[04. Почти как равных]

Начиная с 1918 года из Америки в Англию устремился поток туристов, и многие возвращались домой с впечатлением, что англичане принимают нас теперь почти как равных. Но это поверхностное впечатление. Несмотря на то, что в Англии все больше считаются с фактом существования Америки — в основном, благодаря нашему кино,— мы остаемся для них в лучшем случае диковинкой и источником легкой поживы для их так называемого высшего общества. Ибо за каждым лицемерным сладким словом следует пинок, цель которого поставить нас на место. Англичане, умеющие так красно говорить о «спасении демократии», когда над их империей нависает угроза, всегда и неизменно презирали нас по одной простой причине: наш народ в глубине сердца был и остается демократичным. Давно ли англичане признали, что мы существуем как народ, а не только как услужливый простачок, которого они придерживают про запас где-то по другую сторону океана для того, чтобы он при случае помог им выбраться из затруднительного положения? Прошло всего каких-нибудь двадцать лет, как английские газеты стали следить за событиями в Америке, но и теперь о нас пишут куда реже, чем о любой незначительной стране на Балканах. Даже президентским выборам посвящается едва несколько строк в наиболее распространенных английских газетах — за исключением таких случаев, как в этом году, когда результаты выборов, вероятно, скажутся на перспективах нашего нового превращения в простачка на посылках английского империализма. Я слышал от американцев, получавших стипендию Сесила Родса и занимавшихся в Оксфорде, что по крайней мере до начала нынешнего десятилетия их аристократические коллеги по университету относились к ним как к странным зоологическим особям.

Я сам во время моего посещения Англии неоднократно убеждался в этом на собственном опыте. Однажды в богатом лондонском доме мое внимание привлекло остроумное устройство игрушки, которой играли дети. «Не правда ли, как хорошо придумано? — сказала леди-мамаша.— Немцы делают замечательные игрушки». Я взял игрушку и обратил внимание на марку: «Сделано в Коннектикуте». Леди немедленно возмутилась. «Как, не может быть! — воскликнула она.— Это, видимо, ошибка! Я отдала распоряжение, чтобы покупались только немецкие игрушки!» Она не могла допустить, чтобы нечто столь изобретательное было сделано каким-то американцем.

В другой раз я прогуливался с одним англичанином по улицам Лондона, и мы остановились перед витриной обувного магазина. Указав своему спутнику на превосходнейшую пару ботинок, я заметил: «Держу пари, что они сделаны в Америке». Моего спутника это предположение только рассмешило, ибо это был магазин первоклассной вестэндской фирмы, но когда мы вошли в него, приказчик подтвердил мою догадку. Настроение моего спутника было, по-видимому, вконец отравлено этим открытием, однако приказчик сумел успокоить его, сказав, что среди постоянных покупателей есть несколько американцев и в магазине держат американскую обувь исключительно для них.

Такое же отношение к американцам обычно наблюдается и в области спорта. Хваленый «спортивный дух» англичан проявляется лишь в тех случаях, когда фаворита-англичанина побеждает такой же англичанин или даже европеец; но если победитель американец, зрители, не в силах скрыть свое раздражение, как правило, бесцеремонно намекают, что тут не обошлось без плутовства. То же самое относится и к искусству. Лет десять назад английские кинорежиссеры добились от одной крупной лондонской газеты увольнения ее кинорецензента за то, что он всегда сравнивал английские-картины — к вящей для них невыгоде — с голливудскими фильмами. В театре и киностудиях англичане проводят решительную политику недопущения американцев, создавая сотни препятствий против приглашения на гастроли наших актеров.

На это часто с возмущением указывают американские театральные круги, ссылаясь на полную «свободу общения в области культуры», которая существует на Бродвее и в Голливуде. Однако Англия в ответ только увеличивает сеть препятствий. Англичане всегда находили, что лучше всего действуют на американцев пинки, и до сих пор ни разу не просчитались. Они выражают откровенное презрение к нашей архитектуре, которой остальной мир отдает должное, как наиболее прогрессивной и характерной для нашей эпохи, и не желают признавать наших достижений в этой области. Другие народы Европы, Азии, Африки и Южной Америки относятся к нам совсем не так.

Возвращаясь в связи с этим к отдельным личностям, я припоминаю, как однажды, приехав на рождество в Англию, я посетил дом некоего титулованного джентльмена — одну из тех просторных, идиллических загородных резиденций, фундаменты которых заложены на костях миллионов индийцев и африканцев. Джентльмен то и дело выскакивал в холл посмотреть, какие приходят подарки и поздравительные открытки. Когда он вышел примерно в шестой раз, я услышал приглушенный возглас, а затем джентльмен вернулся в комнату с красным от негодования лицом. Он размахивал только что полученной открыткой.

«Мария! Посмотри, дорогая! — обратился он к жене.— Этот торгаш осмелился пожелать нам веселого рождества!»

Открытка была прислана одним из наиболее преуспевающих коммерсантов города. Это сразу показало мне мое место. Если преуспевающему «торгашу» не дозволялось пожелать этому джентльмену веселого рождества, значит американцу не следует и за десятки километров приближаться к его дому.