михаила IV Пафлагонянина заключен в тюрьму, где и погиб.

О времени пребывания приоров у власти для X века нет надежных сведений. Известно, что в XI веке приорская должность была временной. В 1095 году далматинский приор Драго находился пятый год в этой должности во время своего третьего приората (CD, I, s. 205). Возможно, срок исполнения приорской должности был пятигодичным. Во всяком случае, так обстояло дело в Равенне 63. О том, что эта должность не была пожизненной, свидетельствуют и упоминания о «прежних приорах», в том числе живых. Впрочем, нередко на посту приора оставались до самой смерти.

В целом для далматинского приората характерны следующие черты: 1) наследственный характер замещения должности; 2) нередко пожизненное, а в XII веке, — во всяком случае, длительное пребывание на этом посту; 3) очевидное преобладание исполнительных функций над судебно-

[266]

законодательными; 4) роль одного из важнейших системообразующих факторов городской административной структуры — все прочие органы самоуправления в значительной степени ориентированы в своей деятельности на приора (свидетельство недоразвитости коллегиального начала в городском самоуправлении IX—XI веков); 5) смыкание с городским епископатом.

О судебных органах далматинских городов для IX— XI веков известно мало, поскольку судьи в источниках выступают чаще всего в качестве свидетелей, вне прямой связи с исполнением своей должности. Да и судебные процессы вели не судьи, а епископ, приор, трибуны и другие нобили с необозначенными должностями. Таким образом, налицо растворение специализированной судебной коллегии в массе политически активных горожан. Необособленность судебной коллегии от прочих органов самоуправления характерна для относительно простых политических организмов со сравнительно единой социальной базой 64. Известно тем не менее, что в раннесредневековом городе судьи делились на «высших» и «низших», а возглавлял их так называемый «primas». Относительно судей и приоров можно, видимо, допустить определенную преемственность с аналогичными позднеантичными институтами, хотя эти должности приобрели немало специфических черт, присущих системе самоуправления раннесредневекового города. В полном смысле новыми ее институтами стали городская сходка и трибунат.

Сходка объединяла все взрослое мужское население города — богатых и бедных, клириков и мирян — и решала все наиболее важные вопросы городского управления 65. Неубедительными остаются попытки показать невозможность одновременного сбора большой массы людей 66. Во- первых, численность городского населения в Далмации до XIII века не превышала 1,5—2 тысячи человек (т. е. среди горожан было не более 400—500 взрослых мужчин). Только в исключительных случаях (создание новой городской конституции, военное положение) на сходку являлись крестьяне из округи (тогда число участников сходки могло вырасти до 2 тысяч). Во-вторых, выражение источников о сходке «всех горожан» для XI—XII веков практически равнозначно собранию всех взрослых мужчин, так как официальный статус гражданства не существовал в Далмация до XIII века 67. Решения сходки обладали высоким авторитетом: в 986 г. в связи с возвратом владений монастырю св. Кршевана в Задаре подчеркивалось, что решение было принято с согласия всего народа, мужчин и женщин (а не только

[267]

мужчин), старых и малых, а не каким-либо «специальным» (имелось в виду — узким) советом (CD, I, s. 45). Данные о порядке на сходке содержит дарственная монастырю св. Марии от 1095 года. Там сказано о решении, принятом, «как подобает» (cum omni honestatc et mensura); при вынесении его народ вопрошал: «Угодно ли вам это?» (Si placeret?) и получал ответ: «Всем угодно» (Omnibus placet) (CD, I, s. 204). Выдающаяся роль сходки в политической жизни города X—XI вв. характерна и для других стран Европы, в частности — для Италии 68. Ряд исследователей считают возникновение сходки началом нового этапа в политическом развитии далматинских городов, а ее существование — главным содержанием этого этана городской истории 69. Действительно, поздне-римский муниципий не знал политического института, воплощавшего единство всей городской общины и превосходившего своим авторитетом все прочие органы городского самоуправления, как не звала его и средневековая коммуна.

Характерным для Далмации явлением в политической истории раннесредневековых городов стало формирование группы городских трибунов. Споры по поводу сущности этой магистратуры не утихли до сих пор 70. Деятельность трибунов касалась и сферы правоотношений (в судах, при заключении договоров), но наиболее вероятно, что трибуны стояли во главе квартальных отрядов городской милиции, которые одновременно являлись и подразделениями городского ополчения. Так, в Задаре число трибунов было не только постоянным (в — 12 человек), но и кратным количеству секстериев (кварталов) города 71. Это вполне согласуется с той важной ролью, которую играли в развитии средневекового города кварталы, округа, соседства, связанные с ними церковные приходы, т. е. формы локальной территориальной общности городского населения, унаследованные от античного города 72. Сословное членение городского населения в значительной степени подменялось традиционным территориальным членением. Так в раннем средневековье развивалась и Венеция, где до «синойкизма» начала IX века существовало множество мелких островных общин, возглавляемых трибунами. В Далмации трибунат был развит в сравнительно меньшей степени, чем на лагунах, но и здесь формирование трибунской аристократии стало одним из наиболее существенных факторов «диссоциативного» пути развития позднеримского городского строя 73.

Далматинскому трибунату были во многом свойственны те же черты, что я приорату, прежде всего наследственность

[268]

а долгосрочность занятия должности. Известны семьи, в которых должность трибуна переходила от отца к сыну, а сам термин «трибун» стал составной частью личного имени (Trunzanus) 74. Трибуны входили вместе с приорами в единую аристократическую группу, роднились посредством браков, из числа трибунов выходили иногда приоры (CD, I, s. 26, 46, 49, 108). Родственники (прежде всего братья) трибунов участвовали в политической деятельности, не занимая официальных должностей. Иногда трибунами оказывались два брата (один — трибун острова Раб, другой — трибун г. Задара) (CD, I, s. 46). Трибуны, как и приор, были облечены исполнительной и судебной властью. Сходство приората и трибуната свидетельствует о внутреннем единстве административной структуры раннесредневекового далматинского города и о взаимосвязанности ее элементов.

Для структуры, самоуправления далматинских городов X—XI вв. было, таким образом, характерно: 1) наличие народного собрания; 2) дуализм территориально-соседских общин, составлявших город, и города как единого социально-политического организма; 3) аристократический характер высших исполнительных магистратур. К этим признакам следует, может быть, добавить также отсутствие системы прямого налогообложения: оно неизвестно иа протяжении всей истории далматинских средневековых городов, поскольку финансирование городских нужд осуществлялось, по-видимому, за счет судебных и торговых пошлин.

Совокупность этих характеристик вновь приводит к мысли об аналогии политической структуры раннесредневековых городов Далмации со структурой античного домуниципального полиса, с присущей ей бессословностью городского строя, дихотомией полиса и территориально-соседских общин, его составлявших, органическим единством и противостоянием полисной аристократии и демократии 75.

Квазиполисная структура самоуправления далматинских городов достигла своего расцвета в XI веке, но уже к концу этого столетия равновесие между ее элементами нарушилось. Прежде всего этот процесс был связан с формированием патрицианского сословия. Задарские патриции (nobiles) впервые упоминаются с конца X века, а для других городов — с XI века. Оформление патрициата сопровождалось становлением и особого, патрицианского самосознания. Далматинские нобили XIII—XIV веков возводили свои родословные к итальянской знати, к античным патрицианским родам и даже к древним троянцам. Эти факты справедливо оцениваются как стремление патрициата к обособлению от

[269]

остальных горожан, но при этом нередко забывается о том, что не всегда далматинская знать так настойчиво подчеркивала свое иногороднее происхождение. Так, надпись на саркофаге сплитского приора Петра (IX—XI века) гласит, что он «родился, вскормлен, получил образование в Сплите» 76. Аналогична надпись на саркофаге сплитского архиепископа Иоанна (вторая четверть X или последняя треть XI века) 77. На надгробиях Иоанна и дубровницкого архиепископа Виталиса (умер в 1046 году) названы отцы умерших 78, что позволяет предполагать местное происхождение этих людей. Скорее всего знатные далматинцы раннего средневековья гордились этим происхождением и не пытались его замалчивать. Таким образом, в XII—XIII веках в сознании городской верхушки произошел перелом, нуждающийся в объяснении.

В связи с этим приобретают важность данные патрицианской антропонимики. Наиболее интересным в этой области является факт постепенного исчезновения в ходе XIII века фамилий у патрициев таких городов, как Сплит и Трогир, тогда как дубровницкая и аадарская знать свои фамилии сохранила. До середины XIII в. преобладало обозначение представителей городской знати по типу «А внук Б», причем вторая часть имени («Б») практически являлась не именем деда, а семейной фамилией. В югославской литературе принято переводить «nepos» в подобных формулах как «племянник» 79. Это вряд ли правильно по двум причинам: счет родства по боковой линии для Далмации неизвестен; в ряде случаев Фома Архидиакон дополняет стандартную формулу «А внук Б» указанием на отца человека (Гаудий, сын Котинин, внук Карокулин 80), выстраивая прямых родственников-мужчин в генеалогический ряд. Из 16 известных за 1203—1232 годы сплитских «викариев» (т. е. заместителей городского князя) 10 именовались по этой формуле 81. То, что последняя часть подобного наименования представляла собой фамилию, следует из имен Добре, внука Карокулина (викарий 1208—1209 гг.), и Фомы, внука Мессгалипы (викарий 1214—1215 годов): известно, что Карокулипы и Месегалины (Месагалииы) являлись знатными сплитскими семьями уже с XI — начала XII века 82. Однако с середины XIII века в Сплите и Трогире стало решительно преобладать наименование по типу «X сын (filius)Y», в котором лить со временем обнаружилась тенденция к превращению второй части («Y») в полноценную фамилию, и то лишь у наиболее видных семей.

У фамилий XI—XII веков имелась еще одна особенность —

[270]

часть из них, по-видимому, была образована от топонимов. Так, сравнив название задарского секстерия Марро ин Сако с фамилией сплитского викария 1217 и 1234 годов. Менганцы Маравенья (Maravegne) (CD, III, 8. 164, 394), можно, видимо, счесть вероятным, что и название городского района, и фамилия викария образованы от романского корня mar-, обозначающего заболочеиную местность. С середины XIII века связь между патрицианскими фамилиями и топопимамп становилась обратной: деревеньки в округе назывались по фамилиям своих хозяев-нобилей. Эти факты свидетельствуют о некотором ослаблении с середины XIII века связей далматинской городской верхушки с городской общиной и о разрыве традиционных связей городской знати с городскими кварталами. Исчезновение фамилий и счет по отцу превращал генеалогию патрициев в их личное дело, лишая историю знатных родов того общественного значения, которое они, безусловно, имели в X—XI веках, когда само существование этих родов было теснейшим образом связано с локальными формами общности городского населения («малыми ассоциациями»). Знать все более противопоставляла себя городской корпорации н со временем создала собственные организационные формы, вытеснив сходку из сферы городского самоуправления.

В XI—XII веках этих форм еще не было. Нобили «толпой» (turba nobilium) 83 присутствовали при решении важных дел, которые в XII веке все реже выносились на утверждение сходки. Уже в XI в. при разборе судебных дел, помимо епископа, приора и судьи, присутствовало столько нобилей, что их «долго было бы перечислять» (CD, I, s. 153). В начале XII века оформлялась более узкая правящая группа proceres или principes. Значительная часть proceres не имела должностей, так что неформальный («неконституционный») характер стоявшей у власти группы сохранялся. Людям, «правящим» городом, выдавались с середины XII века привилегии венгерских королей, которые до этого предоставлялись всем гражданам. Остальное население все чаще обозначалось как «concives» (сограждане) иди даже «contributes» (соплеменники) правителей (CD, II, 49). На острове Брач уже в 1075 году непатрицианское население острова обозначено хорватским королем Звонимиром как «insulane» (островитяне) (CD, I, s. 159), но отнюдь не «граждане». Патрициат становился основным, а затем и единственным обладателем городской автономии.

Впервые автономия была документально закреплена после подчинения Далмации венгерским королем Кальманом.

[271]

Соглашения короля с городами закреплялись в так называемых «дипломах трогирского типа» (1107 г.) 84. Трогирская хартия, единственная из сохранившихся, должна была служить двум задачам: зафиксировать сложившееся к XII веку политико-административное устройство городов и определить характер взаимных обязательств с новым сувереном. Король обещал городу: 1) сохранять прочный мир; 2) не превращать горожан в подданных «tributarii»; 3) утвердить епископа и князя, которых выберут горожане; 4) позволить горожанам пользоваться издревле установленными законами; 5) сохранить за гражданами право выселяться из города вместе со своими семьями; 6) не позволять вселения венгров или других иностранцев в город без согласия горожан и отказаться от права постоя в Трогире. Наконец, стороны договорились о разделе дохода от торговых пошлин: десятина шла трогирскому епископу, а остальное делилось между королем и городским князем в соотношении 2:1 (CD, II, s. 19). Во внутреннюю жизнь далматинских городов, как она сложилась к 1100 году, эта хартия вносила мало нового. Новыми были письменная фиксация городских порядков и переход к системе договорных отношений с государством-сюзереном. С королем договаривались не отдельные люди, а единая городская община, отказывавшаяся от части общинных доходов в пользу сюзерена. Диплом Кальмана дополняет известная надпись, начертания около 1105 года на колокольне задарского монастыря св. Марии, выстроенной по приказанию короля 85. В ней Кальман сообщает об одержанной им над задартинцами победе, а после этого говорит о «наградах мира», т. е. о мирном вступлении в город. В третьей части надписи сказано, что король повелел воздвигнуть эту колокольню за своп счет. Постройка колокольни с надписью отражала, по всей вероятности, стремление Кальмана передать положение дел, сложившееся в ходе заключения договора с Задаром, как ситуацию принесения вассальной присяги: первая часть надписи повествует о подчинении горожан королю, вторая — об установлении мира и, по-видимому, вассальных обязательств, третья — о даре сеньора новоявленному вассалу.

Кальман, конечно, хотел представить включение городов в состав Королевства Венгрии в привычных для феодальной среды категориях. Интереснее, однако, то, что и сами города, судя по всему, не возражали против подобной трактовки установившихся отношений с Армадами. Итак, «имперский» период политического существования городов, когда они пользовались византийским покровительством, но не обла-

[272]

дали официально автономным статусом, сменился «коммунальным» периодом, когда города обрели этот статус, но в значительной степени лишились защиты государства-сюзерена. Документами, фиксировавшими этот статус, были коммунальные хартии - к их разряду» бесспорно, относится и диплом Кальмана. Таким образом, дипломы «трогирского типа», или коммунальные хартии, представляли собой акты, закреплявшие отношения вассально-сеньориального типа. Эти хартии оформляли «оммаж» города сеньору, но косвенным образом они содержали и признание его самостоятельности в качестве контрагента вассальной присяги.

Признание Кальманом автономии городов отнюдь не означало, что их отношения с Королевством Венгрии стали бесконфликтными. Венгерские феодалы и после этого неоднократно пытались утвердиться в степах далматинских городов, и населению приходилось сплои отстаивать свою независимость. После более чем тридцатилетнего пребывания городов в рамках феодального Венгерского государства король Гейза II даровал Сплиту о Трогиру в 1141—1142 годы привилегии, зафиксированные как дополнительные статьи к диплому Кальмана. Вторая привилегия Сплиту, как и трогирская, словами «с вашим судьей» (CD, II, s. 49), уточнила ранее данное этому городу право пользования старыми законами. Очевидно, венгры пытались посадить в городах своих судей. В трогирском дипломе Гейза II обязался: 1) венгры не будут взимать долги с горожан; 2) не будут брать заложников; 3) люди короля не будут выводить горожан за пределы города (CD, II, s. 53—54). Городская община выступала в этих дипломах в качестве института, гарантирующего личную свободу горожанина независимо от его принадлежности к той или иной группе сограждан. Понятие городской свободы «libertas civitatuin» фигурирует и в договоре Задара с общиной острова Раб 1190 года. Эта свобода заключалась в свободе горожан внутри городских стен: здесь с ними нельзя делать того, что можно вне стен, а именно взыскивать долги, искать у них награбленные вещи (CD, II, s. 248).

Конституционная структура города формировалась медленно. После 1107 года в Далмации появились городские князья, но приоры еще около полувека фигурируют в доку ментах наряду с князьями, а некоторые из них обозначаются то как князья, то как приоры (CD, II, s. 31, 45, 49, 55). Очевидно, термин «comcs» первое время был лишь калькой с далматинского «приор». И в начале XII века сохранялась долгосрочность исполнения должности приора-князя, хотя

[273]

неустойчивая политическая конъюнктура нередко заставляла горожан менять состав правящей верхушки, которая в XII веке в значительной степени оставалась местной по происхождению. Престиж княжеской должности к концу XII века упал в связи с притязаниями на нее со стороны окрестных хорватских феодалов. Они жили в городах наездами, управляя ими с помощью местных викариев. Поскольку горожане «брезговали оказаться под властью славянина» 86, княжеская должность нередко была вакантной. Когда Задар в конце XII века избавился от венецианского владычества и от венецианских князей, княжеская должность на протяжении некоторого времени оставалась незанятой и городом управляли консулы (CD, II, s. 318—319).

Не следует преувеличивать степень зрелости городских административных коллегий в XII веке. Патрициат в это время еще не настолько созрел и выделился из городской общины, чтобы выработать устойчивую систему коммунальных советов. Аморфность коллегий, неопределенность их функций и количественного состава были общим явлением в раннекоммунальных политических образованиях Европы 87. К 1200 году можно судить о существовании лишь двух коллегии узкого состава — консулата, дублировавшего функции князя, и курни, состоявшей из судей и советников. В науке утвердилось мнение, что на родине консулата, в Италии, консулы первоначально были членами временных комиссий, создававшихся городской сходкой для решения конкретных политических вопросов (ad hoc), и лишь впоследствии закрепились у власти в качестве постоянной коллегии 88. В Далмации же консулат, скорее всего, — оформленная группа «proceres», члены которой постепенно приобрели статус магистрата. Как правило, консулов было от трех до шести, но количественный состав их коллегии, видимо, так и не был строго определен. На протяжении столетия (примерно в 1150—1250 годы) консулы эпизодически упоминаются в документах, но окончательно они еще не утвердились. Традиции приората, которых не имели города Италии и Южной Франции, затрудняли утверждение консулата, полностью дублировавшего функции городского градоначальника.

Гораздо более перспективной оказалась другая коллегия, не подменявшая собой высшую исполнительную магистратуру, но дополнявшая ее,— курия, состоявшая из судей и советников. Очевидно, на раннем этапе (рубеж XII— XIII              веков) курия объединяла консулов и судей — практически всех должностных лиц высшего ранга (не более 10 че-

[274]

ловек). Вряд ли курия была многолюдным собраннем 89. Курия из судей и советников оказалась жизнеспособной, поскольку она объединяла в рамках одного административного органа и судебную, и исполнительную власть. Неотделенность судебной власти от исполнительной стала одним из системообразующих факторов средневекового коммунального строя. Объединение в составе курии судей и консулов не составляло больших трудностей — судейские и консульские должности поочередно исполнялись одними и теми же людьми. В Дубровнике известны имена 9 судей в 1190 и 1195 годы и 10 консулов в 1198 году 90. Из этих 10 консулов четверо ранее были судьями, а у пятого судьей был близкий родственник, скорее всего брат. Похоже, что преимущественное право знатных семей на высшие городские магистратуры сложилось уже к началу XIII века.

Коммуна становилась на нош в сложной внешне- и внутриполитической обстановке. XII век ознаменовал в жизни большинства городов также многочисленными конфликтами с местной церковью.

До сих пор в науке идут споры об оценке роли городской церкви (в частности, епископата) в политической жизни далматинских городов IX—XII веков. Остается неясным, был ли епископ носителем высшей исполнительно-законодательной власти. Функции епископа как защитника городских интересов перед государством в позднем Риме хорошо выяснены, но неизвестно, играл ли епископ эту роль и в средневековой Далмации. Об определенной преемственности в этом отношении свидетельствует дубровницкий материал. Мнение С. Ранни, И. Луциуса и других о том, что дубровницкая епископская кафедра была прямой наследницей эпидаврской 91, нашло подтверждение в опубликованных в XIX веке самых ранних памятниках хорватской истории: в грамоте, которой пана Бенедикт VIII даровал дубровиицкому архиепископу Виталису паллий (знак митрополичьей власти), Виталис назван архиепископом Эпидаврским, только имеющим резиденцию в Дубровнике (CD, I, s. 61—62). Таким образом, церковь раннего средневековья явно сохранила идею «translatio scdis episcopalis». Этот факт небезразличен для проблемы континуитета городских институтов.

Роль далматинского епископата в политических событиях X века хорошо известна: достаточно напомнить о бурных «синодах» в Сплите в 925 и 928 годы. Однако эту роль церковь играла во внешних, но не в городских делах, даже если речь шла о церковных вопросах. Характерны в этом отношении обстоятельства учреждения архиепископии в Дуб-

[275]

ровнике. Около 998 года иерархи «Верхней Далмации», епископы Котора, Бара, Улциня, отправились на церковный собор в Сплит, и все погибли во время кораблекрушения. Чтобы князья церкви в будущем не подвергали себя опасности, отправляясь в подобные путешествия, их церковной столицей и был назначен Дубровник 92. Руководствовались при этом не тем, что город к этому времени успешно отстоял свою независимость, а лишь его близостью к другим епископским центрам.

Еще более показательна история возникновения архпепископии в Задаре, самом крупном из всех далматинских городов. Его население в конце XIII века превышало 8 тысяч человек, его административная роль в системе византийского управления Далмацией была неоспорима. И тем не менее в XI — первой половине XII века он оставался простой епископией. Когда же в 1154 году его преобразование в архиепископский центр все же совершилось, это было сделано из сугубо внешнеполитических соображений: Венеция, под властью которой находился тогда Задар, создавала в противовес Сплиту собственную церковную столицу провинции, находящуюся в подчинении патриарха Градо.

С IX века престиж городской церкви в Далмации повысился в связи с развитием культа местных святых (св. Домния и Анастасия в Сплите, св. Анастасии в Задаре). Но в целом восточной церкви гораздо меньше, чем западной, было свой-ственно самостоятельное участие в делах городского управления. Оно началось в Далмации в сущности лишь в начале X века, когда провинция перешла под церковное управление римских пап, а в 925 и 928 годы на сплитских «синодах» была утверждена новая система диоцезов, обеспечивавшая городам контроль над хорватской округой. В XI веке деятельность городских магистратов протекала в епископском дворце при активпом участии епископа.

Во второй половине XI века сплитская архиепископия переняла из рук Мадиевичей дело борьбы за отложение Далмации от Византии: Сплит традиционно ориентировал свою церковную политику на папский Рим в отличие от задарской епископии, подверженной провизантийским тенденциям. Это обстоятельство сыграло важную роль во время движения за реформу церкви и борьбу за инвеституру во второй половине XI века, когда западная церковь в условиях «великой схизмы» 1054 года противопоставила себя как восточному, так и западному императорам. Не случайно время борьбы за инвеституру называют «матерью городских коммун» 93: независимо от того, на чью сторону становились

[276]

города, противостояние церкви и империи дало им возможность осознать себя третьей силой, не зависящей ни от императора, ни от епископов. Несмотря па это, в большинстве случаев события конца XI века первоначально привели к усилению позиций церкви в городах, в частности — в итальянских и далматинских. Крупнейшим политическим успехом сплитского архиепископа Лаврентия, активного сторонника реформы церкви, стала подготовленная им коронация хорватского короля Дмитрия Знонимира папским легатом в 1075 г. До этого короли Хорватии принимали власть над Далмацией из Константинополя. Со времени коронации Звонимира сюзеренитет Византии над местными городами прекратился не только фактически, но и юридически 94.

Политическое единство церкви и городов оказалось в Далмации столь же недолговечным, как и в Италии на рубеже XI—XII веков, поскольку оно было вызвано к жизни преходящими обстоятельствами. К тому же среди прочих средств проникновения в города венгры попытались использовать далматинский епископат и утвердить на городских кафедрах своих ставленников, что им отчасти удалось. Провенгерски настроенные епископы оттесняли в начале XII в. на задний план городских князей и приоров 95. Внимание Арпадов к епископату было обусловлено не только значимостью иерархов в политической жизни» но и обычаем, сохранявшимся в ряде далматинских епископий XII века. Согласно этому обычаю вся семья вдовы, старший сын которой был клириком, подчинялась епископу во всех делах, в которых другие люди должны были подчиняться городскому князю 96. Таким образом, переход епископских кафедр к венгерским ставленникам практически переводил под внегородскую юрисдикцию немалую часть городского населения (целибат в XII в. еще не утвердился, а первых детей часто «посвящали богу»), расшатывая внутренние связи городской общины. Возможно, в связи с этим уже в начале XII века приор и церковный капитул Сплита стремились как можно дольше сохранять вакантной архиепископскую кафедру 97, а проблема выбора кандидата на место епископа доставляла задарскому князю много забот 98. Горожане отвергали в качестве претендентов на епископские места как венгров, так и местных нобилей, требуя присылки епископов от папы 99.

Особенно острыми были конфликты общин с епископиями в середине XII века. Факты неповиновения горожан архиепископу подтверждает письмо папы Александра II сплитчанам (CD, II, s. 91—92). В 1150-е годы по мере ослабления вен-

[277]

герских позиций на Адриатике в большинстве диоцезов происходили стихийные переизбрания епископов, причем явно проявлялись антицерковные настроения. Так, в Трогире население набрало епископом 12-летнего мальчика, который вдобавок был незаконнорожденным (CD, II, s. 92—93). Горожане тем самым стремились подорвать престиж городского епископата. Кульминация конфликта общин с епископами приходится на 15-летие 1165—1180 годов, когда в условиях восстановления византийской власти над Далмацией при Мануиле I Комнине 100 далматинские епископы оказались в сложном положении — государственное подчинение Далмации Константинополю вновь вступило в противоречие с церковным подчинением Риму. Дело осложняла теперь еще и сильная антицерковная оппозиция в городах. Вряд ли она сложилась только из-за непомерных притязаний церкви в сфере городского землевладения 101, — судя по решениям сплитского собора 1185 года, города решительно вторгались в управление епископальной церковью, присваивая прерогативы назначения на церковные должности. Представители клира были отстранены от участия в рассмотрении дел, затрагивавших церковные интересы 102. В 1185 году далматинский епископат был вынужден заявить о своей обособленности от городской общины, сформулировав ряд запретов относительно вмешательства мирян в церковные дела 103. Показательно, что и в Задаре, где внешнеполитическая ориентация клира и общины совпадала, будучи антивенецианской и провенгерской, в конце XII века имели место аналогичные конфликты. Причины подобных столкновений, таким образом, лежали глубже.

В Далмации процессы формирования социальной и политико-административной структуры городской коммуны приняли форму размежевания городской общины с городским епископатом, противопоставления политических форм общности людей — конфессиональным. Выражением этого процесса в значительной мере и было отмирание городской сходки, воплощавшей единство религиозной и гражданской общины. Интенсивность вытеснения епископата из сферы городского управления в Далмации тем более очевидна, что в итальянских городах, даже наиболее развитых, епископы продолжали играть немалую роль в городском самоуправлении не только в XII, но и в XIII веке 104.

«Обмирщение» городского самоуправления, упрочение монополии патрициата на власть, формирование первых патрицианских коллегий узкого состава дополнились в первой половине XIII века кодификацией городского права, становле-

[278]

ином Больших патрицианских советов и введением института подесты. Все эти явления были взаимообусловлены. Подеста впервые появился в Задаре в конце XII века, но утвердился в далматинских городах лишь в середине XIII века. Подеста — это наемный градоначальник, отправлявший свою должность, как правило, в течение года и облеченный исполнительной и судебной (в ограниченных пределах) властью, а также командовавший городским ополчением. Подеста был чаще всего итальянцем и приносил с собой в Далмацию навыки и традиции развитой политической и общественной жизни итальянских городов. Как и в Италии, введение подестата в Далмации было, видимо, обусловлено усложнением социального (для Далмации — социо-этнического) состава городской общины и нарастанием внутрисловных патрицианских противоречий, свойственных любой сложившейся коммуне 105. По своему правовому положепию в коммуне городской князь с середины XIII века мало отличался от подеста, правда, князь чаще был по происхождению далматинцем или хорватом. Подестарное правление по сравнению с княжеским было более регулярным, оно подразумевало периодическое переизбрание градоначальника. С середины XIII века городская элита окончательно потеряла доступ к этой должности. Введение подестата было также скорее всего связано с неспособностью раннекоммунальных организмов к саморегуляции, с их потребностью во внешней корректировке деятельности административного аппарата. Правление чужестранцев ограничивалось конституцией и контролировалось коммунальными советами. Немногим позже (в середине XIII века) в кодификации городского права закрепились количественный состав, функции, полномочия, периодичность заседаний Больших патрицианских советов. Изменения в правовой и административной жизни города потребовали создания единого законодательного органа, который одновременно был бы гарантом городской «конституции» и практически осуществлял бы монополию на власть всего патрициата. Таким институтом, перенявшим у сходки высший авторитет в решении всех политических проблем, стал Большой совет, состоявший в разных городах из 50— 100 патрициев.

Подеста или князь, Большой совет, курия и специализированные магистратуры, складывавшиеся па протяжении XIII в., составляли основу коммунальной системы самоуправления городов Далмации. Период становления коммуны в этих городах следует датировать, примерно 1070—1250 годы, т. е. он продолжался немногим менее двух столетий. Сущ-

[279]

ность этого процесса состояла в кардинальной социально-политической перестройке, которой подвергалась раннесредневековая городская община. В ходе этой перестройки община утрачивала свое единство, в социальном, а затем и в сословном отношении окончательно обособлялась городская элита (патрициат), место «малых ассоциаций» соседского типа занимали производственные и приходские корпорации — «братовщины». Во второй половине XIII века городская коммуна приобрела свой окончательный облик.

Цитируется по изд.: Раннефеодальные государства на Балканах. VI – XII вв. Отв. ред. Г.Г. Литаврин. М., 1985, с. 250-284.

 [Примечания]

1 См. об этом: Lucic J. Povijest Dubronika od VII sk do godine 4205.— In: Anali Historijskog odjela Centra za znanstveni rad Jugoslovenske Akademije znanosti 1 umjetnosti (JAZII) u Dubrovniku (далее — Anali). Dubrovnik, 1976, sv. XIII—XIV, a. 16.

2 Constantino Porphyrogenltus. Do administrando imperio/Ed. Gy. Moravcsik, R. H. Jenkins. Budapest, 1949; также см.: ВИИШ, т. II; Константин Багрянородный. Об управлении империей / Пер. Г. Г. Литаврида.— В кн.: Развитие этнического самосознания славянских пародов в эпоху раннего средневековья. М., 1982, с. 286— 292.

3 Новейший перевод: Toma Arhidakon. Kronika. Split, 1977.

4 Кlaic N., Petriciolt 1. Zadar u srednjem vijcku. Zadar, 1970, s. 55.

5 Lutti J. Povijest Dubrovnika..., s. 11—12, 15—16.

6 Petrlcloll /. Lik Zadra u srednjem vijeku.— RIZ, 1965, sv. XI—XII, s. 145.

7 KUU N., Petriciolt /. Zadar..., s. 127.

8 В тексте DAI предложена иная этимология: «Rausij» от «lau». Это долго принималось в литературе, пока П. Скок не доказал обратную связь: «lau», lava, labes» от «Rausij» (Skok P. Lee origines de Ragusc.— Slavia. 1931; X, p. 454; Idem. Postanak Splita.— Anali, 1952, sv. I, s. 19-62).

9 JakiC-Cestaric V. Antroponomasti£ka analiza isprave zadarskog priora Andrije s pocetka X stoljeca.— In: Onomastika Jugoslavia. Zagrev, 1976, N 6, s. 195—215.

10 Jireiek K. Die Romanen in den Stadten Dalmatiens wahrend des Mittelalters. Wien, 1901—1904 (новейшее издание см.: Зборник Константина гнречека. Београд, 1962, II).

11 Strohal I. Pravna povijest dalmatinskih gradova. Zagreb, 1930, dio I.

12 lakic-Cestaric V. Etnicki odnosi u srednjovjekovnom Zadru prema analizi osobnih imena.— RIZ, 1972, sv. XIX.

13 Strgattf A. M. Papa Aleksandar III u Zadru.—RIZ, 1954, sv. I, s. 153—187.

14 Jakic-Cestaric V. Zenska osobna imena i hrvatsku udio u etnosimbiotskim procesima u Zddru do kraja — XII stoljeca.— RIZ, 1974, sv. 21, s. 309, 323, 337.

15 Манкен И. Дубровачкн патрициат у XIV веку. Београд, 1960, с. 83—84.

16 Novak G. Povijest Splits. Split, 1957, dio 1, s. 361.

17 Jakic-Cestarid V. Nestajanje hrvatskog (cakavskog) Splita i Trogira u svjetlu antroponima XI stoljeca.— In: Hrvatski dialektoloSki zbor- nik. Zagreb, 1981, knj. 5, s. 110—112.

18 Манкен И. Дубровачкн патрнцщат..., с. 84.

[280]

19 Beus J. Statut zadarske komune iz 1305 godine.- In: Vjesnik Drzavnog arhiva u Rijeci. Rijeka, 1954, sv. II, s. 522.

20 Klalt N., Petriciolt I. Zadar..., s. 58.

21 Фрейденбере M. M. Деревня и городская жизнь о Далмации. Калинин, 1972, с. 186—187.

22 Novak G. Povijest.., dio 1, s. 131; Фрейденбере M. М. О социальной структуре Трогира в XIII в.— В кн.: Учен. Зап. Ии-та славяноведения. М., 1966, т. 30, с. 25—26.

23 Тота Arhidakon. Kronika, s. 165.

24 К laic N.. Petriciolt I. Zadar..., s. 64.

25 Тота Arhidakon. Kronika, s. 95; Novak G. Povijest Splita. dio 1, s. 137.

26 Toma Arhidakon. Kronika, s. 111.

27 MargetU L. Dioba opcinskih zcmljista u nekim srednjovjekovnim dalmatinskim komunama.— In: Starine JAZU. Zagreb, 1975, knj. 56, s. 5—36.

28 Фрейденбере M. M. Городская община в средневековой Далмации и древнегреческий полис.— In: Fiskovicev zbornik, Split, . 1980, II, s. 68—85.

29 KlaU N., Petriciolt I. Zadar..., s. 120—122; Petriciolt I. Umjetnost XI stoljeca и Zadru.— ZHI, 1967, N 2/3, s. 166.

30 Zlato i srebro Zadra i Nina. Zagreb, 1972, s. 144—146.

31 Supetarski kartular / Ured. V. Novak. Zagreb, 1952, s. 28—29; Cvtta- novic V. Bratovstine grada Zadra.— In: Zadar: Zbornik. Zadar, 1964, s. 460.

32 Фрейденбере M. M. Средневековые города Далмации: исторические судьбы.— ВИ, 1982, № 10, с. 104.

33 Фрейденбере М. М. Патрициат далматинских городов XII—XIV вв. (По данным из Трогнра и Задара).— В кн.: Славянские исследования. Л., 1966, с. 26—30.

34 Фрейденбере М. М. О многозначности понятия «servus» в Далматинской Хорватии X—XI вв.—В кн.: УЗ Великолукского пед. ин-та. Великие Луки, 1962, вып. 20, с. 93—101; Он же. Рабы в средневековом городе (Далмация, XIII—XIV вв.).— Etudes balkaniques. S., 1979, N 3, s. 91—103.

35 StipiSic J. Razvoj splitsko notarske kancelarije.— ZHI, 1959, sv. 1, s. 111—123.

36 Klatc A'., Petriciolt I. Zadar..., 8. 196.

37 Мы не согласны с идеей о формировании далматинского нотариата под воздействием византийского (Чудиновских Э. II. Далматикский нотариат н его византийские корни.— ВВ, 1973, т. 35, с. 244— 248). Нотариата как особого учреждения в Византии того времени не существовало (см.: Медведев //. П. Византийские и поствизантийские копийные книги.— Вспомогательные исторические дисциплины, 1974, вып. 6, с. 313).

38 ФерлН II. Которска канцелар)а у среднем веку.— Исторщскп часоиис, 1980, Kib. XXVII, с. 10—11.

39 Фрейденбере М. М. Деревня..., с. 10—12.

40 Tefa А. II regime giuriaico е 1а funzione degli Statuli nolle citta dalmate durante il Medioevo. Zara, 1937, p. 9—10.

41 См.: Trogirski spomenici / Ed. M. Barada. Zagreb, 1949, dio II, sv. 1 (далео — TS), s. 35, 70, 101.

42 CD, IV, s. 105—106; CD, III, s. 4, 178; CD, II, s. 318—319.

[281]

43 В Дубровннке в 1237—1252 гг. более половины судей занимали должности не единожды либо судьями становились их родственники (CD, IV, s. 45—46).

44 Тота Arhidakon. Kronika, s. 105.

45 Первые образцы статуарного права были созданы в далматинских городах в середине XIII в. Сохранились статуты: дубровницкий (1272 г.), задарский (1305 г.), сплитский (1312 г.), трогнрскпй — (1322 г.).

46 Тота Arhidakon. Kronika, s. Ill, 114.

47 Историографию вопроса см.: Klaii N., Petriciolt /. Zadar..., s. 14—24.

48 См., например: Beue J. StatuL., s. 507; Luiii J. Povijest Dubrovni- ka..., s. 113—114; Brandt M. Neki element komunalog razvitka srednjovekovnog Zadra do pol. XI St.—Zadarska revija, 1967, N 2/3, s. 156.

49 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4 с. 426.

50 Еппеп Е. FrOhgeschichte der europaischen Stadt. Bonn, 1953, S. 298; Klaii N. Zadar, dalmatinska metropola do XII stoljeda.— Zadarska revija, 1967, N 2/3, s. 112.

51 Сходно эволюционировала городская курвя в Равенне (Бородин О. Р. Городская курия в Равенне в эпоху раннего средневековья.— В кн.: Проблемы истории античности и средних веков. М., 1980, с. 45—64).

52 Bratianu G. I. Privileges et franchises municipales dans l'Empire byzantine. P., Buc., 1936, p. 55.

53 Perluga J. L'amministrazionc bizantina in Dalmazia. Venezia. 1978.

54 Ibid., p. 235; Он же. О неким аспектима награди» е тематског уре- Ьен»а па Балканском полуострову.— В кн.: Зборнпк радова фнло- зофског факултета. Београд, 1964, кн». VIII /1, с. 140.

55 См.: Klaii N., Petrtcioli /. Zadar..., s. 54

56 Ennen E. Fruhgeschichte..., S. 236.

57 Strohal I. Pravna povijest.., s. 225; Breizl P. I со muni medioevali nella storia d Italia. Torino, 1959, p. 117.

58 Glossar zur friihmittelalterlichen Geschichte im ostlichen Eurojpa. Wiesbaden, 1982, H. 2. Namentragende Steinschrifton in Jugoslavien vom Ende des 7. bis zur Mi tie 13. Jahrhundert, N 70, 141.

59 IvaniSevii M. Trogir u povijesnim izvorima od 438 do 1097 godine.— Mogudnosti, 1980, N 10/11, s. 968; «a suis praedecessoribus construc- ta».

60 Ferluga J. L'amministrazione..., p. 157.

61 Strohal J. Pravna-povijest..., s. 305, 316.

62 Как это делает п. Клаич; см.: Klaic N., Petriciolt /. Zadar..., в. 93.

63 В числе Quinquennales были и дуумвиры. См.: Бородин О. Р. Городская курия.., с. 49.

64 Luiii J. Povijest Dubrovnika..., s. 127; Clarke M. V. Tiie medieval City State. Cambridge; N. Y., 1966, p. 58.

65 Klaii N.. Petrlcioll /. Zadar..., s. 93; Brandt M. Neki elementi, s. 154; Luiii /. Komunalne uredenje dalmatinskih gradova u XI stoljedu.— In: Zbornik radova za povijesne znanosti JAZU. Zagreb, 1980, sv. 10, & 216-220.

66 Luiii J. Povijest Dubrovnika..., s. 122.

67 Еще в конце XIII в. гражданский статус определялся по необходимости в ходе судопроизводства; см.: To, dio II, sv. 1, s. 24 28, 36.

[282]

68 Brczzi P. I communi..., p. 33; Fatoli G. Governanti e governati nei comuni cittadini italiani fra ГХ1 ed XIII secolo.— In: Etudes suisses d'histoire generale. Bern, 1963, vol. 20, p. 146.

69 Фрейденбере M. M. Городская обгцина в Далмации X—XI воков п ее античный аналог.— Eludes halkauiques, S., 1977, N 2, с. 119— 120; Веис I. Stalut..., s. 507.

70 Margetic L. Tribuni u srednjovjekovnim dalmatinskim gradskim op- cinama — ЗРВИ, 1975, т. XVI, с. 25—29.

71 Margetic L. Tribuni..., s. 37.

72 Кнабе Г. С. Римское общество в эпоху ряпней империи.— В кн.: История древнего мира. М., 1982, т. 3, с. 81; Faeoll G. Dal la «civi- tas» alia comune. Bologna, 1961, p. 56—59; Lemarlgner J.-F. La Franco mddievale: institutions et socle le. P., p. 187.

73 Фома Архидиакоп считал, что после разрушения Салоны население объединялось «по трябам»; см.: Тота Arehidakon. Kronika, s. 30. О связи термпиов «триба» п «трибун», где трнба рассматривается как часть полисной общины, см.: Моммлен Т. История Рима. М.. 1936, т. 1. с. 63, 65, 68—70.

74 Margetic L. Tribuni..., s. 34.

75 Об элементах полисной структуры в далматинских городах см.: Фрейденбере М. М. Городская община в Далмации..., с. 119—125; Он же. Городская община в средневековой Далмации..., с. 68—85.

76 Glossar, N 92.

77 Glossar, N 91.

78 Glossar, N 133.

79 См.: Toma Arhidakon. Kronika, s. 79.

80 Toma Arhidakon. Kronika. s. 59.

81 CD, III, s. 34, 67, 80, 96, 112, 127, 130, 104, 190, 211, 226, 265, 394, 438; CD, IV, s. 22, 31,119; CD, III, s. 364, 367.

82 Toma Arhidakon. Kronika, s. 59, 188.

83 CD, II, s. 221—222: «tnrba nobilium».

84 Klaii N. О autenlicnosti privilegija trogirskog Una.— Iu: Zbornik institute za bistorijske пайке u Zadre. Zadar, 1958, sv. 2, s. 77. 88; Gy6rffy G. О kritici dalmatinskih privilegija 12. stoljeca.— ZHI, 1969, sv. 6, s. 97-106; Klaii N. Jo5 jednom о tzv. privilegijama trogirskog tipa.— In: HcropiijcKH часом не, 1973, № 20, с. 15—87.

85 Glossar, N 33.

86 Тота Arhidakon. Kronika, s. 64.

87 Баткин Л. M. Гвельфы и гибеллины во Флоренции.— Средние века, 1969, вып. 16, с. 25; Стоклицкая-Терешкоеич В. В. Классовая борьба в Милане в XI в. и зарождение Миланской коммуны.— Средние века, 1954, выи. 5, с. 167.

88 Plantts И. Die deutsche Stadt im Mittelalter. Weimar, 1980, S. 229; Еппеп E. Friihgeschichte..., S. 271.

89 Luiii J. Povijest Dubrovnika..., s. 123; Idem. Komunalno uredenje..., s. 219.

90 Luiii J. Povijest Dubrovnika..., s. 134.

91 Ibid., s. 66.

92 Barada M. Dalmalia superior.—Rad JAZU, (Zagreb), 1949, knj. 270, s. 110—113.

93 Bresxi P. I comuni..., p. 17.

94 См.: Чернышое А. В. Сплнтская легенда о Дом ним и Анастасии и политическая реальность далматинского средневековья— В кн.: Общественное сознание на Балканах в средние века. Калинин, 1982, с. 131—155.

[283]

95 Klaii N. Kratka setnja trogirskim srednjovjekovljem.— Mogudnosti, 1980, N 10/11, s. 1114.

96 CD, II, s. 151: «mater et omnes, qui sub se sunt».

97 Toma Arhidakon. Kronika, s. 58.

98 Toma Arhidakon. Krouika, s. 51.

99 CD, II, s. 91—92; Toma Arhidakon. Kronika, s. 62, 65.

100 Ferluga J. L'amministrazione..., p. 251 sq.

191 Colak N. Zemljisni posjedi zadarske komune u 12 stoljedu.— Rad JAZU, (Zagreb), 1963, s. 380.

192 Речь идет о земельных тяжбах; см.: CD, II, s. 131, 221—222.

103 CD, II, s. 203. По мнению Э. Эннен, с прекращением традиционных связей епископа с городской общиной в городах Средиземноморья завершилось ранее средневековье; см.: Ennen Е. FrQhgeschichte..., S. 130.

104 Котелъникова Л. А. Политика городов по отпошепию к сельским коммунам Северной и Сродней Италии.— Средипе века, 1959, вып. 16, с. 10.

105 Hertter F. Die Podestaliteralur Italiens in 12 und 13 Jahrhundert.— In: Beitrage zur Kulturgeschichte des Miltelalters und der Renaissance. Leipzig; В., 1910, H. 7, S. 81—83.

[284]