Псков (Воронин, 1945)

Псковская земля — край славянского племени кривичей, порубежье с литовскими племенами и летописной «белоглазой чудью», давшей свое имя Чудскому озеру, соединенному узким проливом с озером Псковским. В него несет свои воды река Великая, вдоль течения которой Псков созидал свои могучие крепости. На узком известковом мысу, вздымающем свои обрывы в устье реки Псковы, высятся величественные стены и башни древнего Псковского кремля.

Этот мыс — древнейшая ячейка города. Псковский летописец вынужден признать, что «о Плескове граде от летописания не обретается воспомянуто от кого создан бысть и которыми людьми...» Легенда о призвании варягов обошла молчанием Псков, поместив одного из князей — Трувора в соседнем Изборске. Но княгиню Ольгу, мудрую бабку Владимира Святославича, легенда сделала псковитянкой: летописцу показывали даже сани, в которых Ольга объезжала свои северные владения. Раскопки на кремлевском мысу вскрыли следы славянского поселения глубокой древности, но вряд ли нога Ольги ступала по его улицам. Еще в начале XI века Псков был для Киева своего рода Сибирью — местом прочной и далекой ссылки. Сюда еще в 1036 году Ярослав заточил своего младшего брата Судислава, вышедшего из псковского «поруба» — земляной тюрьмы — через 24 года глубоким старцем. Затем в историю Пскова входит имя полоцкого князя Всеслава, искавшего опоры на севере для борьбы с киевскими князьями и встретившего упорное сопротивление Пскова. Но все это — отрывочные факты. Псков живет в тени своего могучего собрата — Великого Новгорода, завися от него и не возбуждая интереса новгородского летописца.

Псков. Троицкий собор. XII век.
Реконструкция автора.

Псков был близок Новгороду по своему общественному устройству. Как и Новгород, Псков делился на концы, и вече было важнейшим явлением городской жизни; та же иллюзии демократии скрывала остроту социальных противоречий между боярско-купеческими верхами и городской и крестьянской беднотой. Впрочем псковское боярство не обладало могуществом новгородской знати — Псков не имел тех обширных колоний, которые питали Новгород, псковская земля, сжатая на западе русской границей, а на востоке — новгородскими владениями, не могла вскормить в боярстве новгородскую спесь. Псковские бояре были в то же время богатыми купцами, они торговали с Бременом, Ригой, Ревелем и другими городами Прибалтики и втягивались в восточную торговлю Новгорода. Псковское вече не было столь связано боярской волей и общественный строй Пскова был демократичнее порядков Новгорода. Псковская летопись, столь же деловитая и лаконичная, как новгородская, проникнута большей простотой, сердечностью и чувством. Как и в Новгороде, фигуры князей проходят бледными тенями в истории Пскова; немногие имена оставляют в ней глубокий след: таков князь Всеволод Гавриил (♱1138 г.), храбрый литовским выходец на псковском столе князь Довмонт-Тимофей — доблестный защитник города в борьбе с немцами (1266–1299 гг.), Александр Невский — герой Ледовой битвы и освобождения Пскова от захватчиков. Ореолом святости отметила народная память этих князей, связавших свое имя с борьбой за независимость Пскова: житие кн. Всеволода называет его «оборонителем и забралом града Пскова от потных немцев». Это — не случайность. Псковская земля, вытянутая узкой лентой вдоль западной границы Руси, жила в постоянной боевой тревоге, превращавшей ее в военный лагерь. Как никакая другая древнерусская земля, земля Пскова — страна крепостей, ее зодчие строили едва ли не больше стен и башен, нежели храмов. В этой напряженной боевой обстановке, в борьбе с немцами и Литвой, крепнет самостоятельность Пскова. В 1348 году Псков выходит из-под новгородской опеки, и последующие полтора века становятся временем расцвета самобытной псковской культуры. Немного ее памятников прошло сквозь столетия беспокойной жизни города: лишь в XV и XVI веках он горел 23 раза, и только каменные храмы и стены города выдержали это огненное испытание.

Псков. Церковь Козьмы и Дамьяна на Гремячей горе. 

Древнейшие памятники архитектуры Пскова XII—XIII веков обнаруживают сложность ее источников и широту кругозора псковских зодчих. Построенный новгородским епископом Нифонтом собор Мирожского монастыря (1156 г.) (рис. 23) стоит особняком в истории русского зодчества: его угловые своды были опущены, а высокие средние подчеркнуто выражали архитектурный крест, увенчанный массивной главой.

Роспись храма, сделанная греческим мастером, была проникнута духом строгости и отвлеченности: Нифонт был убежденным сторонником греческой культурной гегемонии на Руси. Недошедший до нас первый Троицкий собор Пскова (начала девяностных годов XII в.) развивал достижения киевских и полоцко-смоленских зодчих: это был стройный храм с пониженной западной частью, высокими притворами по сторонам и возносящимся к небу башнеобразным верхом (рис. 24). В соборе Иоанновского монастыря с его трехглавием (середина XIII столетия) ясно видны черты новгородских храмов мастера Петра, которыми вдохновлялся псковский зодчий. Так Псков XII—XIII веков создавал свою культуру в широком общении с другими русскими городами.

К началу XIV столетия Псков уже имел каменный Кремль, занимавший высокий известковый мыс устья Псковы. Тут были правительственные здания и склады военных припасов.

Над стенами крепости возвышался стройный собор Троицы. Здесь над гробницами Всеволода и Довмонта висели тяжелые рыцарские мечи, взятые вероятно в боях с немцами, но связанные легендой с князьями-воинами, которым они якобы принадлежали. На эфесе одного из них был гордый девиз — «чести моей никому не отдам». В легенде есть всегда доля мудрой правды: этот благородный лозунг был более к лицу героям псковской истории, нежели немецкой «крестоносной сволочи».

Начало своей самостоятельности Псков отметил постройкой нового Троицкого собора, сменившего древний храм, разрушившийся в 1362 году (рис. 25). Три года трудились псковский зодчий Кирилл и его артель, воздвигая на старых фундаментах новое величественное здание. Он стремился сочетать священные черты рухнувшего храма с новыми народными вкусами; они отразились в построенной псковскими купцами в 1354 году деревянной церкви Софии. Ей, вероятно, и подражал Кирилл, усложняя композицию храма, придав его верху живописную форму восьмерика на четверике, заимствованную из деревянной архитектуры. Удивительное по своему смелому своеобразию создание Кирилла впервые в русском зодчестве далеко отходит от завещанной древними византийскими традициями крестово-купольной системы, наполняя ее живительным дыханием самобытного народного искусства.

Подобно новгородской Софии, Троицкий собор был идейным центром и знаменем «вольного Пскова». Это был городской храм в полном смысле слова, его хозяевами были горожане, в нем помещался правительственный архив и погребались политические деятели Пскова. Этот важнейший памятник Пскова и всего русского зодчества XIV столетия не дошел до нас: на его месте в конце XVII века был построен существующий Троицкий собор. Его высокий башнеобразный массив, может быть, до известной степени повторял пропорции и масштабы древнего храма: новый собор так же, как и его предшественники, господствовали над стенами Кремля и городом. Уже к началу XIV столетия Псков перерос границы древнейшего Кремля и распространился по склону псковской стрелки. Иноземный наблюдатель, современник Довмонта, признавался с удивлением, что окружность Пскова «обнимает пространство многих городов и в Германии нет города, равного Пскову». В 1309 году посадник Борис ставит каменную стену «старого Застенья», но в 1375 году она уже оказывается внутри растущего города и по его краю воздвигается новый каменный пояс «нового Застенья»; в 1465 и 1482 годах обносится стеной Запсковье, в 1465 году деревянная стена Окольного города или «Полонища» очерчивает последнюю линию укреплений городакрепости (рис. 26). Сооруженные из известнякового плитняка и валунного камня стены обмазывались известью, их завершали каменные зубцы с боевыми галереями. Угловые башни с ярусами бойниц выступали вперед, беря под фланговый обстрел прясла стен; ворота усиливались боевыми башнями над ними и особыми укреплениями — «захабами», затруднявшими подступ врага к воротам и предохранявшими их от артиллерийского огня; под стенами шли подземные галереи — «слухи», предупреждавшие подкоп врагов под стену.

Вокруг Пскова в XIV—XV веках вырастает система крепостей, смыкающаяся с пограничными укреплениями Новгорода и образующая основу обороны западных границ России. В 1330 году над обрывами Жеравьей горы посадник Селога строит каменные твердыни Изборска, выдвинутые навстречу немецкому рубежу; немецкий поэт XIV века Петр Зухенвирт называет Изборск «железным городом» (Eisen-burg). К югу и к западу обращают свои стены Остров и Опочка, Колож и Гдов, Красный, Вышгород и другие псковские крепости.

Могучие стены Пскова стягивали в несколько поясов стихийное формирование городского ансамбля. Над морем деревянных жилищ господствовала кремлевская часть с ее высоким собором; отсюда город спускался в низинную, частью заболоченную местность. Характерной особенностью псковского пейзажа были многочисленные мостки или «лавицы», соединявшие возвышенные или сухие участки. По ним назывались отдельные местности и здания: Жабья лавица, Острая лавица, церковь Василия на Горке, Николы со Усохи, т. е. с высохшего места, Сергия с Залужья, т. е. находившаяся за лужей и т. д. Кончанская и уличанская системы были известным организующим началом городской застройки. Многочисленные храмы создавали ряд внутренних центров, на которые ориентировались городские кварталы.

Псковские церкви XV—XVI веков, строившиеся объединениями «уличан», отдельными горожанами, реже — боярами, характеризуются кажущимся однообразием и простотой своего облика, строгостью и лаконизмом форм. Это — приходские храмы улиц, семейные церкви отдельных родов; они невелики и малопоместительны, зато их было много: древние изображения Пскова наполнены десятками церковок, заполняющих внутреннее пространство стен; псковские летописи пестрят записями о храмоздательстве: строительный материал был доступен, мастерами Псков был богат. Величественный и сложный Троицкий собор резко отличался от храмов горожан. Приходский храм был интимен, приближаясь по своим масштабам к скромным жилищам псковичей. К нему пристраивали склады и приделы, храм терял свою культовую замкнутость, входил в практическую жизнь своих хозяев. Посвящение храма, если оно не было связано с именем семейного святого, покровителя дома, решалось просто: ставили, например, обыденную церковь и метали жребий «и паде жребий на святого архистратига Гавриила».

Псковичи ценили свою «старину», дорожили традицией своей культуры, но они непрестанно совершенствовали и видоизменяли старое. Монастырский собор на Снетной горе (1310 г.) повторял своеобразные формы Мирожского собора XII века; но в снетогорской росписи прорывались движение и жизнь, как бы предвосхищавшие идеи Феофана Грека. Маленькие приходские храмы строились по старой системе одноглавых зданий с четырьмя столбами внутри, но их расширяли приделами, изменяли систему перекрытий (церковь Василия на Горке, 1413 г.; Богоявления на Запсковье, 1496 г.; Георгия со Взвоза, 1494 г. и другие) (рис. 27). При малом объеме храма внимание зодчих постоянно привлекала задача увеличения его площади: они разработали остроумную конструкцию ступенчатых сводов, позволившую обойтись без столбов, загромождавших внутреннее пространство. Такова церковь Николы Каменноградского (конец XV в.) и многочисленные придельные храмы. Вделанные в стены храма полые кувшины-голосники, служившие резонаторами, придавали радостную звонкость уютному, но свободному пространству. Правдивой практичностью и скромностью был овеян и внешний облик псковских храмов. У их строителей не было интереса к парадной и красочной декорации фасадов, какой проявляли новгородские бояре — строители церкви Спаса на Ильине или Федора Стратилата. Лишь кое-где по карнизам мастер выкладывал узор из треугольных и квадратных впадин и арочек, подобный узкой кайме шитья на полотенце. Рыхлая плита, прикрытая обмазкой, не скрывающей кривизны поверхностей и линий, придавала стенам зданий особую чарующую мягкость и пластичность.

Фасады, стянутые многолопастной ползучей аркой, остроконечные покрытия храма, сближают его силуэт с кровлями жилищ, в круг которых естественно и органично входит «божий дом». Его выделяют характерные псковские звонницы в виде стенки с арочными пролетами для колоколов; их прорезные силуэты создают своеобразие псковского архитектурного ландшафта (церкви Успения в Пароменьи, 1521 г., Богоявления на Запсковьи и другие) (рис. 28).

Эти своеобразные качества псковское зодчество хранит вплоть до позднего времени. Тот же простой и выразительный язык монументальных и лаконичных форм звучит в гражданском зодчестве XVII века. Знаменитые палаты, купцов Поганкиных, с их похожими на крепостные стены могучими фасадами, скупо разбитыми маленькими окнами; «солодежня» с великолепным массивным крыльцом; дома Сутоцкого и Яковлева — все эти памятники позднего Пскова выращены на почве вековой строительной культуры вольного города.

Уже в XV веке интересы борьбы с немцами сближали Псков и Москву. Москва давала в помощь псковичам свои войска, они стояли в Пскове и его пригородах, Москва получила большое влияние в политической жизни города, сажая своих князей и наместников, исподволь наступая на псковскую старину. В свою очередь Псков давал свои войска Иоанну III против Новгорода.

Твердыни Псковского кремля, грозившие затяжной и кровопролитной борьбой в случае открытых военных действий, не в малой мере определили сдержанную политику Москвы. Поэтому присоединение Пскова к Московскому государству в 1510 году не вылилось в кровавую трагедию конца боярского Новгорода. Правда, и из Пскова было выведено 300 семей влиятельных горожан и заменено москвичами, поселенными в Среднем городе. Тяжкой показалась псковичам рука Василия III и своевольное управление его наместников. Псковский патриотлетописец горько оплакивал конец «вольного Пскова»: «...спустиша вечной (вечевой) колокол у святыя живоначальныя Троицы, и начаша Псковичи, на колокол смотря, плакати по своей старине и по своей воли... како ли зеницы не упали со слезами вкупе? Како ли не урвалося сердце от корени?.. О, славнейший граде Пскове-Великий! Почто бо сетуеши и плачеши? И отвеща прекрасный град Псков: како ми не сетовати своего опустения?.. И у наместников, и у их тиунов, и у дьяков великого князя правда их, крестное целование, излетела на небо и кривда в них нача ходити... а псковичи бедныя не ведаша правды московския... ано земля не расступится, а вверх не взлететь...»

Но державная Москва, упразднившая псковскую старину, продолжила ее боевые традиции. Она усилила оборону Пскова: в 1517 году большие работы провел «фрязин» (итальянец) Иван по починке упавшего участка кремлевской стены и была продолжена каменная стена Запсковья; знаменитый в истории Пскова дьяк Мисюрь Мунехин основал в 1519 году «под немецким рубежом» крепость Печерского монастыря, а в 1524 году построил Гремячую башню над береговой кручей Псковы (рис. 29). В 1537 году вновь присланный из Москвы «фрязин» преградил вход в реку Пскову «водобежными воротами» с опускными решетками: «а и стал Псков туто не бывала стена» — воскликнул летописец.

Так за три столетия вырос огромный девятикилометровый пояс псковской крепости. По расчетам старого псковича военного инженера Годовикова, на ее постройку, не считая ремонтов и перестроек, было затрачено около 6 миллионов человекодней, работа более миллиона лошадей, 571 663 куб. метра плиты, 122 990 куб. метров извести, 122 500 куб. метров песку, 20 миллионов ведер воды.

Великий строительный труд псковских зодчих дал свои плоды: если Новгород внес в сокровищницу русской национальной культуры сохраненное и приумноженное книжное богатство древней Руси, то Псков вложил в нее искусство своих архитекторов. Они считались лучшими в России конца XV века и им выпала честь участвовать в грандиозном строительстве Москвы Иоанна III. Псковский зодчий Постник Яковлев положил стены каменного кремля на холмы покоренной Грозным Казани и вместе с Бармой воздвиг гениальный памятник русской славы — собор Василия Блаженного на Красной площади Москвы.

Войдя всем своим творческим духом в историю русского государства, Псков продолжал жить яркой и напряженной жизнью: в XVI—XVII веках он попрежнему был крупным торговым и ремесленным центром страны. Попрежнему он нес и свою почетную сторожевую службу на русской границе и обогатил новыми славными делами военную историю России.

В предшествующие столетия, полные боевых тревог, Псков выдержал много осад; только однажды измена отдала его в руки врагов. XVI век не был спокойнее. Особенно тяжкой была осада города польскими войсками в 1581 году. Увидевший впервые Псков участник похода, секретарь польского короля, С. Пиотровский был изумлен его видом: «Любуемся Псковом... Господи, какой большой город!.. Точно Париж...» Но тем не менее пушки Батория громили псковские стены и башни; часть из них была разрушена, но Псков не сдался. Вспоминая об этом факте, английский посол Флетчер писал: «при осаде Пскова 8 лет тому назад польский король Стефан Баторий был отражен со всею его армией, состоявшей, из 100 000 человек, и принужден был, наконец, снять осаду, потеряв многих из лучших своих вождей и солдат». Сам Баторий должен был признать, что «москвитяне (т. е. русские) при обороне крепостей своею стойкостью и мужеством превосходят прочие нации». Так же безуспешна была трехмесячная осада Пскова шведской армией Густава Адольфа в 1615 году.

Слава Пскова живет в веках. Его памятники, овеянные суровым духом борьбы и труда, близки нашим дням. Подобно Великому Новгороду он стал городом-музеем, хранителем своей простой и величественной истории.

Цитируется по изд.: Воронин Н.Н. Древнерусские города. Л., 1945, с. 45-52.