Западная Монголия в XV – 1-й половине XVI века: общее описание

История ойратов содержит много еще не решенных наукой загадок. К их числу относятся такие вопросы, как этимология и значение термина «ойрат»; связь между этим термином и часто встречающимся в источниках понятием «дэрбэн-ойрат»; означает ли последнее «Союз четырех ойратов», и если означает, то когда этот союз сложился, какие причины вызвали его к жизни, каковы были его состав и цели; что явилось причиной длительной междоусобной борьбы восточных монголов и ойратов; чем объясняются начавшееся в середине XV века падение военной и политической активности ойратов и их новая активизация во второй половине XVI века. Перечисленные вопросы обсуждаются в исторической литературе около полутора веков, но убедительного ответа на них не дано по сей день.

Большинство русских я зарубежных монголоведов разделяли мнение, высказанное в начале XIX веке А. Ремюза и И. Я. Шмидтом, что термин «ойрат» имеет в своей основе монгольское слово «ойра» (oyir-a) — «близко» и что его, следовательно, надо понимать как выражение «близкий», «союзник». Будучи присоединено к другому монгольскому слову — «дэрбэн» (dörben), означающему «четыре», оно образует термин «дэрбэн-ойрат», т. е. «Союз четырех ойратов».

Придерживаясь этой точки зрения, ее сторонники видели свою задачу в том, чтобы выяснить время и причины образования «Союза четырех ойратов», определить состав его участников и проследить его историю.

Далеко не все ученые были согласны с этой концепцией. Первым выступил против нее Доржи Банзаров. Он утверждал, что словно «ойрат» происходит не от «ойра», а составлено из слов «ой-арат», которые соответствуют термину оин ирген, т. е. «лесной народ», данному Рашид-ад-Динам [28, с. 26].

Исследователь истории Кунунора В. Успенский пошел еще дальше. Он был убежден в том, что слово, «дэрбэн» в формуле «дэрбэн-ойрат» не означает «четыре», а является названием племени, много раз упоминаемого Рашид-ад-Дином [147, с. 140—141]. Точку зрения В. Успенского активно поддержал Г. Грум-Гржимайло, видевший в ойратах и дэрбэнах особые монгольские племена, игравшие заметную роль в исторических событиях XIII века 1. Г. И. Рамстедт, в свою очередь, допускал, что термин «ойрат» вообще не содержит реального смыслового значения, и на этом основании отказывался от попыток дать его перевод [133. с. 549— 550].

Вопрос о происхождении и значении термина «ойрат» остается открытым до настоящего времени. Со своей стороны, мы можем лишь сказать, что теория, согласно которой «ойрат» означает «союзник», а «дэрбэн-ойрат» — «Союз четырех ойратов», не находит подтверждения, как это мы покажем ниже, в реальных исторических фактах.

Большинство сторонников этой теории считали, что союз ойратов сложился непосредственно вслед за свержением Юаньской династии и изгнанием монгольских завоевателей из Китая, т. е. в конце XIV века. Этой точки зрения придерживался и Н. Бичурин, по мнению которого в Джунгарии в конце XIV века кочевали три крупных ойратских поколения — «чорос», «хошоут» и «торгоут» 2. Они образовали союз и поставили во главе его представителя поколения чорос Махмуда [77, с. 47]. В дальнейшем, когда из поколения чорос выделились дэрбэты, ойратский союз стал четырехчленным, в его составе было уже не три, а четыре поколения; именно с этого времени, т. е. с середины XV века, союз стал называться «дэрбэн-ойрат» [77, с. 2].

В. Баргольд тоже считал, что ойратский союз сложился в конце XIV века, но «в отличие от Н. Бичурина он видел в этом союзе с самого начала не трех, а четырех участников — чорос, хошоут, торгоут и хойт [34, с. 72]. С мнением В. Бартольда был согласен В. Рязановский, но в отличие от него и от Н. Бичурина он рассматривал ойратский союз не как объединение поколений, а как союз племен чорос, хошоут, торгоут и других [136, с. 39]. К. Костенков, долгие годы проживший на Волге среди калмыков и изучавший их историческое прошлое, также относил образование ойратского союза к концу XIV века, но иначе представлял себе его состав и участников; он полагал, что вначале в союз входили племена чорос, хойт и хошоут, к которым в дальнейшем присоединились торгоуты, в результате чего и оформился «Союз четырех ойратов» — «дэрбэн-ойрат» [93, с. 2]. Академик С. Козин в отличие от всех упомянутых выше ученых предполагал, что ойратский союз существовал уже во времена Чингисхана как «четырехъединый каганат» и в таком именно виде он вошел в состав чингисовой империи [90, с. 3]. Английский монголовед Г. Ховорс также считал, что «дэрбэн-ойраты» представляли собой объединение, конфедерацию четырех союзников, возникшую в эпоху средних веков, и термин «дэрбэн-ойраты» аналогичен термину «союзники», который употреблялся применительно к англичанам и французам во время Крымской войны [165, с. 558].

Как видим, названные нами ученые не расходились в понимании значения слов «дэрбэн-ойрат»; все они признавали реально существовавшим «Союз четырех ойратов». Однако они придерживались различных точек зрения при определении состава союза, а также в вопросе о социально-экономической природе его участников. По мнению одних, чорос, хошоут, торгоут были феодальными владениями, тогда как другие видели в них различные монгольские племенные группы — этнонимы.

Иначе представляли себе раннюю историю ойратов Д. Банзаров, В. Успенский, Э. Бретшнейдер, Г. Грум-Гржимайло. По мнению Доржи Банзарова, название «дэрбэн-ойрат» появилось во времена Чингисхана, когда все население Монголии было разбито на тумены, причем ойраты составили четыре таких тумена. Опираясь на этот бесспорный исторический факт, Д. Банзаров считал, что название «дэрбэн-ойрат» означает не что иное, как «четыре ойратских тумена». Он писал: «Поэтому-то монголы вместо Дурбэн-ойрат говорят еще Дурбэн, Дурбэн тумен и Дурбэн тумен-ойрат... Вот где начало Четырех ойратов, а не в формальном составлении настоящего четверного союза» [28, с. 25].

В. Успенский, ознакомившись с рядом китайских источников и исторических сочинений, установил, что в них содержится немало противоречий и расхождений. По одним данным, ойраты в начале правления Минской династии разделялись на четыре рода или отдела — хошоутов, джунгаров, дэрбэтов и торгоутов, каждый из которых возглавлялся своим ханом. Существовал еще небольшой род хойтов, выделившийся из состава дэрбэтов [147, с. 127—128]. В XVII веке, когда торгоуты откочевали в Россию, их место заняли хойты, вошедшие в «Союз четырех ойратов». Таким образом, по данным этих китайских источников, в состав ойратского союза входили с конца XIV и до начала XVII века хошоуты, джунгары, дэрбэты и торгоуты, с начала XVII века и до конца существования Джунгарского ханства — хошоуты, чжунгары, дэрбэты и хойты, а с конца XVIII века, когда в Синьцзян (провинция, образованная на территории бывшего Джунтарского ханства) вернулись с Волги торгоуты, ойратов оказалось уже шесть — хошоуты, хойты, чоросы, дэрбэты, торгоуты и элюты.

По данным других китайских авторов, ойраты лишь в начале правления Минской династии обосновались на территории Джунгарии, тогда как некоторая их часть осела к северу от Великой стены, между районами Гуйхуачена и Орлоса.

В. Успенский с полным основанием отмечал наличие ошибок и противоречий в указанных источниках и сочинениях: толкуя понятие «дэрбэн-ойрат» как объединение четырех ойратских отделов или родов, они в то же время называют то три, то шесть таких родов и отделов. К тому же они рассматривают слово «джунгар» как имя одного из ойратских отделов, что противоречит фактам. Слово «джунгар» никогда не было этнонимом, оно во все времена означало левую сторону, левую руку. Этим словом называли левое крыло войск Чингисхана; в дальнейшем каждое монгольское владение имело свой «джунгар», свою «левую руку».

Э. Бретшнейдер, как и В. Успенский, отвергал в принципе идею о «Союзе четырех ойратов», сложившемся якобы в конце XIV века. В своих рассуждениях он исходил главным образом из сведений, содержащихся в «Мин ши», согласно которым ойраты в Джунгарии после изгнания монгольских завоевателей из Китая представляли собой единый народ [158, с. 161], коим управлял один из юаньских полководцев — Мункэ-Тэмур. Только после смерти Мункэ-Тэмура ойраты разделились на три племени. Во главе одного оказался Махаму, во главе другого — Тайпин, во главе третьего — Бату-Болот. Все они поддерживали отношения с Минской династией как самостоятельные правители.

Г. Грум-Гржимайло, сопоставляя данные литературы и источников о составе ойратского союза и о времени его образования, подчеркивал чрезвычайный разнобой в трактовке этих вопросов. Выше мы уже указывали, что, по мнению Г. Грум-Гржимайло, союз ойратов с дэрбэмами сложился еще во времена Чингисхана. Он отождествлял дэрбэнов с дэрбэтами и на этом основании утверждал, что в ойратском союзе, длившемся до середины XVI века, когда из дэрбэнского (дэрбэтского) дома выделилось левое крыло, закрепившее за собой наименование джунгар, установилась дэрбэтская гегемония [65, т. 2, с. 566]. Время присоединения к дэрбэн-ойратскому союзу хошоутов, торгоутов, хойтов и др. Г. Грум-Гржимайло считал неустановленным, но предполагал, что это произошло в период обострения борьбы против восточных монголов, когда во главе союза стоила дэрбэн-ойратская княжеская фамилия. Хойты и чоросы, по мнению Г. Грум-Гржимайло, имеют общее происхождение с дэрбэнами (дэрбэтами). Выделившись, они образовали самостоятельные поколения.

Особое внимание этим вопросам уделял П. Паллас. Он утверждал, что монголы как единый народ делились на две главные ветви — собственно монголов и дэрбэн-ойратов, а последние «паки разделились на четыре поколения: Облёт, Хойт, Тиммур и Бага-Бират именуемые. Из оных Оёлёт есть та отрасль, которая в западной Асии и Европе под именем калмык известна... Оёлёт, или калмыки... разделяются, по крайней мере со времени разрушения монгольской монархии, как многочисленный народ на четыре главные отрасли, именуемые Хошот, Дербет, Зоонгар и Торгот. которые по отделении их от монголов под властью разных князей состояли» [114, с. 68—70].

Как видим, вопрос о составе ойратского союза и времени его образования всегда был неясен и запутан.

Меньше разногласий среди историков вызывал вопрос о причинах образования ойратского союза и его целях. Все исследователи, как правило, видели эти причины в стремлении объединить силы ойратов для борьбы против восточных монголов, для установления господства над всей Монголией, для восстановления империи чингисидов. Н. Бичурин, например, не сомневался в том, что главными причинами образования ойратского союза в составе сначала трех, а затем четырех поколений были соперничество с восточными монголами и невозможность для этих поколений порознь добиться успеха. Объединившись в союз и выдвинув талантливых правителей в лице Тогона (1418—1440) и Эсена (1440— 1455, по другим данным, 1456) — выходцев из дома Чорос, ойраты одолели своих соперников и оказались во главе всех монголов. Однако со смертью Эсена прошло и могущество ойратов, закончился хотя и краткий, но блистательный период их истории [77, с. 16—21].

Доржи Банзаров тоже считал, что «ненависть» к восточным монголам была главным стимулом объединения ойратов в союз [28, с. 23]. Этой же точки зрения придерживался и Г. Рамстедт, который писал, что со времени ослабления монгольской власти, особенно после свержения Юаньской династии, «имя ойрат делается все более и более известным; ойраты, или дорбон-ойраты («четыре ойрата»), выступают в виде врагов восточных монголов, стремления их направлены на добывание самостоятельности и независимости от „сорока" монголов» [133, с. 548].

С. Козин утверждал, что ойраты считали себя связанными с империей Чингисхана и его преемников лишь династийными узами как члены федерации, созданной чингисидами. Поэтому после изгнания потомков Чингисхана из Китая ойраты перестали признавать главенство восточно-монгольских правителей. Они создают не только вполне суверенное государство, но и претендуют на главенство среди монгольских племен и народов [90, с. 5].

В. Успенский и Э. Бретшнейдер, как мы уже говорили, отклоняли в принципе идею об ойратском союзе и поэтому не задумывались над вопросом о причинах его образования.

Что касается Г. Грум-Гржимайло, то он стремился выяснить не причины образования этого союза в конце XIV века, ибо союз дэрбэнов и ойратов существовал, по его мнению, еще при жизни Чингисхана, а то новое, что внесла в союз изменившаяся обстановка, которая сложилась в Монголии после изгнания монгольских завоевателей из Китая. Важнейшей особенностью этой обстановки было, по его мнению, обострение борьбы между восточными и западными монголами, вдохнувшее новую жизнь в ойратский союз, привлекшее в его ряды новых членов и укрепившее связывавшие их узы [65, т. 2, с. 569].

Таким образом, резкое обострение борьбы между восточными и западными монголами признается всеми без исключения исследователями как факт большого значения, имевший серьезные последствия в истории страны. Но каковы же причины этой борьбы, во имя чего она велась? Вот вопросы, на которые должна была дать ответ историческая наука. Что же говорили об этом представители старой, домарксистской историографии?

Все они, начиная с П. Палласа и кончая А. Позднеевым, безуспешно пытались объяснить борьбу между восточными и западными монголами спецификой «природы» кочевых обществ, в силу которой кочевники якобы не могут существовать без грабительских войн и вторжений в земли соседей. Большинство сторонников этой концепции видели в борьбе ойратов против их восточных собратьев только стремление к установлению ойратского господства над всей Монголией с единственной целью подготовить новое общее наступление на Китай и восстановить империю чингисидов под своей властью [114, с. 73; 77, с. 32, 63; 89, с. 134; 93, с 36—37; 121, с. 103; 126, с. 20; 132, с. 73—76; 50, с. 76, 97).

Несколько иначе объяснял эту борьбу В. Успенский. Он считал, что в ее основе лежали противоречия между ойратами, представлявшими интересы старой степной аристократии, сохранявшими традиции предков, и окитаившимися восточными монголами, отрекавшимися от этих традиций [147, с. 146—147].

Следует отметить, что и в советской исторической литературе появлялись произведения, «продолжавшие, а иногда и развивавшие традиции старой, домарксистской школы. Авторы этих произведений, как и их далекие предшественники, вместо того чтобы искать причины монголо-ойратской борьбы в особенностях конкретно-исторической обстановки и политике господствующего класса как восточных монголов, так и ойратов, видели эти причины в особенностях природы и психологии кочевников [41; 90].

По-своему объяснял причины монголо-ойратской борьбы Б. Владимирцов, внесший огромный вклад в изучение истории монгольского народа. Основной движущей силой монгольской истории XV и первой половины XVI века была, по его млению, борьба двух слоев монгольской аристократии. На одной стороне выступали прямые потомки Чингисхана, так называемые «тайджи», на другой — служилая знать, темники, тысячники, сотники и другие сановники — выходцы из среды степной аристократии. В этой борьбе восточномонгольские феодалы выступали как представители чингисидов, тайджи, а ойратские феодалы представляли интересы служилой знати, так называемых «сайтов» [55, с. 147—148]. Но и это объяснение, как нам кажется, не является полным и исчерпывающим, хотя и представляет собой значительный шаг вперед по сравнению с идеалистическими построениями предшественников Б. Владимирцова.

Такова разноголосица, охватывающая обширный круг важных вопросов ранней истории ойратов. Чтобы установить истину, обратимся к источникам.

«Алтай Тобчи», первая дошедшая до нас летопись послеюаньского периода, рассказывает, что однажды приближенный Эльбек-хана (1392—1399), ойратский сановник Хутхай-Тафу, сопровождал хана на охоте. Хутхай-Тафу обратил внимание хана на Ульдзейту-Гоа, жену его сына Харгацуг-Тугуренг-Тэмур-хунтай-джи, которая «белее снега, а ее ланиты — как кровь на белом снегу». Вскоре хан, плененный красотой невестки, убил своего сына, а ее взял в жены. Хутхай-Тафу рассчитывал получить от Эльбек-хана соответствующее вознаграждение, почетный титул и должность. Но спустя некоторое время Хутхай-Тафу пал жертвой молодой ханши, инсценировавшей попытку Хутхай-Тафу изнасиловать ее. Разгневанный Эльбек-хан убил Хутхая. Ульдзейту-Гоа вскоре призналась хану в содеянном. Эльбек-хан, убедившись в невиновности убитого и чувствуя раскаяние, призвал сыновей Хутхай-Тафу — Батулу-чинсанга «и Угэчи-хашига — и назначил их правителями четырех ойратских туменов. Но они «на шестом году царствования Эльбек-хана убили его, взяли четыре тумена ойратов и, отделившись, сделались непримиримыми врагами. Таким образом власть монголов перешла к ойратам» [9, с. 55—57; 156, с. 69—71].

«Шара Туджи» и «Эрдэнийн Тобчи» в общем подтверждают сведения, изложенные в «Алтай Тобчи». «Шара Туджи» опускает некоторые подробности, а «Эрдэнийн Тобчи» называет Хутхай- Тафу тысячником, вкладывает в уста Эльбек-хана обещание наградить Хутхай-Тафу за оказанную хану услугу, пожаловать ему титул чинсанга, а также назначить правителем всех ойратов (см. [172, с. 120]). Наряду с этими новыми данными «Эрдэнийн Тобчи» в одном случае называет мужа Ульдзейту-Гоа, Харгацуг-Тугуренг-Тэмур-хунтайджи, не сыном, а младшим братом Эльбек-хана. В другом случае «Эрдэнийн Тобчи», так же как и «Шара Туджи», уточняет сообщение «Алтай Тобчи», указывая, что Эльбек-хан после убийства Хутхай-Тафу призвал не обоих сыновей последнего, а одного Батулу, которому пожаловал титул чинсанга, дал ему в жены свою дочь Самор Гунджи и назначил его правителем всех ойратских туменов. «Шара Туджи» при этом прямо указывает, что Хутхай-Тафу происходил из рода Чорос. Во всем остальном сведения трех монгольских источников совпадают.

Это дает основание считать твердо установленным следующее. В послеюаньский период ойратские деятели впервые упоминаются в годы правления Эльбек-хана, правнука последнего юаньского императора Тогон-Тэмура, т. е. спустя четверть века после изгнания монгольских завоевателей из Китая. В течение всего этого времени, а возможно, и раньше, в период пребывания Юаней у власти, ойратская знать поддерживала тесное и разностороннее сотрудничество с восточномонгольской знатью, в частности с потомками юаньских императоров, к которым ойратские феодалы относились как вассалы к своим сюзеренам. Первым открытым выступлением ойратских феодалов против восточномонгольских явилось убийство Эльбек-хана в 1399 году, через шесть лет после смерти ойратского тысячника Хутхай-Тафу, после чего ойраты вышли из-под власти всемонгольского хана. В этот период, как единодушно отмечают монгольские источники, ойраты не знали иного разделения, кроме общепринятого в тогдашней Монголии, деления на тумены, тысячи и т. д. Они представляли собой этнически и политически единое целое, население одного объединенного феодального владения, во главе которого стояли единовластные правители и иногда соправители, так называемые джинонги.

Основательность этих выводов подтверждается еще и тем, что неизвестные авторы «Алтай Тобчи» и «Шара Туджи», будучи, несомненно, выходцами из восточномонгольской знати, не могли быть проойратски настроенными. Тем более не мог быть ойратофилом Саган-Сэцэн, автор «Эрдэнийн Тобчи», крупный феодал, владетельвый князь Ордоса. Все это дает основание с доверием отнестись к их сообщениям.

Отметим, что и официальная история Минской династии «Мни ши» подтверждает некоторые приведенные выше важные сведения монгольских источников. Так, по данным «Мин ши», один из юаньских военачальников, Мункэ-Тэмур, еще до свержения Юаней (или вскоре после этого) объявил себя правителем ойратов и оставался им до своей смерти, после чего его владение разделилось на три части. Каждой из них управлял отдельный правитель: Махаму, Тайпин и Багу-Бают. «Мин ши» говорит, что эти правители были первыми из монгольских князей, искавшими мира с Китаем и направившими с этой целью в Пекин послов с дарами.

В 1409 г. китайский император Чжу Ди пожаловал трем ойратским правителям почетные титулы. Послы из Джунгарии в Китай направлялись один за другим. Эти мирные и дружественные отношения прервались и уступили место вооруженным вторжениям ойратов в китайские пределы лишь после того, как ойраты подчинили себе всю Монголию [126, с. 31—35; 158, с. 161]. Летопись Минской династии подтверждает, следовательно, сообщения монгольских источников, что первым ойратским правителем был военачальник, находившийся на службе у потомков юаньских императоров, что при нем ойраты были объединены в одном феодальном владении, которое разделилось лишь после его смерти, что борьба ойратов против восточных монголов началась далеко не сразу после свержения Юаньской династии.

Отказавшись подчиняться общемонгольским ханам, ойраты прочно обосновались на западе Монголии и с начала XV века стали проводить самостоятельную внешнюю политику. Монгольские источники ничего не говорят об этом, но данные «Мин ши» свидетельствуют, что ойратские правители в этот период стремились установить добрососедские отношения с Минской династией. Такая политика диктовалась общей внутренней и внешней обстановкой в Западной Монголии. Традиционные торговые связи Монголии с Китаем были прерваны после изгнания монгольских завоевателей и начала военных действий между Минской династией и монгольскими ханами. Восстановление торговли с Китаем было жизненной необходимостью для ойратских правителей. Добиться этой цели они могли либо мирным, либо военным путем. Ойраты предпочли решить задачу мирно. Следует при этом отметить, что для ойратских князей военный путь решения задачи был в начале XV века затруднен развернувшейся на западных рубежах их владений борьбой против могулистанских ханов, с конца XIV века укрепившиеся в Восточном Туркестане, в районах между реки Или, Болором и Куньлунем. «Мин ши» содержит многочисленные упоминания об ойратских посольствах, прибывших ко двору минского императора. Не приходится сомневаться, что эти посольства были не только и, пожалуй, не столько дипломатическими миссиями, сколько купеческими караванами. Забегая вперед, скажем, что так было не только в начале XV века, но и позже, вплоть до XVIII века. Посылка караванов свидетельствовала об объективно-экономической заинтересованности ойратов, так же как и восточных монголов и всех вообще кочевых скотоводческих народов, в налаженном торговом обмене с их оседлыми земледельческими соседями.

В это время владения ойратских феодалов располагались на сравнительно небольшой территории, ограниченной западными склонами Хангайских гор на востоке, песками Гоби на юге, Могулистаном на западе, верховьями Иртыша и Енисея на севере. Таким образом, ойратские владения оказались со всех сторон окруженными кочевыми скотоводческими ханствами и княжествами, широкой полосой отделившими их от оседлых земледельческих стран и народов.

В этих условиях Китай действительно был единственно возможным рынком сбыта излишков скотоводческой продукции ойратов и источником снабжения продуктами земледелия и ремесленного производства. Мирный торговый обмен с Китаем облегчался еще и тем, что минские императоры, как свидетельствует «Мин ши», в начале XV века стремились заручиться поддержкой ойратских правителей в связи с борьбой за престол, начавшейся после смерти Чжу Юаньчжана (1399 г.), и пытались использовать ойратов для борьбы против восточномонгольских ханов, представлявших в это время главную опасность для молодой Минской династии.

На западе, как мы видели, дорогу к рынкам оседлых земледельческих народов Средней Азии преграждали ойратам земли Могулистана.

Вооруженная борьба ойратских феодалов против Могулистана, безусловно, началась раньше, чем борьба против Китая. Тюркоязычные источники сообщают, что нападения ойратов на Могулистан происходили еще в конце XIV века, но тогда они успеха, по-видимому, не имели, ибо в то время правитель Могулистана Туглук-Тимур-хан полностью овладел всей территорией от Или до Болора и Куньлуня. Правда, в 1408 году ойраты заняли Бешбалык, но это не привело к окончанию могулистано-ойратской борьбы, которая тянулась с переменным успехом в течение всего XV и начала XVI века. [34, с. 72]. Экономической основой вооруженных конфликтов между ойратскими и могулистанскими феодалами являлась борьба за торговые пути, за выход к рынкам сбыта и источникам снабжения ойратов. При этом играли роль и такие факторы, как стремление феодалов обеих сторон расширить сферу феодальной эксплуатации путем увеличения подвластной им территории и числа подданных, захватить военную добычу и т. д. Монгольские, китайские, тюркоязычные, а с начала XVII века и русские источники содержат множество данных, свидетельствующих о том большом значении, которое имели эти факторы в военной истории монголов в послеюаньсюнй период, в междоусобной борьбе феодалов, нападавших на пограничные районы Китая, России и т. д. Но факты тем не менее убедительно свидетельствуют, что главную роль во внешней политике монгольских феодалов играла борьба за пути к рынкам сбыта и источникам снабжения, за возможность бесперебойного обмена между кочевниками-скотоводами и оседлыми земледельцами и ремесленниками.

В годы правления Вэйс (Увэйс)-хана (1418—1429) между ойратами и Могулистаном шла непрерывная вооруженная борьба. В 1422 году Вэйс-хан занял Турфанский оазис, расположенный к югу от ойратских кочевий, и перенес в город Турфан столицу Могулистана. Интересно отметить, что в том же году ойраты напали на Хами. Не исключено, что это было не случайным совпадением, а отражало борьбу за господство над торговыми путями между ойратскими и могулистанскими феодалами. В. Бартольд, ссылаясь на «Тарих-и-Рашиди», сообщает, что за годы своего правления Вэйс-хан дал 61 сражение ойратам, победив лишь однажды. В 1425 году в Могулистан вторгся с севера Улугбек, внук знаменитого Тимура, располагавшийся со своей армией в зимние месяцы в горах Юлдуза, в непосредственном соседстве с южными и западными рубежами ойратских кочевий [34, с. 73].

Каковы были в рассматриваемое время отношения ойратских правителей с их ближайшими соседями — восточномонгольскими ханами и князьями?

Известные мам монгольские источники, к сожалению, не богаты фактическими данными, на основавши которых можно было бы проследить ход событий в Восточной и Западной Монголии после убийства Эльбек-хана и развитие взаимоотношений между правителями обеих частей страны.

Автор «Алтай Тобчи» впервые упоминает об ойратах, лишь описывая годы правления Алая (1435—1449). «С давнишней ненавистью к ойратам,— говорится в «Алтай Тобчи», — Адай-хан собрал своих монголов и предпринял поход против них» [9, с. 58; 156, с. 71]. Перед сражением состоялся поединок двух богатырей — подданного Адай-хана, Шигустэй-багатур-нойона, и ойрата Гуйлинчи-багатура. Заслуживает внимания указание источника, что оба богатыря были давнишними друзьями, побратимами, задолго до сражения условившимися встретиться в поединке в случае войны ойратов с восточными «монголами. После поединка произошло сражение, закончившееся поражением ойратов, гибелью сына Хутхай-Тафу, Батулы-чинсанга, пленением его жены и сына Тогона. Заканчивая рассказ об этом сражении, «Алтай Тобчи» делает вывод: «Вот каким образом владычество ойратов перешло к монголам» [9, с. 59; 156, с. 72]. Вскоре, однако, Адай-хан по просьбе ставшей его женой матери Тогона отпустил знатного пленника с почетом на родину, дав ему в сопровождение двух специальных послов. «Лишь только Тогон-тайши прибыл, как собрались ойраты, утулеты, багатуты и хойхаты — дурбэн-тумен» [9, с. 61; 156, с. 73]. Вскоре Тогон-тайши убил Адай-хана. «Вот каким образом,— заключает „Алтай Тобчи",— власть над монголами была захвачена ойратами» [9, с. 63; 156, с. 74].

«Шара Туджи» несколько иначе излагает ход событий. Автор этого источника сообщает, что Батула-чинсанг был убит не в бою с восточными монголами, руководимыми Адай-ханом, а пал от руки своего брата Угэчи-хашиги в год смерти Дельбек-хана, т. е. в 1420 году. Сам Угэчи-хашига в том же году умер. Вскоре Адай-хан выступил против ойратов, среди которых начались усобицы, нанес им поражение, взял в плен сына Батула-чинсанга, Бахаму, и назвал его Тогоном. Через некоторое время Тогон освободился из плена и со своими дэрбэн-ойратами напал на Адай-хана и убил его [150, с. 62]. Описанный выше поединок «между восточномонгольским и ойратским богатырями, по сообщению «Шара Туджи», произошел не в это время, а значительно позже, при хане Дай-суне.

Что касается «Эрдэнийн Тобчи», то автор этой летописи почти полностью, иногда текстуально, воспроизводит рассказ «Шара Туджи». У него, однако, имеется интересное указание на тот факт, что Адай-хана связывала тесная дружба с двумя ойратскими юношами— Саймучином и Салмучином, которым Адай-хан оказывал исключительное доверие [172, с. 127].

Итак, три монгольских источника упоминают об ойратах лишь в связи с событиями 1425—1438 годов, когда между восточными монголами и ойратами произошло сражение, которому, как рассказывает «Алтай Тобчи», предшествовал поединок богатырей-побратимов. Это служит новым подтверждением того, что у восточных и западных монголов существовали тесные связи, о чем свидетельствует обычай побратимства. Следует отметить, что «Алтай Тобчи» здесь впервые называет ойратские тумены (ойрат, огулет, багатут и хойхат — по тексту Гомбоева и только багатут — по тексту Боудэна). Переход власти от ойратов к восточным монголам и обратно автор «Алтай Тобчи» связывает непосредственно с исходом тех или иных сражений между ними.

Сведения «Мин ши» о событиях первой четверти XV века в одних случаях уточняют и дополняют данные монгольских источников, в других — расходятся с ними. Согласно «Мин ши», в 1400 году власть в Восточной Монголии была в руках Гун-Тэмура, старшего сына Эльбек-хана. В 1402 году Гун-Тэмура сменил Гуйличи, царствовавший до 1408 года, затем ханом стал Бэнь-я-ши-ли. Вооруженные столкновения между ойратами (которые именно в это время впервые упоминаются в «Мин ши») и восточными монголами начались еще при хане Гуйличи, т. е. в 1402—1408 годы. В 1409 году император Чжу Ди наградил почетными титулами и ценными дарами трех ойратских правителей, уделив особое внимание Махаму. Вскоре ойраты совершили очередное нападение на восточных монголов, а в 1412 году убили Бэнь-я-ши-ли и возвели на престол Дельбек-хана. В 1413 году главный ойратский правитель Махаму, недовольный установлением мирных отношений между восточными монголами и Минской династией, начал военные действия против Китая, но в 1414 году потерпел поражение. Неудачно для ойратов закончились также бои с восточными монголами, начавшиеся вскоре после событий 1413—1414 годов. В этих условиях Махаму начал переговоры о мире, направив в Пекин послов и дань. Переговоры затянулись. Тем временем Махаму умер. В 1418 году в Пекин прибыли послы, отправленные уже сыном Махаму — Тогоном. Тогон просил китайского императора пожаловать ему те почетные титулы, которых был удостоен его покойный отец. Пекин удовлетворил просьбу Тогона. До 1422 года он не тревожил китайские рубежи.

Нам представляется наиболее существенным расхождение «Мин ши» с данными монгольских источников о времени, когда началась вооруженная борьба ойратов с восточными монголами. «Мин ши» считает, что это «произошло в годы правления Гуйличи, т. е. в первом десятилетии XV века, а монгольские источники единодушно относят начало боев к третьему десятилетию XV века. Мы склонны думать, что в этом вопросе монгольские источники ближе к истине. Трудно представить, чтобы авторы трех монгольских летописей, выходцы из среды восточномонгольской знати, ни словом не обмолвились о многочисленных сражениях, происходивших между их предками и ойратами в течение почти двух десятилетий, если бы эти сражения действительно имели место. Следует отметить и то, что Минская династия встретилась с ойратами лишь после смерти Эльбек-хана, т. е. не ранее начала первого десятилетия XV века. Более чем вероятно, что ее первые сведения об ойратах были неточными.

Очередное упоминание об ойратах мы находим в «Алтай Тобчи», когда речь идет о правлении Дайсун-хана, пришедшего к власти после смерти Адай-хана. «Алтай Тобчи» повествует, что Дайсун-хан и его брат Накбарджи-джинонг условились с ойратами сойтись для битвы в местности Минган-хара. Когда восточные монголы прибыли в указанное место, то увидели, что ойраты уже ожидают их. Ойратское войско возглавлял сын Тогона — Эсен-тайджи. Ойраты напали на восточных монголов, но последние пожелали начать с ними переговоры о мире [9, с. 63; 156, с. 74]. Мир, видимо, был заключен, ибо автор «Алтая Тобчи» утверждает, что ойраты покинули поле сражения и последующие события развернулись уже после их ухода [9, с. 64; 156, с. 75]. Вскоре между Дайсун-ханом и его братом Накбарджи-джинонгом начались распри из-за отказа последнего вернуть одного из подданных, убежавшего от хана к джинонгу с конем и полным вооружением. Стремясь отделиться от брата и объединиться с ойратами, джинонг отправил к ним послов с извещением о своем решении [9, с. 65; 156, с. 75]. Выслушав послов, ойратские князья устроили совет, который решил предложить джинонгу стать ханом, а пост джинонга, т. е. соправителя, отдать им, ойратам. При этом условии они соглашались объединиться с джинонгом [9, с. 65; 156, с. 76]. Он принял предложение, откочевал от восточных монголов и соединился с ойратами. Вскоре объединенные силы ойратов и джинонга выступили в поход против Дайсун-хана. Последний не принял боя и бежал на Керулен, где был на 15-м году правления убит своим тестем.

Через некоторое время ойратские князья стали напоминать джинонгу о заключенном между ними соглашении, в соответствии с которым он должен был занять ханский трон, а титул джинонга передать Эсен-тайджи, сыну Тогона [9, с. 68; 156, с. 78]. Что ответил Накбарджи-джинонг на упомянутое обращение ойратских князей, не вполне ясно. «Алтай Тобчи» говорит о пиршестве, устроенном ойратами, во время которого Накбарджи и все восточномонгольские сановники, пришедшие с ним, были убиты. «Шара Туджи» и «Эрдэнийн Тобчи», так же как и «Алтай Тобчи», рассказывают о конфликте Накбарджи-джинонга с его братом Дайсун-ханом, об отделении первого от второго, о соединении с ойратами, об их совместном походе против Дайсун-хана, об убийстве последнего и о гибели самого Накбарджи (см., например, [150, с. 64-Т-65]). Оба источника повествуют о поединке двух богатырей, который «Алтай Тобчи» относит, как мы видели, к более раннему периоду — к войне ойратов против Адай-хана.

В «Мин ши» Дайсун-хан, пришедший к власти в 1439 году, именуется То-то-бу-хуа. В этом источнике содержится мало сведений о событиях ойратской истории того времени. Он сообщает только, что в 1422 году ойраты совершили первый вооруженный набег в пределы Китая, разграбив район Хами, но что немедленно после этого они направили в Пекин специальное посольство с извинениями по поводу происшествия. Через год, т. е. в 1423 году, руководимые То гоном, они нанесли поражение восточным монголам под командованием Алутая, которого ойраты в 1434 году убили [158, с. 165].

Сопоставляя данные источников о событиях третьего и четвертого десятилетий XV века, мы можем утверждать, что и в этот период взаимоотношения ойратов и восточных монголов отнюдь не сводились только к вооруженной борьбе; в мирное время у них развивались разносторонние, иногда довольно тесные связи: взаимные браки, побратимство, политическое и военное сотрудничество. Заслуживает внимания указание автора «Алтай Тобчи», что восточномонгольский Шигустэй-багатур, который нанес в единоборстве поражение ойратскому Гуйлинчи-багатуру, в дальнейшем оказался на службе у ойратских правителей [9, с. 73; 156, с. 81]. Что касается взаимоотношений ойратов и Китая, то и здесь в рассматриваемый отрезок времени продолжала преобладать тенденция развития мирной торговли, нарушавшаяся изредка и на короткое время конфликтами местного значения вроде ойратского набега на Хами. Основная вооруженная борьба ойратов в 30-х и 40-х годах XV века проходила не на востоке, не в направлении Восточной Монголии и Китая, а на западе, в направлении Могулистана.

Особое место в истории ойратов середины XV века занимают годы правления Эсена, сына Тогона. Все источники уделяют ему много внимания. Унаследовав от отца власть первого правителя ойратских владений, Эсен продолжал отцовскую политику укрепления централизованной власти, добиваясь от местных владетельных князей безоговорочного подчинения. Факты, сообщаемые «Алтай Тобчи», свидетельствуют о стремлении Эсена распространить власть за пределы ойратских владений и стать повелителем всей Монголии. Для этого он систематически истреблял тех представителей восточномонгольской знати, которые противились или могли «воспротивиться реализации его властолюбивых планов. Так, по данным «Алтан Тобчи», были убиты Шигустэй-багатур, монгольский хан Мункэ, предпринята попытка убить Харгацуг-тайджи (одного из соратников упоминавшегося выше Накбарджи-джиконга), а также новорожденного сына Харгацуга и др. Сообщив об убийстве Мункэ, «Алтан Тобчи» заключает: «Вот как владычество монголов перешло к ойратам».

В дальнейшем Эсен пошел войной против Китая. «Взяв монголов и ойратов,— продолжает „Алтай Тобчи",— он отправился против трех туменов усунских дзурчитов, которых и победил... Когда Эсен-тайджи, покорив дзурчитов, возвращался домой, китайский Джиннтей-хан, направлявшийся с войсками в Монголию, встретился с ним... Эсен-тайджи напал на них и разбил» [9, с. 76; 156, с. 83]. Как известно, в результате этого сражения в руки Эсена попал император минского Китая Чжу Цичжэнь (1436—1450).

Вслед за этим знатнейшие ойраты Алак-Тэмур-чинсанг из Западной Джунгарии и Хатун-Тэмур из Восточной Джунгарии предложили Эсену занять трон хана, а титул тайджи отдать им. Эсен отклонил это предложение под тем предлогом, что звание тайджи он уже отдал своему сыну. Недовольные его отказом, ойратские сановники составили заговор, напали на Эсена, нанесли ему поражение и принудили к бегству. Вскоре, рассказывается в «Алтай Тобчи», он был пойман и убит.

«Шара Туджи», в свою очередь, весьма подробно описывает скитания Харгацуг-тайджи, бежавшего из Монголии и обосновавшегося у токмакского Ак-Мункэ-Баяна, где он был убит. Столь же подробно рассказывает автор «Шара Туджи» о том, как по приказанию Эсена пытались убить новорожденного сына Харгацуга, как его спасла от смерти мать младенца Сэцэг-байджи, дочь Эсена, с помощью преданных людей, в том числе и ойратского латника Ухидэй-дайбу. Но «Шара Туджи» ни слова не говорит о военных предприятиях Эсена, о его походе на Токмак и против дзурчитов, о войне с Китаем, о пленении императора Чжу Цичжэня. «Шара Туджи» заканчивает свой рассказ об Эсене эпизодом о том, как Алак и Чинсан из ойратского правого крыла напали на Эсена, заставили его бежать. Затем Эсен был убит восточным монголом по имени Баху [150, с. 65—68].

Сатан-Сэцэн, автор «Эрдэнийн Тобчи», не вносит ничего нового в историю Эсена по сравнению с летописью «Алтай Тобчи», рассказ которой о военных походах Эсена он с большой точностью воспроизводит. Из «Шара Туджи» Саган-Сэцэн взял изложение истории спасения малолетнего сына Харгацуг-тайджи.

Много важного и интересного сообщает нам «Мин ши». Этот источник прослеживает процесс сосредоточения власти в руках Тогона и особенно в руках его сына Эсена. Оба они, хотя и не были формально ханами и выполняли лишь роль первого министра при потомке Чингисхана, фактически все более оттесняли ханов, превращая их в номинальных правителей Монголии. Реальным носителем власти был уже Тогон, но в гораздо большей степени им стал Эсен, который впоследствии был уже единовластным правителем.

Много места «Мин ши» уделяет походу Эсена против Китая, завершившемуся пленением императора. Этому походу предшествовали годы постепенного усиления ойратских правителей и обретения ими все большей независимости. «Поведение Эсен я по отношению к китайскому двору никогда не отличалось особенной обходительностью, но в прежнее время он соблюдал, по крайней мере, некоторые формулы приличия; так, посланцы его приходили с данью лишь в определенные сроки, и число их было ограничено 80 человеками, теперь же они стали являться целыми полчищами, и численность их доходила до 2000 и более человек» [126, с. 64].

Подобные посольства причиняли немало беспокойства минскому Китаю и его правительству. Они прибывали в Пекин из всех районов Монголии в разное время и в весьма многочисленном составе, приводя с собой скот и требуя за него соответствующих даров. Авторы «Мин ши» жалуются, в частности, на урянхайских монголов, которые одно время стали посылать столь частые и многолюдные посольства, что вынудили императора издать специальный указ, требовавший, чтобы посольства прибывали «лишь в особо торжественных случаях или же при неотложной надобности и должны были состоять из 3—5 человек» [126, с. 62]. Но такие ограничения не устраивали кочевых соседей Китая, особенно их богатую и знатную верхушку, и толкали их на путь вооруженных вторжений.

Так действовал и Эсен, причем его претензии к Китаю увеличивались по мере роста его могущества. «Мин ши» рассказывает: «Нуждаясь при своих постоянных перекочевках в запасном провианте, он послал требование о присылке его пограничным китайским властям» [126, с. 64]. В 1448 году Эсен отправил в Пекин посольство, состоявшее из 3 тысяч человек. Китайские власти его не приняли. Тогда Эсен выступил в 1449 году в поход против Китая.

Важно отметить, что То-то-бу-хуа (Дайсун-хан), если верить «Мин ши», был против этого похода. По сообщению китайских хронистов, хан заявил Эсену: «Все — наша одежда и пища даны нам великими минцами, как же можно выказать им такую черную неблагодарность?» [126, с. 65]. В этих словах мы видим признание того факта, что монгольская экономика находилась в большой зависимости от китайского земледелия и ремесленного производства, что война с Китаем могла лишь ухудшить экономическое положение монгольских феодалов.

В 1450 году по инициативе Эсена начались переговоры о мире между монголами и китайским правительством. Ход этих переговоров в изложении «Мин ши» представляет исключительный интерес, раскрывая истинную подоплеку войны. Китайский посол Яншань говорил Эсену: «Вы, тайши, посылали по два раза в год посольство с данью; число посланцев ваших доходило до трех тысяч человек, и все они были награждаемы несметным количеством золота и шелковых материй; каким же образом могли вы выказать столь черную неблагодарность?» Эсен на это ответил: «Зачем же вы уменьшили цены на лошадей и зачем часто отпускали негодный, порченый шелк? Кроме того, многие из моих посланцев пропадали без вести и вовсе не возвращались домой, и вы ежегодно уменьшали отпускаемые им награды». Отстаивая свои позиции, китайский посол Яншань сказал: «Не мы виноваты в том, что приходилось давать вам менее, чем следовало, за лошадей, а вы же сами, так как с каждым годом вы приводили их все больше и больше. Мы не желали отклонять ваших приношений, но не имели возможности уплачивать за все полностью, а потому поневоле должны были уменьшить цену. Что же касается того, что вам часто отпускали порченый шелк, то в этом виноваты казенные поставщики... Ведь нельзя же винить вас самих, тайши, если иногда среди поставляемых вами лошадей попадали никуда не годные клячи» [126, с. 76].

Приведенный диалог дает достаточно ясное представление об организация торговли Китая с его кочевыми соседями, о решающем значении торгового обмена во взаимоотношениях Монголии и Китая, об отношениях между покупающей и продающей сторонами. Речи Яншаня позволяют заключить, что тогдашний китайский рынок не мог поглотить ежегодно увеличивавшееся количество скота, пригонявшегося в Китай из Монголии. А так как Китай был в это время единственно возможным для Монголии рынком, то недостаточная его емкость не могла не оказывать влияние на внутреннюю жизнь ойратского общества и на внешнюю политику его господствующего класса.

Цитируется по изд.: Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. 1635-1758. М., 1983, с. 19-34.