Россия и Константинополь (Оськин, 2010)

В начале XX столетия русская монархия, преследуя империалистические цели, не могла выработать твердую морскую политику, направленную на достижение одной, но зато окончательно поставленной цели. Раздробленность русских морских театров — Балтика, Черное море, Дальний Восток — тем более побуждала к разработке твердых планов. Уже в период Русско-японской войны 1904—1905 годов Россия не смогла использовать весь свой флот против неприятеля: турки, действовавшие под нажимом англичан и немцев, отказались пропустить русские броненосцы из Черного моря на Дальний Восток.

Соответственно, задачи русского флота зависели от сиюминутных запросов финансовых и придворных кругов, от менявшейся политики Министерства иностранных дел, от колебаний самого императора Николая II, подвергавшегося давлению со всех сторон. Итогом политики шатания стало поражение в Русско-японской войне 1904—1905 годов и резкое ослабление морского могущества Российской империи. Именно это вновь повернуло русских к противостоянию с Германией: «Поражение в Русско-японской войне вернуло Россию к континентальной модели развития и геополитической ориентации на запад и Черноморские проливы. Эта традиционная политика привела Россию к Первой Мировой войне и падению династии» 175.

После Первой Русской революции 1905— 1907 годов, когда встала задача возрождения вооруженных сил государства, перед верховной властью зримо обозначилась проблема приоритетного развития армии и флота. Соответственно, и приоритета финансирования различных родов войск и морских театров. Под давлением Морского Генерального штаба было постановлено, что первенствующее значение имеет Балтика, как район, прикрывающий столицу страны. В Морском Генеральном штабе полагали Балтийский морской театр важнейшим. Начальник МГШ вице-адмирал Л.A. Брусилов «указывал на необходимость нацелить весь кораблестроительный потенциал на воссоздание Балтийского флота, который через четыре-пять лет смог бы вести против германских морских сил успешные оборонительные действия» 176.

Таким образом, приоритет был отдан Балтике не в силу каких-либо капризов высшего политического руководства страны во главе с императором Николаем II, а ввиду мнения наиболее видных руководителей флота Российской империи. Это предполагало временный отказ от традиционно вынашивавшейся внутри российского правящего истеблишмента идеи десантной операции против турецких Черноморских проливов. Здесь 

[175]

можно напомнить о том, что один из создателей МГШ А.Н. Щеглов был вообще против десанта на Босфор, считая такую операцию заведомо невозможной. Характерно, что тому же А.Н. Щеглову, заведовавшему Балтийским отделением оперативной части генмора, принадлежала идея операции противостояния германскому флоту на Балтике в случае войны с державами Тройственного союза.

Предыстория подготовки русской десантной операции против Босфора берет свое начало еще со времен императора Александра II, когда отступление русской дипломатии перед напором британской военно-морской мощи в 1878 году вызвало пересмотр предварительных итогов Русско турецкой войны 1877—1878 годов на Берлинском конгрессе. Пересмотру, естественно, не в пользу Российской империи.

Первые военные учения по такой операции состоялись в июле 1883 года — перевозка из Керчи в Севастополь 52-го пехотного полка. С 1885 года на Черном море проводились регулярные ежегодные десантные учения. В основном эти учения заключались в переброске морем войсковых единиц. Так, из Севастополя в Одессу перебросили пехотный полк, затем — батарею и кавалерийский эскадрон. Отныне непрестанной «головной болью» командования русского Черноморского флота стала постоянная отработка элементов предстоящей десантной операции против Босфора.

Так, в 1885 году предполагаемая Босфорская операция выглядела следующим образом: 1-й эшелон — 678 офицеров, 24 216 солдат, 1266 лошадей, 24 орудия. В 1896 году было принято решение о высадке на Босфоре. Командующим операцией был назначен вице-адмирал Н.В. Копытов. В состав эскадры вошли шесть броненосцев Черноморского флота, крейсер «Память Меркурия», прочие мелкие суда. Командиром десантного отряда назначался ген. В. фон Шток. В войска первого эшелона вошли тридцать четыре тысячи солдат при 64 полевых и 48 тяжелых орудиях.

Выход эскадры в море был замаскирован под учения на Кавказе. Вторжение в Проливы было отменено в самый последний момент. В 1902 году состоялась стратегическая игра по теме Босфорской операции. Изменение планов конца XIX столетия: сто шестьдесят тысяч человек, в том числе девяносто четыре тысячи штыков и сабель в первом эшелоне. Эти войска должны были быть переброшены через Черное море за шестнадцать суток 177.

Дело русского удара по Босфору облегчалось тем, что с 1879 по 1910 год в состав турецкого флота не поступило ни одного крупного корабля, а

[176]

прочие корабли вообще не появлялись в Черном море и почти не выходили в Средиземноморье, крейсируя во внутреннем Мраморном море. Только во время 1-й Балканской войны 1912 года турецкие корабли выходили в воды Черного моря, чтобы наносить удары по приморскому флангу болгарских войск, штурмовавших Чаталджинские позиции — последний укрепленный рубеж турок перед Стамбулом.

Действительно, лишь в 1910 году турки купили в Германии два устаревших броненосца — «Торгут- Рейс» и «Хайреддин Барбаросса». Понятно, что окончательный захват Проливов вообще не был возможен без участия великих европейских держав. Однако русские моряки готовились к тому, чтобы захватить турецкую столицу одним ударом и тем самым облегчить задачу своей дипломатии: торговаться при результативном выигрыше всегда выгоднее, нежели лить воду из пустого в порожнее в проигрышном положении.

Впрочем, к началу десятых годов XX века силового решения уже не могло быть. Российская империя была слишком ослаблена поражением в Русско-японской войне и последствиями революции. Кроме того, правительство П.А. Столыпина проводило тяжелейшие реформы по капиталистической модернизации страны. Нельзя не сказать и об уже явно обозначившейся зависимости русской дипломатии от французского капитала после 1905 года. Так что русская сторона рассчитывала разрешить этот вопрос дипломатическим путем, опираясь на союз с Францией и соглашения с Великобританией, забывая о том, что западным державам не нужна Средиземноморская Россия. Но ключ к решению проблемы, так или иначе, находился в Лондоне.

Известно, что в 1907 году, по окончании первой смуты, император Николай II поставил перед своим правительством задачу одновременного возрождения армии и флота, причем последнему даже отдавалось предпочтение. Император желал иметь третий флот в мире, после Великобритании и Германии, а потому русские кораблестроительные программы 1909—1915 годов были рассчитаны как раз на достижение этой цели. Подразумевалось, что окончательной датой будет 1930 год.

Однако вопрос о приоритете распределения кораблей по театрам остался в руках морского ведомства, которое, как уже сказано, высказалось за Балтику. Поэтому перед началом мировой войны задача проведения Босфорской операции, от которой временно отказались после неудачной войны с Японией в 1904—1905 годах, не была поставлена перед Черноморским флотом, и подготовка в мирное время была заброшена. Таким образом, хотя обеспечение русских сообщений со своими союзниками через Проливы являлось задачей первостепенной важности для Российской империи, с открытием военных действий ничего не было сделано.

Нельзя не отметить, что моряки все-таки старались не забывать о своих обязанностях. Так, в 1908 году были проведены десантные маневры войск Одесского военного округа, на которых отрабатывалось взаимодействие с Черноморским флотом. В 1913 году там же провели большие маневры с последующей высадкой десанта в Одессе, Севастополе и Батуми. Кроме того, взаимодействие сухопутных подразделений и моряков отрабатывалось ежегодно 178.

Невозможность провода в Черное море закупленных за границей кораблей вынуждала русское правительство полагаться на возможности русских кораблестроительных заводов Николаева и Херсона. Но приоритет был отдан Балтийскому морю. Тем не менее, если русский Балтийский флот в любом случае долгое время оставался слабее германского, то следовало позаботиться о том, чтобы получить решающий перевес над вероятным противником хотя бы на одном морском театре военных действий. Но как раз об этом и не подумали, а потому в 1914 году русские морские силы оказались слабее противника на всех морях.

Отчасти такое положение объясняется тем обстоятельством, что русский Генеральный штаб предполагал скорое окончание Большой Европейской войны. С этой точки зрения, позиция Ставки Верховного главнокомандования в годы Первой мировой войны: «Путь в Константинополь лежит через Берлин» — действительно была правильной и несомненной. Однако никогда еще мирные договоры не опирались всецело только на одну дипломатию: для подкрепления своих притязаний всегда, во все времена, так или иначе, требовалась демонстрация силы.

В то же время Константинополь всегда оставался предметом территориального вожделения Российской империи. Русские военные круги планировали захват Босфора в ноябре 1912 года, когда в ходе Первой Балканской войны турки были разгромлены армиями стран антитурецкой коалиции и откатывались к Адрианополю (Эдирне). Однако не хватало судов для десанта, не поддержали союзники, наконец, болгары так и не сумели прорваться за Чаталджинские позиции, что служило основным предлогом для русского вмешательства. Тогда в Морском Генеральном штабе рассчитывали, что если удастся найти предлог для занятия входа в 

[177]

Босфор, то можно будет остаться там навсегда 179. Тем самым решалась первая проблема Проливов для нашей страны — безопасность протяженного черноморского побережья.

Но главная цель Российской империи, вытекавшая из международной обстановки, в те времена была удержать Черноморские проливы от захвата какой-либо третьей страной, что на практике означало бы переход контроля над Проливами в руки какой-нибудь великой державы, наверняка враждебной России. Эта опасность была реальной, так как англо-французы активно настаивали на придании Константинополю статуса «свободного города», что передавало турецкую столицу под международный контроль, а в вопросе о Проливах европейцы всегда выступали против Российской империи единым фронтом. Англичан же более всего заботил морской транзит через Суэцкий канал, которому не могли угрожать средиземноморские державы, но такая угроза в перспективе была под силу лишь России. Неудивительно, что в ноябре 1912 года, когда болгары штурмовали Чаталджинские позиции, в Дарданеллах была сосредоточена британская эскадра, по своим силам превосходившая русский Черноморский флот.

Османская империя в начале XX столетия дряхлела не по дням, а по минутам, а потому ее целостность поддерживалась лишь англо-французами, к которым вскоре присоединились и немцы. После Боснийского кризиса 1909 года, в ходе которого Австро-Венгрия аннексировала ранее принадлежавшие Турции Боснию и Герцеговину, турецкий султан стал проводить политику, направленную на сближение с Россией. Однако союзники и противники Российской империи не позволили такому политическому курсу продержаться необходимое время.

Именно по настоянию англичан был перевооружен и заново укреплен Босфор (не Дарданеллы!), а также стал укрепляться турецкий флот, до того находившийся в исключительно плачевном состоянии. В данной политике англичан поддержали немцы: выше было указано, что в Германии турки купили два устаревших броненосца, и в то же время на британских верфях приступили к строительству для Османской империи двух современных дредноутов, которых на данном морском театре военных действий не было еще и у России. Отечественный исследователь говорит по этому поводу: «В результате совместных усилий Англии, Германии и Франции, снабжавших Турцию средствами, Россия оказалась перед угрозой потерять свое многолетнее господство на Черном море. А без этого господства приходилось расставаться не только с мечтою о Царьграде, но и со значительной долей влияния на Балканском полуострове. И даже, более того — мощные турецкие линкоры держали бы под своим прицелом важнейшие экономические центры России, угрожали бы Кавказу» 180.

Между тем еще Наполеон говорил, что как только Россия «распространит свое господство и на Константинополь, турки не удержатся ни в Малой Азии, ни в Сирии, ни в Египте». Такое развитие международных отношений не было выгодно Европе, ибо усиление России всегда означало и означает умаление мощи Запада. Посему, «основной целью царской дипломатии в то время было изменение режима проливов таким образом, чтобы сделать возможным пропуск через Босфор и Дарданеллы военных судов Черноморского флота. О планах захвата Проливов всерьез говорить не приходится. Все рассуждения на эту тему оставались в области теории, так как не были подкреплены материальными и военными ресурсами» 181.

После Русско-японской войны разработкой плана конфликта с Турцией, предусматривавшего Босфорскую операцию, занимались только моряки, при активной поддержке Министерства иностранных дел. Основой плана являлось повышение боеспособности Черноморского флота, так как незадолго до июля 1914 года турецкое правительство заказало в Великобритании два дредноута, с вступлением в строй которых превосходство в случае военного конфликта на Черном море переходило к Турции. Поэтому в 1911 году в Николаеве спешно закладываются сразу три линейных корабля: запаздывающий характер строительства позволял вероятному противнику рассчитывать на успех в удобное для него время. То есть вероятный враг, подзуживаемый немцами и англичанами, получал инициативу действий вплоть до вступления в строй русских дредноутов. Кроме того, турецкие корабли в бою один на один по своему артиллерийскому вооружению должны были быть сильнее русских линкоров.

В октябре 1913 года русские узнали о готовящейся германской миссии в Стамбул генерала Лимана фон Сандерса. Согласно германо-турецким договоренностям, немецкие офицеры получали высшие командные посты в турецкой армии и при-

[178]

ступали к ее реорганизации. Действительно, победа младотурецкой революции означала сближение с Великобританией, так как кайзер Вильгельм II всегда поддерживал султана Абдул-Хамида. Вдобавок в деле аннексии Австро-Венгрией турецких провинций Боснии и Герцеговины в 1909 году немцы также оказались на стороне своего континентального союзника.

Казалось бы, охлаждение отношений между Германией и младотурецкой Турцией неизбежно. Но на деле вышло не так. Как пишет А.С. Силин, «падение в Турции престижа Германии носило быстропреходящий характер. В верхушечных кругах младотурок сохранилась компактная и очень влиятельная группа сторонников прогерманского курса. Ее составляли генералы и высшие офицеры, занявшие после революции руководящие должности в военном и морском министерствах, в Генеральном штабе, в самой армии, а также на дипломатической службе» 182.

Тем самым фактически Германия приобретала контроль над турецкой столицей, а значит, и как минимум над Босфором. Как известно, дипломатические усилия России в вопросе о миссии Лимана фон Сандерса успехом не увенчались: немцы ссылались на то, что реорганизацией турецкого флота занималась Великобритания, чья военно- морская миссия во главе с адмиралом Лимпусом также находилась в Стамбуле. Действительно, англичане рьяно модернизировали турецкие военно-морские силы, вплоть до того, что, как уже говорилось выше, два дредноута, с вводом в строй которых Турция получала господство в Черном море, строились для турецкой стороны именно на британских верфях.

События в Турции заставляли русские власти задуматься над этим вопросом. В феврале 1914 года по инициативе министра иностранных дел С.Д. Сазонова было созвано совещание по вопросу о Проливах. В совещании приняли участие военный и морской министры, главы сухопутного и морского Генеральных штабов. Как заявили моряки, единственной возможностью обладания для России зоной Проливов может стать их своевременное занятие до того, как Босфор и Дарданеллы окажутся в сфере действий армий каких-либо других государств. Моряки и Сазонов разделяли мнение, что в случае Большой Европейской войны великие державы Европы, как союзники, так и противники, никогда не отдадут России Проливов, если только над ними уже не будет развеваться русский флаг.

Тем не менее дело надо было делать уже теперь. Ведь в случае усиления турецкого флота дредноутами огромное количество русских городов и про-

[179]

мышленных объектов, расположенных на побережье, оказывалось под угрозой. В июне 1914 года Государственная дума и Государственный совет утвердили «Программу усиления Черноморского флота», хотя уже с 1911 года на Черном море спешно строили три дредноута типа «Севастополь», призванных стать главной ударной силой русского флота на черноморском театре военных х действий, а также новейшие эскадренные миноносцы, легкие крейсера и подводные лодки. Однако, согласно намеченным и воплощаемым в жизнь планам военно-морского строительства, русские g- линейные корабли могли вступить в строй лишь в 5 1915 году, а потому в 1914 году противник получал g шанс на обладание морем.

Несмотря на то что турецкие дредноуты не были готовы к началу военных действий и англичане задержали их вступление в строй, впоследствии включив в состав своего флота, 29 июля (через десять дней после начала войны) в Стамбул прибыли германские крейсера «Гебен» и «Бреслау» контр-адмирала В. фон Сушона. Тем самым русское превосходство на Черном море было временно сведено на нет: и англичане, и немцы могли уже не бояться русского десанта на Константинополь вплоть до вступления в строй новейших русских дредноутов.

Эпопея «Гебена» и «Бреслау» имеет характерную историю. Эти корабли к началу войны оказались в Средиземном море. 22 июля они обстреляли французские порты в Алжире Филиппвиль и Бона, после чего ушли на восток. Согласно предварительным договоренностям, французский флот охранял коммуникации в западной части Средиземноморья, а англичане — в восточной. Однако формально Великобритания и Германия еще не находились в состоянии войны друг с другом: англичане выжидали ответа на свой ультиматум в отношении нарушения бельгийского нейтралитета. Любому было ясно, что ответа не будет, но британцы желали соблюсти все формальности.

Командование английскими морскими силами в Средиземноморье в день ультиматума Великобритании немцам по поводу нарушения бельгийского нейтралитета вполне могло пустить германские корабли на дно. Срок ультиматума истекал в полночь 22 июля, и весь день британские линкоры «Индомитейбл» и «Индефатигейбл» эскадры адмирала Милна шли за немцами, а лондонский кабинет боялся спровоцировать войну, хотя фактически все было решено, и те же немцы не побоялись попрать международные договоры ради получения преимущества.

Ночью 22 числа «Гебен» ушел, а через два дня его обнаружили в итальянской Мессине. 24 июля немцы подошли к Дарданеллам, когда, само собой разумеется, союзники ловили их у берегов Сицилии. И 26-го числа фактический глава Турции — лидер правящего младотурецкого триумвирата — Энвер-паша дал разрешение на вход германских кораблей в Дарданеллы.

Быстроходный и мощный линейный крейсер «Гебен» в условиях, когда русские черноморские линкоры еще не вступили в строй, совершенно изменил соотношение сил на Черном море не в пользу русских. Мало того, что приход германских кораблей на берега Босфора окончательно подтолкнул младотурецкое правительство к вступлению в войну, но и практически передал Черное море во владение флота Центральных держав. Также, как справедливо отмечает исследователь, «с прибытием этих кораблей и нескольких тысяч германских моряков и военных техников в Константинополь, германское посольство и военная миссия в Константинополе получили материальную силу, опираясь на которую они вскоре подчинили себе весь правительственный аппарат Турции» 183. 

[180]

Конечно, линейный крейсер «Гебен» не мог в одиночку противостоять бригаде русских устаревших линейных кораблей (пять броненосцев), но зато и русские теперь не могли свободно осуществить десант на берега Босфора. Дело в том, что «Гебен» мог на равных драться сразу с тремя русскими старыми линкорами. В то же время его превосходство в скорости (28 узлов против 16— 17 у русских кораблей) давало немцам возможность свободы действий и диктовки дистанции в бою. Соответственно, русские не могли ни разделиться, чтобы перекрыть операционные линии врага, ни действовать частью сил, чтобы дать отдых некоторым экипажам, ни принудить неприятеля к решительному бою, чтобы реализовать свое преимущество в артиллерийском огне бригады линкоров.

Следовательно, русские, вплоть до вступления в строй новейших линкоров, не могли надеяться на успешное проведение Босфорской операции, ибо наличных сил Черноморского флота явно не хватало, чтобы обеспечить и операцию против Босфора, и снабжение десантных войск. Надо было ждать окончания строительства новейших линейных кораблей, каждый из которых должен был быть сильнее «Гебена». Готовность русских линейных кораблей на 1 декабря 1914 года:

— «Императрица Мария»: 75,9 %,

— «Император Александр III»: 71,7 %,

— «Императрица Екатерина Великая»: 66,2 %.

Также строились пять новейших эскадренных миноносцев и четыре подводные лодки (готовность всех кораблей — не менее 80 %). Но в 1914 году русские, так или иначе, не имели шанса на успех удара по Босфору, даже если бы и пожелали нанести такой удар. Такое положение вещей, прежде всего, было выгодно западным союзникам Российской империи по Антанте. Недаром существует точка зрения, что британцы нарочно пропустили в Турцию немецкие корабли «Гебен» и «Бреслау», чтобы не позволить русским овладеть Проливами до полной победы над Германией, — ведь только британцы справедливо определили протяженность войны в несколько лет с самого начала конфликта.

Итак, во многом создавшееся положение вещей на Черноморском театре военных действий образовалось по вине союзников. Англичане, питавшие надежды на удержание Турции в позиции нейтралитета, «упустили» немецкие крейсера, которые успешно проскользнули по Средиземному морю мимо сильных британских эскадр. Мало того: англичане в категорическом тоне потребовали от русских отказаться от идеи превентивного удара по Стамбулу и Проливам (то есть когда Турция еще не вступила в войну, но уже приняла «Гебен» и «Бреслау»), которую выдвинули в русском морском министерстве.

Командующий Черноморским флотом адмирал А.А. Эбергард настаивал на том, чтобы всем 

[181]

флотом ударить по Босфору и уничтожить германские крейсера, пусть даже и «разменяв» на них устаревшие русские броненосцы додредноутной постройки. Однако шедшее на поводу у союзников правительство, и прежде всего Ставка Верховного главнокомандования, которой был подчинен Черноморский флот, прямо запретили адмиралу превентивный удар по Турции 184. Ясно, что в 1916 году А.А. Эбергард будет обвинен в неумении и смещен со своего поста (заменен А.В. Колчаком).

Поразительно, но факт: британцы были чрезвычайно недовольны тем, что Россия объявила войну Турции после того, как германо-турецкий флот 18 сентября без объявления войны обстрелял русские черноморские порты и отправил на дно несколько русских кораблей. Неизвестно, чем руководствовались англичане, рассчитывая на свое влияние в Турции, но факт, что русские на длительное время потеряли господство на Черном море, которое теперь стало оспариваемым, несомненен.

В то же время англичане сами упустили шанс привлечь Османскую империю на сторону Антанты. Так, британское правительство не пожелало заключить союза с младотурками, которые сами просили об этом в 1911 году. Интересно, что это предложение было отклонено по настоянию У. Черчилля, не желавшего связывать свою страну союзом со столь слабой державой, каковой была Турция. Ставка англичан на консерваторов — сторонников султаната — привела к тому, что младо- турецкое правительство окончательно склонилось на сторону Германии, которая поспешила воспользоваться сверхблагоприятной ситуацией 185.

Честно говоря, можно было бы и не совещаться с союзниками по этому вопросу. Достаточно напомнить, что русские даже не были проинформированы союзниками о подготовке и начале Дарданелльской операции, которая проходила в 1915 году. А ведь в планировании этой операции участвовали не только англичане, но и французы. Казалось бы, наши верные союзники!

Политика «двойных стандартов» отчетливо выявила себя, и потому удивительно, как могла русская Ставка по-прежнему идти у союзников на поводу, замышляя широкомасштабную операцию в Карпатах. Но и русская Ставка Верховного главнокомандования в первый период Первой мировой войны в достаточной степени не могла оценить важности плана по овладению Проливами. Несмотря на то что император Николай II неоднократно поднимал эту проблему перед военными кругами, от удара по Босфору неизменно отказывались. Ставка в 1914 году категорически отказывалась обсуждать вопрос о захвате Проливов, причем генерал-квартирмейстер ген. Ю.Н. Данилов полагал даже, что удар по Босфору и Дарданеллам можно предпринять только вместе с союзниками.

Ситуация усугублялась и личной неприязнью между активным сторонником удара по Проливам министром иностранных дел С.Д. Сазоновым и Верховным главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем. Великий князь вообще старался отставить МИД от проблемы Проливов. Поэтому Ставка, номинально согласившись на формирование десантного корпуса (5-го Кавказского), предназначенного для возможного удара по Босфору, заведомо предполагала использовать его в Карпатах. Об этом после войны откровенно сообщил сам Ю.Н. Данилов: «Конечно, не с одним корпусом надлежало бы приступить ко взятию проливов, почему истинной целью передвижения корпуса с Кавказа было, в сущности, стремление иметь под рукой новые войска для усиления Галичского фронта, куда этот корпус и был в конечном счете направлен. Но попутно, находясь на северном побережье Черного моря и усиленно симулируя подготовку к десанту, войска этого корпуса могли создать иллюзию направления их на Босфор и тем служить для целей демонстрации». И все это происходило в тот момент, когда англичане штурмовали Дарданеллы! Как впоследствии с негодованием писал А.А. Керсновский, «величайший грех был совершен весною 1915 года, когда Ставка отказалась от овладения Константинополем, предпочтя ему Дрыщув и погубив без всякой пользы десантные войска на Сане и Днестре. Вывод из строя Турции предотвратил бы удушение России. Овладение Царьградом свело бы на нет ту деморализацию, которая охватила все слои общества к осени, как следствие катастрофического,

[182]

непродуманного и неорганизованного отступления, проведенного Ставкой под знаком "Ни шагу назад!"... Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России десантной операции, но, добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят» 186. 

Действительно, именно через Турцию союзники имели возможность непосредственного и надежного морского сношения с Российской империей. Вступление османов в мировую войну на стороне Германии отрезало Россию от англо-французов, а потому следовало бы разбить эти оковы, пока они еще не стали неподдающимися. Вторжение русских армий зимой 1915 года в Карпаты и Восточную Пруссию вывело из строя более миллиона солдат и офицеров. Результат — апрельское контрнаступление немцев на Восточном фронте и отход русских войск в глубь страны с тяжелыми поражениями. Удар по туркам, армия которых еще не была должным образом перевооружена, а сама Турция — отрезана от Германии сражающейся Сербией, был бы не только более логичной альтернативой, но и тем шагом, что становился победоносным для монархии и поражением — для Русской революции.

Но все это следовало предпринимать в начале 1915 года, пока еще русские с трудом сохраняли за собой наступательную инициативу, а англичане готовились к вторжению в Дарданеллы. Как считает С.Б. Переслегин, «...имелись все предпосылки для разгрома Турции в 1915 году. Для этого было достаточно перейти к обороне на русско-германском фронте (что России все равно пришлось сделать), сконцентрировать усилия на Кавказе и, воспользовавшись преобладанием на Черном море (после вступления в строй русских дредноутов "Императрица Мария" и "Императрица Екатерина"), начать в координации с англичанами нажим на Босфор. Разумеется, и англичане должны были отказаться от плана, в соответствии с которым армия делала одно, а флот другое, и сконцентрировать против Турции достаточные силы» 187.

В результате удар по Черноморским проливам нанесли англичане. Но как раз великий князь Николай Николаевич с формальной точки зрения привлек к делу удара по Дарданеллам наших союзников. Когда в декабре 1914 года 3-я турецкая армия двинулась на русский Кавказ, где русские

[183]

войска были существенно ослаблены переброской двух Кавказских армейских корпусов (2-го и 3-го) на германский фронт, русский Верховный главнокомандующий 18 декабря попросил англо- французов помочь отвлекающим ударом на Дарданеллы. Оказывается, дело было не в помощи Кавказской армии.

В феврале 1915 года, когда турки уже были отброшены в ходе Сарыкамышской оборонительной операции конца декабря 1914 года, великий князь Николай Николаевич писал лорду Г. Китченеру: «Десантная операция русских войск — наиболее действенная помощь союзному флоту после форсирования Дарданелл — невозможна, так как она потребовала бы отвлечения с главного театра военных действий не менее двух армейских корпусов». Как видно, русская Ставка даже не могла выделить для захвата той единственной цели, ради которой России вообще стоило участвовать в мировой войне, даже двух корпусов — восьмидесяти тысяч штыков из трехмиллионной армии, дравшейся против Германии и Австро-Венгрии. Характерно даже, что и сама-то просьба о помощи последовала в тот самый день, когда доблестными войсками Кавказской армии турецкие корпуса с громадными потерями были отброшены от Сары- камыша и русские двинулись вперед.

Это обращение позволило англо-французам обратить свое внимание на Ближний Восток и, главное, в район Проливов. Задуманная первым лордом британского адмиралтейства У. Черчиллем Дарданелльская операция (с 6 февраля) не увенчалась успехом только вследствие ошибок английского командования и нехватки сил. Иначе чей флаг развевался бы над Проливами и что в таком случае получили бы русские?

В то же время, когда англичане предложили русским также послать отряд для удара по Проливам, великий князь Николай Николаевич согласился выделить для этого один-единственный отборный пехотный полк, одну полевую батарею и казачью полусотню. Это — блестящая характеристика отношения русской Ставки к проблеме Черноморских проливов в военно-политическом отношении.

В Ставке полагали, что русский десант на Босфор не может привести к успеху. Ген. Ю.Н. Данилов впоследствии писал: «Великий князь и Ставка твердо стояли на том, что операция по овладению Проливами мыслима лишь в виде отдельной экспедиции, после достижения решительного успеха над Германией, и что она потребует, для своей же безопасности, 8—10 свободных корпусов. Ранее же достижения решительного успеха над Германией, выделение такого большого количества корпусов, даже в случае заключения сепаратного мира с Австрией, русской Ставке представлялось совершенно невозможным». Непонятно, чего здесь больше — глупости или лукавства, ибо писались эти строки уже далеко после войны. 

[184]

Цель русского удара по Босфору заключалась в том, чтобы получить контроль над выходом из Проливов в Черное море. Иначе говоря — закрепление русских войск у устья Босфора. Генерал же Данилов подразумевает здесь отдельную операцию по занятию Проливов вообще (предполагается — всего малоазиатского перешейка, разделяющего Европу и Азию в Константинополе). При чем здесь столь широкомасштабная операция, если русский десант должен был преследовать чрезвычайно ограниченную цель, в результате которой «Гебен» не смог бы выйти в Черное море?

Во-вторых, цифра в восемь—десять корпусов заведомо завышена. Напомним, что зимой 1915 года на Кавказе в ходе Сарыкамышской оборонительной операции была совершенно уничтожена 3-я турецкая армия, англичане готовились штурмовать Дарданеллы, а немцы вплоть до вступления в войну Болгарии осенью 1915 года были вынуждены ввозить военные грузы в Турцию транзитом через нейтральную Румынию. Более того — численность 1 -й и 2-й турецких армий, расположенных в районе Проливов, исчислялась примерно в двести пятьдесят тысяч штыков и сабель далеко не самого сильного состава.

Даже если предположить, что подкреплений для разгромленной 3-й армии не будет, то и тогда минимально предлагаемые ген. Ю.Н. Даниловым восемь армейских корпусов — это более трехсот тысяч штыков. А ведь оставались еще и союзники, против которых следовало бы оборонять Дарданеллы. Для чего такая масса войск: ведь турки уступали русским как в качестве солдатского материала и командного состава, так и даже в техническом отношении.

Просто-напросто, оперируя заведомо неверными цифрами, штаб Ставки пытался представить, что захват Босфора вообще невозможен до того времени, как будет разбита Германия. Другое дело — возможности флота, в том числе транспортного. Когда осенью 1912 года, в ходе 1-й Балканской войны возникла угроза захвата Стамбула болгарскими войсками, император распорядился подготовить пятитысячный десант для высадки в турецкой столице. Тут же выяснилось, что Черноморский флот не может единовременно перебросить даже и два пехотных полка. А вот те же англичане верили в свою счастливую звезду, не побоявшись весной 1915 года ударить по Дарданеллам всего-то сорокатысячной группировкой. И только грубые ошибки британского морского командования, наряду с несогласованностью действий между флотским и армейским руководством, позволили турецким частям удержать пролив за собой.

Положение не изменилось и после того, как пост Верховного главнокомандующего занял сам император Николай II (август 1915 года), который, в отличие от ярого сухопутчика великого князя Николая Николаевича, всегда бережно относился к флоту. Начальник Штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеев, который единолично управлял русской стратегией, также являлся противником удара по Проливам, полагая, что в этой идее больше авантюризма, нежели здравого смысла. Поражение англо-французов в Дарданеллах только укрепляло это мнение: «Неудача Дарданелльской операции союзников укрепила недоверчивое отношение русского сухопутного командования к планам скорейшего овладения Босфором, о чем заговорили после заключения соглашения с союзниками. Алексеев считал Босфорскую операцию "затеей моряков", которая только отвлечет войска и ослабит фронт. "Ключи от Константинополя лежат в Берлине", — говорил он, давая понять, что успех в войне может быть достигнут только в результате операций на сухопутном фронте» 188.

Генерал Алексеев считал, что десант должен быть силой не менее десяти дивизий, а снять с фронта пять армейских корпусов он не считал возможным. Также не хватало и транспортов, поэтому в 1916 году этот вопрос был закрыт. Отметим, что теперь речь идет не о восьми—десяти, а только о пяти корпусах. Но даже и эти войска Ставка не пожелала предоставить для выигрыша войны. Конечно, риск был велик, и операция вполне могла увенчаться поражением. Но ведь все эти корпуса в кампании 1916 года бесплодно сгорали в «ковельской мясорубке», бесплодно и бесперспективно штурмуя Ковельский укрепленный район.

Под Ковелем в составе Особой армии во второй раз за войну была уничтожена русская гвардия, а также ряд других корпусов, число которых было существенно большим, нежели пять. В июле—сентябре армии Юго-Западного фронта понесли потери более высокие, нежели разгромленный в ходе первого этапа Брусиловского прорыва (май—июнь) противник. При этом захват Ковеля обескровленными русскими войсками имел куда меньшую стратегическую перспективу: развить наступление в глубь русской Польши в августе, скорее всего, не удалось бы, так как противник мог перебрасывать резервы с фронта севернее Полесья. А вот захват Константинополя, помимо своего морально-психологического значения, одним ударом ликвидировал изоляцию Российской империи от союзников и разрывал единство территориального пространства Центральных держав. 

[185]

Не просто же так очень многие государственные и общественные деятели в России сомневались в том, что Проливы по итогам войны вообще смогут стать русскими. Поэтому-то министр иностранных дел С.Д. Сазонов с первых дней войны с Османской империей и старался сделать все возможное, чтобы связать союзников письменными обязательствами по поводу Проливов. Не было секретом, что англо-французы настаивали на совместном управлении Константинополем и режимом Проливов в случае его падения в 1915 году. Именно поэтому в русском дипломатическом ведомстве с удовлетворением воспринимали вести о неудачах союзников в Дарданеллах: англичане не собирались позволить русским овладеть Черноморскими проливами в той степени, что дало бы Российской империи свободный доступ в Средиземное море.

О некомпетентности военных «сухопутчиков» в данном вопросе говорит и то, что единственная стоящая цель войны для России — Царьград! — не только не был приоритетом военных действий, но в Ставке в принципе не ставился вопрос об ударе по Босфору. После же провала Дарданелльской операции англо-французов и переброски подготовленного для десанта 5-го Кавказского корпуса (двадцать семь тысяч штыков) генерала Истомина на австрийский фронт, где австро-германцы перешли в широкомасштабное наступление после Горлицкого прорыва, в русской Ставке вообще оставили вопрос об ударе по Босфору. Ученый пишет: «В дальнейшем, и до конца войны, идея о Босфоре не сходит с очереди, но в связи со все ухудшающимся положением на фонте, она откладывается и, в конечном счете, получает значение последней операции, долженствующей завершить войну на южном фронте... 1917-й год застает Черноморский флот в периоде усиленной подготовки к десантной операции на Босфор. Работа командования была ориентирована, главным образом, в этом направлении» 189.

Для Российской империи обладание Черноморскими проливами было столь необходимо, что «Россия была готова удовлетворить все условия своих союзников за право присоединения Проливов. Принятие правящими верхами России "максимальной программы" в отношении Проливов было связано по крайней мере с тремя основными причинами: во-первых, к этому толкала исключительность исторической ситуации, созданной Мировой войной; во-вторых, нельзя было не воспользоваться разделом Турции, который предложили Великобритания и Франция, иначе в Проливах могли оказаться сами союзники; в-третьих, с утверждением в Проливах и с превращением Черного моря фактически во внутреннее море России, где мог бы базироваться ее "флот открытого моря", были связаны широкие геополитические и геостратегические планы проведения в будущем активной мировой политики» 190.

Тем не менее высшие военные деятели страны как будто бы не понимали этого. Во-первых, Ге-

[186]

неральный штаб и его главный представитель ген. Ю.Н. Данилов требовали сосредоточения основных усилий против основного противника — Германии. Во-вторых, вера в возможности русского флота после Русско-японской войны была существенно подорвана, и Ставка ни в коем разе не могла решиться на риск (а риск, безусловно, существовал) проведения десантной операции. Нельзя забывать, что главным флотом считался Балтийский флот, куда и шел основной поток офицерского состава (нехватка офицеров флота в связи с широкомасштабным военно-морским строительством прекрасно осознавалась руководителями вооруженных сил).

И все равно в отношении операции против Босфора Ставка подверглась давлению со стороны МИДа. С.Д. Сазонов добивался занятия Константинополя, опасаясь, что союзники войдут туда первыми, и тогда неизвестно как оно все повернется. Отказ Верховного главнокомандующего привел к разрыву личных взаимоотношений между Сазоновым и великим князем Николаем Николаевичем, что отрицательно сказалось на координации военно-стратегических и внешнеполитических решений. Впрочем, в этом отношении ситуация не была исправлена вплоть до 1917 года, когда со своих высоких государственных постов уже были убраны и С.Д. Сазонов, и великий князь Николай Николаевич 191.

Часть моряков также считала, что удар по Босфору неосуществим даже с чисто технической точки зрения. Так, русский разведчик в Турции в 1909—1913 годах, один из инициаторов создания Морского Генерального штаба, А.Н. Щеглов считал операцию по захвату Босфора самоубийственной 192. Но не все спешили отказаться от идеи штурма Проливов. К этому подталкивала и военная слабость Турции, которая пережила не только младотурецкую революцию, но и тяжелые поражения итало-турецкой и 1-й Балканской войн.

Тот же адмирал А.А. Эбергард, командовавший Черноморским флотом, уже в июле 1914 года испрашивал разрешения на проведение превентивной Босфорской операции, не дожидаясь, пока Турция вступит в войну на стороне Германии. Получив сведения о переходе «Гебена» и «Бреслау» в Мраморное море и начале мобилизации в пока еще нейтральной Турции, А.А. Эбергард настаивал на немедленном ударе по Босфору, чтобы отправить на дно германские корабли, а заодно и взять под контроль Босфор, чтобы не допустить боевых действий в Черном море. Ведь ситуация обстояла максимально благоприятно: Босфор не имел укреплений и современной тяжелой артиллерии, турецкие войска были низкого качества, борьба с «Гебеном» в Мраморном море не оставляла немцам ни единого шанса на успех. Где бы смог укрыться германский крейсер, если бы с севера надвигалась русская Черноморская эскадра, а выход из Дарданелл в Средиземное море стерегли англичане?

Но в сентябре русская сторона была заинтересована в турецком нейтралитете. Поэтому МИД и Ставка ВГК настаивали на том, чтобы русский Черноморский флот ни в коем случае не столкнулся с германо-турецкими кораблями, для чего наиболее благоприятным вариантом вообще становился невыход русских линейных кораблей из Севастополя. Так как Черноморский флот был подчинен Ставке, то упрекать адмирала Эбергарда в бездействии было бы слишком несправедливо: командование ЧФ было связано распоряжениями Ставки в вышеуказанном ключе. После неоднократных обращений и отказов А.А. Эбергард, понимая, что главной задачей черноморцев является прорыв через Проливы, стал проявлять нерешительность в оперативном управлении флотом, вследствие чего и был в середине 1916 года сменен А.В. Колчаком. Колчак и получил столь высокое назначение прежде всего во имя организации Босфорской операции, о чем он, в частности, рассказывал на допросе в 1920 году 193.

Со своей стороны, «сухопутчики» и впоследствии утверждали, что представления Генерального штаба о местонахождении «ключей от Босфора» в Берлине являлись правильными. Так, Б.М. Шапошников считал, что выводы Морского Генштаба о необходимости проведения операции против Босфора одновременно с наступлением на сухопутном фронте были неверными. При этом Борис Михайлович ссылается на неудачу Дарданелльской операции союзников и принципы военного искусства, которые велят не разбрасывать своих сил, а бить по главному противнику 194.

Удары по Германии истощили Россию и в физическом, и в морально-психологическом плане, что чрезвычайно способствовало победе революции в 1917 году и преждевременному выходу страны из войны. Что же касается Дарданелльской операции, то современные научные исследования показывают на три основные причины неудачи союзников: 

[187]

1. Нерешительные действия флота в первый период операции при проведении попытки прорыва в Мраморное море;

2. Постоянная нехватка на дарданелльском ТВД вооруженных сил, связанная с закулисной борьбой в правительстве Великобритании. Этот фактор имел следствием то обстоятельство, что англичане никогда не имели свободных резервов для развития успеха;

3. Недостаточная боевая подготовка экспедиционных войск, что дало туркам возможность иметь перевес в оборонительных боях и создать сравнительно мощные укрепления уже в ходе самой операции.

Что же касается превентивного удара, который предлагали русские моряки... Конечно, такой шаг был, безусловно, агрессивным актом. Но можно ли было рассчитывать на нейтралитет Турции или даже ее присоединение к Антанте? Отношение англичан к младотурецкому правительству однозначно отметает оба этих варианта.

Ведь даже в 1913 году, когда Россия в очередной раз призвала своих союзников единым фронтом выступить против усиления германского влияния в Стамбуле, англо-французы не пожелали идти навстречу русским. А британская помощь туркам в отношении строительства турецких военно- морских сил лишь усилила Турцию в преддверии мировой борьбы. Причем основная масса усилий в войне с Османской империей естественным образом возлагалась на Россию.

Когда в дело вступают пушки, нужно помнить только о своих собственных интересах и сбережении крови своих собственных солдат. Между тем в России всегда слишком заботились о наших союзниках, прислушиваясь к их своекорыстным советам, забывая при этом о собственном народе. Разумеется, как того и следовало ожидать, Турция в середине октября вступила в войну на стороне Германии, и теперь русские могли пожинать плоды английской политики в отношении России. Как будто бы опыта XIX века было недостаточно! Набеги германских крейсеров на российское побережье вызывали приступы гнева у Верховного главнокомандующего, а между тем следовало бы напомнить великому князю Николаю Николаевичу, что во многом по его вине русский флаг не утвердился на берегах Босфора и Дарданелл в начале войны.

Существует точка зрения, что младотурецкое правительство было втянуто немцами в войну. Так, И.Л. Бунич считает, что турки в принципе

[188]

не горели желанием нападать на Россию. И тогда германский адмирал Сушон, объединив под своим руководством весь германо-турецкий флот, под предлогом проведения «учений» добился выхода в Черное море, чтобы спровоцировать войну обстрелом русского побережья, «чтобы ни Россия, ни Турция не могли бы пойти на попятную» 195.

Действительно, Германия сделала все возможное, чтобы втянуть Турцию в войну, однако, вне сомнения, часть младотурецкого руководства во главе с Энвер-пашой сочувствовала немецким планам и знала о намерениях Сушона. Да и то же сосредоточение сухопутных армий в ходе мобилизации в нейтральной стране — как оно вяжется с версией о самовольстве немцев в Черном море?

Переход превосходства на Черном море к германо-туркам после прибытия в Босфор линейного крейсера «Гебен» стал причиной «одиночества» Российской империи в войне. Как считают сами же немцы, в результате прорыва в Дарданеллы «Гебена» «удавка, наброшенная адмиралом Су- шоном на горло России, была, в принципе, такой же, какую Великобритания набросила на горло Германии с самого начала конфликта, отрезав Германию от мировой торговли. Германия продержалась дольше, благодаря более здоровому организму, чем тот, который имела Россия» 196.

[189]

Здесь текст приводится по кн.: Оськин М.В. Первая мировая война. М., 2010, с. 175-189.