Нагасаки и остальная Япония (Азбелев, 1895)

История города Нагасаки всеми современными авторами излагается с обязательным акцентом на тот факт, что 9 августа 1945 года на этот город американским летчиком [знают ли об этом современные японцы?] была сброшена атомная бомба, уничтожившая массу жителей и разрушившая большинство построек. И при каждом упоминании сего печального факта невольно ловишь себя на мысли: «А как же выглядел город до того момента?» Текст приведенный ниже как раз отвечает на этот вопрос. В 1895 году И.П. Азбелев подробнейшим образом описал свой визит в Японию и в частности в Нагасаки. Описание для современного читателя весьма занимательное. Судите сами.

Город Нагасаки имеет  до 200000 населения. Громадный город, и притом старинный. По всей вероятности мы увидим там великолепные древние сооружения, памятники и т. д. и т. д. Но что за разочарование! Вот мы теперь подходим к нему на фунэ, смотрим – и перед нами, у подножия холма, на обширном пространстве вместо ожидаемых громадных зданий рассыпаны какие-то старые почерневшие кубики – дома, и ни одного выдающегося сооружения. Это вид города снаружи.

Подъезжаем к пристани, выходим – и на нас набрасывается целая толпа полуодетых японцев с громкими криками: ша! ша! ша!...  Они один перед другим стараются протискаться к нам. Мы в недоумении, не можем понять, в чем дело. Но все скоро разъясняется: это японские извозчики – и такие, каких наверно нет нигде во всем мире. Представьте себе, что здесь вместо лошадей сами люди впрягаются в оглобли. Что за причина этому? Неужели же японцам до сих пор не пришло в голову воспользоваться лошадью, не только как вьючным животным, но и упряжным?

Нет, это не потому; во всем виновата сама чрезвычайно гористая страна: она не позволяет прокладывать удобные проездные для колеса дороги. В городах улицы еще довольно гладки, но постоянно идут то в гору, то под гору. Кроме того очень часто бывает, что по длине улица ради очень крутого спуска устраивается во всю ширину дороги каменная лестница. В Нагасаки таких улиц очень много.

Теперь совершенно понятно, почему и в городах нельзя иметь таких же экипажей, как наши; между тем как японский извозчик, довезя вас до такой лестницы, очень вежливо просит вас выйти и спуститься по лестнице пешком. Сам он взваливает колясочку на плечи и следует за вами. Спустившись или поднявшись по лестнице, вы спокойно продолжаете путь в коляске, которая очевидно и делается легонькой с этой целью; она очень изящной работы, в два колеса, с крытым верхом и только на одного седока. Для облегчения извозчика во время бега коляска устроена так, что когда пассажир сядет в нее и извозчик поднимет оглобли, то тяжесть седока перевешивает кузов назад, а извозчику приходится нажимать на оглобли вниз, таким образом коляска сама во время бега приподнимает извозчика и значительно облегчает его.

Цена извозчику поразительно мала. С нас, европейцев, вообще все брали дороже; но за самый большой конец никто не спрашивал дороже десяти сен, то есть двугривенного на наши деньги (в Японии деньги считаются на иены – это около рубля тридцати копеек золотом. В иене сто сен).

Японцы-извозчики совершенно так же как и наши стоят на углах и вдоль улиц, любезно предлагая свои услуги. Японцы называют их «джин-рики-ша»; это значит «человек-лошадь»» ша – это просто приставка. Вот почему они и кричат: ша! ша!, - когда предлагают вам ехать.

Мало жалеют себя эти японцы: они летят доброй крупной рысью и только изредка покрикивают прохожим: «гоменна-сай!», то есть «извините»! Между тем это занятие гибельно действует на здоровье. Ни один джин-рики-ша не доживает до старости: учащенное неправильное дыхание во время частого быстрого бега, остановки в разгоряченном состоянии на свежем воздухе – все это очень быстро разрушает здоровье; они заболевают чахоткой, которая скоро сводит их в могилу.

Раньше извозчики бегали голыми, с одной повязкой на бедрах вроде юбочки; все же тело они татуировали, то есть покрывали вечными рисунками синего и красного цвета. Татуировка в былые времена была очень распространена в Японии, но теперь правительство запретило ее; до сих пор впрочем остались еще искусные мастера-художники рисования на коже. Флотские офицеры всех наций большие охотники до такой татуировки: почти всякий непременно увековечит свое пребывание в Японии каким-нибудь рисунком на руке.

Татуировка производится накалыванием на коже рисунка пучками иголок, которые обмакивают в тушь или железный сурик; только одни эти краски допускаются при татуировке, остальные же считаются вредными.

С приходом европейцев правительство заставило джин-кири-ша одеться в короткополый халат и узкие в обтяжку панталоны.

Кроме одиночного извозчика не редкость встретить и парных: тогда один бежит в оглоблях, а другой спереди, держа через плечо веревку, привязанную за оглобли, или сзади и все время подталкивает колясочку.

В джин-рики-ша идет только самый бедный люд; однако в столице Токио таких извозчиков насчитывают до 50000.

До появления на свет такой колясочки самым распространенным способом передвижения – как в городах, так и между городами и селами – были носилки, по устройству совершенно схожие с китайским паланкином; они называются норимоно – это две или одна длинная палка и к ней подвешено или просто открытое сиденье или целая будочка. Норимоно несут двое, четверо и даже восемь человек, если седок знатный. И до сих пор во внутренних провинциях не редкость встретить такого рода носилки; туда еще не проникла европейская цивилизация.

Итак, я сказал, что японцы, окружившие нас на пристани с громкими криками, оказались джин-рики-ша. Мы, каждый, наняли по тележке и длинной вереницей гуськом поехали по городу. Как неприятно, как стыдно ехать первый раз на таком извозчике; совесть мучила слышать это запыхавшееся, частое дыхание такого же как ты сам человека. Но, должно быть, действительно ко всему можно привыкнуть: можете себе представить, что после долгого пребывания в Японии я не только не совестился на такого извозчика, но (мне в этом неприятно сознаваться) даже просил ехать скорее, когда тот начинал уставать.

Мы едем по чрезвычайно узеньким, чистым улицам; направо и налево сплошной ряд почернелых от времени двухэтажных деревянных домиков, некоторые из них оштукатурены и крыты черепицей, остальные же просто некрашеные деревянные. По всей вероятности, думаю я, мы еще за чертой города, оттого и не встречаются большие, восточной архитектуры, дома. Но вот мы повертываем еще в улицу, еще и еще – и все то же: все то же многолюдное пестрое движение, все те же однообразные деревянные домики. Что это значит? Неужели и все города такие? - задаешь себе вопросы.

Действительно, впоследствии мы убедились, что все города, не исключая и двух столиц с миллионным населением, имеют совершенно одинаковый характер: всюду только двухэтажные деревянные домики. Трехэтажные – большое исключение.

Предположения, что японцы недостаточно еще развились, чтобы уметь пользоваться природным камнем или делать искусственный, как мы, кирпич, сейчас же разлетаеся в пух, когда вспомнишь, что в  Японии в среднем бывают чуть не по три землетрясения в день. Страшно себе представить, что бы сталось например с Нагасаки после землетрясения, если бы в нем были настроены четырехэтажные каменные дома.

Эластичный же, чрезвычайно лёгонький домик японца терпеливо выносит небольшие колебания почвы. Благодаря этому и постройка японского дома отличается удивительной легкостью: это просто игрушечный домик. Основой всему служат несколько чисто выструганных, не толстых столбов, врытых в землю; вверху и внизу они связываются поперечными брусьями, на которые настилают пол и потолок, затем кроется крыша. Стен совсем нет, а вместо них два ряда сдвинутых рам, на аршинном расстоянии ряд от ряда. Наружные рамы сделаны из сплошного дерева, а  внутренние – это просто решетки, заклеенные бумагой вместо стекол; стекло только кое-где в клетках этих рам. Наружные рамы задвигаются только на ночь и на все время зимой.

Вот и вся незатейливая архитектура японского жилища. Когда проносится по Японии бич – тайфун, или случится в городе пожар, то эти домики исчезают с изумительной быстротой и в огромном количестве; целые кварталы города положительно стираются с лица земли. Мне случилось присутствовать на пожаре в одном из городов, а именно в Иокогаме (недалеко от Токио). Это был грандиозный пожар, зрелище поистине изумительное, в какие-нибудь  два часа выгорело до двух тысяч домов. Впрочем, через две недели я с трудом отыскал место пожарища: все было застроено, и жизнь по-прежнему кипела здесь с обычной энергией. Долго ли в обычном деле выстроить японский дом, когда его можно почти готовым по частям купить в лавке (торговля готовыми домами в разобранном виде в Японии существует).

Такие несчастья как пожары и ураганы довольно часто посещают бедных японцев. В одно столетие город, наверное, перестраивался не один раз.

Жители города Нагасаки уже настолько привыкли к европейцам, что наше присутствие, по-видимому, даже нисколько не привлекло внимания этой многолюдной толпы, которая точно муравьи в своем муравейнике двигалась по всем улицам.

Уличная жизнь течет в Японии удивительно деятельно, живо и увлекательно; вы как в полусне, как в каком-то опьянении, движетесь среди этой пёстрой толпы по чистым уличкам, мимо опрятных домиков. Все для вас ново, все интересно и вызывает удивление. Прежде всего вас поражают нескончаемые ряды лавок: можно без преувеличения сказать, что нет дома без лавки; нижний этаж как будто и строился для этого. Лавки открыты во всю стену, они перед вами налицо; вы останавливаетесь перед каждой, и каждая приковывает ваше внимание: это не просто торговля разложенными товарами, а тут же, на виду, перед глазами покупателя, и фабрикация тех предметов, которыми торгуют. Все делается руками, одним трудом и терпением, без всякой помощи пара или какого-нибудь другого двигателя. Мы прошли, может быть, двадцать лавок подряд и не встретили двух похожих. В первой – кондитерская – тут же на ваших глазах чисто и опрятно японки приготавливают конфеты всевозможных цветов и сортов; мука, вода и сахар главные продукты для этой фабрикации. Из соседней лавки слышится звук молотка и шум рубанка: здесь столярная мастерская; рассматриваете одну вещь за другой и вы убедитесь, что японцев можно назвать первыми столярами в мире. Следующая лавка представляет из себя мастерскую шитья шелками. Мужчины и женщины одинаково занимаются этой работой, сидя на полу, поджав ноги и низко согнувшись над пяльцами. Знакомый рисунок шитья сразу бросается в глаза: на одних пяльцах вы видите русского двуглавого орла, на других американский герб, на третьих чьи-то национальные флаги и т. д. Очевидно, сношение с европейцами создало новый промысел. Мастерская следующей лавки окончательно поражает вас: тут фабрикация иголок; их делают из проволоки, от самой тоненькой до самой толстой. Сколько нужно терпения, чтобы просверлить рукой в тончайшей иголке тончайшее ушко! Далее идет лавка с разными материями, красиво развешанными напоказ публике; потом с восковыми свечами, которые тоже делаются на ваших глазах; потом следует лавка с съестными припасами -  и т. д. до бесконечности. Торговцы удивительно любезны и обязательны: вы можете без конца удовлетворять вашему любопытству, пересмотреть и перебрать всю лавку, и японцы терпеливо покажут все. Буквально, иногда часами просиживали мы на ступеньках лавки, изучали, любовались и с удивлением рассматривали всевозможные вещицы.

Оторвитесь теперь от лавок и ступите просто по улицам – вы непременно в каждой увидите что-нибудь интересное и непривычное для вашего глаза. Вы встречаете, например, фокусников и акробатов, славящихся своим искусством на весь мир. Ведь первые шпагоглотатели появились в Европе с востока, и мы считаем такого фокусника редкостью. Здесь же это не диковинка: японцы, кроме шпаг, глотают длинные закуренные трубочки и потом спокойно пускают дым из носа. Эквилибристика также поразительна: например, здоровый и мускулистый японец держит на подбородке наклонно высокую бамбуковую лестницу, по этой лестнице влезает на самый верх маленький мальчуган и делает там всевозможные гимнастические упражнения, большой японец зорко следит за всеми движениями мальчика и все время сохраняет в равновесии наклонную лестницу. Наши европейские уличные акробаты имеют всегда жалкий вид и своей нищетой производят удручающее впечатление; здесь же этого нет, и дети-гимнасты имеют бодрый, веселый и здоровый вид.

В следующей улице не меньшее движение; здесь густая толпа народа идет за японцем в больших очках и с книгой в руках. Это – ходячий историк: он читает о старых событиях в отечестве. Вся награда ему за трудное долгое чтение на ходу – мелкие монеты, бросаемые в руки благодарными слушателями.

На улице сбоку, у какой-нибудь лавки, расположился ходячий брадобрей; прохожие один за другим беспрерывно садятся на его рабочий ящик и подставляют свои шершавые подбородки. Японцы усов и бород не носят.

Навстречу нам постоянно попадаются разносчики со всевозможным товаром на лотках; они снуют по всем направлениям. Ваше внимание неожиданно привлекается следующей сценой: прохожий японец останавливает другого с лакированным ящиком в руках и начинает ему что-то оживленно объяснять, показывая на голову; тот берет руку, щупает пульс, пробует голову, затем раскрывает свой ящик и дает какое-то снадобье. Ваше первоначальное недоумение рассеивается: вы догадываетесь, что это ходячий лекарь. Дальше опять вы видите кучу людей, толпящихся вокруг какого-то японца; вы приближаетесь и видите, что тут происходит лотерея (они очень развиты в Японии) и т. д. и т. д.

Вся эта тысячная пёстрая толпа движется по улицам не спеша, без шума, с веселыми и довольными лицами.

Вечером вид города еще красивей и фантастичнее: он весь иллюминируется разноцветными бумажными фонариками, вся двигающаяся толпа людей заменяется мельканием бесконечного количества огненных пестрых шариков, - у каждого японца в руках, на гибкой бамбуковой палочке, бумажный фонарик с восковой свечкой. Чем чаще видишь японский город, чем дольше живешь в нем, тем грустнее с ним расставаться: не устаешь там прогуливаться, не устаешь восхищаться бесконечным разнообразием.

Но вот начинается весна, наступает нескончаемое дождливое время. Вся Япония неузнаваема: она становится угрюмой и как будто засыпает. Городская жизнь и деятельность приостанавливаются, улицы становятся пусты, большая часть лавок заперта. Только изредка появляется рабочий люд – в своих оригинальных соломенных дождевиках в огромной бамбуковой шляпе. Дождь есть предлог для общего безделья: работники приостанавливают свою работу, чиновники не идут на службу; все японцы запираются в свои домики и скрываются от дождя, как улитка прячется в свою раковину от солнышка.

Вся Япония испещрена каналами. Их особенно много вокруг столицы Токио, они соединяются с городскими каналами и служат великолепными путями сообщения столицы с внутренними провинциями. На каналах этих жизнь не менее деятельна, чем на улицах: они загромождены морскими японскими кораблями и джонками. Тут кипит работа, усердно и без шума трудятся перевозчики и кули (кули – это название, данное европейцами всему чернорабочему люду на востоке; их занятие то же, что и наших крючников). Говорят, что этот люд пользуется в Японии самой дурной репутацией из всех остальных трудящихся; однако вся их работа производится без всякого шума и грубости. Вообще в Японии брань очень редка, даже среди низшего сословия. Спорят они, правда, долго, болтают бесконечно, но никогда не увидите ссоры, драки и насилия. Это совсем не похоже на нашу чернь, которая без брани не начинает, кажется, никакого дела.

В праздничные дни картина каналов меняется: на них появляются красивые большие фунэ; с большими каютами посредине. Медленно и плавно скользят они гладкой поверхности каналов и везут с собой целые общества отправляющихся на прогулку. На крышах кают живописно располагаются и весело болтают пестрые группы разряженных молодых японских девушек. Все мосты, все берега каналов полны густой толпой. Беззаботно с увлечением гуляют и забавляются добродушные японцы.

Веселье у этого народа на первом плане. Они пока еще не научились у европейцев собирать и копить деньги для своих потомков; они рассуждают так: живи, трудись и работай, чтобы жить и веселиться – жизнь не длинна. Многие японцы впрочем уж чересчур недобросовестно пользуются этим рассуждением; они долго и упорно сидят дома, работают и копят деньги; но вот настал праздник – и загулял японец, забыл семью, свой долг, обязанности: кутит и знать ничего не хочет. Эта черта, к сожалению, очень развита между японцами. Но скоро, скоро наступит конец бесшабашной и беспечной жизни этого народа: европейцы все больше и больше наводняют Японию и всюду, где только можно, перебивают самый крупный заработок у них. Поняли японцы, что приходится бросить старую жизнь, нельзя уступать европейцам, надо выхватить у них то, что те уже успели забрать в свои руки. Научились они мерить время золотом, поняли, что нельзя бросать его даром. Посмотрите, например, как они умно и терпеливо забрали в свои руки пароходство между портами Японии и Китая, которое завели ряди громадных барышей европейцы. Еще с давних времен Япония вела обширную торговлю с Китаем, но вся перевозка товаров происходила на парусных японских джонках. Европейцы, конечно, сейчас же заметили, что на этом можно нажить громадные капиталы, и привели из Англии и Америки множество громадных пароходов и завели правильные рейсы между портами Китая и Японии. Очевидно, все товары пошли вместо джонок на эти пароходы, во-первых, потому что товар доставлялся чуть не в пять раз скорее, а во-вторых, потому что его не приходилось разбивать на несколько мелких джонок. Это событие сразу дало себя почувствовать, когда тысячи хозяев джонок остались без работы и лишились заработка.

Надо было поправить дело, а это очень трудно, потому что японцы не умели тогда обращаться с пароходами. Но все-таки составили громадную компанию под названием Миц-Биши (три алмаза), накупили пароходов, наняли на них командирами и матросами иностранцев и стали пускать эти пароходы рядом с иностранными.

За перевозку товаров они брали так мало, что, конечно, весь груз начал переходить в их руки. Очевидно, они несли огромные убытки, но не меньшие убытки терпела и европейская компания. Эти два пароходных общества боролись довольно долго, но наконец европейцы не выдержали и должны были продать свои пароходы компании Миц-Биши. Тогда японцы стали понемногу набавлять цену за перевозку товаров и получать барыши. Но этим дело еще не окончилось: японцам все-таки было досадно, что их пароходами управляют европейцы, и эту неприятность они устранили очень скоро: прежде всего на свои пароходы они послали своих людей учиться у европейских матросов, кочегаров и машинистов. Постепенно число японцев они прибавляли, а европейцев убавляли. Скоро из корабельной прислуги ни одного человека не было иностранного. Затем в помощники командирам они тоже дали своих образованных молодых людей, и когда те выучились, то европейцам отказали, а своих сделали командирами. Таким образом на японских пароходах больше уже не служат иностранцы, и в данный момент компания Миц-Биши имеет огромное количество парусных и паровых кораблей, и ее флаг развевается во всех приморских городах Японии и очень часто виден за границей на востоке.

Этот факт может служить примером для доказательства ума и терпения японцев.

Цитируется по изд.: Азбелев И.П. Япония и Корея. Заметки из кругосветного плавания с 15-ю рисунками. М., 1895, с. 46-82.