Священная Римская империя от отречения Карла V до «долгой войны» Рудольфа II

Немецкие историки XX в. склонны двояко толковать внешнюю поли[1]тику Священной Римской Империи после 1555 г. Одни — преимущественно сторонники старого национал-либерального направления — полагают, что последующие за Аугсбургским миром десятилетия стали проигрышными на внешнеполитическом фронте. Габсбурги вплоть до начала Тридцатилетней войны предпочитали изоляцию, отказ от активного вмешательства в текущие европейские события. Следствием стала утрата не[1]которых имперских земель и рост внешнеполитической активности католических и протестантских князей, восполнявших вакуум имперской инициативы. В мрачных красках рисовалась картина Евгению Долльманну: «В своем воздействии на будущее развитие Империи он (т. е. Аугсбургский мир. — А . П.) со своим урегулированием религиозных вопросов не только отрицал ясность, безопасность и прочность внутреннего положения, но и привнес невиданное усложнение проблем внешней политики... Невозможность вмешательства со стороны Империи в дела Европы без риска одновременного обострения тяжелого внутреннего конфликта, что было засвидетельствовано в отношении французских смут, должна была развить безучастность нации ко внешней политике до той степени, которая была бы равнозначна полному отказу от нее» [4. S. 31].

Исследователи последних лет, напротив, рассматривают дипломатическую деятельность императоров Аугсбургского мира в тесной увязке с наступившей фазой внутриимперской стабилизации. По их мнению, осторожная политика немецких Габсбургов в Европе после 1555 г., столь резко отличавшаяся от нарочито универсалистских амбиций Карла V, способствовала утверждению мира и социального покоя внутри Империи. Она была более прагматичной и была призвана решать лишь самые неотложные вопросы, избавляя истощенный организм от ненужного бал[1]ласта далеких проблем. Альфред Колер пишет: «Новая ситуация заключалась прежде всего в том, что Империя оказалась в исключительно спокойном положении. Современникам это казалось тем ценней, чем дольше и ожесточенней становились религиозные и сословные конфликты во Франции и Нидерландах» [7 S. 22].

Структура внешних позиций Империи определялась ее владениями. Как и столетия назад, в эпоху глубокого средневековья, помимо собственно земель немецкого королевства границы Империи включали в себя земли со статусом только лишь имперских ленов. На западе — почти все исторические Нидерланды, включая Фландрию и Брабант, на юге в Италии — Тоскана, Парма, Мантуя и большая часть Ломбардии (то был весьма важный анклав, выступавший проводником имперских интересов в Италии еще со времен Штауфенов). Швейцария практически выбыла из сферы непосредственной имперской юстиции в конце XV в., но итальянские владения Империи по-прежнему фланкировались на востоке тирольским коридором, входившим в состав наследственных земель, а на западе — Эльзасом и имперской Бургундией, связывавшими Италию с имперскими ленами в Нидерландах. На северо-западе имперскому престолу на правах непосредственного лена принадлежали владения Ордена в Прибалтике.

Переход в евангелическую конфессию гроссмайстера марианского Ордена Альбрехта Бранденбургского в 1525 г. и секуляризация прусских владений Ордена не были признаны папой и императором, потому прочие земли Ордена, расположенные между Неманом и балтийским побережьем (Эстляндия, Курляндия, Лифляндия), продолжали существовать на правах ливонского ландмайстерства. На юго-востоке границы Империи, местами весьма расплывчато, пролегали через трансильванское нагорье, соседствуя с землями вассалов Порты. Здесь Империи на правах королевства принадлежала Западная Венгрия с центром в Прессбурге, а южнее и западнее — хорватские анклавы, расположенные к югу от Савы. Северные границы Империи накладывались на рубежи немецкого королевства вдоль балтийского побережья и в южном секторе Ютландского полуострова.

Вторая половина XVI в. ознаменовала утрату имперских владений в удаленных зонах и, напротив, содействовала более четкой прорисовке границ вблизи наследственных земель Габсбургов, в центральных европейских секторах Империи. Три фактора играли здесь решающую роль: наследие Карла V в Нидерландах и Италии, борьба за Прибалтику между Россией и северными державами на северо-востоке и противостояние с Портой в Венгрии и Трансильвании. На западе позиции определялись династическим разделом между Венской и Мадридской линиями Габсбургов, зафиксированным Бургундским договором 1548 г., отказом старшего сына императора Филиппа, будущего короля Испании, от имперской короны в пользу своего дяди Фердинанда, младшего брата Карла V в 1551 г. и, наконец, отречением самого Карла в 1556 г. Нидерландские лены Империи и имперская Бургундия отходили к испанской короне, перешедшей теперь к Филиппу. Империя сохраняла лишь правовой патронаж над этими территориями. Подготовка раздела, весьма долгая и сложная, сопровождалась острыми коллизиями в Доме Габсбургов, особенно ярко проявившимися в конфликте между Фердинандом, сыном его Максимилианом, будущим императором, и наследником испанского престола Филиппом по вопросу имперского престолонаследия. Тем не менее осуществление раздела влекло стабилизацию западных рубежей Империи, поскольку новый император Фердинанд I (1556-1564) поспешил выйти из войны с Францией. В 1556 г было заключено мирное соглашение с Генрихом II Валуа, означавшее выход Империи из тянувшихся свыше полувека Итальянских войн. Империя признавала французскую протекцию над городами и епископствами Лотарингией, Мецом, Тулем и Верденом, статус которых вызывал споры и до начала Итальянских войн, но реально не отдала Франции ни одного своего лена, в том числе и в Италии. К тому же каскад тяжелых военных поражений Франции на завершающем этапе Итальянских войн исключал возможность скорого возобновления французских притязаний. Противостояние Франции и Испании закончилось ужасающим разгромом французов у Сен-Кантена и подписанием мира в Като-Камбрези в 1559 г. Условия его были равнозначны отказу Валуа от всего того, что они мечтали получить в Нидерландах и Италии. К тому же открывшийся вскоре затем затяжной религиозный конфликт в самой Франции (гугенотские войны) почти на полвека исключил ее из числа активных европейских соперников Габсбургов.

Не столь радужными рисовались, однако, отношения самих родственных держав — Испании и Империи — в секторе Нидерландов. Главной проблемой здесь становилось развернувшееся в конце 60-х годов широкое движение против испанского владычества. Репрессии Мадрида затронули статус и религиозные интересы местного дворянства, многие представители которого сохраняли имперское подданство, прежде всего семья графов Нассау. Они находили прибежище в своих имперских ленах. В свою очередь, часть имперского княжеского форума, считая испанские преследования покушением на имперский статус своих единоверцев, оказывала им весьма деятельную поддержку. Солидарность с ними проявили прежде всего кальвинистское дворянство рейнского левобережья во главе с графами фон Эрбах, курфюрст Пфальцский Фридрих III (1559-1576) и родственный ему Дом Пфальц-Зиммерн. Гейдельбергский курфюрст разрешил вербовать на своих землях войска в поддержку Вильгельма Нассау-Оранского и участвовать своим подданным в кампаниях с испанцами. Кроме того, имперские кальвинистские князья оказывали вооруженную поддержку французским гугенотам. Еще в 60-е гг. вожди французских кальвинистов Калиньи и Конде систематически получали вспомогательные силы с территорий Пфальца, Гессена, Бадена и Вюртемберга. Император Максимилиан II, и без того сочувственно относившейся к протестантам в Империи, требовал от Филиппа смягчить преследование иноверцев, справедливо полагая, что напряженность в Нидерландах может разрушить мир внутри Империи. Пиком напряженности стали события 1574 г., когда в неудачной для нидерландцев битве близ местечка Мок в Гельдерне погиб один из сыновей курфюрста Пфальцского и три нассауских графа, сражавшихся в войсках Генеральных Штатов. Имперские сословия, заявляя о своей общей позиции невмешательства, тем не менее потребовали от испанской короны приостановить вооруженную борьбу с мятежниками и наладить мирный процесс. Последовавшая вскоре кончина пфальцского курфюрста, восшествие на имперский престол в большей степени подверженного испанскому влиянию Рудольфа и, наконец, паралич испанских институтов в Северных Нидерландах вследствие образования Утрехтского альянса в 1579 г., протектором которого стал имперский граф Вильгельм Молчаливый, а затем его сын Мориц Нассау-Оранский (1585-1625), несколько разрядили атмосферу.

Силы Испании все более угасали, несмотря на редкие отчаянные рывки, в то время как северным провинциям удалось конституироваться в весьма прочную военно-политическую структуру. Вооруженное противостояние было локализовано преимущественно в южном секторе Нидерландов и не затрагивало напрямую владения имперских князей. Угроза имперскому миру пришла с северо-запада вновь лишь в конце 90-х годов когда испанские войска, намеревавшиеся кружным путем пробиться в Гельдерн, вторглись в герцогство Юлих-Берг. Но эти события совпали с уже более глубоким и обширным кризисом всей имперской организации, о чем речь пойдет ниже.

Новый фактор Республики Соединенных Провинций оказывал двоя[1]кое влияние на имперскую политику. С одной стороны, близость Нидерландов усиливала радикализм западно-немецких протестантов, содействовала дальнейшим территориальным успехам Реформации на нижнем Рейне, прежде всего в Пфальце. С другой же — опасность со стороны Нидерландов могла использоваться в Вене как аргумент в пользу выгодного компромисса с испанской короной. В целом к началу XVII в. нидерландский вопрос скорее содействовал, нежели тормозил развитие партнерства имперской и испанской короны.

Озабоченность в глазах Вены вызывали и отношения с Испанией на итальянской почве. Источником разногласий здесь были споры вокруг имперских ленов, не раз грозившие перерасти в серьезный конфликт. Фердинанд I и наследник его Максимилиан II (1564-1576) прекрасно осознавали значение «гибеллинского наследия». Однако вынужденные сосредоточиться прежде всего на задачах поддержания внутреннего мира после 1555 г. и занятые защитой своих австрийских владений от давления Порты, императоры должны были мириться с испанской экспансией. Уже в ближайшие годы после раздела Филипп начал решительно вмешиваться в североитальянские владения Империи. Целью испанской политики было обезопасить Милан, закрепленный согласно миру в Като-Камбрези за Испанией на правах генерал-губернаторства. Мадрид стремился создать территориальный мост, связывавший Милан с главным блоком испанских владений в южной Италии. Следствием стали притязания на владения соседей — Савою, Геную, Флоренцию и Мантую, находившиеся большей частью под ленным патронажем Империи. Споры переросли в довольно серьезный конфликт, апогеем которого стал захват испанцами маркграфства Финале в 1571 г. Максимилиан II был вынужден ограничиться лишь бурными протестами. Кроме того, в 1569 г. папа Пий V признал Козимо Медичи великим герцогом Тосканским, хозяином владений, исстари находившихся под ленной протекцией Империи. Лишь после долгих споров императору удалось восстановить ленную зависимость новоявленного герцогства. Восшествие на престол Рудольфа II (1576-1612), в большей степени ориентированного на испанские монархические традиции, несколько погасило накал противоречий. Однако после воцарения в 1598 г. в Испании Филиппа III споры возобновились вновь. Филипп, продолжая начатый отцом курс, стремился закрепиться на Лигурийском побережье, а также владеть важной в стратегическом отношении тосканской морской крепостью Пьембино. Венские Габсбурги чувствовали себя глубоко уязвленными политикой ближайших родственников на юге, и только накануне Тридцатилетней войны, в условиях резкого осложнения — и внутреннего и внешнего, Вене удалось добиться от Мадрида окончательного признания имперских ленов в Италии, за исключением Финале, Пьембино и Мальградо, отошедших теперь к испанской короне.

Если на западе и на юге Империя, пусть и в ограниченном виде, но су[1]мела зафиксировать свое присутствие, то на северо-востоке в Прибалтике ей пришлось поступиться самым дальним своим анклавом. В 1558 г. вторжение русских в Эстляндию ознаменовало начало Ливонской войны (1558-1583). Она имела катастрофические последствия для Немецкого Ордена и стала тяжелым испытанием для неокрепшей евангелической церкви в Прибалтике. Раздираемый внутренними конфликтами между епископством Рижским и ландмайстером, светскими и духовными чинами, Орден оказался не способен парировать удар. Последний ландмайстер Ливонии Готтхард Кеттлер (1559-1561), питавший симпатии к лютеранству, не смог объединить сословия для борьбы с московской агрессией. Посольство Ордена тщетно добивалось поддержки в Империи. Габсбурги и рейхстаг не чувствовали себя в силах помочь далекой Прибалтике, дело ограничилось лишь широкой публицистической пропагандой, живописавшей русский террор. В 1561 г. Орден распался: Кеттлер отдался под протекцию польской короны и Великого княжества Литовского (с 1569 — Речь Посполитая), получив ленные права на Курляндское герцогство (Дом Кеттлеров, 1561-1737) с гарантиями прав евангелической церкви в Курляндии и свободы вероисповедания для подданных. Лифляндия к югу от Вайссенштейна (Пайде) и Пернова (Пярну) непосредственно вошла в состав польско-литовского государства, образовав т. н. польские «Инфлянты», состоявшие из трех воеводств: перновского, дерптского и венденского. Лишь город и архиепископство Рига на двадцать лет сохранили независимое положение, но в 1581 г. и они признали верховную власть Речи Посполитой. Эстляндия (земли Аллентакен, Вик, Вирланд, Йерве, Хариен с центром в Ревеле), а также часть архипелага отошли к шведской короне, а остров Эзель оказался во власти Дании. После многолетней борьбы русские были изгнаны сперва из Лифляндии (1578), а затем и из Эстляндии (1581-1582), но Прибалтика не возвратилась поддержавный скипетр Империи. Победителями в войне стали Речь Посполитая и Швеция, поделившие между собой старые орденские земли. Война сопровождалась небывалыми опустошениями и кровавыми потерями, оставившими глубокий след в истории прибалтийских земель.

В отношении Польши (Речи Посполитой) Империя демонстрировала свой интерес лишь в форме двух попыток (1574 и 1586 гг.) посадить на королевский престол Габсбургов, оба раза — безрезультатно, причем Вене пришлось считаться с избранием после бегства из Польши Генриха Валуа трансильванского магната Стефана Батория (1575-1586), вассала Порты, выступавшего за компромисс европейских держав с Турцией и оттого едва ли надежного партнера для Габсбургов. Впрочем, победа на выборах 1586 г. шведского католика Сигизмунда (Сигизмунд III, 1587-1632) восстанавливала «незримый» блок Империи и Польши в общем противостоянии турецкой экспансии.

Несравненно более важным для Габсбургов был юго-восточный узел, где приходилось решать трудную задачу защиты западной Венгрии и наследственных земель от турецкого давления. Исходным пунктом для Фердинанда I были итоги борьбы его брата, зафиксированные в мирных соглашениях с Портой в середине 40-х гг. В 1562 г. был заключено новое перемирие на несколько лет на условиях отчисления Турции 30 000 флоринов ежегодной дани. Полученная передышка оказалась, впрочем, весьма недолгой. В Трансильвании усилились позиции местной знати во главе с Яном II Заполья, желавшим расширить свои владения за счет соседних венгерских и словацких территорий, бывших под властью Империи. Сделавшись к концу 50-х гг. лидером Трансильвании и одновременно противником Порты, Заполья и его наследники организовали в 1564 г. мощное военное вторжение вглубь имперских владений. Завязалась изнурительная борьба, потребовавшая огромного напряжения сил. В конце концов удар был отражен, а вслед за тем императорские войска сами оказались в Трансильвании. Это, в свою очередь, привело к окончательному разрыву с Портой и к возобновлению войны. Крупные турецкие силы во главе с самим султаном Сулейманом оказались в западной Венгрии, угрожая сердцевине наследственных земель. В Вене вторично после 1529 г. думали об эвакуации столицы. Но успехи турок были остановлены под стенами Сегеда, в лагере у которого нашел свою смерть и сам Сулейман. Прием[1]ник его Селим, не чувствуя себя связанным многолетней борьбой отца, счел возможным пойти в 1568 г. на перемирие сроком на восемь лет взамен уплаты ежегодной дани в прежних размерах. Это соглашение в дальнейшим возобновлялось вплоть до 1593 г., когда Рудольф II решился начать новую большую войну, призванную кардинально изменить ситуацию в Среднем Дунае в пользу Империи.

В сравнении с эпохой Карла V вторая половина XVI в. оказалась, бесспорно, менее динамичной и менее обременительной для внешних отношений Империи. Конечно, с известной натяжкой, но можно было бы сказать, что она в целом «отдыхала» от чудовищного перенапряжения сил предшествовавших лет. Позитивные следствия «отдыха» выражались уже в том, что императоры «Аугсбургского мира» получали возможность занимать[1]ся принципиально более важными внутренними проблемами, стабилизировать отношения в сословном обществе и поддерживать правовую структуру, рожденную в 1555 г. Исчезла опасность многолетних конфликтов на западе с Францией, равно как нежелательное и для Мадрида, и для Вены французское присутствие в Италии. Медленно, но формировались приоритетные зоны в отношениях с Испанией, не нарушавшие базовых принципов партнерства двух великих католических держав. Наконец, Империя оказалась в состоянии поддерживать относительный покой на границах с Турцией. Прибалтика навсегда ушла от Империи, однако в свете задач, решаемых императорами конфессиональной эпохи, ливонская тематика рисковала быть скорее балластом, нежели выгодой и для престола, и для сословий в целом. Империя освобождалась от лишнего груза, развязывая себе руки на гораздо более важных направлениях.

Цитируется по изд.: Прокопьев А.Ю. Германия в эпоху религиозного раскола. 1555-1648. СПб., 2002, с. 44-50.