Русские земли в середине XV века

Конец XIV и начало XV века были очень важным рубежом в истории русских земель. Интересы обороны от иноземных нашествий, прежде всего турок и монголов, требовали образования централизованного государства, способного отразить эти нашествия 1. Целый ряд экономических и политических моментов указывал на крупные изменения в общественной жизни страны.

Татаро-монгольское нашествие XIII века, опустошительно прокатившееся по русским землям, надолго задержало их развитие, но не смогло их уничтожить.

Усилилось общественное разделение труда, т. е. стало развиваться ремесленное производство, потребителями которого выступало крестьянство, городской люд, боярство. В связи с ростом ремёсел и промыслов развивалась торговля, отходила в прошлое экономическая изолированность отдельных русских земель, намечалось слияние их в единый хозяйственный организм. Несмотря на существовавшие экономические и политические феодальные перегородки между отдельными княжествами — «мосты» 2  и «рубежи» 3. задерживавшие развитие торговли, происходило постепенное устранение экономической разобщённости русских земель, подготовлялось объединение Руси в единое политическое целое. В этом процессе немалую роль сыграли города и развивавшееся в них купечество.

Города сильно поддерживали великих князей в их борьбе за установление крепкой политической власти.

Спасаясь от эксплуатации, поборов и притеснений феодалов, немало крестьян, знавших какое-либо ремесло, бросали насиженные места, жилища, даже обмолоченный и «стоячий» (т. е. на корню) хлеб и со всем немудрым хозяйственным скарбом перебирались в город. Там они «рубили» себе «двор» и находили на городском рынке сбыт своей ремесленной продукции. А были среди них и такие, кто приходил в город с одной котомкой.

С XIV века начинается период бурного роста разгромленных татарами русских городов, роста, который не могли остановить никакие стихийные бедствия и нашествия врагов. Русские летописи сохранили много сведений о том, как часто деревянные по преимуществу русские города посещал недобрый гость — пожар, сплошь и рядом оставлявший на месте улиц и слобод дымящиеся пожарища. Достаточно сказать, что Москва с 1330 по 1458 г. горела 17 раз. Не менее часто сами горожане, спасаясь от набега татар или литовцев, сжигали свои дворы, укрываясь за стенами крепости, или оставляли свои жилища на поток и разграбление непрошенным пришельцам. По этому поводу можно также привести цифры, характерные уже сами по себе: за XIII—XIV века и первую половину XV века русские выдержали больше 160 войн с внешними врагами, из них 45 с татарами, 41 с литовцами, 30 с ливонскими рыцарями и остальные со шведами, поляками, венграми и камскими болгарами. Немалый ущерб несли города и во время внутренних феодальных усобиц. Соперничавшие между собой феодалы стремились прежде всего разграбить города своих противников. Каждый такой разгром вызывал ответный поход, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Тем не менее русские города после каждого такого бедствия вновь обстраивались; хотя некоторые из них так и не смогли полностью оправиться, зато резко вырастало значение других.

Старые, разорённые татарами города — Киев, Чернигов, Владимир, Ростов, Суздаль — оттеснялись другими развивавшимися городами — Тверью, Москвой, Переяславлем Рязанским, Нижним Новгородом.

Тверской кремль.

Ещё издавна, в IX—X веках, скандинавские источники называли Русь страной городов — Гардарики. Эта особенность русских земель сохранялась и в дальнейшем. В различных летописях и рукописных сборниках XV— XVI вв. до нас дошёл обширный список русских городов под названием «А се имена всем градом Русским дальним и ближним». Составлен он был на рубеже XIV и XV веков, т. е. как раз в рассматриваемое нами время. В этом списке указано, что в междуречье Волги и Оки находилось 55 городов, в Рязанской земле 30 городов, в Новгородской и Псковской землях 35 городов и т. д.

Наиболее крупные русские города, по свидетельству современников, В XV веке занимали обширную территорию и были многолюдны. Подъезжающему путешественнику сразу бросалось в глаза живописное расположение города, монументальность городских укреплений, расположенных, как правило, на высоких холмах при слиянии рек, красочность многочисленных соборов и церквей. Центральная часть города — кремль, где располагались резиденция правителя, дворы его приближённых, соборы, государственные учреждения — определяла планировку всего, города. Крепостные стены возводились чаще всего из деревянных срубов, засыпанных землёй; на верхних площадках стен устанавливались «заборолы» — бревенчатый забор, защищавший воинов. Башни несколько выдавались за линию стен, чтобы можно было обстреливать неприятеля, предпринявшего штурм крепости. Часто башни выводились из камня. В XIV веке, помимо Новгорода и Пскова, кремль, построенный целиком из камня, появляется в Москве. От проезжих, т. е. имеющих, ворота, башен тянулись дороги, вдоль которых вырастали! улицы и целые кварталы торгово-ремесленного населения: (посад), которые по мере их роста также укреплялись рвами, валами и стенами. Со своей стороны, князья были заинтересованы в опытных ремесленниках, в мастерских которых изготовлялись не только обиходные вещи,' но и дорогое оружие, драгоценные ювелирные изделия, материи и т. п. Эти предметы отличались высоким качеством отделки, изяществом и прочностью; сработанные несложными инструментами, они до сих пор вызывают в нас искреннее изумление и восхищение. У пристани на реке находился наиболее многолюдный и оживлённый район — городской торг — экономический центр города. Въезжающий в город сразу же попадал в сложный лабиринт улиц, улочек, тупиков и переулков, так как при возведении построек максимально использовалась территория, защищённая укреплениями. Тем не менее основные улицы прокладывались от кремля и .торга. Части города, разделённые реками, соединялись мостами, часто сложного устройства — на столбах; имелись и наплавные мосты, державшиеся прямо на воде при помощи поплавков и разводившиеся для прохода речных судов.

За линией городских укреплений продолжались посадские слободы, возвышались монастыри, каждый из которых представлял собой небольшую крепость.

Постепенно складывались аристократические и демократические районы города. Первые, как правило, занимали центральные части города, ремесленные же слободы выносились на окраины; кожевники располагались вдоль берегов рек, так как для их производства необходима была вода; кузницы ставились во избежание пожара подальше от жилых строений.

С ростом города усложнялось городское хозяйство и благоустройство. Центральные улицы мостились положенными поперёк брёвнами. В Новгороде, например, археологи обнаружили свыше 20 слоёв таких мостовых. Для стока вод сооружалась целая система труб.

Такие крупные города становились центрами торгово-ремесленной деятельности для целой округи. Постепенно отдельные города приобретали славу в изготовлении определённых видов изделий.

Во второй половине XIV века и в начале XV века в Московском, Суздальско-Нижегородском, Рязанском, Ростовском, Тверском княжествах стали чеканиться свои местные монеты, заменившие иноземные монеты или просто слитки серебра.

Этот переход к своим монетным системам уже показывал, насколько развились торговые отношения не только внутри отдельных княжеств и между ними, но и с другими государствами и народами. В XIV в. Новгород и Псков продолжали вести обширную балтийскую торговлю, Москва связывается с Византией, восточными государствами, Тверь — с Литвой и центральной Европой. Известно, что в Чехии в то время ценились железные замки, сработанные в Твери.

История наиболее крупных городов Руси в XIV— XV веках говорит нам, как постепенно возвышался и богател тот или иной город, составляя немалую силу своего княжества, на которую опирались князья в борьбе с иноземными войсками или попросту с соседями, такими же феодалами. Именно в этот период дворянство и городское население, ремесленники и купцы явились инициаторами создания единого Русского государства. Это государство должно было разрешить три главные задачи: первая, в осуществлении которой было заинтересовано всё население русских земель, заключалась в том, чтобы избавиться от постоянной грозной опасности нового иноземного вторжения; вторая из них заключалась в том, чтобы держать в повиновении эксплуатируемое крестьянство; третья должна была привести к уничтожению самовластия отдельных крупных феодалов, бесконечными войнами разорявших население.

«В XV столетии, — говорит Ф. Энгельс относительно Западной Европы, — ...повсюду в феодальные области вклинивались города с антифеодальными интересами, с собственным правом и с вооруженным бюргерством... и в городах и в деревне повсюду увеличилось в населении количество таких элементов, которые прежде всего желали, чтобы был положен конец бесконечным бессмысленным войнам, чтобы прекращены были раздоры феодалов, приводившие к тому, что внутри  страны шла непрерывная война даже и в том случае, когда внешний враг был в стране, чтобы прекратилось это состояние непрерывного и совершенно бесцельного опустошения, которое неизменно продолжало существовать в течение всего средневековья» 4. Эти стремления в несколько меньшей степени имел» место и в средневековой Руси. Они очень ярко проявились в записках Афанасия Никитина.

Афанасий Никитин отдавал себе отчёт в Неустройствах Руси, в самовольстве и самоуправстве крупных феодалов и бояр, в кабалу к которым попадали сплошь и рядом разорённые феодальными междоусобицами простые люди. «На этом свете нет страны, подобной ей [т. е. Руси], хотя вельможи русской земли не добры. И да устроится Русская земля, ибо правды в ней мало», — писал Никитин, записывая свои сокровенные мысли на татарском и «парсейском» языках.

В этих словах А. Никитина звучали не только его личные чаяния, но и чаяния всего торгово-ремесленного населения русских городов, решительно встававшего на защиту -своих интересов. В XIV—XV вв. известно немало случаев взрывов классовой борьбы, направленных против феодалов. Основной силой в этих восстаниях было трудовое население городов.

Русские люди того времени уже представляли себе свою землю единым целым, несмотря на наличие отдельных разобщённых областей или княжеств. Этот мотив можно проследить во многих произведениях древнерусской литературы, легко его заметить и в записках А. Никитина. Предаваясь воспоминаниям о виденных им ранее странах и сравнивая их между собой, Никитин в заключение восклицает: «А Русскую землю бог да сохранит! На этом свете нет страны подобной ей». Гордость за свою страну, высокий патриотизм нашего автора основывались на знании всей земли русской и, в частности, ее славных городов, на знакомстве с её историей и на широком опыте, приобретённом в многолетних скитаниях по белу свету.

Гордость за свою страну и патриотизм, так ярко проявляющиеся в записках Афанасия Никитина, основываются не только на вековых традициях, идущих ещё со времён древнерусского государства Киевской Руси, объясняются не только экономическими и политическими достижениями XIV—XV веков. Большую роль играло сознание высокой культуры русских земель; именно в это время местные — новгородские, тверские, псковские и особенно московские — культурные течения сливаются в единый могучий поток русской национальной культуры. Само сочинение А. Никитина является определённым признаком высокого развития русской культуры XV века. Во всех её проявлениях — в литературе, живописи, фольклоре, архитектуре, публицистике — красной нитью проходит мысль о единстве русских земель; в былинах и песнях русский народ ^вспоминал о героях-богатырях, стоявших на «заставе» русской земли, выражал твёрдую уверенность в окончательном освобождении от монгольского ига. В сохранившихся литературных произведениях ярко проявляется идея политического объединения феодальных княжеств. Уже в XIV веке Москва становится крупнейшим центром письменности. Современники сообщали, что «многие книги» были написаны по повелению великого князя московского Ивана Калиты. Троице-Сергиев монастырь в XV веке стал крупным центром книжного просвещения.

Политическое объединение русских земель отразилось на летописании. В противовес новгородскому, псковскому, тверскому летописанию, основное внимание уделявшему своим местным событиям, в Москве с XV века в летописях отражаются события, имеющие значение для всех русских земель, проводится яркая идея единства всех славянских

народов. Живо интересуясь жизнью в других государствах, особенно в славянских странах, русские люди оставили немало своих путевых записок, возникших в результате путешествий. Описания таких «хожений» — новгородца Стефана в Царьград (1348—1349), Игнатия смольнянина (т. е. жителя Смоленска) в Царьград, Палестину и Афон (1389—1405), «гостя» Василия в Иерусалим и Египет (1465—1466) и др. — свидетельствовали о любознательности и наблюдательности русских путешественников и представляли большой вклад в развитие географических знаний на Руси. Таким образом, А. Никитин и как путешественник, и как писатель имел предшественников и мог использовать их опыт. С ростом международных связей на Руси распространялось знание иностранных языков — греческого, восточных. Сам Афанасий Никитин объяснялся во время своего путешествия с местными жителями Кавказа, Персии, Индии.

Путешествуя по различным чужеземным краям, русские люди, в частности и А. Никитин, не случайно интересовались и сравнивали виденные города со своими родными. Русское зодчество, продолжая традиции более раннего времени, в XV в. создало такие образцы построек — кремлей и храмов, что их можно было порой с успехом сравнивать с великими творениями мировой архитектуры.

Путешествия русских людей в XIV—XV вв. расширяли их кругозор и давали неизмеримо больше, чем уже устаревшее литературное наследство Киевской Руси и переводной литературы XII—XIV вв., проникавшей на Русь с Балканского полуострова (Болгария, Сербия). В частности, одним из таких произведений было «Сказание об Индийском царстве». Написанное первоначально на греческом языке, оно было широко распространено в Западной Европе в латинском переводе; на Русь оно попало в своём сербском варианте и было переведено в конце XII— начале XIII в. Однако это сказание написано в совершенно фантастическом духе и своими рассказами о неслыханных чудесах «Индийского царства», о чудовищных животных и сказочных великанах и уродах до неузнаваемости искажало индийскую действительность.

Как никогда ранее, в русской литературе всё ярче и ярче начинают отражаться вопросы социального и политического характера, волнующие русских людей того времени. Социальные противоречия выражались не только в народных движениях; они проявились в публицистике того времени. В XV веке идёт ожесточённая борьба между различными течениями в области религии; идёт борьба между иосифлянами и «нестяжателями» за руководство церковью, возникают «ереси» стригольников и др. Эта борьба, отразившаяся в сухих богословских спорах, имела под собой определённую социальную базу. Если иосифлянское духовенство боролось за право владеть землёй и экономически обогащаться, а «нестяжатели», выражая интересы крупного боярства, страдавшего от роста церковного землевладения, выдвигали мотивы аскетизма, то ереси, в отличие от этих двух групп боровшихся между собой феодалов, отражали интересы широких слоёв населения, наиболее экономически развитых русских городов того времени и в первую очередь Новгорода, Пскова, Москвы. Ереси боролись с засильем официальной церкви, не признавали церковной иерархии и выступали против обогащения церкви. Определённые мотивы недовольства официальной церковью, своеобразное «вольнодумство» можно видеть и в сочинении современника всех этих событий А. Никитина.

В начале XIV века ещё не определилось, какой северо-восточный город станет центром складывавшегося Русского государства.

Борьба за ведущую роль в объединении, начавшаяся ещё в первой половине XIV века, приняла особенно яркую форму между Москвой и Тверью, но активную роль принимали в ней и Рязанское, и Суздальско-Нижегородское княжества, и Новгород. В конечном итоге этой борьбы, ко времени Афанасия Никитина, т. е. к середине XV века, бесспорное преобладание принадлежало Москве, сумевшей обеспечить не только интересы своих господствующих классов, но и интересы широких народных масс, стремившихся к объединению всех русских земель. В своём приветствии по поводу 800-летия Москвы И. В. Сталин указывал: «Заслуга Москвы состоит прежде всего в том, что она стала основой объединения разрозненной Руси в единое государство с единым правительством, с единым руководством» 5.

Это объединение, ставшее фактом во второй половине XV века, заставляло уже тогда русских людей задаваться вопросом: «отчего Москве было быти и отчего Москве царством слыти».

Для своего времени очень интересный ответ на этот вопрос дал русский посол в Риме в первой половине XVI века Д. Герасимов. С его слов известный историк Павел Иовий писал: «Москва, по выгодному положению своему, преимущественно перед всеми другими городами, заслуживает быть столицей; ибо мудрым основателем своим (подразумевается, вероятно, князь Юрий Долгорукий) построена в самой населённой стране, в средине государства, ограждена реками, укреплена замком и по мнению многих никогда не потеряет первенства своего».

Но, конечно, русские люди того времени не могли дать подлинно научного ответа на этот вопрос. Только советские учёные, опирающиеся на положения марксистско- ленинского учения, смогли дать исчерпывающий ответ на важнейшую проблему образования русского централизованного государства и роли городов в этом процессе.

Чтобы объяснить предпосылки русских путешествий на Восток, в том числе «Хожения за три моря», следует охрактеризовать крупнейшие русские города, развивавшееся купечество, так как такие путешествия обусловливались экономическими и политическими переменами на Руси.

Первоначально, казалось, трудно было даже подумать, чтобы Москва стала столицей всех русских земель с блестящей героической историей. Она возникла в середине XII века как небольшой пограничный пункт на границе между Суздальским и Черниговским княжествами, как раз на перекрёстке нескольких путей: на север шла дорога на Ростов, на северо-восток — на Владимир; на юг и далее — в Коломну, Рязань, в Черниговскую землю; на запад — к Можайску и Смоленску. Это выгодное положение сразу сообщило ей характер местного центра и важного политического и стратегического пункта. Её окружали многолюдные и многочисленные «красные» (т. е. красивые) сёла.

Центральное этнографическое и географическое положение утверждало за ней положение естественного центра русских земель. Прикрытое с юга Рязанским княжеством, с востока Нижегородскими и Муромскими землями, с севера Ростово-Суздальской землёй, а с запада Тверью, Московское княжество менее других земель испытывало тягость татарских набегов. Это привлекало в Москву население, бежавшее с рязанской, нижегородской, муромской окраин, разоряемых татарами.

В начале 1238 г. татары осадили город, пожгли все сёла вокруг него и захватили много имущества. Это сообщение летописи говорит о том, что Москва к этому времени была уже довольно большим городом.

После 1238 г. мы не имеем никаких упоминаний о Москве, но, несомненно, город не заглох среди развалин. Уже в конце XIII века Москва становится столицей отдельного, правда очень небольшого, Московского княжества во главе с младшим сыном Александра Невского Даниилом.

Немногочисленные источники, сохранившиеся с того времени, свидетельствуют, что никакие пожары, разорительные осады иноземцев и соседних феодалов-недругов не могли остановить роста Москвы. Уже в XIV—XV веках под стенами кремля находился многолюдный посад; отдельные кварталы намечали будущую планировку города, т. е. расположение отдельных его частей и направление основных улиц.

В это время город развивался преимущественно вдоль берега Москвы-реки к востоку от кремля. Там проходили древнейшие дороги-улицы. Великая улица тянулась от Кремля к устью р. Яузы, где находилась пристань; Варьская улица по краю крутого холма (ныне улица Разина) начинала дорогу на Владимир, а Устретенская (нынешние улицы 25 Октября и Дзержинского) на Переяславль Залесский и Ростов Великий. В 1394 г. весь этот наиболее оживлённый район, называвшийся несколько позднее Великим посадом, был обнесён рвом. О его многочисленном населении рассказывает летопись: в 1488 г. большой пожар истребил там около пяти тысяч дворов. На Великом посаде была сосредоточена городская торговля, находились торговые ряды, дворы для иноземных купцов, в частности «Панский двор» — купцов, приезжавших из Литвы. Там же возвышались дома крупных купцов (Весяковых и др.) и бояр.

С XIV века начал заселяться и правый берег реки Неглинной, где возникли улицы-дороги: Дмитровская (на г. Дмитров), Тверская (на Тверь), Волоцкая (на Волоколамск и Новгород), Арбат (на Можайск и Смоленск).

Постоянная опасность татарских набегов задерживала рост города по правому берегу Москвы-реки (Замоскворечье), однако в XV веке и этот район начал постепенно заселяться.

В целом ко времени Афанасия Никитина, т. е. к концу XV века, Москва занимала весьма значительную территорию; её границы доходили до современного бульварного кольца, а местами даже выходили за его черту. На окраинах, опоясывая город, находились монастыри, игравшие в то время немалую военную роль. Всего к концу XVI века в Москве было не менее 20 монастырей. Некоторые из них дожили до наших дней, являясь вместе с Кремлём немыми свидетелями великих событий, которые происходили у их стен на протяжении пяти-шести веков. Таковы Андронов, Рождественский, Петровский, Сретенский и другие монастыри.

По мере того как рос город, отдельные его части обносились укреплениями, пока в XV в. при Иване III и его преемниках не была произведена общая перестройка как самого Кремля, так и кварталов города.

О богатстве города говорили каменные здания, построенные в Москве в XIV—XV вв. Впервые каменные церкви появились уже при Иване Калите; при Димитрии Донском был перестроен Кремль. Вместо деревянных дубовых стен были воздвигнуты каменные, простоявшие до Ивана III. Строительство их было сопряжено с большой затратой труда, требовало крупных средств и умелых мастеров-каменосечцев. Стены клались из белого камня, который подвозили за десятки верст из каменоломен на р. Пахре. Начали их строить в 1367 г. и строили «без престанно». Москвичи быстро увидели выгодность новой постройки, «иже суть стены каменны и врата железны», особенно после осад Москвы литовским великим князем Ольгердом (1368 и 1369), татарами Тохтамыша, когда город был взят только путём измены (1382), Едигея (1408), Мазовши (1451).

За этими-то стенами и прятались в опасные моменты те безвестные труженики-ремесленники, которые создавали своими изделиями славу родному городу далеко за пределами русской земли. Ремесленники составляли основную массу городского населения. Об этом красноречиво говорят названия московских улиц (например, Кузнецкий мост, Гончарная, Щитная), а также церквей (во имя Петра и Павла в Кожевниках, Кузьмы и Демьяна в Старых Кузнецах, Николы в Плотниках и т. п.). Трудом ремесленников создавались также и те художественные и архитектурные памятники, которые дошли до нашего времени.

То, что было непосильно столице какого-нибудь удельного княжества, достигалось Москвой, становившейся не только политическим, но и культурным, ремесленным и торговым центром Руси.

Москва как центр многих производств стала выдвигаться с конца XIV в. Особенно выделялись тонкие ремёсла, ювелирное и оружейное дело. Последнее пользовалось известностью не только на Руси, но и в других странах. Известно, что шлемы, луки, кольчуги московской выделки пользовались спросом во многих странах. Крымский хан Менгли-Гирей, имевший возможность получать лучшие образцы оружия из Константинополя, Багдада, Дамаска и Милана, упорно просил у Ивана III прислать ему русской работы «панцыри и мелкий доспех». В знаменитом поэтическом описании Куликовской битвы — «Задонщине» — перечисляется, например, вооружение как русских, так и татарских воинов: «а шеломы черкасские, а щиты московские, а сулицы (дротики) немецкие, а копия фряжские (итальянские), а кинжалы сурские (т. е. сирийские) Отсюда видно между прочим, что московские купцы уже тогда поддерживали торговые связи и с Западом, и с далёким Востоком. Московское ремесло, как наиболее передовое, передавало свой опыт ремесленникам других городов.

Впервые на Руси Москва в конце XIV века имела на своих стенах пушки, вызвавшие немалое смятение в войсках хана Тохтамыша, осадившего город в 1382 г. С конца XV века Москва стала центром производства огнестрельного оружия и боеприпасов, причём они порой превосходили западноевропейские образцы.

Кроме оружейников и ювелиров, работавших над золотыми и серебряными вещами, Москва славилась своими книжными переписчиками. Употребление бумаги на Руси вместо пергамента впервые началось также в Москве в XIV веке «Книжное дело» было развито в Москве, рукописные, часто в богатых переплётах, книги высоко ценились. Их было так много, что в тохтамышево нашествие некоторые московские церкви, как наименее подверженные пожару, были завалены книгами до самых сводов.

Но, конечно, не такие ремесленники составляли большинство населения ремесленных слобод. Наряду с высокохудожественным производством ювелиров, оружейников, живописцев, из рядов которых вышел знаменитый Андрей Рублёв, чьи картины-иконы по своей поэтичности и величавой простоте явились новой вехой в развитии русской живописи, в большом количестве в Москве развивалось «изделье» обыкновенных обиходных вещей, необходимых как в боярском хозяйстве, так и в домах рядовых городских и сельских жителей. Гончарное, кузнечное, кожевенное производства выходили за рамки потребностей только московского рынка.

Посадское население города представляло большую силу. Оно поддерживало великих князей в их борьбе за обуздание своевольных феодалов. Но с ним великокняжеская власть должна была и считаться, так как резкое имущественное расслоение в ремесленном и торговом населении Москвы, феодальное угнетение не раз вызывали ожесточённые восстания трудового населения города. Наиболее ярким моментом в классовой борьбе московского посадского люда было восстание 1382 г. Вызвано оно было трусливым поведением феодальных верхов, бояр и митрополита, бросивших город на произвол судьбы, когда страшная опасность нависла над ним — подступали татарские полчища хана Тохтамыша. Возмущённое население взяло оборону в свои руки и мужественно отбивало двухдневные приступы, справедливо считая свой город неприступным: «имеем бо град камен твёрд и врата железна; и не терпят татаров стояти под градом нашим долго». Татары понесли большие потери в эти дни от московских пушек, луков и самострелов, камней и кипятка, выливаемого на головы лезших на стены. Только

путём предательства татары ворвались в город и вырезали его защитников и их семьи. Та же картина повторилась и в 1445 г., когда в Москве ожидалась рать хана Улу-Мухаммеда. Посадские люди вновь взяли оборону города в свои руки, хватали и не выпускали из города малодушных беглецов — «хотящих из града прежде бежати начата имати, бити и ковати».

Нам точно неизвестно, какова была численность населения Москвы в XIV—XV веках, переписей тогда не производилось; однако по некоторым косвенным данным можно сказать, что в Москве проживало 20—30 тысяч человек и что по тому времени она была одним из крупнейших европейских городов. Польский учёный начала XVI века М. Меховский писал, что она «вдвое больше Тосканской Флоренции и вдвое больше, чем Прага в Богемии».

В это время Москва изменяет свой внешний облик, всё более и более делаясь стольным городом, в котором происходили пышные княжеские съезды и торжественные церемонии, где собирались ратные люди для дальних походов, куда приезжали купцы-иноземцы, куда являлось православное духовенство к русскому митрополиту, поселившемуся в Москве.

Искусная политика первых московских князей обезопасила московский край от периодических татарских нашествий, после которых длинные вереницы пленных тянулись в татарскую неволю, а разбежавшееся и попрятавшееся в лесах население лишь постепенно собиралось на родные пепелища. В разгоревшейся с начала XIV века борьбе с Тверью московский князь Иван Калита сумел убедить татарского хана в том, что именно тверские князья представляли для него, хана, наибольшую опасность; тем самым ему удалось не только отвести татарский удар от Москвы, но и использовать власть ханов в своих интересах. «И была, — писал летописец про Московское княжество, — оттоле тишина великая на 40 лет, и перестали татары воевать Русскую землю и убивать христиан, и отдохнули и опочили христиане от великой истомы и многой тягости, от насилья татарского, и была оттоле тишина великая по всей земле». Эти-то 40 лет, упоминаемые летописцем, сыграли в развитии Московского княжества огромную роль. Уже к 60-м годам XIV века за Москвой твёрдо укрепилось значение стольного града.

О притоке населения в Московское княжество очень ярко рассказывает «житие» (биография) основателя Троице-Сергиева монастыря — Сергия Радонежского. Его отец, ростовский боярин, ушёл от своего князя, или, как тогда говорили, «отъехал», в Московское княжество, где и поселился, спасаясь от татарских погромов в глухом лесном городке Радонеже. Одновременно с ним переселилось из Ростовского княжества множество посадских людей и крестьян. Сам Сергий стал монахом-пустынником. Вместе с несколькими последователями он поселился в лесу, в «пустыне», где и прожил 15 лет. Но вдруг, как рассказывает житие, откуда-то понашло множество крестьян, начали они рубить и корчевать лес, поставили дворы, запахали пашню. Подобно отцу Сергия в начале XIV века, к московскому князю «отъехал» знатный черниговский боярин Родион Нестерович, приведя с собой 1700 зависимых людей. Приезжали и другие бояре из Мурома, Киева, с далёкой Волыни, переносили в Москву свои торговые дела и купцы.

Московские князья умело использовали эту тягу населения к Москве, особенно привлекая богатые слои купечества. В 1388 г. Димитрий Донской заключил договор со своим двоюродным братом, героем Куликовской битвы, Владимиром Андреевичем Серпуховским, в котором говорилось: гостей, торговцев сукном и городских людей «ведать нам заодно, а на службу их не принимать».

В конце XIV века, когда татарские набеги опустошили Нижегородский край, один из местных богатейших купцов Тарас Петров перебрался из родного Нижнего Новгорода в Москву, где под защитой сильной власти московского князя можно было продолжать свои торговые дела. Именно в это же время в Москве образуется наиболее древняя из известных нам корпорация купцов, гости-сурожане, которые вели крупную внешнюю торговлю с Сурожем, т. е. с Судаком (в Крыму), привозя на русскую землю дорогие восточные товары и распространяя их уже из Москвы. «Сурожский шёлковый ряд» находился на Великом посаде, по-видимому на месте современного ГУМа.

Характерно, что во второй половине XIV в. московские князья весьма активно борются с Великим Новгородом за обладание северными областями, откуда можно было черпать запасы пушнины, которая так ценилась на международных рынках.

Московские люди XIV века прекрасно отдавали себе отчёт в важности международных связей. Когда Димитрий Донской повёл русскую рать из Москвы к берегам Непрядвы, на Куликово поле, впервые открыто выведя на смертный бой с татаро-монгольскими захватчиками объединённую русскую силу, он взял с собой девять купцов-сурожан. Взяты они были в качестве проводников и с дальновидной политической целью; летопись говорит про них, что они «сходници суть с земли на землю и знаеми всеми и в Ордах и в фрязех», а поэтому в случае победы «имут поведати в далных землях». И действительно, в литературных памятниках того времени, посвящённых борьбе с татаро-монгольским игом — «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище» — говорится, что слава о русской победе широко разлилась даже среди далёких стран; знали о ней и поляки, и чехи, и болгары; знали о ней и в Царьграде, и в Кафе, и в Риме, и даже в далёком среднеазиатском городе Ургенче. Донести эту весть туда могли в первую очередь купцы.

Кроме гостей-сурожан, в Москве появляется другое объединение купцов — суконники, торговавшие через Смоленск с Западом; упоминается в документах ещё и третья группа торговых людей — «купчие люди». Появление этих купеческих объединений свидетельствовало о богатстве московского купечества, к которому в тяжёлую минуту обращались за помощью московские князья. Из московского купечества в конце XIV — начале XV века выдвинулись уже целые фамилии, из поколения в поколение занимавшиеся прибыльной торговлей — Ермолины, Саларевы, Онтоновы, Весяковы, Ховрины. Прекрасно понимая силу купечества, московские князья, начиная с Ивана Калиты, упорно добивались у других князей права ездить московским купцам через их владения при твёрдо установленных пошлинах («мыт»).

В 1368 г. Димитрий Донской заключил договор с тверским князем Михаилом Александровичем. По этому договору московский князь добился: «А мыта держать И пошлины брать тебе по старине у наших купцов и торговцев; а дорогу им давать свободную, как было при нашем деде, великом князе Иване (Калите) ..., а мытов новых и пошлин не заводить». В договоре твёрдо устанавливалось то же правило и для новгородских и новоторжских купцов, совершавших «через Тверь и тверские волости» немалые торговые обороты с московскими землями.

Не только с тверскими князьями заключались подобные договоры. Такие грамоты Москва в 1380 г. подписала с Новгородом, а в 1381 г. с Рязанью, точно так же добиваясь права для московских купцов «торговать без рубежа», чтобы «мыта держать прежние».

Московские купцы выступали, особенно в XV веке, не только как экономическая сила московских князей. Порой им даже поручались важнейшие административные посты; они появлялись в других странах как полномочные представители своего государства, с ними сплошь и рядом советовался великий князь, учитывая их знание чужих стран, да и попросту житейский опыт.

Вот почему в Москве так заинтересовались записками А. Никитина, доставленными, повидимому, его спутниками.

Поддержка богатого московского купечества сильно помогала Димитрию Донскому в его внешнеполитических сношениях. В 1371 г. в Сарае, столице Золотой Орды, он встретился с сыном тверского князя Иваном Михайловичем. Последний, по поручению своего отца, пытался получить у татарского хана ярлык на великое княжение. Как в Орде водилось, Иван Тверской одаривал татарских мурз и ханских жён дорогими подарками, истратил всё, что привёз с собой, задолжал, кроме того, ещё 10 тысяч рублей — сумму, по тому времени громадную, и, ничего не достигнув, попал в отчаянное положение. Соперничество с московским князем было ему уже не под силу. Димитрий Донской воспользовался удобным моментом и выкупил незадачливого претендента на великокняжеский престол. Для этого ему самому пришлось занять денег, но вся суть этого эпизода заключается в том, что московскому князю сарайские ростовщики верили, хорошо зная его возможности и богатство московских купцов, а Ивана Михайловича уже не считали кредитоспособным. С выкупленным соперником Димитрий Донской отбыл на родину. Этот эпизод, рассказанный в летописи, показывает, как быстро шло возвышение Москвы. За 50 лет до этого тверской князь Михаил Ярославович там же в Орде «перетягал» деньгами московского князя Юрия Даниловича и получил ярлык на великое княжение.

Во второй половине XIV века возвышение Москвы стало настолько очевидным для современников, что противостоять ему становилось весьма трудно Золотой Орде, не говоря уже о других феодальных русских центрах. Слабела раздираемая непрекращавшейся феодальной борьбой сама Золотая Орда. Однако татаро-монгольские ханы продолжали свою традиционную политику, пытаясь противопоставить процессу объединения Руси вокруг Москвы местный сепаратизм Твери, Рязани, Нижегородского княжества, основанный на узкокняжеских интересах.

В 60—70-х годах XIV века происходило второе и по существу последнее столкновение Москвы и Твери.

Тверское княжество, опираясь на татар и великое княжество Литовское, возобновило борьбу с Москвой, прерванную в 20-х годах XIV века.

В этой борьбе сказалась сила Московского княжества и народная поддержка национальной политики Москвы. Народные массы, а также мелкие, средние и частично даже крупные феодалы, заинтересованные в установлении единой твёрдой власти, которая могла бы обеспечить их хозяйственную деятельность, объединились вокруг Москвы. Что же касается удельных князей, то они, естественно, теряли всякую народную поддержку, ибо продолжали с оружием в руках отстаивать свои феодальные права, опираясь на узкую привилегированную верхушку своего княжества, а в основном — на помощь разорителей земли русской — татарских ханов и литовских феодалов.

В 1370 году Димитрий Донской нанёс Твери первое сильное поражение, а в 1375 году вновь осадил Тверь и принудил тверского князя, тщетно ждавшего татар и литовцев, к мирному договору, фактически заставив его отказаться от соперничества; «смириша тверичь дозела», — говорил о нём летописец. Характерно, что когда в это время Мамай попытался отдать ярлык на великое княжение тверскому князю Михаилу Александровичу, то русские земли его не признали. «А ко князю к великому к Михаилу так и не почали люди из городов передаватися», — отмечал летописец. Точно так же в 1375 году Димитрия Донского поддержало против тверского князя большинство северо-восточных удельных княжеств, видя в Михаиле изменника, наводившего на Русь иноземных захватчиков.

Впервые после татарского нашествия именно Московское великое княжество открыто выступило против татар, послав свои войска за пределы своей территории.

В, 1376 г. московско-суздальская рать ходила на Волгу и осаждала Великие Булгары, в 1378 г. «в силе тяжце» Димитрий Иванович выступил против мурзы Бегича и нанёс ему полное поражение на реке Воже, а в 1380 г. «свидошася мнози от всех стран (т. е. областей) на Москву к великому князю» и «пошли с великим князем за всю землю Русскую на острая копиа» — на Куликово поле. Главная сила русского войска состояла из москвичей, среди которых были крестьяне, ремесленники и купцы.

После Куликовской битвы Москва стала общепризнанным центром русской земли. Летописец прямо говорил, что Димитрий Донской стал «приводить князей под волю свою». Умирая, он передал великокняжеское достоинство своему сыну Василию, не испрашивая уже согласия татар. Право московского князя на великое княжение было настолько очевидно, что тверские и рязанские князья не решались более выступать против Москвы даже тогда, когда обстоятельства, казалось, сулили им успех. В 1408 г. золотоордынский хан Едигей двинулся на Москву и послал гонца в Тверь с приказом о выступлении тверской рати с «сосудами градобийственными», т. е. с пушками. Случай представлялся очень удобный с точки зрения тверского князя. Но он хорошо знал, насколько велико сочувствие русского населения к борьбе с татарами. Знал он и то, что физически уничтожить Московское княжество невозможно, что в лучшем случае поход ограничится грабежом в той или иной степени и что в конце концов новая попытка борьбы с Москвой немного погодя может для него окончиться самым плачевным образом.

В конце концов уже известный нам Иван Михайлович Тверской решился на простой, но хитроумный план: он не ослушался ханского приказа, но выступил «не в мнозе дружине» и с полдороги возвратился домой.

Другой не менее благоприятный случай представился спустя двадцать лет, когда московский великий князь Василий Тёмный вёл последнюю, но отчаянную борьбу с удельными галицкими князьями — Юрием Димитриевичем и его сыновьями Василием Косым, Димитрием Шемякой и Димитрием Красным, — попытавшимися отстоять свои феодальные вольности. В ходе этой кровавой феодальной войны, затянувшейся на четверть века и получившей у современников название «Шемякиной смуты», Москва трижды захватывалась галицкими князьями, татары разоряли русские земли, литовские князья грозили войной и стремились овладеть Новгородом. Поддерживая галицких князей, тверской князь Борис Александрович и рязанский Иван Федорович, как и новгородские бояре, вели, однако, осторожную политику и избегали активного вмешательства в борьбу. Они видели, что Василия Тёмного решительно поддерживало подавляющее большинство населения княжества и Москвы. Характерно, в частности, что Василию оказали активную поддержку уже упоминаемые выше купцы Ховрины, ссудившие князю крупную сумму денег. Один из них, Владимир Григорьевич, впоследствии стал казначеем великого князя, а потом получил и титул боярина, перейдя таким образом в состав дворянства.

«Шемякина смута» отсрочила падение самостоятельности Тверского и Рязанского княжеств и Новгорода Великого, но с её окончанием феодальная раздробленность прекращается, причём быстро и почти бескровно. Опираясь на единство Северо-Восточной Руси, Василий Тёмный принуждает Великий Новгород в 1456 г. признать его власть, т. е. принять московского наместника, согласиться на право московского князя собирать дань, отказаться от принятия врагов великого князя и т. д. В том же году рязанский князь Иван Фёдорович, умирая, завещал своего малолетнего сына покровительству Василия Тёмного. Рязанского княжича взяли в Москву, а в Рязань послали московских наместников править делами. Тверскому князю Борису Александровичу ничего не оставалось, кроме как вступить в тесный союз с Москвой, рассчитывая, что путём брака своей дочери с московским княжичем, будущим Иваном III, ему удастся как-то сохранить самостоятельное существование Тверского княжества.

Военные силы Московского княжества по сравнению с другими княжествами были подавляющими. Упомянутый выше Матвей Меховский писал со слов людей, бывавших на Руси, что Московское княжество во второй половине XV века могло выставить 90 тысяч человек, Тверское княжество 53 тысяч, Рязанское княжество 15 тысяч. Из летописных данных известно, что в 1471 г. против московского войска, посланного Иваном III на Новгород, новгородцы выставили 40 тысяч бойцов, в том числе и вовсе необученных ратному делу.

Образовавшееся Русское централизованное государство, поглотившее мелкие и более значительные феодальные княжества, уже при Иване III стало иметь крупное значение в международной жизни: Москва становилась подлинным международным центром. Окончательное свержение татарского ига в 1480 г., решительная борьба с польскими и литовскими феодалами за западные русские земли укрепляло его политическое значение. Молдавия и Венгрия искали в Москве помощи против Польши. Венецианские дипломаты и кардиналы римского папы пытались использовать русские силы в борьбе с Турцией, захватившей в 1453 г. Константинополь и угрожавшей дальнейшим наступлением на Средиземном море и на Балканском полуострове. Грузинский царь Александр I присылает в Москву посольство с просьбой о помощи против турецкой опасности (1491). Одновременно из далёкого Герата от чагатайского султана Хусейна появляются послы для переговоров «о любви и дружбе». Наконец, желая упрочить уже имевшиеся торговые связи, владетели Ширвана (Северный Азербайджан) присылают в 1465 и 1494 гг. послов в Москву к Ивану III, «великому беку», или «белому хану», как они его называли. С одним из этих посольств — 1465 г., возглавлявшимся Хасан-беком, связано было, как увидим ниже, начало путешествия Афанасия Никитина.

Все эти события происходили или незадолго до начала путешествия А. Никитина, или спустя короткое время после его возвращения на родину.

Что же представляли собой другие крупные центры Руси — Великий Новгород, Псков и Тверь, утрачивавшие, так сказать, на глазах у А. Никитина свою независимость?

* * *

Крупнейший средневековый город Руси Новгород Великий с давних пор славился своей торговлей и ремеслом. Исключительно выгодное географическое положение на рубеже русских земель и северо-западной Европы позволяло ему сохранить роль торгового и ремесленного центра до конца своего самостоятельного существования.

Живописно расположенный на берегах Волхова город по своим размерам уже в те времена мало уступал современному нам Новгороду.

В начале XV века фландрский рыцарь Гильбер де Ланноа, проезжавший через Новгород, был изумлён его размерами и богатством.

По своему устройству Новгород был феодальной республикой, вся власть в которой была в руках очень сильного местного боярства и купечества. Князья только приглашались ведать обороной новгородских владений.

Внешний вид города недаром изумлял приезжих. Наряду с многочисленными каменными постройками — крепостными стенами, домами местных богачей, храмами и церквами — в Новгороде, как и в других русских городах, городские кварталы состояли из деревянных зданий с причудливыми резными украшениями и высоким крыльцом боярских и купеческих домов. Деревянные постройки давали древнерусским зодчим большие возможности для приложения своей фантазии. Если каменные постройки, особенно купеческие дома, поражают своей массивностью, скрадываемой лишь искусными украшениями, сделанными по камню же, то деревянные постройки были весьма разнообразны. Обычный боярский двор состоял из нескольких отдельных построек, связанных воедино. Прежде всего входивший в дом попадал в «клеть» — своего рода прихожую, далее он проходил в «гридницу» — большое помещение, в котором происходили торжественные приёмы. В середине гридницы обычно стоял один или несколько столбов, поддерживающих перекрытия. Они делались резными и вместе с немногочисленной мебелью — скамьями вдоль стен и столами —составляли внутреннее убранство этого помещения. Вся частная жизнь обитателей дома проходила в пристроенных к гриднице теремах. Терема строились в два этажа и представляли собой небольшие комнаты с низким потолком, причём комнаты второго этажа назывались «горницами». Здание увенчивалось фигурными крышами в виде положенной на бок бочки или в виде шатра, иногда с золочёными фигурками — коньками. Вся эта постройка называлась «хоромы».

Приезжих поражало в Новгороде это разнообразие построек — каменных и деревянных, украшенных резьбой, расцвеченных позолотой и красками.

Внешнее великолепие Новгорода основывалось, конечно, на его богатстве.

Нигде на Руси не развито было так каменное строительство, как в Новгороде и Пскове. Новгородское боярство и купечество, соперничая друг перед другом богатством, по летописным данным, ежегодно закладывали всё новые и новые церкви. В XIV веке каменных зданий там было больше, чем во всех других русских землях, вместе взятых. Каменный новгородский Кремль, возведённый в XI в., уже в самом начале XIV века был перестроен и расширен. Раньше, чем в западноевропейских городах, в Новгороде был сооружён водопровод, состоящий из огромных дубовых брёвен, расколотых первоначально вдоль, выдолбленных и вновь соединённых обручами.

Летописи говорят, что уже в XIII веке в Новгороде было много самых разнообразных ремесленных профессии: серебряники, щитники, кузнецы, плотники, гончары, жерновщики, скорняки, лучники, иконописцы, седельщики, рожечники, котельщики, медники и т. д. Многочисленные на-ходки дают нам образцы их мастерства. Сохранилось много изделий из железа, посуды, предметов деревянной резьбы, резьбы по кости с очень тонкой отделкой и т. д.

Выносили свои изделия на рынок многочисленные ювелиры, а также кожевники, выделывавшие любую обувь от самой примитивной до богатой боярской из тонкой кожи — сафьяна. В Новгородском историческом музее хранится такой сапог из зелёного сафьяна, вытащенный рыбачьей сетью из оз. Ильменя. Сапог этот — удивительной формы, с высоким, тонким, изогнутым каблуком и высоко загнутым кверху носком. Случайно сохранившийся в водах Ильменя образец боярской обуви находит себе подтверждение и в словах былины:

... сапожки — зелен сафьян.

Вот шилом пяты, носы востры.

Вот под пяту — пяту воробей пролетит.

Около носа хоть яйцо прокати.

Мастеров каменного строительства в Новгороде было также немало. Известно, что новгородские строители и живописцы неоднократно приглашались в Москву. Псковские мастера, тесно связанные с Новгородом, прославились постройкой в Московском Кремле Благовещенского собора, стоящего с XV века поныне.

Многообразные ремесленные изделия Новгорода широко расходились по русским землям, тесно связывая его с другими городами и их рынками.

В XIII—XIV веках Новгород выступает как крупнейший русский город, владевший богатейшими колониями на севере, откуда шли не только меха и моржовые клыки, но и железо с берегов Белого моря и Ладожского озера, серебро из Югры (Северный Урал), соль с беломорских и северодвинских варниц, а также из Руссы.

Новгород вёл большие внутрирусские торговые операции с «низовской землей», т. е. с северо-восточными княжествами, откуда вывозился в больших количествах хлеб, и через них с Золотой Ордой и Востоком, поставлявших шёлк, пряности и другие восточные товары. Ещё больше он был связан с Западом, с балтийскими городами Ревелем, Ригой, Висби, Любеком и другими городами немецкого торгового союза — Ганзы. Ежегодно в Новгород приходили с Запада торговые караваны — морским путём, через Финский залив, и «гором», т. е. сухопутным, через Ливонию. Ганзейские купцы, прочно обосновавшиеся в Новгороде и имевшие там свой «двор», были весьма заинтересованы в торговле через новгородский рынок с русскими землями и принимали все меры, чтобы воспрепятствовать приезду в город других иноземных купцов — фламандцев, англичан, итальянцев.

В свою очередь новгородские купцы имели свои постоянные «представительства», дворы в Висби (о. Готланд), Колывани (Таллин), Юрьеве (Тарту). Обширен, шумен, разнообразен и многолик был новгородский рынок, где сталкивались немецкие, среднеазиатские и персидские, рязанские, московские и тверские купцы.

В былинной сцене состязания богатого гостя (купца) Садко с новгородским купечеством рассказывается, как Садко три дня скупал русские товары, которые вновь и вновь пополнялись в двойном и тройном размере, пока, наконец, не призадумался: на что же он будет покупать заморские товары, когда их привезут?

Не удивительно, что Садко, былинный купец-богатырь, вынужден был признать себя ничем по сравнению с мощным торговым городом Великим Новгородом.

Не я, видно, купец богат новгородский.

Побогаче меня славный Новгород.

Для облегчения своих торговых сделок новгородские купцы объединялись в специальные корпорации, защищавшие и охранявшие интересы своих членов. Но вступить в такое объединение могли только богатые купцы-гости, имевшие возможность внести крупный вступительный взнос. Наиболее известным было объединение купцов, называвшееся Ива некое сто; кроме него, были объединения купцов, торговавших со Штетином (Щецин), а также каких-то «заморских купцов», т. е. торговавших «за морем». Свои сделки они вели в тесном сотрудничестве с новгородским боярством. Всем им противостояла масса трудового населения города. Как нигде на Руси, в Новгороде развивалась в средние века городская жизнь во всём её многообразии, с резко выраженным классовым антагонизмом между «большими» и «меньшими» людьми.

Классовая борьба нередко, начиная с XII века, выражалась в форме открытых восстаний «меньших» людей, т. е. ремесленников и мелких торговцев,, против «больших» людей.

Летописи буквально пестрят указаниями то на одно, то на другое выступление новгородцев против зажиточной верхушки, «бесправдивых бояр», «ябедников», «посульников». Наиболее крупное восстание произошло в 1418 г. Народ поддержал одного новгородца, Степана, по-видимому, закабалённого боярином Даниилом Ивановичем Божиным, и хотел убить боярина. Схваченного Божина сбросили с моста в Волхов, но боярину удалось спастись: один рыбак выловил его. Горя мщением, боярин заманил Степана в свой дом, боярские слуги схватили его и в подземелье начали пытать. Народ, услыхав, что схвачен Степан, собрал вече на Ярославовом дворе и решил освободить узника. Новгородцы пришли с оружием, с боевым знаменем на Козьмодемьянскую улицу, где стоял дом Божина, разграбили его, а вместе с ним разгромили много других богатых дворов на Яневой и Чудинцевой улицах, а также и купеческие корабли, стоявшие неподалёку у берега реки.

Степана пришлось выпустить, но восстание не утихло. Народ разграбил монастырь святого Николая с криком: «Здесь житницы боярские!» То же случилось на Людого- щей улице, где народ разбил много дворов богачей, говоря: «Это враги наши». Но на Прусской улице, находившейся на Софийской стороне, богатое население к тому времени успело вооружиться и отбросило восставших. Ожесточение возрастало. Восставшие отошли к себе, на Торговую сторону, и стали готовиться к бою. По всему городу били колокола, люди с обеих сторон сбегались к большому мосту, где разгорелась битва. Паника охватила богатое население, начавшее прятать своё имущество — «смутися весь град страхом вельим (т. е. большим) и ужасом» и «от лютыя брани и от усобного губительства начаша животы (т. е. добро) свои носити в церкви», — пишет летопись. С большим трудом, рискуя жизнью, архиепископ Симеон, став посреди моста, остановил битву и тем спас Софийскую сторону от погрома. Так, столкновение закабалённого человека с боярином вызвало восстание широких народных масс, ремесленников, мелких торговцев, грузчиков пристани.

В трудной и сложной обстановке XIII века Новгород сумел оградить себя от иноземного разорения: оружием — от шведов и немецкого рыцарства и дипломатией, под-креплённой деньгами, — от татаро-монголов. Однако новгородская верхушка не выдвигала обширных политических задач по объединению Руси вокруг Новгорода. Наоборот, до конца XV в. она упорно отстаивала свою местную самостоятельность, и когда стало ясно, что своих сил бороться с Москвой недостаточно, в конце концов, обратилась за помощью против Москвы к одному из опаснейших врагов Руси — Литовскому великому княжеству.

Новгородское купечество и боярство были заинтересованы в общерусских политических делах лишь постольку, поскольку они опасались за судьбу своих огромных северных колоний. Новгородские бояре и купцы претендовали на исключительное право эксплуатации этих богатейших земель, а также на монополию в балтийской торговле. Но эта политика встречала сопротивление рядового ремесленного населения Новгорода, заинтересованного в прочных связях с другими городами Руси, а также той части купечества, которая была связана с восточной торговлей по Волге и Каспийскому морю. Попытки отдаться под власть Литвы вызывали решительное противодействие новгородского ремесленно-торгового населения. В завершающей борьбе с Москвой бояре не получили поддержки народа, и московские войска победили в битве на Шелони (1471).

В договорной грамоте с Иваном III Новгород должен был признать: «а нам, мужем новгородцом, казну вашу держати честно и грозно, без обиды. А за короля и за великого князя литовского, что король или великий князь на Литву ни буди, от вас, от великих князей, нам, вашей отчине Великому Новугороду, мужем вольным не отдатися никоторою хитростью, и быти нам от вас, от великих Князев, неотступным ни к кому». Однако новгородское боярство не унялось и продолжало «ссылки», т. е. поддерживало связь с литовским великим князем. Внутригородская борьба вновь обострилась. В конце концов, опираясь на своих «приятелей», т. е. на партию московских сторонников, а фактически на новгородское население, Иван III смирил «литовскую» партию новгородской верхушки, и Новгород окончательно вошёл в состав Русского государства.

* * *

Тверское княжество выделилось из состава Владимиро-Суздальского княжества в 1246 г., т. е. ещё до того, как образовалось княжество Московское. Его границы сопри-касались с Новгородской землёй, Литвой и Смоленским княжеством, а позднее с Московским.

Уже в XII—XIII веках в Тверской земле было довольно много для того времени жителей. Тверская летопись говорит, например, что во время одной феодальной усобицы в 1149 г. из сравнительно небольшого района между Скнятиным, Угличем и Ярославлем было угнано в полон 7 тысяч человек.

Тверь возникла немного позднее Москвы; первые упо-минания о ней датируются 1181 г., когда владимирский великий князь Всеволод Большое Гнездо воевал с Новгородом и построил укрепление при слиянии рек Тверцы и Волги.

Планировка современной Твери (ныне г. Калинин) имеет мало общего со старым городом. Если следы древней Москвы в наши дни можно разглядеть в Кремле и во многих других местах города, то от архитектурных памятников её старого и когда-то опасного политического противника не осталось ровно ничего. И это не случайность. Москва как центр складывавшегося государства находила в себе силы не только вести активную внешнюю политику, но и создавать постройки, простоявшие многие века и сохранившиеся до нашего времени как блестящие памятники культуры. Тверь не смогла этого сделать, хотя первоначально, казалось, имела все данные к этому. А в середине XVIII века пожар уничтожил последние остатки старой деревянной Твери, и после перепланировки города о древней его топографии мы можем сейчас судить только по отдельным, случайно сохранившимся данным. Они позволяют, однако, вполне определённо сказать, что древняя Тверь была одним из крупнейших городов Руси, сохранив это значение до образования единого Русского государства. Достаточно сказать, что по занимаемой территории Тверь XIV—XV веков не уступала Твери XVIII века Сам Никитин, сравнивая с Тверью прославленный индусский религиозный центр Парват, писал, что этот город величиной лишь в пол-Твери.

Но, войдя в состав единого Русского государства, Тверь стала постепенно хиреть, превратившись в конце концов в обыкновенный административный центр местного значения, губернский город, каких в Российской империи были десятки. Как Новгород Великий и Псков, она так и не смогла перерасти в торгово-промышленный город общероссийского масштаба.

Первоначально город возник на левом берегу Волги при впадении в неё р. Тверцы. В XIII веке он был перенесён на правый высокий берег Волги.

Тверская крепость оборонялась с одной стороны Волгой, с другой — речкой Тьмакой, а с третьей — выкопанным рвом с водой. В 1317 г. тверской князь Михаил Ярославич расширил старый Кремль — «заложи большой град Кремник». Тверская крепость, по данным, правда, конца XVII в., имела в длину 300 сажен и в ширину 218. В ней, кроме собора, находились каменные княжеские палаты, двор владыки (епископа), осадные дворы местных бояр, где они жили во время осады города неприятелем. Уже в 1282 г. в Твери был воздвигнут соборный каменный храм во имя Спаса Преображенья, простоявший 300 лет. Внешний облик тверского Кремля сложился к XIV—XV вв. и в дальнейшем не изменялся. Сохранившееся его изображение на одной иконе, написанной в XV веке, даёт представление о его внешнем виде — с деревянными стенами, каменными башнями и несколькими, тоже каменными, соборами и церквами.

Под стенами Кремля сложилась основная часть посада — Загородье и Затьмачье, укреплённая в XV веке рвом и острогом. В Загородье находился основной торг города; Затьмачье было, по-видимому, наиболее многолюдным. Во время одного пожара на нём сгорело свыше сотни дворов. На нём-то и находились основные ремесленные предприятия города. Там же находился «татарский двор»; до последних времён одно возвышенное место называлось «татарские горы», где приезжавшие в Тверь татарские сборщики дани, баскаки, жили в шатрах, предпочитая, по-видимому, привычную им жизнь русским постройкам.

Другие части посада — Заволжская и Затверецкая — были значительно меньше. В целом же эти четыре части — Загородная, Затьмацкая, Заволжская и Затверецкая — в самых общих чертах соответствовали нынешним несравнимо разросшимся районам города. Состояли эти части Твери, как и во всех русских городах, из отдельных слобод — Рыбачьей, Ямской и др.

Песни и былины запечатлели в народной памяти образ «Твери той старой, Твери той богатой». По данным начала XVII века, когда город уже сильно запустел, в нём было не менее 2 тысячи дворов, в которых жило 10—12 тысяч человек. По другим сведениям известно, что в конце XV — начале XVI в. в Твери имелось 160 церквей. Многолюдный посад, на котором жили купцы и ремесленники, позволял до поры до времени тверским князьям противопоставлять свою столицу Москве.

Несмотря на краткость летописных сведений, очевидно, что ремесло и торговля Твери достигали в XIV—XV веках значительных размеров. Что касается ремёсел, то тверичи хорошо умели возводить крепкие каменные постройки, и поэтому их часто приглашали в другие города, давая ответственные строительные заказы. Бывали случаи, когда такие заказы выполнялись даже из тверского материала (кирпича), который вывозился из Твери и Старицы. Умели тверичи и украшать свои постройки. Храм Спаса славился росписью стен, красивым мраморным полом, колоколами и позолоченными куполами и крестами. Всё это Делалось местными каменосечцами, серебряных и золотых дел мастерами. Имена двух таких мастеров, изготовлявших серебряные вызолоченные печати, которые князья прикладывали к своим грамотам, сохранились до наших дней. Один звался Арефьевым, другой — Федотовым.

В литейных мастерских в Затьмачье отливались колокола, пушки и всякие обиходные вещи для населения, причём в некоторых изделиях тверские ремесленники превосходили «немецких мастеров».

На Волге и её небольших притоках местные судостроители строили суда, ходившие потом вниз до Каспийского моря. Развитое ремесленное производство и торговля придавали Твери значение крупного местного центра. Тверские князья со своей стороны поддерживали местных ремесленников, давали им заказы. Блестящим произведением тверских оружейников является сохранившаяся до наших дней рогатина для охоты князя Бориса Александровича с искусной гравировкой на металлической части.

Однако таких построек, как храм Спаса, имелись лишь единицы, а таких мастеров, как Арефьев и Федотов, было немного, и не могли они тягаться по своей численности с московскими.

Помимо Твери, значительные посады, активно принимавшие участие в экономической жизни княжества, имелись в Кашине, Микулине, Опоках, Зубцове, Старице, Вертязине. Через Калязин шли в значительном количестве различные товары. На эти и другие города-крепости — Холм, Ржев, Дорогобуж, Клин, Новый городок — тверские князья опирались в борьбе с Москвой, Новгородом, Литвой.

Несмотря на незначительность своей территории, Тверское княжество занимало важное транзитное положение между Новгородом и «низовыми» русскими землями. После татарского нашествия XIII века, разорившего большинство северо-восточных русских земель, когда, по словам летописи, «бысть ослаба Руси от насилья татарского», создались благоприятные перспективы для экономических связей Твери с Новгородом и западными и юго-западными русскими землями, вошедшими в состав великого княжества Литовского, например Смоленском, Киевом.

Тверские князья, заинтересованные этими связями, поддерживали торговлю; через Тверь шёл основной подвоз хлеба в Новгород.

На политической арене Тверь выступила значительно раньше Москвы.

После смерти великого князя владимирского Александра Невского его брат Ярослав, князь тверской, в 1263 г. стал великим князем. Отлив населения из разорённых земель создавал благоприятную перспективу для тверских князей, попытавшихся в конце XIII в. организовать сопротивление наступлению Литвы на русскую землю, а вместе с тем и татарским нашествиям. Естественно, что, защищаясь от Литвы, Тверское княжество было заинтересовано в том, чтобы привлечь к этому делу силы других княжеств.

Торговые и политические связи с Новгородом Великим, Псковом, Смоленском, сталкивавшимися, как и Тверь, с Литвой, делали Тверское княжество опорным пунктом на западных рубежах русской земли.

В 1285 г. тверской князь Михаил Ярославич отбил нападение Литвы, причём, что важно подчеркнуть, не только своими силами: «воеваша Литва Олешну и прочии волости владыки тверского; и совокупишася на них тверичи, москвичи, волоча не, новоторжцы, зубчане, ржевичи — и угониша их на леса, канун Спасову дни, и биша их, а князя их Доманта яша и Литву много изнимаша, и иные избиша, а друзие убежаша, а полон весь отъяша, и возвратишася восвояси». Спустя девять лет тот же князь сумел подготовиться к отпору наступавшим татарским ордам Дуденя, а в 1295—1300 гг. попытался создать военно-оборонительный союз, предложив Новгороду помощь против любой нападающей стороны — Литвы, ордена или татар.

Вот почему первоначально золотоордынекие ханы благосклонно смотрели на усиление Москвы и отдавали ей предпочтение.

Однако, несмотря на выгодную политическую обстановку в конце XIII века, Тверь не обладала необходимыми данными для того, чтобы в XIV веке возглавить объединение Руси, и энергия, и личная отвага её князей не могли преодолеть враждебных ей устремлений других русских земель и прежде всего Новгорода Великого. Уже в 1263 г. тверской князь Ярослав Ярославич, приглашённый княжить в Новгороде, попытался добиться у новгородцев привилегий для тверских купцов, что встретило решительное сопротивление новгородского боярства и купечества. Новгородцы отстояли своё монопольное право торговли с балтийскими городами, решительно заявив Ярославу: «Пойди прочь, не хотим тебя». Выгодность положения Твери была явлением временным. Ограниченные возможности в политической борьбе за первенство принудили тверских князей обращаться к помощи ненавистных на Руси литовских и татарских захватчиков, что, естественно, влекло за собой утрату доверия со стороны народных масс и потерю их поддержки.

Претендуя на единую политическую власть на Руси, тверские князья, как и московские, пытались в XIV веке «соблюдать» свою «отчину». По словам «жития» князя Михаила, княжившего во второй половине XIV века, он собирал людей в города; в его княжение «разбойники и тати и ябедники исчезоша, и корчемники и мытари, и торговый, злыя тамги истребишася, и насилование, и грабление нигде же обреташася». Это описание во многом напоминает отзывы московского книжника об Иване Калите, с той разницей. что всего этого Калита добился значительно раньше. Монах Фома в «Слове похвальном о благоверном великом князе Борисе Александровиче», правившем в 1425— 1461 годах., даже сообщает, что этот князь «царевым венцом увязеся», и титулует его «самодержавным государем». Однако все эти претензии на верховенство не имели под собой оснований.

В то время как Московское княжество притягивало к себе другие северо-восточные русские земли, Тверскому княжеству по существу некого было к себе привлечь. Всё более замыкаясь политически, Тверское княжество не могло удовлетворять интересов даже своей верхушки — феодалов. Некоторые удельные тверские князья предпочитали лучше быть под властью более сильного московского князя, чем под рукой своего великого князя тверского, как, например, поступил видный полководец XV века князь Даниил Димитриевич Холмскин. Не могло удовлетворить оно и интересов купечества, таких людей, как Никитин, давно связанных по роду своих занятий с главными русскими городами и чужими странами, стремящихся к широкой общерусской и заморской деятельности. Таким Тверское княжество и оставалось, слабея и уступая напору

великого княжества Московского, до тех пор, пока, наконец, последний тверской князь Михаил Борисович не бежал в Литву, а его столица в 1485 г. без всякого сопротивления не открыла свои ворота перед московской ратью.

Другие крупные русские города — «младший брат» Новгорода Псков, Рязань, Нижний Новгород играли меньшую роль в развернувшейся в XIV—XV веках борьбе за объединение Руси. Относительно последних двух сохранилось значительно меньше известий, но, тем не менее, имеющиеся данные позволяют судить об их крупной роли в истории Руси XIV—XV веков и о стремлении основной части их населения — трудящегося посадского люда, к объединению всех русских земель в единое сильное Русское государство.

К XV веку русские города обладали самобытной материальной культурой и многообразным ремеслом, изделия которого начинали расходиться не только по местным торжкам, но и выходили за пределы отдельных княжеств, даже в заморские страны.

Цитируется по изд.: Осипов А.М. Александров В.А., Гольберг Н.М. Афанасий Никитин и его время. М., 1956, с. 13-55.

Примечания

1. И. В. Сталин. Соч., т. 5, стр. 34.

2. Пошлина за право проезда через мост.

3. Границы феодальных владений, на которых взимались пошлина с провозимых товаров.

4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI. ч. I. стр. 442—443.

5. «Правда» от 7 сентября 1947 г.