Пекин в 1925 году

Быстро мелькали дни нашей кратковременной стажировки в Пекине, и каждый дарил нам что-нибудь новое и интересное. Мы торопились: срок нашего пребывания в Пекине истекал, да и обстановка не располагала к промедлению.

Лето 1925 года в Китае было очень напряженным. К осени всем уже стало ясно, что враги китайской революция, зарубежные и отечественные, готовятся к новому наступлению. Об этом возвестили еще выстрелы в Кантоне. 20 августа там был убит лидер левых гоминьдановцев, пользовавшийся исключительным влиянием и популярностью, по существу преемник Сунь Ятсена, Ляо Чжункай. Никто не сомневался, что в этой трагедии замешаны английские колонизаторы, приведенные в ярость направленным против них бойкотом. Даже посольство Великобритании испытало на себе силу народного протеста.

В начале августа китайская прислуга полпредства сообщила, что в английском посольстве забастовка. И действительно, выйдя на улицу, мы увидели на стенах наших соседей антианглийские плакаты, а у ворот — пикеты забастовавших китайских служащих. Из двухсот с лишним стачечников: конторщиков, поваров, кули в прочей прислуги — многие по двадцать лет служили в посольстве н пользовались абсолютным доверием хозяев. Теперь все они единодушно требовали «справедливого разрешения шанхайского 99 в других конфликтов». Англичане совсем потеряли голову. 17 августа, когда забастовщики устроили демонстрацию у ворот посольства, какой-то любопытный японский журналист сунулся поглядеть, что происходят. Он был арестован и жестоко избит, так как его приняли за агитатора — китайского студента. Злополучный японец несколько часов отсидел в подвале. Когда недоразумение было выяснено, английский доверенный в делах ездил к японскому посланнику Яосидзава извиняться.

Английская печать заговорила о возможности военной интервенции против Китая. Эти заявления были с восторгом встречены окопавшимися в Китае колонизаторами, которые даже свою китайскую прислугу подзывали свистом, как собак, и были убеждены, что китайцев «нужно периодически колотить каждые двадцать лет», тогда они будут смирными.

Примерно в это же время Чжан Цзолинь начал репрессии в Пекине, где по договоренности с Фэй Юйсяном стояли его войска. В середине августа пекинское правительство по требованию Чжан Цзолиня закрыло гоминьдановскую газету «Минь бао», где по ошибке появилось сообщение о смерти маршала. Солдаты ночью ворвались в квартиру редактора, известного гомнньдаяовского деятеля Чэнь Южэня, впоследствии министра иностранных дел го- миньдановского правительства (он же Евгений Чэнь), и прямо из постели, не дав даже одеться, увезли в тюрьму. Чэнь Южэнь лишь случайно избежал казни.

Как только поднимала голову китайская реакция, начинались антисоветские провокации. Не обошлось без них и на этот раз. В чжанцзолиневской вотчине Маньчжурии, особенно в Харбине, начался поход против советских сотрудников Китайско-Восточной железной дороги: аресты, избиения.

Отношения между Фэн Юйсяном и Чжан Цзолинем складывались так, что со дня на день следовало ожидать вооруженного конфликта.

Все эти события обсуждались на страницах китайской и иностранной печати, на студенческих сходках, в коммунистической и гоминьдановской среде. Оба лагеря Китая — лагерь национальной революции и лагерь китайских милитаристов и международного империализма — готовились к решительной схватке.

В нашем полпредском клубе на собраниях кружка международной политики шля горячие дебаты.

Восьмую годовщину Октября советские люди в Пекине отпраздновали с большим подъемом. Это казалось тогда так много — целых восемь лет! Враги Советской России каждый год пророчили ей гибель, воевали против нее н снова угрожали войной, а мы все живем и вот дожили до своей восьмой годовщины!

Я в это время работала уже в Калгане, во приехала в Пекин на праздники. Над сценой огромного зала выведена большая цифра «восемь» и слово «лет» с обеих ее сторон. Идет торжественное собрание, наряду с советскими товарищами выступают н члены китайского месткома полпредства, наши ученики, которые пытаются на русском языке высказать нам поздравления и добрые пожелания. Переполненный зал отвечает рукоплесканиями. Затем мы слушаем самодеятельный концерт и наш любимый шумовой оркестр с его гребенками и сковородками. В программе вечера был еще грандиозный фейерверк, но он почему-то не удался. Вместо того чтобы взлететь вверх и гореть яркими разноцветными огнями в пекинском черном небе, ракеты рвались на земле, в кустах сада, без единой искры, зато с невероятным грохотом и шипением.

Мы были огорчены и больше всех наш «пиротехник», красном33 Михайлов.

В довершение беды перед уже запертыми, но все еще иллюминированными воротами полпредства с серпом и молотом в венке из электрических лампочек появился какой-то растрепанный джентльмен н стал, задыхаясь, кричать по-английски, что желает говорить с ответственными лицами полпредства, что взрывы на нашей территории перепугали наших соседей. Замещавший Кара- хана первый секретарь полпредства, товарищ Битнер, случайно оказавшийся у ворот, через решетку выслушал представителя соседней державы и ввиду позднего времени предложил явиться для переговоров на другой день. Тут же он запретил наш «фейерверк». Но англичане на этом не успокоились, они решили отомстить и выключили у вас свет: контроль над электростанцией посольского квартала находился в их руках. Полпредство погрузилось во тьму, погасла наша праздничная иллюминация, в том числе серп и молот над воротами, что, видимо, и было главной целью наших соседей.

В Пекинском университете в этот день состоялся большой митинг в честь Великой Октябрьской социалистической революции.

На этом я заканчиваю рассказ о пребывании в Пекине, чудесном городе, который всем нам так полюбился. Правда, многое в Пекине тех лет так и осталось для нас непознанным. Мы мечтали побывать хотя бы в одном из знаменитых пекинских университетов, чтобы побеседовать со своими собратьями по учебе, встретиться с китайскими рабочими, замешаться в ряды демонстрантов и послушать, о чем они говорят, зайти в какую-нибудь крестьянскую фанзу н о многом другом. Увы, это было невозможно. Наше искреннее желание познакомиться поближе с китайским народом несомненно было бы расценено китайскими властями и империалистической агентурой в Пекине как «подрывная деятельность», что могло привести к нежелательным политически: инцидентам. До сих пор не могу без чувства горечи вспомнить об этих досадных ограничениях, лишивших меня многих интересных встреч.

Мне так и не пришлось увидеть вождя трудящихся Северного Китая Ли Дачжао, хотя эта возможность у меня была бы, останься я в столице подольше. Ведь Ли Дачжао, после того как в апреле 1926 года в Пекине начался безудержный белый террор, жил одно время на территории нашего полпредства.

И все же мы навсегда остались благодарными Пекину за щедрое гостеприимство и радушие, с каким он раскрывал перед нами свои сокровища, за драгоценную помощь в нашей китаеведческой практике.

Цитируется по изд.: Винякова-Акимова В.В. Два года в восставшем Китае. 1925-1927. Воспоминания. М., 1980, с. 60-68.