Греция в XI-IX веках до н. э. по данным гомеровского эпоса

Одиссей убивает многочисленных женихов своей жены Пенелопы.

Следующий за микенской эпохой период греческой истории принято называть «гомеровским» по имени великого поэта Гомера, две поэмы которого, «Илиада» и «Одиссея», являются для пас важнейшим источником информации об этом времени. Вопрос о происхождении гомеровских поэм (так называемый гомеровский вопрос) относится к числу еще не решенных научных проблем. Как личность Гомера, так и его произведения были предметом ожесточенных споров и в древности, и в новое время. Эта полемика не была бесплодной. Ученым удалось установить хотя бы приблизительно время и место создания поэм. Судя по ряду признаков, обе поэмы, приписываемые Гомеру, были созданы в VIII веке до н. э. («Илиада», видимо, несколько раньше, чем «Одиссея») в одном из греческих городов малоазийского, или, как оно называлось в древности, ионийского, побережья Эгейского моря. Однако гомеровский эпос возник не на пустом месте. У великого поэта были многочисленные предшественники — безымянные народные сказители — аэды, которые на протяжении многих столетий изустно, без помощи письма, передавали от одного поколения к другому песни и сказания о Троянской войпе и связанных с нею событиях. Гомер, который, возможно, и сам был одним из аэдов, собрал и переработал эти сказания, создав на их основе две эпические поэмы большого масштаба и выдающихся художественных достоинств. Исторический материал, вошедший в гомеровское повествование, отличается большой сложностью. В нем, несомненно, есть элементы, восходящие к микенской эпохе, возможно даже ко времени более раннему, чем сама Троянская война. Так можно объяснить встречающиеся в поэмах упоминания о бронзовых мечах и другом оружии (хотя сам поэт, судя по всему, жил уже в железном веке), о боевых колесницах, вышедших из употребления в конце II ты-

[332]

сячелетия до н. э., о таких важнейших центрах погибшей цивилизации, как Микены, Тиринф, Пилос, Киосс и др. Напомним, что некоторые из этих городов во время дорийского нашествия были стерты с лица земли и никогда уже больше не восстанавливались, другие превратились в деревушки, не заслуживающие даже упоминания. Однако, взятая в целом, микенская эпоха остается для Гомера весьма отдаленным прошлым, о котором он имел лишь самые смутные и неясные представления. Говоря о событиях «героического века», поэт, как правило, переносит их в гораздо более позднюю историческую среду, вероятно отделенную от его собственного времени лишь небольшим промежутком. На это указывают упоминания о технике обработки железа, которая стала известна в Греции не ранее XI века до н. э., о финикийских мореплавателях и торговцах, проникших в воды Эгейского моря примерно в это же время или даже позже, о сравнительно позднем обычае кремации (сожжения) покойников и многие другие детали в тексте поэм. Все это требует от историка большой осторожности в обращении с материалом эпоса. Читая Гомера, мы всегда долиты помнить, что перед нами не исторический документ в строгом значении этого слова, а художественное произведение, в котором разновременные мотивы и образы, относящиеся к весьма удаленным друг от друга историческим эпохам, оказываются в самом близком соседстве и образуют причудливые и подчас неожиданные сочетания.

Свидетельства гомеровского эпоса существенно дополняет и расширяет археология. Раскопки показали, что так называемое дорийское завоевание отбросило Грецию па несколько столетий назад, почти к тому состоянию, в котором она находилась в начале II тысячелетия до н. э., до зарождения микенской цивилизации. Как материальная, так и духовная культура этого времени несет па себе печать упадка. Микенские дворцы и цитадели были заброшены и лежали в развалинах. В их степах никто уже больше не селился. Даже в Афинах, по-видимому не пострадавших от дорийского нашествия, акрополь был покинут жителями уже в XII веке до н. э. и после этого долгое время оставался незаселенным. Создается впечатление, что в гомеровский период греки разучились строить дома и крепости из каменных блоков, как это делали их предшественники в микенскую эпоху. Почти все постройки этого времени были деревянными или сложенными из необожженного кирпича. Поэтому ни одна из них не сохранилась. Остались лишь выложенные из камня фундаменты, по которым можно представить себе конструкцию греческого дома той эпохи и его внешний облик. Чаще всего это была лишь небольшая хижина, прямоугольная или овальная в плане, с примитивным каменным очагом в центре, земляным полом и тростниковой или соломенной крышей. Погребения гомеровского периода, как правило, чрезвычайно бедны, даже убоги, если сравнивать их с микенскими могилами. Весь их инвентарь составляют обычно несколько глиняных горшков, железный меч или нож, накопеч-

[333]

ники копий и стрел в мужских могилах, дешевые украшения в женских. В них почти совсем нет красивых, ценных вещей. Отсутствуют предметы чужеземного, восточного происхождения, столь частые в микенских погребениях. Все это говорит о резком упадке ремесла и торговли, о массовом бегстве квалифицированных мастеров-ремесленников из разоренной войною и нашествиями страны в чужие края, о разрыве торговых морских путей, соединявших микенскую Грецию со странами Ближнего Востока и со всем остальным Средиземноморьем. Изделия греческих ремесленников гомеровского периода заметно уступают как по своим художественным качествам, так и в чисто техническом отношении произведениям микенских, а тем более критских минойских мастеров. Это особенно бросается в глаза, если сопоставить керамику XI—IX веков до н. э. с более ранними ее образцами. В росписи сосудов этого времени безраздельно господствует так называемый геометрический стиль. Изысканный рпсунок и колорит, отличавшие крито-микенскую вазовую живопись, уступают теперь свое место незатейливому геометрическому узору, составленному из концентрических кругов, треугольников, ромбов, квадратов. В более позднее время (VIII век до н. э.) из этих простейших элементов начинают создаваться многофигурные композиции, изображающие сцены войны, погребения, скачек на колесницах и т. д. Своим схематизмом и примитивизмом эти «картины» на вазах напоминают детские рисунки или вышивки на полотенцах. От великого искусства критских и микенских дворцов их отделяет целая пропасть.

Сказанное, разумеется, не означает, что гомеровский период не внес в культурное развитие Греции совсем ничего нового. История человечества не знает абсолютного регресса, и в материальной культуре гомеровского периода элементы упадка причудливо переплетаются с целым рядом важных новшеств. Важнейшим из них было освоение греками техники выплавки и обработки железа. В микенскую эпоху железо было известно в Греции только как драгоценный металл и шло главным образом на изготовление разного рода поделок вроде колец, браслетов и т. д. Древнейшие образцы железного оружия (мечи, кинжалы, наконечники стрел и копий), обнаруженные на территории Балканской Греции и островов Эгейского моря, датируются XI веком до н. э. К этому же времени относятся и первые находки шлаков, свидетельствующие о том, что железо выплавлялось уже в самой Греции, а не импортировалось из других стран 1. Открытие способа обработки железа и широкое внедрение этого метал-

___________

1. До недавнего времени принято было считать, что железо принесли в Грецию дорийцы (этим объяснялись обычно их победы над ахейцами, у которых было только бронзовое оружие). Археология, однако, не дает пока подтверждений этой гипотезы. Более правдоподобно другое предположение: секрет выплавки и обработки железа был перенят греками у кого-то из их восточных соседей, скорее всего у одного из народов Малой Азии, где этот секрет был известен еще во II тысячелетии до н. э.

[334]

ла в производство означали в условиях того времени настоящий технический переворот. Металл впервые стал дешев и широко доступен (месторождения железа встречаются в природе гораздо чаще, чем месторождения меди и олова — основных компонентов бронзы). Отпала необходимость в опасных и дорогостоящих экспедициях к местам добычи руды. В связи с этим резко возросли производственные возможности наименьшей экономической ячейки общества — отдельной семьи. С помощью железного топора, косы и других орудий каждая семья могла расчистить под пашню гораздо более значительные площади, чем это было доступно ей прежде, в эпоху господства бронзы. Уже в конце гомеровской эпохи (вторая половина IX века до н. э.) греческие кузнецы овладели искусством закалки железа и превращения его в кричное железо — предшественника стали. Таким образом, Греция вступила в железный век. Однако благотворное воздействие технического прогресса на общественное и культурное развитие древней Греции сказалось далеко не сразу, и в целом культура гомеровского периода стоит намного ниже, чем хронологически предшествующая ей культура крито-микенской эпохи. Об этом единогласно свидетельствуют не только предметы, добытые археологами во время раскопок, но и те описания жизни и быта, с которыми мы сталкиваемся, читая гомеровские поэмы.

Уже давно замечено, что «Илиада» и Одиссея» в целом изображают общество, стоящее гораздо ближе к варварству, культуру гораздо более отсталую и примитивную, нежели та, которую мы можем представить себе, читая таблички линейного письма Б или рассматривать произведения крито-микенского искусства. Гомеровские герои — а они все, как один, цари и аристократы — живут в грубо сколоченных деревянных домах с двором, окруженным частоколом. Типично в этом смысле жилище Одиссея, главного героя второй гомеровской поэмы. У входа во «дворец» этого царя красуется большая навозная куча, па которой Одиссей, вернувшийся домой в обличье старого нищего, находит своего верного пса Аргуса. В дом запросто заходят с улицы нищие и бродяги и садятся в ожидании подачки у дверей в той же палате, где пирует со своими гостями хозяин. Полом в доме служит плотно утоптанная земля. Внутри жилища очень грязно. Стены и потолок покрыты сажей, так как дома отапливались без труб и дымохода, как курные избы. В доме отсутствует такое, казалось бы, необходимое помещение, как кухня. Все приготовления к обеду происходят либо во дворе, либо прямо в трапезной палате. Здесь убивают и разделывают животных, обреченных па съедение, здесь же их жарят на вертеле. На полу валяются кости, объедки, свежесодранные бычьи и бараньи шкуры. Гомер явно не представлял себе, как выглядели дворцы и цитадели «героического века». В своих поэмах он ни разу не упоминает ни о сложнейших фортификационных сооружениях и грандиозных циклопических стенах микенских твердынь, пи об украшавших их дворцы фресках и расписных полах. Он ничего не знает

[335]

о водопроводе и канализации. Даже поразивший Одиссея своим богатством и роскошью дворец царя феаков Алкиноя имеет мало общего с подлинными дворцами микенской эпохи и скорее всего является продуктом поэтического вымысла Гомера.

Да и весь жизненный уклад героев поэм очень далек от пышного и комфортабельного быта микенской дворцовой знати. Он намного проще и грубее. Богатства гомеровских «царей»-басилеев не идут ни в какое сравнение с состояниями их предшественников — ахейских ванак. Этим последним нужен был целый штат писцов, чтобы вести учет и контроль их имущества. Типичный гомеровский басилей сам отлично знает, что и в каком количестве хранится в его кладовой, сколько у него земли, скота, рабов и пр. Главное его богатство состоит в запасах металла: бронзовых котлах и треножниках, слитках железа, которые он заботливо хранит в укромном уголке своего дома. В его характере далеко не последнее место занимают такие черты, как скопидомство, расчетливость, умение из всего извлекать выгоду. В этом отношении психология гомеровского аристократа мало чем отличается от психологии зажиточного крестьянства той эпохи (см. ниже о Гесиоде).

Гомер нигде не упоминает о многочисленной, разбитой по степеням и рангам придворной челяди, которая окружала ванак Микен или Пилоса. Централизованное дворцовое хозяйство с его рабочими отрядами, с его надсмотрщиками, писцами и ревизорами ему совершенно чуждо. Правда, численность рабочей силы в хозяйствах некоторых басилеев (Одиссея, Алкиноя) определяется довольно значительной цифрой в 50 рабынь, но даже если это не поэтическая гипербола, такому хозяйству еще очень далеко до хозяйства пилосского или кносского дворца, в котором, судя по данным табличек, были заняты сотни или даже тысячи работников. Трудно представить себе микенского ванаку разделяющим трапезу со своими рабами, а его супругу сидящей за ткацким станком в окружении своих рабынь. Для Гомера как то, так и другое — типичная картина в жизни его героев. Гомеровские цари не чураются самой грубой физической работы. Одиссей, например, ничуть не меньше гордится своим умением косить и пахать, чем своим воинским искусством. Царскую дочь Навсикаю мы встречаем впервые в тот момент, когда опа со своими служанками выходит па взморье стирать одежду для своего отца Алкиноя.

Факты такого рода говорят о том, что рабство в гомеровской Греции еще не получило сколько-нибудь широкого распространения и даже в хозяйствах самых богатых и знатных людей рабов было не так уж много. Следует также учитывать, что основную массу подневольных работников составляли женщины-рабыни. Мужчин в те времена в плен па войне, как правило, не брали, так как их «приручение» требовало много времени и упорства, женщин же брали охотно, так как их можно было использовать п как рабочую силу, и как наложниц (последнее не считалось

[336]

предосудительным и при наличии законной жены). У Одиссея, например, двенадцать рабынь заняты тем, что с утра до позднего вечера мелют зерно ручными зернотерками (эта работа считалась особенно тяжелой, и ее часто поручали строптивым рабам в виде наказания). Рабы-мужчины в тех немногих случаях, когда они упоминаются на страницах поэм, обычно пасут скот. Классический тип гомеровского раба воплотил «божественный свинопас» Евмей, который первым встретил и приютил скитальца Одиссея, когда тот после многолетнего отсутствия вернулся на родину, а затем помог ему расправиться с женихами 2. Маленьким мальчиком Евмея купил у финикийских работорговцев отец Одиссея Лаэрт. За примерное поведение и послушание Одиссей сделал его главным пастухом свиного стада. Евмей рассчитывает, что его усердие будет вознаграждено и еще больше. Хозяин дает ему кусок земли, дом и жену — «словом, все то, что служителям верным давать господин благодушный должен, когда справедливые боги успехом усердье его наградили». Евмей может считаться образцом «хорошего раба» в гомеровском понимании этого слова. Но поэт знает, что бывают и «плохие рабы», не желающие повиноваться своим господам. В «Одиссее» их представляют козопас Меланфий, который сочувствует женихам и помогает им бороться с Одиссеем, а также двенадцать рабынь Пенелопы, вступившие в преступную связь с врагами своего хозяина. Покончив с женихами, Одиссей и Телемах расправляются и с изменниками-рабами: рабынь вешают на корабельном канате, а Меланфия, отрезав ему уши, нос, ноги и руки, еще живым бросают на съедение собакам. Этот эпизод красноречиво свидетельствует о том, что чувство собственника-рабовладельца уже достаточно сильно развито у героев Гомера, хотя рабство едва начинает зарождаться.

Типичная гомеровская община (демос) ведет довольно обособленное существование, сравнительно редко вступая в соприкосновение даже с ближайшими к ней другими такими же общинами. Торговля и ремесло играют ничтожную роль. Каждая семья сама производит почти все необходимое для ее жизни: продукты земледелия и скотоводства, одежду, простейшую утварь, орудия труда, возможно, даже оружие. Специалисты-ремесленники, живущие своим трудом, в поэмах встречаются крайне редко. Гомер называет их демиургами, т. е. «работающими на народ». Многие из них, по-видимому, не имели даже своей мастерской и постоянного места жительства и вынуждены были бродить по деревням, переходя из дома в дом в поисках заработка и пропитания. К их услугам обращались только в тех случаях, когда нужно было изготовить какой-нибудь редкостный

________

2. Женихи — знатные юноши Итаки, родного острова Одиссея, и соседних с нею островов. Воспользовавшись отсутствием Одиссея, они обосновались в его доме и принуждают к браку с одним из них жену героя Пенелопу.

[337]

вид вооружения, например бронзовый панцирь, или щит из бычьих шкур, или же драгоценное украшение. В такой работе трудно было обойтись без помощи квалифицированного мастера- кузнеца, кожевника или ювелира.

Греки гомеровской эпохи редко и неохотно занимались торговлей. Нужные им чужеземные вещи они предпочитали добывать силой и для этого снаряжали грабительские экспедиции в чужие края 3. Моря, омывающие Грецию, кишели пиратами. Морской разбой, так же как и грабеж на суше, не считался в те времена предосудительным занятием (на это обратил внимание уже великий греческий историк Фукидид в V веке до н. э.). Напротив, в предприятиях такого рода видели проявление особой удали и молодечества, достойных настоящего героя и аристократа. Ахилл открыто похвалялся тем, что он, сражаясь на море и на суше, разорил двадцать три города в троянских землях. Телемах гордится темп богатствами, которые «награбил» для него его отец Одиссей. Но даже и лихие пираты-добытчики не отваживались в те времена выходить далеко за пределы родного Эгейского моря. Поход в соседний Египет казался грекам той поры фантастическим предприятием, требовавшим исключительной смелости. Весь мир, лежавший за пределами их маленького мирка, даже такие сравнительно близкие к ним страны, как Причерноморье или Италия и Сицилия, казался им далеким и страшным. В своем воображении они населяли эти края ужасными чудовищами вроде сирен или великанов-циклопов, о которых повествует Одиссей своим изумленным слушателям. Единственные настоящие купцы, о которых упоминает Гомер,— это «хитрые гости морей» — финикийцы. Как и в других странах, финикийцы занимались в Греции в основном посреднической торговлей, сбывая втридорога диковинные заморские изделия из золота, янтаря, слоновой кости, флакончики с благовониями, стеклянные бусы. Поэт относится к ним с явной антипатией, видя в них коварных обманщиков, всегда готовых провести простодушного грека.

Среди других достижений микенской цивилизации в смутное время племенных вторжений и миграций было забыто и линейное слоговое письмо. Весь гомеровский период был периодом в полном смысле этого слова бесписьменным. До сих пор археологам не удалось найти на территории Греции ни одной надписи, которую можно было бы отнести к промежутку с XI по IX век до н. э. После длительного перерыва первые известные науке греческие надписи появляются лишь во второй половине VIII века. Но в этих надписях используются уже не знаки линейного письма Б, которыми были испещрены микенские таблички, а буквы

________________

3. В хозяйствах родовой знати элемент товарности был, по-видимому, выражен сильнее, чем в хозяйствах рядовых общинников. На излишки своего хозяйства аристократ мог выменять при случае бронзу и медь, необходимые для изготовления оружия, редкие ткани, ювелирные изделия, чужеземных рабов и др.

[338]

совершенно нового алфавитного письма, которое, очевидно, только зарождалось в это время. В соответствии с этим мы не находим в поэмах Гомера никаких упоминаний о письменности. Герои поэм все, как один, неграмотны, не умеют ни читать, ни писать. Не знают письма и певцы-аэды — «божественный» Демодок и Фемий, с которыми мы встречались па страницах «Одиссеи». В самих гомеровских поэмах, как мы уже говорили, явственно ощущается их тесная связь с устным народным творчеством — фольклором, который в Греции, как и в других странах, исторически, несомненно, предшествовал зарождению письменной поэзии 4. Сам факт исчезновения письма в послемикенскую эпоху, конечно, не случаен. Распространение линейного слогового письма на Крите и в Микенах диктовалось в первую очередь потребностью централизованного монархического государства в строгом учете и контроле над всеми находившимися в его распоряжении материальными и людскими ресурсами. Писцы, работавшие в микенских дворцовых архивах, исправно фиксировали поступление в дворцовую казну поборов с подвластного населения, выполнение трудовых повинностей рабами и не рабами, а также разного рода выдачи и отчисления из казны. Гибель дворцов и цитаделей в конце XIII—XII в. сопровождалась, вне всякого сомнения, распадом группировавшихся вокруг них больших ахейских государств. Отдельные общины освобождались от своей прежней фискальной зависимости от дворца и переходили на путь совершенно самостоятельного экономического и политического развития. Вместе с крахом всей системы бюрократического управления отпала и надобность в письме, обслуживавшем нужды этой системы. И оно было надолго забыто.

Полагаясь на свидетельство Гомера, мы можем сказать, что на развалинах микенской бюрократической монархии возникла довольно примитивная территориальная община — демос, занимавшая, как правило, очень небольшую территорию. Политическим и экономическим центром общины был так называемый полис. В греческом языке классической эпохи это слово выражает одновременно два тесно связанных между собой в сознании каждого грека понятия: «город» и «государство». Интересно, однако, что в гомеровском лексиконе, в котором слово «полис» встречается довольно часто, отсутствует слово, которое можно было бы перевести как «деревня». Это означает, что реальной противоположности между городом и деревней в то время в Греции еще не существовало. Сам гомеровский полис был в одно и то же время и городом и деревней. С городом его сближают, во-первых, компактная, скученная на небольшом про

_____

4. Мы не знаем, записывал ли сам Гомер свои произведения. Но то, что запись обеих поэм была произведена вскоре после их создания или даже одновременно с ним, хотя едва ли ранее второй половины VIII века до н. э., не подлежит сомнению. Канонический письменный текст поэм сложился в VI веке до н. э.

[339]

странстве застройка, во-вторых, наличие укреплений. Такие гомеровские полисы, как Троя в «Илиаде» или город феаков в «Одиссее», уже имеют стены, хотя по их описанию трудно определить, были это настоящие городские стены из камня или кирпича или же всего лишь земляной вал с частоколом. И все же полис гомеровской эпохи едва ли можно признать настоящим городом ввиду того, что основную массу его населения составляют крестьяне-земледельцы и скотоводы, а отнюдь не торговцы и ремесленники. Полис окружают безлюдные поля и горы, среди которых глаз поэта различает лишь одинокие пастушьи хижины да загоны для скота. Как правило, владения отдельной общины не простирались далеко. Чаще всего они были ограничены или небольшой горной долиной, или маленьким островком в водах Эгейского или Ионического моря. «Государственной» границей, отделяющей одну общину от другой, служили обычно море или ближайший горный кряж, господствующий над полисом и его окрестностями. Вся Греция, таким образом, предстает перед нами в поэмах Гомера как страна, раздробленная на множество мелких самоуправляющихся округов. В дальнейшем на протяжении многих столетий эта раздробленность оставалась важнейшей отличительной чертой всей политической истории греческих государств. На жителей ближайшего соседнего полиса смотрели в гомеровское время как на врагов. Их можно было безнаказанно грабить, убивать, обращать в рабство. Обычным явлением были ожесточенные распри и пограничные конфликты между соседними общинами, нередко перераставшие в кровопролитные затяжные войны. Поводом к такой войне могло послужить, например, похищение соседского скота. В «Илиаде» Нестор, царь Пилоса и самый старый из ахейских героев, вспоминает о подвигах, совершенных им в молодые годы. Когда ему не было еще и 20 лет, он напал с небольшим отрядом на соседнюю с Пилосом область Элиду и угнал оттуда огромное стадо мелкого и крупного рогатого скота, а когда через несколько дней элейцы двинулись к Пилосу, Нестор убил их главного богатыря и разогнал все войско.

В общественной жизни гомеровского полиса немалую роль играют все еще сильные традиции родового строя. Объединения родов — так называемые филы и фратрии — составляют основу всей политической и военной организации общины. По филам и фратриям строится общинное ополчение во время похода или сражения. По филам и фратриям парод сходится на собрание, когда нужно обсудить какой-нибудь важный вопрос. Человек, не принадлежащий ни к какой фратрии, стоит, в понимании Гомера, вне общества. У него нет очага, т. е. дома и семьи. Его но защищает никакой закон. Поэтому он легко может стать жертвой насилия и произвола. Между отдельными родовыми союзами не было прочной связи. Единственное, что заставляло их держаться друг друга и селиться вместе в степах полиса,— это необходимость в совместной защите против внешнего врага. В ос

[340]

тальном филы и фратрии пели совершенно самостоятельное существование. Община почти не вмешивалась в их внутренние дела. Отдельные роды постоянно враждовали между собой. Широко практиковался варварский обычай кровной мести. Человек, запятнавший себя убийством, должен был бежать в чужую землю, спасаясь от преследования сородичей убитого. Среди героев поэмы нередко встречаются такие изгнанники, покинувшие отечество из-за кровной мести и нашедшие приют в доме какого-нибудь царя. Так, Патрокл, ближайший друг Ахилла, еще в ранней юпостп печаянно убил одного из своих сверстников во время игры в кости. Из-за этого ему пришлось оставить родную Локриду и бежать на север, в Фессалию, где его радушно принял отец Ахилла. Если убийца был достаточно богат, он мог откупиться от родичей убитого, уплатив им пеню скотом или слитками металла. В XVIII песне «Илиады» представлена интересная сцена суда из-за пени за убийство (поэт включает ее в число изображений, украшающих щит Ахилла, сделанный богом кузнечного ремесла Гефестом):

Далее много парода толпится на торжище; шумный

Спор там поднялся; спорили два человека о пене,

Мзде за убийство; и клялся один, объявляя пароду.

Будто он все заплатил; а другой отрекался в приеме.

Оба решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить.

Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый;

Вестники шумный их крик укрощают; а старцы градские

Молча на тесаных камнях сидят средь священного круга;

Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых;

С ними встают, и один за другим свой суд произносят.

В круге пред ними лежат два таланта чистого злата;

Мзда для того, кто из них справедливое право докажет 5.

Как мы видим, общинная власть, которую представляют в этом эпизоде «старцы градские», т. е. старейшины, выступает здесь всего лишь в роли третейского судьи, примирителя тяжущихся сторон, с решением которого они не обязательно должны считаться. В таких условиях при отсутствии сильной централизованной власти, способной подчинить своему авторитету враждующие роды, межродовые распри нередко вырастали в кровавые гражданские усобицы, ставившие общину на грань распада. Такую критическую ситуацию мы видим в заключительной сцене «Одиссеи». Родственники убитых женихов, озлобленные гибелью своих сыновей и братьев, павших от руки Одиссея, устремляются к загородной усадьбе его отца с твердым намерением отомстить за погибших и искоренить всю царскую семью. Обе «партии» с оружием в руках выступают навстречу друг другу. Завязывается сражение. Лишь вмешательство богини Афины, покровительствующей Одиссею, останавливает кровопролитие и заставляет врагов пойти па примирение.

______

5. Отрывки из «Илиады» даются в переводе Н. П. Гнедича, из «Одиссеи» — в переводе В. А. Жуковского

[341]

Характеризуя греческое общество гомеровской эпохи, Ф. Энгельс писал: «Мы видим, таким образом, в греческом строе героической эпохи древнюю родовую организацию еще в полной силе, но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее: отцовское право с наследованием имущества детьми, что благоприятствовало накоплению богатств в семье и делало семью силой, противостоящей роду» 6. Патриархальная моногамная семья — ойкос — была главной экономической ячейкой гомеровского общества. Родовая собственность па землю и другие виды имущества, судя но всему, была изжита еще в микенскую эпоху, хотя пережитки ее продолжали существовать в Греции еще длительное время спустя. Так, во многих греческих государствах действовал еще в начале VI века до н. э. закон, по которому имущество умершего при отсутствии у него прямых наследников переходило к его близким или более отдаленным родственникам. Завещать имущество лицам, не связанным родством с завещателем, было строжайше запрещено. Основной вид богатства, каким была в глазах греков гомеровского времени земля, считался собственностью всей общины. Время от времени в общине устраивались переделы принадлежащей ей земли. Теоретически каждый свободный общинник имел право на получение надела (эти наделы назывались по-гречески клерами, т. е. «жребиями», так как их распределение производилось при помощи жеребьевки). Однако на практике эта система землепользования не препятствовала обогащению одних членов общины и разорению других. Гомер уже знает, что рядом с богатыми «многонадельными» людьми (поликлерой) в общине есть и такие, у которых совсем не было земли (аклерой). Очевидно, это были крестьяне-бедняки, у которых не хватало средств для того, чтобы вести хозяйство на своем небольшом наделе. Доведенные до отчаяния, они уступали свою землю богатым соседям и таким образом превращались в безнадельных батраков-фетов. Обездоленные феты бродили по деревням и, чтобы не умереть с голоду, просили подаяния или нанимались на работу в богатые хозяйства на самых тяжелых, кабальных условиях. Один из женихов Пенелопы, Евримах, говорит, обращаясь к Одиссею, который неузнанным, в обличье нищего бродяги, вернулся в свой дом:

Странник, ты, верно, поденщиком будешь согласен наняться

В службу мою, чтоб работать за плату хорошую в поло,

Рвать для забора терновник, деревья сажать молодые;

Круглый бы год получал от меня ты обильную пищу,

Всякое нужное платье, для ног надлежащую обувь.

Думаю только, что будешь худой ты работник, привыкнув

К лени, без дела бродя и мирским подаяньем питаясь:

Даром свой жадный желудок кормить для тебя веселее.

_____

6. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства.— Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 21, с. 108.

[342]

Оторванный от своей общины, лишенный поддержки сородичей, фет был совершенно беззащитен перед произволом «сильных людей». Любой из них мог безнаказанно убить бродягу или сделать его своим рабом. Если он нанимался на работу, его могли прогнать, не заплатив условленной платы, да еще и изувечить, если он был слишком настойчив в своих домогательствах.

Феты, положение которых лишь немногим отличалось от положения рабов, а возможно, было и еще хуже, так как они были лишены той защиты, которую рабу давал его хозяин, стоят в самом низу той общественной лестницы, на вершине которой мы видим господствующую группу родовой знати, т. е. тех людей, которых Гомер постоянно именует «лучшими» (аристой — отсюда наше «аристократия») или «добрыми», «благородными» (ага- тбй), противопоставляя их «скверным» и «низким» (какой), т. е. рядовым общинникам. В понимании поэта, природный аристократ стоит на голову выше любого простолюдина как в умственном и моральном, так и в физическом отношении. В «Илиаде» аристократ Одиссей с презрением обращается к «мужу из народа», сопровождая свою речь палочными ударами (дело происходит на народном собрании ахейцев):

Смолкни, несчастный, воссядь и других совещания слушай,

Боле почтенных, чем ты! Невоинственный муж и бессильный,

Значащим ты никогда не бывал ни в боях, ни в советах.

Свои претензии на особое, привилегированное положение в обществе аристократы оправдывали ссылками на свое якобы божественное происхождение. Поэтому Гомер обычно называет их «божественными» или «богоподобными». Многие аристократические семьи не только в гомеровский период, но и в гораздо более позднее время (например, в классических Афинах V—IV вв. до п. э.) возводили свою родословную по прямой линии к одному из олимпийских богов, а то и к самому Зевсу — верховному олимпийцу. Разумеется, реальной основой могущества родовой знати было вовсе не «кровное родство с богами», а большое богатство, резко выделявшее представителей этого сословия из среды рядовых членов общины. Знатность и богатство для Гомера — понятия почти нерасторжимые. Знатный человек не может не быть богатым, и, наоборот, богач обязательно должен быть знатен. Аристократы кичатся перед простонародьем и друг перед другом своими обширными полями, несметными стадами скота, богатыми запасами железа, бронзы и драгоценных металлов. Так, у Одиссея, по словам его свинопаса Евмея, было двенадцать стад одних лишь быков и примерно такое же количество свиней, овец и коз. Аристократический ойкос выделяется среди семей рядовых общинников не только богатством, но и размерами. В его состав входят взрослые сыновья главы семейства вместе с их женами и потомством, но также и рабы, и так называемые слуги (как правило, это были чужеземцы, принятые в дом из милости на правах младших членов семьи). Кро-

[343]

ме того, каждая знатная семья имела при себе целый штат приверженцев и клиентов из числа малоземельных крестьян, попавших в экономическую зависимость от аристократа-«благодетеля», оказавшего им в трудную минуту материальную поддержку, или просто заинтересованных в покровительстве «сильного» человека. В случае надобности богатый и знатный человек мог сколотить из зависимых от него людей вооруженный отряд, с которым он пускался в очередное пиратское предприятие или ввязывался в какую-нибудь междоусобную распрю в своей общине.

Экономическое могущество знати обеспечивало ей командную позицию во всех делах общины как во время войны, так и во время мира. Решающая роль па полях сражений принадлежала аристократии уже в силу того, что только богатый и знатный человек мог в те времена приобрести полный комплект тяжелого вооружения (бронзовый шлем с гребнем, панцирь, поножи, тяжелый кожаный щит, обитый медью), так как оружие вообще было очень дорого. Лишь самые самостоятельные люди общины имели возможность держать боевого коня. В природных условиях Греции при отсутствии богатых пастбищ это было далеко не просто. К этому следует добавить, что в совершенстве владеть тогдашним оружием мог лишь человек, получивший хорошую атлетическую подготовку, систематически упражнявшийся в беге, метании копья и диска, верховой езде. А такие люди могли найтись опять-таки только в среде знати. У простого крестьянина, с утра и до захода солнца занятого тяжелым физическим трудом на своем наделе, попросту не было времени для занятий спортом. Поэтому атлетика в Греции долгое время оставалась привилегией аристократии. Во время сражения аристократы в тяжелом вооружении пешие или верхом на копях (у Гомера — на колесницах) становились в первых рядах ополчения, а за ними беспорядочной массой толпился «простой народ» в дешевых войлочных панцирях с легкими щитами, луками и дротиками в руках. Когда войска противников сближались, промахай (букв, «сражающиеся впереди»— так называет Гомер воинов из знати, противопоставляя их рядовым ратникам) выбегали из строя и завязывали одиночные поединки. До столкновения основных плохо вооруженных масс воинов дело доходило редко. Исход сражения обычно решали промахой.

В древности место, занимаемое человеком в боевом строю, обычно определяло и его положение в обществе. Являясь главной решающей силой на поле брани, гомеровская знать претендовала также и на господствующее положение в политической жизни общины. Как мы уже видели, аристократы презрительно третировали простых общинников как людей, «ничего не значащих в делах войны и совета». В присутствии знати «мужи из народа» должны были сохранять почтительное безмолвие, прислушиваясь к тому, что скажут «лучшие люди», так как считалось, что но своим умственным способностям они не могут

[344]

здраво судить о важных «государственных» делах. На народных собраниях, описания которых неоднократно встречаются в поэмах, с речами, как правило, выступают цари и герои «благородного происхождения». Народ, присутствовавший при этих словопрениях, мог выражать свое отношение к ним криками или бряцанием оружия (если собрание происходило в военной обстановке), подобно зрителям в театре или болельщикам на стадионе, но в само обсуждение обычно не вмешивался. Лишь в одном случае, в виде исключения, поэт выводит на сцену представителя народной массы и дает ему возможность высказаться. На собрании ахейского войска, осаждающего Трою, обсуждался вопрос, кровно затрагивающий всех присутствующих: стоит ли продолжать войну, тянущуюся уже десятый год и не сулящую победы, или же лучше сесть на корабли и всем войском вернуться на родину, в Грецию. Неожиданно берет слово рядовой ратник Терсит. Поэт, явно сочувствующий знати, не скупится на бранные слова и уничижительные эпитеты, изображая этого «смутьяна». Терсит на редкость уродлив:

Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону;

Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади

Плечи на персях сходились; глава у него подымалась

Вверх острием и была лишь редким усеяна пухом.

В то же время он выскочка и крикун, постоянно нарушающий порядок в собрании, не считающийся с искони заведенными правилами приличия, в соответствии с которыми он и ему подобные не должны были выступать перед народом:

В мыслях вращая всегда непристойные, дерзкие речи,

Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность,

Все позволяя себе, что казалось смешно для парода.

Терсит смело обличает алчность и корыстолюбие Агамемнона, верховного предводителя ахейского воинства, и призывает всех немедленно отплыть к родным берегам, предоставив гордому басилею одному сражаться с троянцами:

Слабое, робкое племя, ахеянки мы, не ахейцы!

В домы свои отплывем, а его оставим под Троей,

Здесь насыщаться чужими наградами; пусть он узнает,

Служим ли помощью в брани и мы для пего,— иль не служим.

«Крамольные» речи Терсита резко обрывает Одиссей, один из ахейских царей. Осыпав его грубой бранью и пригрозив расправой, если он будет продолжать свои нападки на царей, Одиссей в подтверждение своих слов наносит горбуну сильный удар своим царским жезлом:

Рек и скиптром его по хребту и плечам он ударил.

Сжался Терсит, из очей его брызнули крупные слезы;

Вдруг по хребту полоса под тяжестью скиптра златого

Вздулась багровая; сел он, от страха дрожа; и, от боли

Вид безобразный наморщив, слезы отер на ланитах.

Все, как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись...

[349]

Этот любопытный эпизод наглядно показывает, каково было подлинное соотношение сил между пародом и аристократией внутри гомеровской общины. Стоило простому человеку сказать хотя бы слово наперекор воле правящей знати, как ему тотчас же зажимали рот, не останавливаясь при этом и перед прямой физической расправой. Сцена с Терситом, как и многие другие эпизоды гомеровских поэм, красноречиво свидетельствует о глубоком упадке и вырождении первобытной демократии. Народное собрание, призванное по самой своей природе служить рупором воли большинства, здесь оказывается послушным орудием в руках небольшой кучки царей. Терсит, хотя он, безусловно, выражает мысли и чувства большей части ахейского войска, становится посмешищем в его глазах, и вскоре мы видим, как ахейцы, только что в панике бежавшие к кораблям, стремясь как можно скорее вернуться на родину, громким криком приветствуют предложение Одиссея остаться на месте и продолжать войну до победного конца.

Для сильного и своенравного аристократа, располагающего немалым числом слуг и приверженцев, готовых встать на его защиту, воля народа, даже выраженная открыто и прямо, отнюдь не имела обязательной силы закона. Так, Агамемнон вопреки ясно выраженной воле всего ахейского войска отказывается вернуть Хрису, старому жрецу бога Аполлона, его дочь Хрисеиду, которая досталась ему при разделе добычи, и этим навлекает неисчислимые беды на всю армию: разгневанный Аполлон насылает на ахейцев страшную болезнь, от которой гибнут люди и скот. Встречая среди народа открытое противодействие своим замыслам, «лучшие люди» могли просто разогнать собрание. Именно так поступают в одной из песен «Одиссеи» женихи Пенелопы. Народное собрание на Итаке не созывалось ни разу с тех пор, как Одиссей отплыл со своей дружиной в поход на Трою (с этого времени минуло уже 20 лет). Но вот наконец сын героя Телемах созывает граждан на площадь, чтобы пожаловаться им на те безобразия, которые творят в его доме женихи (чтобы принудить Пенелопу к браку с одним из них, они истребляют на своих пирах скот и вино, принадлежащие Одиссею). Народ собирается, но при первой же попытке обуздать их женихи приказывают итакийцам разойтись но домам, н народ послушно выполняет их приказ. Авторитет народного собрания стоит здесь еще ниже, чем в сцене с Терситом. В наиболее драматичных и напряженных сценах «Илиады» и «Одиссеи» народ остается пассивным и безмолвным свидетелем бурных столкновений между главными действующими лицами поэм (такова, например, «сцена ссоры царей» в I песне «Илиады»). Лишь в немногих эпизодах более поздней «Одиссеи» народ предстает перед нами как грозная карающая сила, с яростью обрушивающая свой гнев на преступившего его волю индивида. Так, итакийцы собираются расправиться с Одиссеем, чтобы отомстить ему за истребление женихов, составляющих

[346]

цвет юношества Итаки. Однако в критических ситуациях такого рода народ обычно действует не самостоятельно, а повинуясь подстрекательству кого-нибудь из аристократов, стремящегося разделаться со своими врагами. В только что упомянутой сцене из «Одиссеи» в роли подстрекателя выступает отец погибшего предводителя женихов Антиноя, Евпейт, которого Одиссей в свое время спас от озверевшей толпы граждан Итаки, порывавшейся разграбить его дом и убить его самого за преступление, совершенное им против общины. Народное собрание, таким образом, нередко превращалось в арену, которую враждующие группировки знати использовали для того, чтобы сводить счеты со своими противниками. Каждая из них старалась привлечь народ на свою сторону и выдать свою волю за волю всей общины.

Учитывая все эти факты, приходится признать, что политическая организация гомеровского общества была очень далека от подлинной демократии. Реальная власть сосредоточивалась в то время в руках наиболее могущественных и влиятельных представителей родовой знати, которых Гомер называет басилеями. В произведениях более поздних греческих авторов слово «басилей» обозначает обычно царя, например персидского или македонского. Внешне гомеровские басилеи действительно напоминают царей. В толпе басилея можно было узнать по знакам царского достоинства: скипетру и пурпурной одежде. «Скипетродержцы» — обычный эпитет, используемый поэтом для характеристики басилеев. Они именуются также «зевсорожденными» или «вскормленными Зевсом», что должно указывать на особую благосклонность, которую проявляет к ним верховный олимпиец. Басилеям принадлежит исключительное право хранить и толковать законы, внушенные им, как думает поэт, опять-таки самим Зевсом. «Славою светлый Атрид 7,повелитель мужей Агамемнон,— обращается к Агамемнону Нестор,— многих пародов ты царь, и тебе вручил олимпиец скиптр и законы, да суд и совет произносишь народу». На войне басилеи становились во главе ополчения и должны были первыми бросаться в битву, показывая пример храбрости и отваги рядовым ратникам. Во время больших общенародных празднеств басилей совершал жертвоприношения богам и молил их о благе и процветании для всей общины. За все это парод обязан был чтить «царей» дарами: почетной долей вина и мяса на пиру, лучшим и самым обширным наделом при переделе общинной земли и т. д. Формально «дары» считались добровольным пожалованием или почестью, которую басилей получал от народа в награду за свою воинскую доблесть (или за справедливость, проявленную им в суде). Однако на практике этот старинный обычай нередко давал в руки «царей» удобный предлог для ли-

______

7. Т. е. сын царя Атрея.

[347]

хоимства и вымогательства, так сказать, «на законном основании». Таким «царем — пожирателем народа» представлен в первых песнях «Илиады» Агамемнон.

При всем могуществе и богатстве басилеев их власть не может считаться царской властью в собственном значении этого слова. Поэтому обычная в русских переводах Гомера замена греческого «басилей» русским «царь» может быть принята лишь условно. В понимании Маркса и Энгельса  8, которые присоединяются в этом вопросе к мнению знаменитого американского этнографа Л. Г. Моргана, басилей был вождем племени или рода. Это предположение позволяет объяснить одно весьма странное на первый взгляд обстоятельство. Давно уже замечено, что в каждом гомеровском полисе было несколько или даже много лиц, носивших титул басилея и, очевидно, пользовавшихся связанными с ним привилегиями. Так, сказочным островом феаков, куда Одиссей попадает во время своих скитаний, правят тринадцать «славных басилеев». Один из них, Алкнпой, радушно принимает скитальца в своем доме и помогает ему вернуться на родину. Можпо предположить, что каждый басилей возглавлял одну из тринадцати фил или фратрий, составлявших в совокупности феакийский демос. В Афинах еще п в гораздо более поздние времена было четыре так называемых «филобасилея» в соответствии с числом древних родовых фил (племен), на которые делился афинский народ.

В пределах своей филы или фратрии басилей выполнял главным образом жреческие функции, заведуя родовыми культами (у каждого родового союза был в те времена свой особый бог-покровитель). Все же вместе басилеи составляли какое-то подобие правящей коллегии или совета и сообща решали все насущные вопросы управления, прежде чем представить их на окончательное утверждение в народное собрание (эта последняя формальность соблюдалась далеко не всегда). Время от времени все басилеи общины собирались па городской площади (агора) и там в присутствии всего народа разбирали судебные тяжбы, как это показано в уже упоминавшейся сцене суда, изображенной па щите Ахилла 9. Во время войны один (иногда два) из басилеев избирался на народном собрании на должность военачальника и возглавлял ополчение общины. В походе и в сражении басилей-военачальник пользовался очень широкой властью, включавшей даже право жизни и смерти по отношению к трусам и ослушникам, но по окончании похода он обычно слагал свои полномочия. Бывали случаи, когда военачальник,

_______

8. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства.— Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинении. Изд. 2-е. Т. 21, с. 105 и сл., где Ф. Энгельс приводит точку зрения К. Маркса.

9. Судьи в этом эпизоде названы «старцами» (гёронтес). Но этот термин обычно используется в эпосе как синоним к термину басилеи.

[348]

прославившийся подвигами и к тому же выделявшийся среди других басилеев богатством и знатностью рода, добивался продления своих полномочий. Если же к его военным функциям присоединялись также функции верховного жреца и главного судьи, такой человек становился «царем», т. е. фактически главой общины. Такое положение занимают, например, Алкиной среди феакийских басилеев, Одиссей среди других басилеев Итаки, Агамемнон среди предводителей ахейского войска. Положение верховного басилея, однако, было очень непрочным. Лишь немногим из них удавалось закрепить за собой власть на длительное время, а тем более передать ее своим детям. Обычно этому препятствовали соперничество и враждебные происки других басилеев, ревниво следивших за каждым шагом правителя и стремившихся во что бы то ни стало не допустить его чрезмерного усиления.

Типичной для политических отношений гомеровской эпохи может считаться ситуация, сложившаяся за время отсутствия Одиссея па его родном острове Итака. Власть па острове захватили женихи супруги Одиссея — Пенелопы. Тот из них, которому удастся сломить ее упорство, станет и преемником пропавшего без вести Одиссея. У Одиссея есть сын, уже взрослый юноша Телемах. Казалось бы, он-то как законный наследник своего отца и должен занять освободившийся «царский трон». Телемах, однако, не выказывает никаких претензий на престол. Правда, беседуя с женихами, он признает, что вообще «царем быть не худо», так как «богатство в царевом доме скопляется скоро и сам он в чести у народа». За этими словами следует, однако, странная оговорка: «Но меж ахейцами волнообъятой Итаки найдется много достойнейших власти и старых и юных (в подлиннике сказано «много басилеев, молодых и старых»); меж ними вы изберите, когда уж не стало царя Одиссея. В доме ж своем я один повелитель; здесь мне подобает власть над рабами, для нас Одиссеем добытыми в битвах». Создается впечатление, что Телемах гораздо больше дорожит своим имуществом, чем «царской» властью и связанными с нею почестями. Характерно также, что ни Телемах, ни сам Одиссей нигде не обвиняют женихов в узурпации, незаконном захвате власти, измене «главе государства» и тому подобных преступлениях. Обращаясь к женихам с краткой обвинительной речью перед тем, как начать их избиение, Одиссей ставит им в вину лишь разграбление его имущества, насилие над рабынями н попытки принудить к незаконному браку его жену, ни словом не упоминая об оскорблении его «царского сана» и покушении па его власть. Очевидно, узурпация «царской власти» не считалась в то время преступлением, так как не было никаких норм или законов, определявших порядок наследования престола. На практике «царем» мог стать любой из племенных или родовых вождей (басилеев) или даже просто богатый и знатный человек, располагавший достаточным числом приверженцев в народном

[349]

собрании. С их помощью он мог добиться признания народом 10. Впрочем, сам акт провозглашения нового «царя» в народном собрании не давал ему прочных гарантий власти. Спустя короткое время народ мог «предумать» и передать «престол» другому претенденту (в действительности решение этого вопроса зависело, конечно, не от воли народа, а от сложившегося в данный момент соотношения сил между враждующими группировками знати). Таким образом, как сложившийся и прочно укоренившийся политический институт монархия в это время еще не существовала 11.

Гомеровский период занимает особое место в греческой истории  . Классовое общество и государство, уже существовавшие в Греции во времена расцвета микенской цивилизации, теперь зарождаются здесь снова, но уже в иных масштабах и формах. Во многом это было время упадка и культурного застоя. Но вместе с тем это было и время накопления сил перед новым стремительным подъемом. При внешней видимости покоя и неподвижности в недрах греческого общества происходит в этот период упорная борьба нового со старым, идет интенсивная ломка традиционных норм и обычаев родового строя и не менее интенсивный процесс образования классов и государства. Огромное значение для последующего развития греческого общества имело происшедшее в течение гомеровского периода коренное обновление его технической базы, что нашло свое отражение прежде всего в широком распространении железа и его внедрении в производство. Все эти важные сдвиги подготовили переход греческих полисов на совершенно новый путь исторического развития, вступив па который они смогли в течение трех или четырех ближайших столетий достигнуть еще невиданных в истории человечества высот культурного и социального прогресса, оставив далеко позади всех своих соседей как на Востоке, так н на Западе.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­___________

10. Утверждение нового «царя» в его должности обычно принимало форму договора, который претендент заключал с народом, обещая соблюдать законность и не выходить за рамки установленного обычаем круга полномочий. Такие договоры заключались еще и в позднейшее время в Спарте и в некоторых других греческих государствах.

11. Лишь в некоторых греческих полисах, в том числе в Спарте, сложились царские династии с твердо установленным порядком наследования престола, хотя и здесь царская власть была сильно ограничена законом. В большинстве же городов-государств сама должность «царя общины» была упразднена еще в древнейшее время (в IX или VIII век до н. э.) и уступила место ежегодно переизбираемым архонтам и другим должностным лицам.

[348]

Цитируется по изд.: Ю. В. Андреев. Греция в XI-IX веках до н. э. по данным гомеровского эпоса. //  История древнего мира. Ранняя древность. Под. ред. И.М. Дьяконова, В.Д. Нероновой, И.С. Свенцинской. М., 1989, с. 332-350.